В новую книгу автора вошли две повести. Первая представляет собой историю Орлеанской девы, а вторая - увлекательный рассказ о том, как дочь генерала неожиданно для себя стала владелицей секретной политической информации. Увлекательность сюжета, простота изложения делают книгу интересной широкому кругу читателей.
Содержание:
Следствие ведёт аббат Жорж Паскерель 1
Примечания 30
Где Люба? - (мелодраматическая военная комедия) 30
Георгий Бурцев
Следствие…
Том 1
Бурцев Георгий Иванович. Родился в городе Холмск Сахалинской области в 1950 году. Отец русский. Мать белоруска. Её фамилию я обычно использую в журналистике, в случаях, если в газете помещено более одного моих материалов. Срочную службу закончил сержантом. Окончил строительный техникум, курсы военных журналистов, институт психологии, институт управления. Работал на стройке прорабом. На радио - репортёром и диктором. На телевидении - ведущим программы. В газете - журналистом и редактором. В школе - учителем.
Мною написано и опубликовано множество статей. Есть несколько статей и обо мне как о психологе и учителе. Написал много песен к различным театральным постановкам. Опубликовано много стихов как в России, так и за её пределами, в том числе и в Белоруссии. Снялся в нескольких телефильмах и телевизионных программах.
Следствие ведёт аббат Жорж Паскерель
"Легату папы римского Николая V, монсеньору Гийому д'Эстутвилю.
Экселенц. По Вашему поручению я провёл расследование, и сегодня представляю Вашему вниманию свидетельства очевидцев и участников, отчёты заседаний Государственного Совета и протоколы трибунала. А также присовокупил дневниковые хроники старшего брата, свои воспоминания и собственные догадки, избегая при этом описаний обстановки и характеристик персонажей, всего что может затруднить ход следствия.
Ваше право принять версию, разработанную епископом Кошоном вкупе с участниками Трибунала по осуждению Девы, а также для снятия всех обвинений против святой католической церкви. И здесь Вам помогут живые на данный момент брат героини Пьер дю Лис; потом помощник палача Сансона, бывший тогда при нём ещё мальчишкой Жофруа Тераж. А ещё сейчас чуть ли не главным свидетелем называют Бертрана де Пуланжи, сопровождавшего конвой де Вьенна. Но, всё же оруженосцем, советником и учителем Жанны-Девы был назначенный дофином Жан де Олон, которого, к сожалению, сейчас нет в живых. Конечно, версия Кошона на первый взгляд может показаться беспроигрышной, но, канонизируя героиню, мы добавим святости самой католической церкви, которая не нуждается во лжи.
С почтением, монах и аббат, брат личного духовника Девы-Жанны, армейского капеллана, иеромонаха Жана Паскереля, настоятель аббатства Сент-Катрин-де-Фьербуа Жорж Паскерель."
Исповедь в Домреми
Месса закончилась. Смирено и чинно прихожане покинули сумрачное, пропахшее ладаном и свечным угаром помещение церкви. Старый кюре Жан Минэ осторожно и бережно закрыл молитвенник, устало побрёл в ризницу. За его спиной, в гулкой тишине опустелой церкви, кто-то шмыгнул носом и вздохнул. Минэ обернулся. Увидев юную дочь старосты общины, удивлённо вскинул мохнатые брови. Девушка подошла к нему, опустилась на колени, поцеловала ему руку, и опустила лицо в сжатые кулачки.
- Ну и что? Ты же исповедовалась перед мессой? Или что-то не договорила? Я после мессы исповедь не принимаю.
- Padre, я хочу пойти на войну, - едва слышно выдохнула она.
- Ты правильно сделала, - сказал он, и, увидев её радостный взгляд, продолжил, - что пришла и поведала об этом. А кто у тебя там, на войне?
- Никого, - тряхнула она длинными, чёрными волосами.
Старик с облегчением вздохнул и потянул её за руку, поднимая с колен.
- Уже много лет идёт война. Никто не может назвать число погибших славных мужей. И если до сих пор англичане не покорили всю Францию, то произошло это, лишь, потому, что наши мужчины с честью исполнили свой долг, а женщины - свой.
- Но ведь так может продолжаться без конца. А кому нужны бесконечные жертвы?
Кюре шагнул к статуе Пресвятой богородицы Марии Домреми и воздел сложенные вместе ладони.
- Страдания очищают душу.
- Но делают её суровой и дерзкой, - услышал он, вздрогнул и, резко обернувшись, глянул на неё в упор.
- И голос разума подсказывает тебе, что пришла пора дерзнуть?
- Нет, я не думаю о дерзости, и голос разума твердит, что моё место рядом с маменькой; но сердце моё кипит, когда я вижу страдания других.
- И как же ты надеешься отвести от них страдания?
- Очень просто. Я пойду впереди войска на врага; войско пойдёт за мной и победит.
- А если войско не победит?
- Как это не победит? Войско, идущее вперёд, непобедимо!
- Жаннета, история хранит имена спасительниц Есфирь и Юдифь, но в мире ещё не было девы-воительницы.
- Тем большей неожиданностью это будет для врагов - они дрогнут и погибнут.
- О-хо-хо… Дитя моё, возможно, что твоими устами молвит сама истина, но осуществить что-либо всегда труднее, нежели задумать что-либо от простого до гениального.
- Почему?
- Да хотя бы потому, что тебя никто не станет слушать, и тем более не допустит к армии.
- Но почему?
Старик тяжело вздохнул, увидев на её глазах слёзы.
- Жанна, в армии служат мужчины, ими командуют знатные мужи. Некоторые из них учились в университетах. Другие постигали военную науку на службе и в сражениях. А ты девушка. Неграмотная. Простая крестьянка.
- Не может такого быть, чтобы король не желал себе добра. Если бы у меня были конь, меч и знамя, я сама добыла бы ему честь и славу, - сказала она и пустилась в рёв.
Старик потянулся, было к её носу и глазам, расшитым крестами манипулом, потом достал платочек, принялся утирать ей слёзы и успокаивать.
- Этого нам ещё не хватало. Это совсем уже никуда не годится. Успокойся и ступай к подругам. Сегодня Пасха. Веселись, радуйся. И постарайся скорее забыть о том, что ты задумала.
Глаза её тотчас высохли.
- Нет. Я никогда не забуду об этом. И чем скорее я появлюсь в армии, тем меньше мужей потеряет Франция.
- Жанна, брать в руки оружие и убивать - грех. Вдвойне грешно делать это женщине. На войне не обойтись без мужской одежды и доспехов. Но ношение их женщиной - ещё более страшный грех.
- Но разве может называться грехом деяние, свершённое для блага других, во имя справедливости?
- В истории был случай, когда одна дева-Маргарита, под именем юноши Поля Агия, в мужской одежде укрылась в мужском монастыре. Только перед смертью она открыла свою тайну. За этот подвиг она была причислена к святым той обители, - кюре поднял указательный палец кверху и громко, медленно, чеканя каждое слово, изрёк. - Если свершается подвиг, деяние становится благом. Но! Если подвига не происходит, деяние остаётся ересью! Так вот, Жанна, если армия не победит, ты будешь сожжена как еретичка! Это ты понимаешь?!
Жанна грустно улыбнулась и ласково глянула на старика.
- Значит, мне остаётся только побеждать.
Глаза её на последнем слове распахнулись и в упор глянули на Минэ. Он выдержал её взгляд. Мелко, мелко потряс головой и, подняв ладонь, опустил её на плечо Жанны.
- Ну, хорошо, Жанна, хорошо. Я пойду к королю просить за тебя. А ты жди меня и никому не говори о нашем разговоре. Обещаешь?
- Обещаю, - прошептала она, поклонилась и вышла.
Жан Минэ и Жиль Фронт
Старик прошаркал в ризницу и, войдя в неё, опустился на скамью. От окна к нему обернулся пожилой, но моложавый викарий, Жиль Фронт. Он уже снял с себя служебную ризу и сейчас был в светлой праздничной сутане.
- Извините, брат Минэ, но я слышал необычную исповедь этой юной прихожанки, и не праздное любопытство, а желание всего себя посвятить служению Богу и пастве заставляет меня просить вас поделиться опытом старого исповедника.
- Что же вы, брат Фронт, хотите услышать?
- Что заставило вас пообещать личное участие?
- Единомыслие, брат Фронт, и вера в успех.
- Так вы и впрямь намерены пойти к дофину?
- А почему я должен обманывать прихожан?
- А вдруг это у неё минутный порыв? Вы рискуете…
- У человека с такой глубокой болью за судьбу отечества не может быть ничего временного. Ну, и потом, я обещал ей личное участие… Это заставит её ещё раз обдумать всё сказанное сегодня и сохранить огонёк в душе. Или отказаться.
- Не означает ли это, что подобная мысль уже посещала вас?
- Именно так, брат Жиль.
- И она возникла у вас из давнего общения с этой девой?
- Нет…
- Тогда мне не понятно, как могло случиться, чтобы одна и та же мысль посетила безграмотную, деревенскую девчонку и образованного, старого священника? Что общего между вами?
- Мы оба французы…
- И всё?
- А разве этого недостаточно, чтобы душа переполнилась болью за судьбу Франции?
Викарий пожал плечами, но ничего не сказал. А старик продолжил.
- Если бы я стал свидетелем подобного разговора до пятнадцатого года, я тоже пожал бы плечами, как это сделали вы. Но, если вы помните, в том же 1415-м году, в Кале высадились англичане. Они взяли ваш родной Азенкур и овладели Парижем.
- Что ж… Эта потеря оставила за французами право продолжить войну за освобождение.
- Вы забыли, дорогой брат, что в 20-м году, в Труа, был заключён позорнейший мир, который узаконил, не только узаконил оккупацию Франции англичанами, но и лишил Карла Валуа права на французский престол.
- Поговаривают, что этим мы обязаны жене Карла VI и матери дофина.
- Ну, а кому же. Она и подписала этот пакт. Ей мы и обязаны появлением поговорки: "Дама погубит, а…".
- "…а дева спасёт?"
- Да, да…
- А к кому же тогда относятся слова: "дева спасёт"? Думаете, к дочке нашего старосты?
- Что вы, что вы, брат Фронт, скорее всего в эти слова вкладывались надежды на политический ум жены дофина, Марии Анжуйской.
- Тем более непонятно, причём же здесь наша дева?
- Не понятно потому, что вы спешите… А сколько лет прошло со времён Труа?
- Восемь лет…
- Восемь… А что изменилось за это время?
- М-м-м… Да, в общем-то, ничего…
- Ха! Правильно. Точно! Ничего! Страна продолжает разоряться и стонать под гнётом налогов на армию.
- Поэтому народ, не зная кому кланяться, ждёт героя-освободителя.
- Верно. Я помню, при дворе живого ещё тогда Карла VI появилась некая Мария из Авиньона…
- Это вы про ту, что видела во сне разорённую Францию и доспехи на деве?
- О ней.
- Я помню, эти пророчества наделали шума при дворе. Мне рассказывали…
- Было… Однако в эти пророчества никто не поверил, и когда король умер, о них забыли вовсе.
- Мне представляется это нормальным. Я тоже не верю в подобную чепуху.
Старик усмехнулся.
- Дорогой брат, а не кажется ли вам, что подобная чепуха, рождённая якобы сновидениями, есть очень деликатная форма совета, способного вывести на необычное, но очень мудрое решение?
- Вы хотите сказать, об использовании в политике девы?
- И в армии, и в войне! Будь у нас в ту пору нормальный король, мы имели бы столицей не Бурж, а Париж.
- А может быть, нашей армии просто недостаёт хорошего стратега?
- Может быть. А если такие стратеги есть и у нас, и у англичан? Что тогда?
- Паритет и война без конца, - ответил викарий.
- Опять верно! Поэтому нужен не полководец, а человек-символ, который мог бы поднять дух нашей армии, и в то же время посеять сумятицу у неприятеля. Этот кто-то должен презреть страх разоблачения, заявить о себе громко, возможно, назваться посланником божьим. Он должен явно выделяться на общем фоне воинской массы, то ли двумя головами, то ли тремя руками, то ли четырьмя глазами. Или этим человеком должна быть женщина, а лучше - девица. Чистая, непорочная дева, одержимая благородной идеей.
- И вы считаете, что такая дева есть?
- Есть. Вот она. Нужно лишь помочь ей. Понимаете? Помочь!
- Чем? Добавить ей верности идее и христианской добродетели?
- Зачем? Для чего ей то, что есть у неё в избытке на сотни тысяч таких, как она!?
- Чего же у неё нет?
- Известности! Чтобы её, ещё ничего не совершившую, ждали бы везде. Чтобы все знали, что такая есть! Что она существует, и не просто где-то, а именно у нас, в Домреми-сюр-Мез, среди всего, что окружает её здесь: дубовая роща, дерево дев, целебный источник…
- И вы намерены известить о ней дофина?
- Я доверяю вам, брат Фронт, но лучше это сделаю я сам. Я стар. Мне ничего не надо. Да и терять в этой жизни нечего. У меня нет на этом свете ни одной родной души. Слава Богу, некому будет лить по мне слёзы.
- А как же приход? Паства?
- А я надеюсь вернуться… Ну, а если что случится, у паствы уже есть другой, хороший, молодой и сильный пастырь.
Жерар Маше
В предрассветный час третьего дня ранней Пасхи из Домреми в направлении Труа прогромыхала простая крестьянская телега с одним седоком.
И в тот же час, уже на Троицу, когда деревья зашумели зеленью, та телега, преодолев полторы сотни лье, въехала в Шиньон, бывший резиденцией дофина.
Не теряя времени, Жан Минэ явился в королевский замок. Секретарь Карла Валуа Жан Шартье направил его, как служителя церкви, к личному духовнику дофина Жерару Маше.
Прелат принял старого кюре незамедлительно.
- Если вы желаете, что-то сообщить его величеству, говорите мне, я сегодня же передам ему.
- Мне бы хотелось самому…
- Нет, нет. Это исключено. Его величество не может принять вас. Все приходящие к нему с сообщениями, прошениями и жалобами непременно настаивают на аудиенции. Но дофин не в силах удовлетворить каждого: Франция велика, а он - один.
- Брат Маше, поймите меня верно. Я доверяю вам. Но информация уж больно необычная. В ней есть тонкости, которые на бумаге не передашь, а вам это будет очень утомительно.
Маше отвесил нижнюю губу и глянул на старика из-под приспущенных век.
- Брат, э-э-э Минэ… Я при дворе уже не первый год и, поверьте, знаю дело не хуже, чем вы - своё.
Кюре прищурил большие, чёрные, не утратившие живого блеска старческие глаза.
- Я тоже далеко не молод и знаю, что можно говорить помощникам, а что следует сказать королю tet-a-tet.
- Ох уж эти мне провинциалы. Неужели вы, деревенский священник, думаете, что вам известно больше, чем нам? Какими такими особо важными сведениями вы можете располагать? На нас собирается войной дядя дофина Карл Лотарингский?
- Нет. Как будто…
- Бургундцы формируют армию в ваших краях?
- Нет.
- Тоже нет. Тогда, может, вы знаете, как победить англичан?
- А что? У меня есть свои соображения…
Прелат закатил глаза и шумно вздохнул.
- Брат Минэ, мы здесь, при дворе дофина живём в гуще политических событий. Вы же приехали из глуши и смеете подозревать, что мы знаем менее вашего. Не кажется ли вам это абсурдным?
- Не кажется. Со стороны, да издали, порой, виднее то, что есть у нас под носом.
Маше поморщился одной щекой и уголком рта.
- Брат Минэ, из беседы с вами видно, что вы человек здравого рассудка, но этого недостаточно, чтобы войти на приём к дофину.
- Мне будет очень жаль, если моя мысль не дойдёт до монарха. А ведь от неё может зависеть судьба Франции.
- Все так говорят. Вот вы уже третий, за прошедший месяц, из тех, что добивались аудиенции и заявляли подобным образом. Они тоже упорствовали, но, в конце концов, выложили свои соображения мне. И что же? А ничего достойного внимания! А один каноник из Прованса посоветовал поставить во главе армии девчонку. Представляете, какая ересь? Умора! Сдохнуть можно! А что было бы, если б все свои глупости они выкладывали дофину?
Лицо старика порозовело. Не в силах смотреть на смеющееся лицо Маше, испытывая крайнюю растерянность, он опустил глаза и закусил губу.
Маше перестал смеяться, с блестящей от сытости улыбкой опустил свою пухлую ладонь на сухую старческую руку и совсем уже дружески, с пониманием промолвил:
- То-то… Вот для того и сижу я здесь, чтобы не пропустить к нему ни единой глупости.
Старик, казалось, придя в себя от разрушающего его чувства собственного стыда, собрался с силами и, повернувшись к Маше, отчеканил:
- Поверьте, это очень важно, чтобы я высказал свои соображения дофину лично.
- Ну, какой же вы упрямый, кюре. Я вам ещё раз говорю: выкладывайте мне! Может, вы сомневаетесь, что дофин не узнает имя автора предложения?
- Нет, я стар, мне уже ничего не надо.
- Тогда вот вам бумага - излагайте. Если ваше предложение будет оригинальным и понравится дофину, я сообщу ему ваше имя.
Минэ взял было лист бумаги, подержал его и вернул обратно.
- Нет, я должен сделать это устно.
- Тогда приходите завтра до полудня! - не скрывая раздражения, бросил Маше, поднимаясь, давая тем самым понять, что разговор окончен.
Утром старый кюре появился в приемной Жерара Маше. Остановился тихо и скромно в дальнем углу и оттуда наблюдал за тем, как Маше беседовал с молодым священником, доказывая ему:
- Понимаете, его величество не может лично принять вас. Все приходящие к нему с личными просьбами настаивают на аудиенции. Но его величество дофин не в силах удовлетворить вниманием каждого: Франция велика, а он один. Вот вам бумага - излагайте. Я передам.
Молодой священник принялся писать. Прелат удовлетворённо откинулся на спинку стула, но, увидев кюре, вышел из-за стола.
- М-м-м-э-э-э, Брат, э-э-э… Минэ, его величество принять не может. Он занят. Приходите после полудня.
Минэ покорно кивнул головой и вышел.
После полудня он вновь появился в приёмной, где застал Маше, беседующим с официалом.
- Все так заявляют, - доверительно, не повышая голоса, говорил прелат. - Вот вы уже третий за прошедшую неделю, из тех, что добивались аудиенции; но, в конце концов, все они выложили свои соображения мне. И потом, вы уверены, вместе со своим делом произведёте благоприятное впечатление на дофина? Нет. Вижу. Не уверены. Так что, берите бумагу и пишите, излагайте. Чиновник придвинул к себе лист и начал писать.
Завидев кюре, прелат поднялся и направился к нему. В этот момент в приёмную вошёл молодой вельможа. Духовник дофина остановился.
- О-о-о! Принц!? На вас новый плащ!? И кюлот! И сапоги!
- Да, вот… Решил обновить свой гардероб.
- Может, скоро будем играть свадьбу?
- Вам не терпится выпить вина? Боюсь, что вам придётся долго ждать.
- Жаль, жаль…