Слышу, как кто-то громко пердит, и понимаю, что это Мэтт. Его перекосило, словно от боли, и в ту же минуту он с невероятным трудом открывает глаза. Непонятно, то ли реакция верхней части тела на странное поведение задницы, то ли слабый утренний свет, пробивающийся сквозь шторы, возбуждает в его голове мыслительный процесс с последующим умозаключением: сейчас утро, понедельник, но на работу в таком состоянии идти нельзя. Он стонет, смотрит на часы и бормочет что-то невнятное. После чего снова закрывает глаза и трясет Хлою.
Мэтт. Прассствать.
Хлоя. Ууу. Чеметавоняит?
Мэтт. Панятьянемею.
Хлоя. Ууу. Фууууу. Блингдеэтая?
Мэтт. Мыапаздывм. Рботу. Мыапаздъемнарботу.
Хлоя. Нахренрботу. Йаумирайу. Умнябашкащастреснт.
Мэтт. Слушйклоя. Тебепрассствать. Двай. Ствай.
Хлоя. Ладна. Щсссссс. Ищодестьменутиястану.
Мэтт. Ладна. Ищодестьменут. Нопатомпдемнарботу. Ладна?
Хлоя. Угу.
К счастью, в мои культурные и лингвистические навыки входит знание похмельного диалекта. А потому я в состоянии перевести состоявшуюся беседу и понять, что они решили пока не двигаться с места. Вот и чудно. Потому что мое похмелье становится невыносимым. Мне нужно принять ванну. Хорошую, горячую, неспешную ванну.
Через пять минут после погружения ноющего тела в воду я по-прежнему едва жив. Похмелье усугубляется глубокой депрессией и чувством омерзения к себе. Чудовище Франкенштейна отдыхает. Носферату тоже. Я самое ужасное из всех чудовищ. Проклятый урод, обреченный скитаться по свету в страданиях до скончания веков. У Данте про этот круг ада ничего не сказано.
Физическое доказательство моего ужасного состояния основывается на следующих фактах:
а) в моем черепе солирует одуревший от амфетаминов барабанщик оркестра Лондонской филармонии;
б) в желудке урчит и крутит, как будто я проглотил бешеного терьера;
в) уровень воды в ванне заметно повышается от прилива пота, струящегося с моего лба.
В приступе раскаяния и жажды искупления обращаюсь к религии. Я паломник, а ванная - моя католическая святыня Лурд. Восхваляю Всевышнего за дар горячей воды. Аллилуйя пречистому Мыльному Духу и будь благословенна пенная ванна и все, кто омывается в ней.
Хм. Не помогло. В этот трудный час Бог, в которого я перестал верить, когда мне было еще двенадцать, решил воздать мне по заслугам. Остается только признать жестокую правду - мое тело не храм, а свинарник. Причем весьма запущенный. Тут я вспоминаю совет Эми про КВН, временно покидаю свое прибежище, шлепаю мокрыми ногами до аптечки и достаю пару таблеток нурофена. Запиваю их пригоршней воды из-под крана и возвращаюсь в свой водяной кокон.
В ожидании благотворного действия химикатов вытаскиваю из-за крана свою маску и трубку и надеваю. Смена обстановки вполне может способствовать моему выздоровлению. Некоторые люди приводят мысли в порядок посредством медитации. Другие употребляют наркотики. Я же надеваю маску с трубкой и лежу в ванной лицом вниз. Прощай, земная твердь и все твои печали. Да здравствует Атлантида.
Я погружаюсь под воду и начинаю игру, в которую играю с детства: закрываю глаза и представляю, что я в море и созерцаю чудесный подводный мир. Подо мной яркие коралловые рифы, и теплые воды течений ласкают меня. Листья водорослей нежно касаются моей кожи, мимо проносятся рыбы. А надо мной, над изумрудными волнами, - ясное голубое небо.
Но иногда от реальности не убежать. Как сейчас, например. Воображаемая картинка рассеивается, и вот я уже в мутной воде под слоем пены. Не могу сконцентрироваться. В мыслях полный разброд. Это моя давняя проблема. ОГРОМНАЯ проблема: моя жизнь и к чему она ведет. И почему я до сих пор не достиг желаемого? Мне двадцать семь лет, и кто я? Ответ: никто. Понимаю, что эти рассуждения в большей степени навеяны похмельем, но мне от этого не легче. Я растрачиваю свою жизнь попусту и знаю это.
Определенно надо что-то менять.
В конце прошлого года я принял решение, что брошу работу и стану художником. Спрыгну с кормы корабля под названием "Комфорт", откажусь от стабильной и тихой жизни с приличной зарплатой, пенсионными выплатами и удобным режимом работы с девяти до пяти. Человек за бортом! Я попытаю судьбу и назло волнам и акулам устремлюсь к заветному Острову Исполнения Желаний. Итак, 1 декабря 1997 года меня окончательно достала работа в оформительском отделе компании "Пропиксел Лимитед" в Уэмбли. На экране моего "Макинтоша" красовался незаконченный дизайн-проект упаковки "Чик-о-Ликс" ("В соусе курятина, ароматная вкуснятина!"). Рисунок тот, в порыве солидарности со всеми курами Земли, я уничтожил. В заявлении, которое я напечатал тем же вечером на компьютере Мэтта, причиной ухода я назвал "смертную тоску".
На достижение цели я дал себе год. Пан или пропал. А если пропал, так тому и быть. У меня достаточно опыта и связей, чтобы в любой момент найти другую дерьмовую работу в другой дерьмовой фирме. И пусть. Главное, что я все же попытался. Я не стал мириться с посредственностью. И, даже несмотря на мое сегодняшнее положение - половина отведенного срока за спиной, а заветного берега все не видно, не жалею о своем выборе. Меня бесит только то, что кучу времени я потратил впустую. Если для достижения успеха нужны здоровые амбиции, то моим, я подозреваю, сильно нездоровится. И меня это сильно раздражает. Вывод: пора приниматься за работу. Сегодня. С этого дня я беру жизнь в свои руки. Напишу новую картину. Кажется, в голове начала зреть идея. Я чувствую прилив сил, - быть может, это начало больших перемен.
Улыбаюсь. Одна хорошая мысль. Одна хорошая мысль - и былых страхов как не бывало. И я могу летать, как Питер Пэн. К тому же меня посетила не одна хорошая мысль, а целых две. Первая - я готов приступить к работе. Вторая - Эми. Вспоминаю наши выходные в Брайтоне, смакую лучшие моменты: дурачества на пирсе, французский ресторан, душ в гостинице… все было классно. Эми мила, чиста. В ней есть то, чего мне сейчас так не хватает. Мне просто необходимо проводить с ней больше времени. По-приятельски. Как с другом, с которым я иногда сплю.
Как со своей девушкой.
Этот вывод возник у меня в голове неожиданно, словно черт из табакерки (или, как говорит Хлоя, "черт-те что из табакерки"). Так же, как и то, что я услышал вчера вечером. Мы играли в "бутылочку" на раздевание. Помню, как Хлоя крутанула бутылку "Джека Дэниелса" и та показала на меня. Перед этим Мэтт нам наврал кучу всего, не ответив честно ни на один вопрос, за что и поплатился. Ему было назначено наказание: выпить три ложки оливкового масла и раздеться догола. Он сидел у дивана, запихав свои причиндалы между скрещенных ног, отчего смахивал на женщину. Хлоя врала более убедительно, поэтому отделалась только джинсами. Я же гордился тем, что секретов от самых близких друзей у меня практически нет. Но и мне пришлось понести наказание за ложь. Когда бутылка показала на меня, Хлоя начала спрашивать меня об Эми.
- Можно ли сказать, - спросила она с хитрой улыбкой, - что Эми твоя девушка?
- Нет.
- Врешь, - ответила она и обернулась к Мэтту, рассчитывая на поддержку.
- Врет, - согласился он. Хлоя протянула руку:
- Шорты. Снимай и давай сюда.
- Ни фига. Я правду говорю. Мы с ней только познакомились. Мы просто друзья. Понятно? И уж конечно, она не моя… ну, сами знаете кто. Вот, блин!
Хлоя зацокала и снова взглянула на Мэтта:
- Моя думать, его слишком сильно отпираться.
- Согласен, - сказал Мэтт. - Могу я предъявить обвинение?
Хлоя откинулась на подушки и взмахнула рукой:
- Валяй, мой ученый друг. Ты же у нас юрист, в конце концов.
Мэтт поднялся, потом вспомнил, что голый, сел обратно и закрыл руками свой волосатый треугольник.
- Итак, вы, мистер Росситер, провели все выходные в компании Эми Кросби. И в течение этого времени вы предавались занятиям, не соответствующим кодексу холостяка, то есть, простите за просторечное выражение, - произнес он голосом, полным отвращения, - не ограничились простым флиртом с целью мимолетного секса с незнакомой женщиной. Отнюдь, сэр, - быстро продолжил он, - думаю, вы преследовали совершенно иные цели. Например, имели ли вы неосторожность пригласить упомянутую Эми Кросби в этот дом на… - он нарочито откашлялся, - ужин?
- Да.
Мэтт нахмурился.
- Как я и предполагал, господа присяжные заседатели. Но разве вы не усугубили свое положение, приведя свою гостью в заведение сомнительной репутации под названием "Казакова" в городе Брайтоне?
- Да, - вынужден был признаться я, - ну и что? Вы оба знаете, что я не в первый раз вожу женщин в это заведение. Это еще ничего не доказывает. И не означает, что она моя девушка.
- В таком случае, - набросился на меня Мэтт, - как вы объясните суду тот факт, что сегодня мы застали вас с вышеупомянутой Эми Кросби, висевшей у вас на спине, когда вы входили в эту комнату, хихикая от удовольствия?
- Мы просто веселились.
Мэтт подавил смешок, потом собрался с силами и, понизив голос, с пафосом произнес:
- О нет, господа. Это было нечто большее. Разве это не было проявлением чувств мужчины к женщине?
- Не было.
- Ну ты и врун, - заявила Хлоя, смеясь. - Ты же втюрился в нее. По уши. Неужели так трудно признаться?
- Это неправда, - уперся я, стараясь не смотреть им в глаза.
- Итак, - продолжил Мэтт, - даже в свете новых доказательств вы не намерены передать суду свои шорты?
- Нет.
- За неуважение к суду, - приняла решение Хлоя, - объявляю игру законченной.
Моя девушка.
Эти слова по-прежнему преследуют меня, как бы я вчера ни отпирался. Странно, но тогда я и сам верил в то, что с Эми мы просто друзья. Только вот не знаю почему, но мне стыдно. Такое чувство, что я ее предал, - наверное, так и есть. Я был пьян, но это не причина. И тогда, и сейчас я знаю, что нам вместе было классно. Так почему я наговорил про нее столько ерунды? Как вышло, что после возвращения из Брайтона я отстранился от нее? С чего? Может быть, потому, что она ушла к своей подруге, а я остался с Мэттом и Хлоей? Триумвират. Все как всегда - напились, потрещали, и никто нам больше не нужен.
Моя девушка.
Не могу избавиться от этих слов. Потому что знаю - я еще увижусь с Эми. Я этого хочу. Скоро.
В голове возникает мысль: наверное, вчера я все-таки должен был снять шорты.
Вдыхаю, но воздух не идет. В панике я переворачиваюсь на спину и выныриваю на поверхность. Хлоя сидит на краю ванны и смеется:
- Русалок не встретил, морячок?
Мэтт, завернутый в полотенце, заглядывает в ванную и подозрительно на меня смотрит.
- Зачем ты это сделал? - спрашивает он, сморщив от отвращения нос.
Я вытаскиваю трубку изо рта.
- Что сделал?
- Отодрался от пола и даже проснулся. Зачем ты встал - тебе ведь не надо на работу идти.
- Потому что, брат мой, - говорю я, снимая костюм человека-амфибии и снова превращаясь в обычного молодого человека, - работать мне все равно надо. - Вынимаю затычку из своего океана, встаю, вылезаю из ванны, протискиваюсь мимо Хлои, которая отводит взгляд, и оборачиваюсь в полотенце. - Именно этим я сейчас и собираюсь заняться.
ПИКНИК
В четверг утром меня ждет сюрприз: мне приснилась Эми. Мы сидим с ней на пляже тропического острова, солнце тонет в море, опуская за собой темный звездный занавес. Тепло, но я все равно прижимаю ее к себе.
- Так хорошо, - шепчет она; ее голова на моем плече, и волосы щекочут щеку. - Я могла бы всю жизнь так просидеть.
- Да, хорошо.
Но прежде чем я успеваю еще что-то сказать - а мне есть что ей сказать, - слышится громкий вой. Я оборачиваюсь, но вижу только пальмовые заросли в глубине пляжа. Потом пронзительный вой переходит в бешеный лай. Я поворачиваюсь к Эми, и она поднимает на меня взгляд. Сначала меня охватывает такой шок, что я не могу отреагировать на то, что вижу: из шеи Эми вырастает волчья голова, с клыков капает слюна. Я парализован ужасной картиной и протяжным воем, исходящим из ее пасти, который переходит в рев. Но потом я отталкиваю ее, поворачиваюсь и бегу по песку, моля о помощи и спасении.
Просыпаюсь весь в поту, даже подушка мокрая. Но жуткий рев не затихает. Потом сердце успокаивается: я понимаю, откуда идет звук, - это вопит мой будильник Толстый Пес. Протягиваю руку к тумбочке и запускаю своего мохнатого друга в стену. Ударившись, он взвизгивает от боли, падает на пол и замолкает.
Толстого Пса мне подарил на Рождество мой брат, техноманьяк. Когда будильник включается, то начинает тихонько пыхтеть, потом пыхтение перерастает в рычание, завывание и бешеный лай и в конце концов переходит в оглушительный рев. К подарку прилагалась открытка с надписью: "Новая девушка для моего брата. Хо-хо-хо. Большой Билли". Мудрый братец. Хотя это не худший из его подарков. Во всяком случае, это лучше, чем электрическая грелка в форме носка, которую он подарил мне в прошлом году.
Что касается вторжения в мои сны, Толстый Пес проделывает это не в первый раз. И это меня радует, потому что иначе я бы непременно решил истолковать сон с точки зрения Фрейда. Например, так:
А. Тихий пляж означает, что мне не хватает покоя и понимания; удивительное превращение Эми в волка в тот момент, когда я собираюсь сказать ей о своих чувствах, означает мой страх потерять независимость; следовательно, налицо моя эмоциональная незрелость и одна лишь мысль о серьезных отношениях вызывает у меня ужас.
Б. В Эми что-то есть от собаки, и мне она не очень нравится.
Поскольку упругость моего пениса явно вызвана постоянными мыслями о сексе с Эми, версия Б отпадает. Так что остается версия А. Но она тоже не подходит. Нет у меня никакой эмоциональной незрелости. Потому что эмоций у меня не меньше, чем у всех остальных. Просто я в них очень избирателен. И никакого страха у меня нет. Чего бояться-то? Пока в наших отношениях диктую правила я, а не Эми. Ведь она сама мне позвонила во вторник. Да, конечно, я то и дело подкидывал новые темы, чтобы продлить наш разговор. Ну и что - это же нормально. Просто я общительный парень. И я сам контролирую, насколько далеко могут зайти наши отношения. И в любой момент ничего не стоит все бросить и уйти. Подумаешь. Я теряю свою независимость? Чушь собачья. Я завишу от нее не больше, чем когда познакомился с ней.
Все, Фрейд свободен.
Я беру телефон.
- Привет, Эми. Это Джек. Как насчет пообедать вместе?
На другом конце провода раздается долгий, нежный и - придется это признать - очень сексуальный стон.
- Джек?
- Да, парень, с которым ты провела все выходные.
Снова стон.
- Который час?
- Примерно полдевятого. Она прочищает горло. - Это… э-э… как дела?
Слышу, как Мэтт выходит из ванной.
- Неплохо. А ты почему еще спишь?
- Сегодня не надо на работу. В агентстве ничего не подыскали. - Голос грустный.
- Извини. Я тебе не дал выспаться, да? - Нет-нет. Хотя… да. - Она смеется. - Но ничего страшного. Приятно снова тебя слышать.
Тишина. Слышу, как она переворачивается в постели. Представляю, как она лежит сейчас там, волосы разметались по подушке, глаза закрыты. Жалко, что я сейчас не с ней.
- Пообедать, - говорит она. - Да, отлично. А где? Я смотрю в окно.
- Похоже, день сегодня выдался отличный. Как насчет Гайд-парка? Устроим пикник, позагораем.
- Здорово. Во сколько? И где? Парк большой.
- Ты можешь забрать меня с работы. - Едва закончив фразу, я понял, что облажался.
Она не понимает - слышу по голосу.
- В смысле - домой за тобой заехать?
- Э-э-м… Нет! - Придется выдумывать на ходу. - В галерее в Мэйфейр. Это галерея моего друга. Он уехал, и я обещал за ней присмотреть…
- А, понятно. Давай адрес.
Мы поговорили еще несколько минут, потом я кладу трубку, потягиваюсь и встаю с постели, бодро насвистывая. Голова ясная и трезвая. Причина - минувший понедельник. В понедельник около одиннадцати утра я отправился в мастерскую и принялся за работу. С того времени и до позднего вечера - был уже одиннадцатый час - я сделал всего два коротких перерыва - на обед и на кофе, когда Мэтт вернулся с работы. Все остальное время работал - никакого телевизора, никакого лодырничанья в саду.
Я уцепился за идею, которая возникла у меня, пока я лежал в ванной, выпаривая свое похмелье: игрушки для больших мальчиков. Перерыл у Мэтта всю коллекцию журналов "GQ", вырезал оттуда фотографии модных аксессуаров, а затем составил из них коллаж на доске. Потом позаимствовал машину Мэтта и слетал в Челси, в художественный магазин, где купил холст размером три на восемь футов. Пришлось у машины крышу опустить - иначе холст не помещался. Остаток дня я делал наброски и грунтовал холст. А потом меня зацепило и я уже не мог никуда от этого деться - все время был как под кайфом. Я знал, что результат моих трудов все изменит. В таком состоянии я провел вторник и среду. Как только закрывал галерею, спешил домой, не заглядывая по дороге даже в бар. Дома не отвлекался - никаких сериалов, никакого футбола. Только работал. То есть занимался тем, чем и должен был заниматься все последние шесть месяцев.
- Чем это ты так доволен? - спрашивает Мэтт, когда я вхожу в кухню.
- Жизнью, Мэтт. Просто доволен своей жизнью. - Достаю глубокую тарелку, насыпаю туда мюсли и заливаю их молоком.
- Да? Сегодня особенный день?
- Нет, все как обычно - иду в галерею.
- Понятно… Да, кстати, на автоответчике есть для тебя сообщение.
Я смотрю в свою тарелку, не заинтересовавшись новостью.
- От кого?
- Маккаллен.
Я чувствую на себе его взгляд.
- Что ей надо?
- Ну, не твое тело, если тебя это еще интересует. Улыбка появляется против моей воли.
- Ой, как смешно.
- Она просто спросила, приходить ли завтра в назначенное время. Позировать, не больше.
- Ох…
Он ждет, что я продолжу фразу. Но это все.
- Ты по-прежнему полагаешь, что у тебя есть шанс? - спрашивает он.
- Поживем - увидим.
Он подозрительно поднимает бровь.
- Ну-ну.
- Что ты имеешь в виду?
- Отгадай с трех раз. Имя из трех букв. Начинается на Э, заканчивается на И.
- А при чем тут Эми? - Я снова опускаю взгляд в тарелку.
- Это ты мне скажи.
- Не знаю. В чем дело?
- Ты снова собираешься с ней увидеться?
- Я этого не говорил.
- Значит, ты намерен с ней встречаться, - заключает он.
Я кладу ложку. Жую мюсли. Смотрю на него и не могу понять, серьезно он или шутит. - Этого я тоже не говорил.
- А что тогда?
- Не знаю. Еще не решил.
- То есть вы сегодня не встречаетесь за обедом? - Он смеется, когда видит выражение удивления на моем лице. - Прости, друг. Случайно услышал ваш разговор…
Это выводит меня из себя.
- Подслушал, значит.
Мэтт никак не реагирует. Он по-прежнему смотрит на меня с улыбкой.
- А ты не промах… Запланировал пикник в парке. Очень романтично. - Слово "пикник" звучит так, словно обозначает какую-то заразную болезнь.
- Пикник, - уточняю я, - это разновидность обеда. Парк - это место, куда люди ходят на пикник. И это не обязательно романтический пикник.