Мысли в голове крутились самые тусклые. Вспомнил о теории калейдоскопа, о том, что, конечно, сил у него сегодня ее разрабатывать не хватит, да и вообще какая-то это чушь, даже думать про нее стыдно. Надо бы просто лечь поспать, утром похмелиться - для тонуса, потому что хмель-то почти весь выветрился и голова вряд ли болеть будет. Хорошо бы сейчас рюмашку принять. Он снял плащ, принялся вешать его в стенной шкаф и увидел, что из-за груды грязного белья высовывается полная бутылка лимонной, "с винтом", причем ноль восемь. Он сообразил, что это - даяние позавчерашнего автора, про которое он сегодня утром с похмелья и не вспомнил и промучился, как дурак, до пивной. "Вот завтра рюмашку отсюда отопью, - думал Лева, - завинчу и назад поставлю. Это будет моя лечебная бутылка". Он думал о чем угодно, только не о крокодиле. Ему казалось (подсознательно он это чувствовал, не выводя наружу), что стоит ему о крокодиле подумать, как тот тут же явится. И он прилагал все усилия, чтобы этого избежать.
Лева лег, не раздеваясь, на кушетку. Укрылся пледом. Хотелось заснуть, чтоб вернее ни о чем не думать. Он уткнулся головой в подушку, очки больно нажали ему на переносицу, он снял их, положил рядом на стул, поразившись, как за время бега и падений они не шелохнулись у него на носу, и снова закрыл глаза. Ему представилось его темное зарешеченное окно, потом это окно закрыл какой-то поднос, прямоугольный сверху и нежно-округлый снизу, чем-то напоминающий женский торс, но еды на этом подносе не было, да и сам поднос вскоре превратился и вправду в женский торс с крупными широкими бедрами, пушистым густым лобком, тело было нежное, девичье, такой когда-то воображал себе Лева свою будущую "первую любовь", идеально прекрасную, идеально добрую, так и не встреченную, но так долго жданную, вот и лицо ее над торсом проступило, глаза полуприкрыты, розовые губы плотно сжаты. Лева потянулся было к ней, но она исчезла, вместо нее появилась черная чернота, глубокая, как космическое пространство, она-то и стала засасывать Леву в себя. На него нахлынул весь выпитый за день алкоголь, голова закружилась, и он отрубился.
Но ненадолго. Звонок разбудил его, звонок в дверь. Он проснулся в тревоге, но, услышав какой-то разговор в коридоре, вполне миролюбивый, успокоился и начал снова задремывать.
Неожиданно он услышал свое имя. Он постарался прислушаться, не в силах выбраться из цепенящей дремы. Но стук в дверь его комнаты заставил Леву спустить ноги на пол и тем самым окончательно проснуться.
- Левка! - слегка гортанным голосом звал его Иван. - К тебе тут.
- Кто?
- Приятель твой тебя спрашивает. "Сашка? Кирхов? Кто еще помнит, где он теперь живет? Скоков? Может, кто из старых?.. Мишка Вёдрин? Этот может заявиться и за полночь. Или Гриша? Нет. Гриша не знает и даже не спросил моего нового адреса. Небось думает, что у себя на хате Левка то и делает, что пьет. Эх! А может, Верка приехала звать домой. Хотя вряд ли в таком положении она вечером куда поедет. Инга? Тем более вряд ли. Хорошо бы это был Гриша", - думал Левка, отпирая дверь.
На пороге стоял высокий субъект с крокодильской мордой. Рядом маячил Иван, красная опухшая физиономия которого не очень-то отличалась от морды пришельца.
- Левк, - говорил Иван. - Ты извини, если разбудил. Но человек, приятель твой, дело предлагает. Говорит, у тебя бутылка есть, и нас за компанию зовет. Марья счас картошки нажарит.
- Да вот решил зайти посидеть, - мычаще гундосил субъект. - Ду-умаю-у, дай-кась выпьем. А то си-жу-у и чувству-ую, что часа не прошло, а ты меня у-уже забыл.
Лева ухватился за дверной косяк, предобморочное состояние посетило его, в глазах плясали зеленые крокодильчики и проскакивали какие-то искорки, все это кружилось, как в калейдоскопе, только много быстрее. И диалог последовал быстрый, как в скетче.
- У меня нет, - твердо, насколько сил хватило, сказал он.
- Чего нет? - недоуменно спросил зеленоватый незнакомец.
- Неужто бутылки нет? - спросил Иван.
- Нет, - повторил Лева.
- В заначке не держишь? - удивился субъект.
- Да разве я похож на человека, который бутылку в заначке держит? - настаивал на своем Лева, боясь, но надеясь, что не полезут они в его комнату рыться среди вещей.
- Это да, - сказал зеленоватый субъект, - может, ты у-уже ее и выпил. Спорить не бу-уду-у. Что ж делать?
- Я могу друзьям позвонить. Из автомата. Они привезут, - вызвался Лева.
"Только скорее и подальше отсюда. До метро бы добраться. Или хоть до трамвая. Как голова кружится, Неужели Иван этого кошмарного гнилистого запаха не ощущает? Или это я с ума сошел и вижу то, что другие не видят?.."
- Ну-у пойдем, - тянул его за руку субъект. - Я тебя провожу-у.
Лева обмер. А Иван сказал:
- Значит, мы вас ждем с победой. Я спать не ложусь. Скажу пока Марье, чтоб картошки начистила. Если что, утром съедим.
Лева шагнул к себе в комнату, но пришелец остановил его:
- Не волну-уйся. Дву-ушки у-у меня есть. Хватит.
Они были уже у дверей, когда на коридорный шум и разговоры открыла дверь Ванда Габриэловна Картезиева, пожилая седовласая дама в чепце. Из-под ее руки вывинтился ее внук Ося и, увидев незнакомца, слабо пискнул. Тот стоял высокий, под самый потолок, слегка даже сутулясь, чтоб не удариться крокодильской своей башкой. Ося поглядел на него снизу вверх, потом сделал шажок и спросил:
- А ты настоящий?
Вместо ответа субъект засмеялся, не открывая пасти, и так же с закрытой пастью промычал:
- Мы скоро бу-удем.
Он взял Леву под руку и легко вывел из квартиры. Дверь за ними захлопнулась. Они вышли из дома и пошли к телефонам-автоматам.
Глава VIII
Конец
Пустые, механические мысли вились, как змейки или ящерки, в мозгу у Левы. Будто думает их кто другой, а к Леве они поступают как внешняя информация. "Той же дорогой будем идти. Опять через выбоины и колдобины. Опять спотыкаться. Нет, этот так под руку держит, словно несет. Не споткнешься. И не убежишь. Если б одного из дома выпустил, тогда можно было бы не вернуться. А рядом ноги слабеют, рядом с этим. Прямо парализованным себя чувствуешь. Радиус его действия - метров десять".
Из окна братьев Лохнесских по-прежнему доносилась музыка, приблатненный мужской голос с теми же интонациями пел ту же песню о душе дурного общества:
С тех пор заглохло мое творчество,
Я стал скучающий субъект.
Зачем же быть душою общества,
Когда души в ём вовсе не-ет?!
"Значит, это магнитофон, а не живая гитара", думал Лева.
Телефоны-автоматы стояли сразу за пустырем, около серого дома с кулинарией и ателье.
Они были освещены изнутри. Лева машинально посмотрел на часы. Начало двенадцатого. Прошло всего около часа, как сошел он с трамвая. Этот мой жест, думал Лева, можно ведь истолковать как желание узнать, не поздно ли звонить друзьям. Он словно подыскивал оправдание себе, если существо начнет его допрашивать.
- Звони. Я тебя на у-улице обожду-у. Воздухом пока подышу-у.
Лева бросил взгляд по сторонам. На улице никого не было. Он вошел в будку телефона-автомата и закрыл за собой тяжелую дверь. И ему показалось, что он на время огражден и защищен и может сейчас срочно, как герой приключенческого фильма, послать в эфир "SOS". "Только кому?" "Пусть хоть кто приедет. Кто сломит это странное состояние нормальности происходящего, которое ненормально, Иван даже не удивился внешнему облику пришельца. Не удивился тому, что в дом запросто на двух ногах, одетый в цивильное платье, зашел крокодил, - так впервые Лева для себя твердо назвал мычащего незнакомца. - А ведь это бред. Если бы я был один, то ясно было бы, что у меня белая горячка. Но их много, соседей, и все спокойны, будто так и должно быть. Ха-ха. Жил да был крокодил, он по улицам ходил, папиросы курил, по-турецки говорил!.. Фу! Не по-турецки, по-русски! Кто поймет, что я в опасности? - Лева снял трубку, услышал далекий гудок. Телефон жил своей жизнью, и его жизнь могла спасти Левину. - Все-таки изменился мой калейдоскоп. Надо позвать, а кого? Не сходим ли с ума мы в смене пестрой придуманных пространств, времен, имен?.. Имен!.. Когда-то Инга по первому звуку бросилась бы его выручать. Но после всего, что было, ей звонить?.. И что сказать?.. А Верка?.. Куда ей тащиться, беременной! Гриша? Саша? Кирхов? Где мои друзья?! Гешке-переплетчику позвонить, с кем вчера нарезался? Так у него в Реутово телефона нет. Он бы приехал. Не звонить же престижным приятелям, тем, про кого лестно сказать, что он твой приятель, но кто никогда не придет на выручку. Они с места своего удобного никогда не сдвинутся. Итак: Верка? Инга? Гриша? Саша Паладин? Получалось, что звонить некуда и некому. Никто не приедет по первому слову, а объяснить такое невозможно. Все-таки Верке, Верунчику, Ве-ке, маленькой моей, позвонить, сказать последнее "прости", в подол поплакать…".
И он набрал Веркин телефон. Подошла теща, почти Левкина ровесница, Левку не любившая, всегда пользовавшаяся случаем поговорить с ним сухо и неприязненно в Веркино отсутствие.
- Веры нет дома.
- Где она?
- В гостях. У соседей.
Бац - трубка положена. Даже не сказала, когда придет Верка. Не любила она Левку. За то, что не заботился как надо о Верке, не создал настоящую семью, пил. Она будет только рада, если Лева исчезнет с Веркиного горизонта. Ах так!.. И он тут же набрал номер телефона Инги.
- Ингуша! Дорогая. Как живешь?
- Твоими молитвами.
- Не надо так сухо, Инга!
- А как надо?
- Инга, мне плохо, мне страшно!
- Уверяю тебя, мне тоже нехорошо.
- Инга, у меня беда. Меня преследуют…
- Опять пьян.
- Ты что?! Ни капли!..
- Что ж, я тебя не знаю, что ли? По голосу слышу, что пил. Вот с кем пил, тому и жалуйся.
- Да ни с кем я не пил. Мне просто страшно.
- Еще бы! От такого пьянства можно и до белой горячки допиться! Зеленые чертики еще не мерещатся?
- Мерещатся.
- Что с тобой, Левка? Ну приезжай ко мне.
- Не могу, Веру… то есть Ингуша. Приезжай ты.
Молчание. Затем ледяным тоном:
- Ты, видно, совсем обалдел.
Бац - и эта трубка на рычаг положена. Лева глянул из окна телефонной будки на улицу. Крокодил похаживал взад-вперед перед будкой, из пасти торчала сигара. Грише. Гришеньке позвонить. Он умный, добрый, поймет.
- Гришенька, родной, здравствуй. Это опять я. Ты давно дома?
- Давно. Мы вскоре после тебя уехали. Там скандал разразился.
- Что такое? - Надо спрашивать, если сам ищешь сочувствия.
- Ты Витю ведь запомнил, если не очень пьян был?.. Ну, старшего брата покойного Андрейки. Он вдове, ну, этой, Людмиле, ее почему-то мой Борис все Джамблью именует, короче, Витя этой вдове съездил по физиономии…
- И за дело, - не утерпел Лева, вспомнив эту болотную не то ящерку, не то змейку.
- Ты тоже так считаешь? А за нее вступился парень, красавец, блондин такой белозубый. Еле их растащили. Ну и все стали разбредаться потихоньку.
- Ч-чушь какая-то, - тяжело сказал Лева. - Драка на поминках. Такое только на свадьбах бывает. Какого хрена мы в этой мещанской семейке сидели!.. Лучше бы посидели вдвоем, на бутылку бы у меня нашлось! Посидели бы, прошлое вспомнили. Какого хрена, в самом деле! Я мимо тебя сегодня опять часов в десять ехал. Как в трамвай на Савеловском садился, то думал сойти, думал - судьба ведет снова к старому другу. Ведь, наверно, это судьба, что так близко от тебя я теперь живу - на Войковской. Я только сегодня это понял. Какой я был скот, Гришенька, не соображал так долго, что близко от тебя теперь живу. Понимаешь? Ведь старая дружба - это надежнее всего. И какого хрена мы к этим мещанам на поминки поехали?..
- Лео, нехорошо так, человек умер…
- А я? Я, может, тоже скоро помру, даже скорей, чем ты думаешь! Думаешь, я во внимании не нуждаюсь? Потом тоже, небось, Левку пожалеете! А посидеть с Левкой?..
- Левка, дорогой, ты о чем? Мы же сегодня виделись. Давай завтра встретимся, если хочешь, посидим… А сейчас, перед сном, хочу еще немножко почитать.
- Завтра, завтра, завтра!.. Хорошо вам, книжным гелертерам, в своих кабинетах. Я и не рассчитывал, что ты поймешь. Простой мужик, с которым я час назад коньяк пил, и то со мной сидел, дал мне выговориться. Ну, приезжай ко мне, Гришенька, а? У меня бутылка есть в заначке. Посидим, выпьем, по душам поговорим, завьем наше горе-злочастье веревочкой. Может, тогда это зеленое чудище от меня отвяжется…
Он глянул в окно. Крокодил по-прежнему шагом часового или охранника прогуливался перед дверью телефонной будки. А Гриша, видно, не так, как Лева хотел, понял слова о зеленом чудище.
- Шел бы ты лучше спать, Левка, - сказал он. - Утро вечера мудренее. И лучший способ избавиться от зеленого чудища, на мой взгляд, это больше к нему не прикасаться. Зеленый змий твердости боится. Разбей сам свою бутылку и скажи: начинаю новую жизнь, - и все будет в порядке, - но в Гришином голосе, произносившем тоном дружеского увещевания эти прописные истины, не было уверенности.
- Если пойду спать, то, боюсь, усну навечно. И ты тогда пожалеешь о плохом ко мне отношении.
- Слушай, хватит. Нехорошо спекулировать таким образом. Я к тебе не поеду. Поищи другого собутыльника. А лучше иди спать.
- Ну и черт со мной! Пропадай Левка!
И Лева сам резко повесил трубку на рычаг. Выходить из будки к крокодилу ему не хотелось. Да и смущало почему-то, как он будет оправдываться, что бутылки не достал. Он-то думал, что кто-нибудь приедет. Лева ему тихонько свою бутылку передаст, как будто приехавший привез, и порядок. А признаться, что он обманул крокодила и Ивана насчет заначки, казалось неловким, некрасивым, неудобным, постыдным, наконец. Что же делать? Ничего другого - звонить дальше. И конечно же, конечно же Саше Паладину. Кому же, как не тому, кто всегда не прочь выпить.
Трубку снял Кирхов.
- Лео? Х-хе. Поздно ты сообразил. Все уже выпито. Эй! - крикнул он в сторону от трубки. - Да ты не жадничай! - И пояснил Леве: - Это Скоков. Услышал, что ты звонишь, и впопыхах хлопнул последнюю рюмку. Да ты не волнуйся, Помадов далеко и твою рюмку не отберет. А ты, Левка, чего звонишь? Если есть лишняя бутылка, то бери мотор и гони сюда. Мы, по-моему, всё выпили, что могли. Вон Шукуров, х-хе, как и положено хранителю традиций, даже лосьон весь выжрал. Ну, что там у тебя? Ты чего звонишь? Если бутылка есть, давай сюда, а нет, то пошел на хрен! - Тон Кирхова был резок, слова отрывисты, как всегда бывало, когда он напивался. - Ладно. Все. Все. Надоел. На вон Сашку, с ним говори.
Трубку взял Саша Паладин. Он тоже был пьян, но благожелателен.
- Здравствуй, Лео. Чего звонишь? Кирхов тебе диспозицию правильно нарисовал. Шуку-ров пьян, как свинья. Скоков… Скоков, отстань. Слушай, я не могу его остановить. Сейчас с тобой…
Он не договорил, трубку у него вырвал Скоков:
- Лео? Слушай, Лео, - спьяну Вася Скоков становился агрессивен и настойчив. - Если ты сейчас не приедешь, то все, мы тебя вычеркиваем из нас. Ты тогда будешь не гусар, а улан. Понял? Не гусар, а улан. Так что приезжай, ждем.
Лева услышал вдалеке от мембраны смех Кирхова и голос Саши, шум борьбы:
- Ладно, Скоков, уймись. Отдай трубку.
- Не гусар, а улан! - еще раз выкрикнул Скоков, и трубка снова оказалась в Сашиных руках, и он сказал:
- Ну, еле отобрал. Так ты чего, Лео, звонишь?
Лева не произнес почти ни слова, но уже знал все, что произошло сегодня с ребятами (стекляшка, походы в магазин, затем нежелание расставаться после закрытия кафе, и вот собрались, как всегда, у Саши), и их огневое, рыцарское, как ему казалось, вольное веселье захватило его, как всегда. Конечно, вот они - рыцари, вольные казаки, никаких нежностей, сантиментов. И крокодил не так уже страшен. Да и не бред ли все это, когда рядом царит веселье.
- Чувствую, хорошо посидели! - воскликнул Лева, хихикая и включаясь в их тональность.
- Неплохо.
- А кто был?
- Да все те же. Все здорово пьяны, кроме Тимашева, который, как последняя сволочь, тискает Ольгу и никого к-к ней не п-подпускает. Но и он п-пьян.
- Вы в стекляшке были?
- И там б-были. Орешин заходил, Мишка Вёдрин на Морковкино приезжал. Тот в их сборник статью сдал и теперь Вёдрина вовсю катает.
- Ты что-то Морковкина недолюбливаешь.
- Точ-чно. Что-то я его, бля, недолюбливаю. Зато все остальные любят. Кого он облизывает. Короч-че, он не пил - за рулем! - а Вёдрин, как падла, взял два портвейна, но нам только стакан уделил. Вот т-ты как знаток лишних людей и русской интеллигенции скажи: почему это доктора наук все такие жлобы и никогда у них денег нет? Или лучше скажи: он лишний человек или нет. Мишка Вёдрин? Вот Кирхов считает, что лишний и никому на хрен не нужен. Ну, я думаю, он Морковкину пока нужен.
- А Вёдрин сейчас у тебя?
- Да нет, его к-куда-то Морковкин на своей машине повез. К каким-то своим кискам-пискам.
Издали, похоже, что с середины Сашиной комнаты, донесся в трубку пьяный вопль Скокова:
- У меня есть киска! А у киски писка!
- Слышал? - захохотал Саша.
- Слушай! Приезжайте все сейчас ко мне!
Вот она, лучшая защита от крокодила, - веселая компания, будь этот крокодил реальностью или только "плодом разгоряченного воображения".
- Нет, Левка, невозможно. Сил уже нет.
- Да тут вам от Рижского пятнадцать минут на такси.
- А какого черта нам у тебя делать? Ну, л-ладно, л-ладно, не обижайся, едем. Через пять минут мы у тебя.
Но Лева знал цену этому пьяному "едем" и "через пять минут". Наверняка никто и с места не собирается трогаться.
- Ну я в самом деле вас жду.
- Жди. Конечно, жди.
- Я серьезно.
- Ия серьезно. Как только Тимашев кончит тискать Ольгу, мы все поедем к тебе. Точно.
- Ну, тогда это не скоро, хорошо, если на следующее утро, - гнусненько захихикал Лева.
- А выпить у тебя найдется? - вдруг спросил с надеждой Саша.
- Еще бы! Черт! Самое-то главное и не сказал. У меня бутылка лимонной ноль восемь.
- Тогда едем! - с энтузиазмом произнес Саша. - Эй, поднимайтесь! Ну, живо! Леопольд Федорович нам ставит! Эй, Лео, только нам придется на крокодиле ехать, а пока его поймаешь…
- На каком крокодиле? - похолодел Лева.
- Такси ш-шестиместное так называется. Т-ты, Лео, на своем вчерашнем видении совсем свихнулся.
- Сука! Значит, мы едем, - это уже голос Кирхова. - А чем ты гарантируешь, что у тебя есть что выпить?
- Клянусь. Точно. Одна бутылка.
- Конечно, из-за одной бутылки тащиться к такому засранцу, как ты, да еще с оравой идиотов, довольно глупо. Впрочем, хрен с тобой. Ладно, все. Едем. Мне все равно еще один визит нужно в районе Сокола совершить. Там день рожденья один. До утра тарарам будет. Слушай, Сашк, - это он не Леве говорил, а в сторону, - на хрена нам тащить с собой этот погребальный обоз. Шукуров все равно спит. Будить его бессмысленно. Скоков давно уже не гусар, а улан. Ладно, ладно, пускай гусар. Все равно тебе ехать ни к чему. Да и одной бутылки на всех все равно мало. Тимашев вон и не собирается никуда отсюда. Я б на его месте тоже остался. Все. Решено. Едем одни. На трубку, точный адрес возьми.