- А что скажет ваша жена? - поинтересовалась Маша.
- В этом отношении все в порядке, - усмехнулась Юлька. - Наш директор холостой.
- Надо же, - хихикнула подруга.
- У меня есть самовар, - с подъемом сказал я. Небольшой медный самовар действительно был у меня - давно-давно я нашел его на чердаке бабушкиного дома и с тех пор повсюду таскаю с собой - но дело в том, что из этого самовара я ни разу не пил чай. Чистить его чистил, так что он блестел, но вот разжигать не приходилось.
- Я никогда не пила из самовара, - сказала Юлька.
- Я тоже, - поддакнула Маша.
- Замечательный самовар, - сказал я. - С медалями.
Раскрасневшиеся с мороза девушки сидят на тахте и пьют чай. Только не из самовара, а из обыкновенного алюминиевого чайника. На низком полированном журнальном столике прямо на бумаге - нарезанная любительская колбаса, масло, сыр, конфеты "Белочка" и печенье. Все это я купил по дороге домой, и вот угощаю проголодавшихся девушек. За день на свежем воздухе здорово проголодался и я сам. И поэтому, когда закуски на столе поубавилось, я достал из холодильника банку сардин, сухую колбасу.
Девушки прихлебывают из высоких белых чашек крепкий чай и слушают музыку. Я тоже пью чай и с удовольствием смотрю на них. В освещенной торшером комнате стало уютно. Запахло морозом, еле уловимым запахом духов. Давно я не чувствовал себя здесь вот так хорошо и спокойно. Даже когда приезжала Нина. Медленно крутятся бобины на магнитофоне, проникновенный голос Эдит Пиаф. С хорошими записями мне повезло: в Ленинграде, в нашем тресте, работал один инженер, помешанный на современной зарубежной музыке. Дома у него была целая фонотека, которую и за год не прослушаешь. Мне он записал с десяток бобин. Те песни и мелодии, которые мне понравились. И он очень удивился, когда я попросил несколько пленок стереть и записать что-нибудь другое. "Это же Джеймс Ласт! - восклицал он. - А это группа "Роллинг стоунз"! Неужели тебе не нравится?!"
Мне вполне было достаточно битлсов, а все остальное из записанного приятелем казалось мне перепевами этих длинноволосых молодцов. Приятель, наверное, понял, что мне надо, и записал песни Френка Синатры, Рея Конифа и популярные мелодии из зарубежных кинофильмов.
Юлька и Маша понимали толк в музыке. Они то и дело обменивались восхищенными взглядами, узнавая мелодии. Я был рад, что им нравится музыка. А записи были сделаны на совесть. Когда же из колонок полилась грустная и сильная мелодия из кинофильма "Любовная история", девчонки как по команде поставили на стол чашки и сосредоточенно стали слушать. И потом несколько раз заставляли меня перематывать бобину и снова слушали эту мелодию…
- У вас великолепные записи, - сказала Юлька, стряхивая с себя оцепенение, в котором пребывала, слушая "Лав стори".
Я поставил другую бобину: старинные русские мелодии, но больше ни одна песня не взволновала так моих девчонок, как "Лав стори". Я не стал далеко убирать бобину, так как знал, что они на прощание обязательно попросят поставить ее.
- Вот, значит, как вы живете, - разглядывая комнату, сказала Юлька.
- Так я живу.
- И не скучно вам? - спросила Маша.
- Было бы не скучно, не позвал бы нас, - заметила Юлька.
- Позвал бы, - сказал я.
Юлька внимательно посмотрела на меня, хотела что-то сказать, но промолчала.
А я наконец разглядел, какого цвета у нее глаза: светло-серые с зеленым ободком. У Рыси были ярко-зеленые, потому я ее и прозвал Рысью. Правда, когда Юлька нервничала или возбуждалась, зеленый ободок расширялся, и в больших, оттененных длинными ресницами глазах начинала плескаться зелень. В такие моменты ее глаза можно было назвать зелеными, но когда Юлька успокаивалась, глаза светлели, зеленый ободок сужался. Взгляд у Юльки был пристальный, жесткий, и она никогда первая не отводила глаз. Темно-русые с бронзовым отливом волосы челкой спускались на выпуклый лоб, сзади густой волной скатывались на плечи. Хотелось взять в руку прядь и почувствовать ее тяжесть. Когда она со мной разговаривает, да и, наверное, не только со мной, припухлые яркие губы трогает легкая ироническая улыбка. Движения порывистые, резкие. При всей Юлькиной статности и красоте ей не хватало женственности. Впрочем, этим отличалась и Рысь. Когда я впервые познакомился с Рысью, я вообще принял ее за мальчишку.
Как я заметил, Юльку мало трогали ее внешность и манеры. Нарядной я ее видел всего один раз - это на новогоднем вечере, когда она, выделяясь своей стройной фигурой, стояла в первом ряду с хористками. Обычно Юлька носила джинсы, простые свитера, шерстяные мужские рубашки.
К таким, как Юлька, парни не пристают на улицах: не долго получить такой отпор, что на весь день настроение испортится.
Обо всем этом я подумал во время нашего чаепития. Юльке не понравилось, что я с любопытством разглядываю ее, и она спросила:
- Вам моя прическа не нравится?
- У вас красивые волосы, - сказал я.
- А некоторым не нравится моя прическа.
Слово "некоторым" она подчеркнула, хотя я и не понял зачем.
- Пленка кончилась, - заметила Маша.
Мне надоела легкая джазовая музыка, и я, остановив магнитофон, поставил на проигрыватель пластинку с записью романсов Чайковского. Я думал, девчонки запротестуют, но они с вниманием выслушали прекрасные русские мелодии. Потом я поставил Первый концерт Чайковского, патриотическую симфонию Бетховена, концерт Моцарта. Я наблюдал за ними, полагая, что они слушают из любезности, но и Юлька и Маша слушали с удовольствием.
- У вас можно курить? - взглянула на меня Юлька.
Я пододвинул им коробку с сигаретами, чиркнул зажигалкой и поднес огонек сначала одной, потом другой. Девушки переглянулись, и Юлька, с наслаждением выпустив дым, сказала:
- Ого! "Мальборо"! Давно я таких не курила…
Сигареты оставила Нина. Это она где-то доставала американские сигареты, а я предпочитал курить наши, отечественные.
- Странно, - сказала Маша. - Сидим в гостях у директора, чаи пьем, музыку слушаем…
- Курим "Мальборо", - прибавила Юлька.
- Расскажи кому-нибудь - не поверят, - сказала Маша.
- Можно, мы похвастаем подружкам? - с улыбкой посмотрела на меня Юлька.
- Я рад, что вы зашли, - сказал я.
- А вообще, вы не похожи на директора, - продолжала Маша. - Директор завода должен быть солидным и с рабочими общаться только в приемные часы…
- А вы к рабочим домой ходите, - ввернула Юлька.
- И к себе приглашаете, - сказала Маша.
- Наверное, я никудышный директор…
- Завод-то работает, - философски заметила Юлька.
- И даже план перевыполняет, - прибавила Маша. - Сама во вчерашней газете читала.
Действительно, план за первый квартал мы перевыполнили. Правда, не на много. Всего-навсего на восемь процентов. Бутафоров первый меня поздравил по телефону и откровенно признался, что не ожидал от нас такой прыти: все-таки завод только что вступил в строй, еще не исправлены кое-какие недоделки, не налажено снабжение. А мы вдруг без всякой раскачки взяли да и перевыполнили квартальный план. Из министерства тоже пришла поздравительная телефонограмма. От того самого замминистра, который уговорил меня поехать сюда.
- Как ваш отец? Работает? - спросил я Машу Кривину.
- Работает, - взглянула она на меня с вызовом. - А что?
- Я рад за него, - пробормотал я, не поняв, чего это она разозлилась.
- Не он один пьет, - сказала Маша.
- Когда он трезвый - душа-человек, - прибавила Юлька.
- Он мой отец, и я не стыжусь за него, - сердито взглянула на нее Маша.
- Учитесь где-нибудь? - перевел я разговор на другое.
- Теперь вы заговорили, как директор, - съехидничала Юлька. - Спросите заодно и про наше семейное положение.
- Я знаю, - сказал я.
- Я учусь на заочном в Политехническом, - сообщила Маша, стараясь сгладить свою резкость.
- А я нигде не учусь, - с вызовом сказала Юлька. - Не вижу в этом смысла.
- Это ты сейчас так рассуждаешь, - возразила подруга. - А потом будешь локти кусать.
Юлька откинулась на спинку тахты, положила ногу на ногу и насмешливо уставилась на Машу.
- Ты ошибаешься, - сказала она. - Я никогда не жалею о том, что было…
- Пожалеешь, - не сдавалась Маша.
- Ты, возможно, и пожалела бы, если бы не поступила в институт… - сказала Юлька. - А я - нет.
- Почему это я пожалела бы, а ты - нет? - покраснев от возмущения, спросила Маша.
Я с интересом слушал их. Казалось, девушки забыли обо мне и продолжали свой старый спор. Юлька гибким движением - ее волосы, попав в свет торшера, золотисто вспыхнули, - небрежно сунула в пепельницу сигарету и тут же закурила новую. Глаза ее блеснули болотной зеленью, когда она снова взглянула на подругу.
- Есть женщины, которые не верят в то, что когда-нибудь выйдут замуж, - продолжала она. - Такие женщины рассчитывают только на себя. Они хорошо в школе учатся, стремятся в институты, в общем, хлопочут о своем будущем…
- Я догадываюсь, каких ты женщин имеешь в виду. - Маша еще больше покраснела.
- Я имею в виду некрасивых женщин, которым трудно выйти замуж, - беспощадно отрезала Юлька.
- Можно подумать, что в институтах учатся одни уроды… - усмехнулась Маша.
- Я бы принимала в институт только некрасивых девушек, - продолжала Юлька. - От них больше проку. Они закончат институт и будут работать, а красотки еще во время учебы повыскакивают замуж, чтобы остаться в большом городе, обзаведутся детишками и спрячут свой диплом в сундук… - Юлька взглянула на меня. - Скажите, есть на заводе хотя бы одна хорошенькая женщина-инженер с высшим образованием? Ну, которая работала бы в цехе и приносила пользу?
Юлька права: женщин-инженеров на производстве нет. В заводоуправлении работают несколько женщин с высшим образованием, среди них главный бухгалтер. И Юлька совершенно права: никого из них красотками не назовешь.
- Какой же смысл учиться в институте, а потом нянчить детишек и готовить мужу обеды? Это можно делать и без института… Кстати, большинство мужей предпочитают, чтобы их хорошенькие женушки не работали, если даже и детей нет… Ты скажешь, институт дает общее развитие, приобщает к культуре и так далее… Умная любознательная женщина и без института может приобрести все эти качества. А дуре никакой институт не поможет.
- Ты, конечно, умная, - съязвила Маша.
- Я знаю, что я хочу, - сказала Юлька.
- Что же ты хочешь? - спросил я, даже не заметив, что перешел с ней на "ты".
- Это никого не касается, - отрезала Юлька.
- И все-таки я с тобой не согласен… - начал было я, но Юлька волчицей взглянула на меня и перебила:
- Воспитательной работой займетесь со мной на заводе, если есть у вас такое право…
- Юль, нельзя же так! - укоризненно посмотрела на нее подруга.
- Продолжай, - сказал я, с интересом глядя на Юльку.
- Я считаю, что каждый нормальный человек должен жить так, как ему хочется. Разумеется, не нарушая морали и законы нашего общества. Легче всего советовать человеку поступать так или иначе. И дураки те люди, которые слушаются чужих советов. Какой-то мудрец сказал, что совет - это самая мелкая разменная монета, которая ничего не стоит… Мне все уши прожужжали: заканчивай десятый класс и поступай в техникум или институт! А зачем, спрашивается? Все так делают? Так вот я всю жизнь ненавидела учиться! Я была самая недисциплинированная в школе. Сплошные тройки за поведение. Я лучше сама дома подготовлюсь за десятый класс и сдам экстерном, но в школу или в институт меня и на аркане не затянешь!
- Я знал одну очень красивую девушку, которая решила овладеть мужественной мужской профессией, - стал рассказывать я. - Никто в это не верил, думали, девичья блажь. Так вот она добилась своего и стала…
- Штурманом дальнего плавания, - сказала Юлька, и когда она подняла на меня глаза, я увидел, как погас в них малахитовый блеск. - Моя двоюродная сестра была необыкновенной женщиной. Таких больше нет.
- Это правда, - сказал я.
- Пора и честь знать, - скрипнув пружинами, Юлька резко поднялась с тахты. Маша последовала ее примеру.
- Спасибо за угощение, - поблагодарила она.
На лестничной площадке я сказал:
- Давайте в следующее воскресенье вместе на лыжах, а?
Девушки переглянулись. Даже при тусклом свете лампочки было заметно, как у Маши горят щеки. А я так и не понял, почему Юлька так резко прервала разговор о Рыси. Мне о многом хотелось ее расспросить, ведь она ездила в Севастополь и несколько месяцев жила в доме Рыси…
И все равно я рад был, что затащил их к себе. За сегодняшний вечер я немного лучше узнал Юльку Родионову, родственницу моей Рыси…
- Мы всегда в выходной ходим на лыжах в Верхи, - дипломатично сказала Маша и снова посмотрела на подругу. Маша бесспорно признавала Юлькино старшинство. Это я почувствовал еще во время спора: лишь только в Юлькиных глазах появлялась знакомая зелень, Маша сразу умолкала и больше не перебивала подругу. Вот и сейчас она выжидательно смотрит на Юльку. И я знал, как Юлька скажет, так и будет.
Мне очень хотелось наедине поговорить с Юлькой. Маша каким-то образом догадалась об этом и, прижав локтем лыжи к боку, медленно стала спускаться по лестнице. Юлька, кивнув мне, пошла было за ней, но я взял ее за руку.
- Юля, - сказал я, - что же все-таки означают эти два таинственные слова: "Приходи в воскресенье"?
Отодвинув прядь волос со лба, она сбоку посмотрела мне в глаза. Зеленый ободок сузился и стал чуть заметным.
- Надо же, - улыбнулась она. - Не забыли?
- У меня это не идет из головы, - сказал я.
- Потом, - сказала она, мягко высвобождая руку. - Когда-нибудь потом я вам расскажу…
- Когда это будет "потом"? - настаивал я.
- Приходите в Верхи в воскресенье! - рассмеялась она и, задевая лыжами за перила, застучала ботинками вниз по каменным ступенькам.
Я слышал, как внизу хлопнула дверь, потом донеслись приглушенные девичьи голоса, скрип снега под ногами, а я все стоял, прислонившись к перилам. Сквозняк гулял по этажам, сначала попытался захлопнуть, а потом еще шире распахнул дверь в мою квартиру. Неожиданно передо мной, как привидение из мрака, возник худой черный кот с белой отметиной на груди. Включив два маленьких зеленых светофора, изучающе посмотрел мне в глаза, затем, задрав хвост-палку, важно прошествовал в квартиру.
- Ты куда, приятель? - удивился я такой бесцеремонности.
Кот даже ухом не повел. Не закрывая дверь, я отправился за ним. Не обращая на меня никакого внимания, черный кот с белой отметиной степенно обошел все мои владения, небрежно бросая взгляды то направо, то налево. Немного подольше задержался у стола, где на бумаге лежали остатки сыра и колбасы, но ничего не тронул и, бесшумно вспрыгнув на тахту, преспокойно уселся там. Несколько раз уморительно провел лапой по хитрющей усатой морде, как обычно кошки моются, и лишь после этой непродолжительной, но важной процедуры соизволил наконец более внимательно взглянуть на меня. И взгляд его примерно выражал следующее: "Квартира мне понравилась, хотя я против подобного беспорядка на столе, и, в общем, я ее занимаю. Вопросы есть?"
Вопросов у меня не было… Покачав головой, я решительно подошел к тахте и протянул руку, намереваясь схватить нахала за шиворот и безжалостно вышвырнуть вон, но тут кот удивил меня: вместо того чтобы спрыгнуть на пол и восвояси убраться, он, прижмурив яркие зеленые глаза, громко умиротворенно замурлыкал и доверчиво потерся шелковистой мордой о мою дрогнувшую карающую десницу.
И я уступил. После такого явного проявления дружелюбия нужно быть скотиной, чтобы попросить, пусть даже незваного, гостя за порог.
- Черт с тобой, живи, - подумав, сказал я коту. - А звать тебя, братец, я буду Мефистофелем.
Кот не возражал. Весь его благодушный вид говорил, что хоть горшком зови меня, только в печку не ставь.
И должен сказать, что впоследствии я не пожалел, что пустил к себе в тот воскресный вечер черного кота, которого, не долго думая, окрестил Мефистофелем, хотя и доставил он мне массу хлопот.
6
В широкие окна кабинета врывался яркий солнечный свет. Металлический стаканчик для карандашей пускал в глаза веселых зайчиков. Я стоял у окна и курил. В раскрытую форточку медленно уползал дым. Заводской двор был залит солнцем. Было морозно, голубоватый кристаллический снег искрился, скрипел под ногами рабочих, разгружающих у котельной грузовики с силикатным кирпичом. В это мартовское утро ветер принес ко мне в кабинет запах пробуждающейся от зимней спячки земли, едва ощутимый аромат лесных деревьев, в артериях которых буйно забродил хмельной сок.
У меня только что закончилось совещание по итогам выполнения плана первого квартала. В черных стеклянных пепельницах еще дымились окурки, на ковровой дорожке отпечатались пыльные следы разнокалиберных ботинок и сапог, стулья отодвинуты вкривь и вкось. Все ушли, остался лишь Архипов.
Я понимал, у него ко мне дело - просто так Валентин Спиридонович в моем кабинете не задерживался, но я продолжал стоять у окна, вдыхая свежий воздух. Совещание длилось больше часа, и я устал. Мне захотелось закрыть кабинет, сесть в "газик" и укатить куда-нибудь в город.
Я докурил сигарету, с трудом пристроил окурок в переполненную пепельницу, и мы с Архиповым вышли в приемную, а оттуда к нему. В кабинете главного инженера было солнечно и душно. Архипов боялся простуды и никогда не открывал форточку. И одевался он зимой тепло: под пиджаком - шерстяной пуловер, зимнее пальто на меху, клапаны пушистой ушанки всегда опущены.
- Вчера после обеда приезжал Васин, - сказал Валентин Спиридонович. - Вы были в горкоме, ну он и зашел ко мне. Хочет сделать нам большой заказ…
- Ну и прекрасно, - заметил я.
- Вы так думаете? - усмехнулся Архипов.
Про будущий заказ я слышал от самого Васина и не мог понять иронии главного инженера. Поймав мой вопросительный взгляд, Архипов согнал с лица улыбку и озабоченно сказал:
- Дело в том, что заказ не совсем обычный…
Я молчал, терпеливо дожидаясь, что он дальше скажет, но Валентин Спиридонович не спешил. Он подошел к письменному столу и стал перекладывать пухлые папки. Наконец нашел нужную и молча протянул мне.
Я раскрыл большую серую папку и увидел знакомые ватманы с чертежами Любомудрова. Проекты двух- и четырехквартирных жилых домов для колхозников. Эти самые чертежи я отвозил в Москву и показывал начальнику отдела Дроздову.
- Ну и что вы сказали Васину? - поинтересовался я.
- Сказал, что наш завод сейчас не может изготовлять детали к таким домам, - Валентин Спиридонович взглянул на меня. - Что я еще мог ему сказать?
- Да, конечно, - кивнул я, просматривая чертежи. Здесь было несколько новых проектов. И совсем новое - это проект двухэтажного здания правления колхоза. Если бы не надпись внизу, я подумал бы, что это проект дома отдыха. Великолепное красивое здание, даже на чертеже радующее взгляд.
- Для того чтобы выполнить заказ Васина, мы должны остановить все наше производство, - сказал Архипов. - А это нереально.