Придя в институт и сразу попав в непривычный для него, шумный от девичьих голосов коллектив, Вадим сначала замкнулся, напустил на себя ненужную сухость и угрюмость и очень страдал от этого фальшивого, им самим созданного положения. Из ребят его курса было несколько фронтовиков, остальные - зеленая молодежь, вчерашние десятиклассники. Но Вадим завидовал этим юнцам - завидовал той легкости, с какой они разговаривали, шутили и дружили с девушками, непринужденной и веселой развязности их манер, их остроумию, осведомленности по разным вопросам спорта, искусства и литературы (Вадим от всего этого сильно отстал) и даже - он со стыдом признавался в этом себе - их модным галстукам и прическам. Вадим целый год проходил в гимнастерке и только ко второму курсу сшил себе костюм и купил зимнее пальто. И стригся он все еще под добрый, старый "полубокс" и никак не решался на современную "польку".
Первый год в институте был годом присматривания, привыкания к новой жизни, был годом медленных сдвигов, трудных и незаметных побед и - главное, главное! - был годом радостного, несмотря ни на что, и жадного наслаждения миром, работой, ощущением верно начатого, основного для жизни дела. Иногда на лекции, в читальне или вечером дома за письменным столом, где он читал газету или перелистывал книгу, а Вера Фаддеевна, усталая после работы, дремала на диване, и у соседей тихо играло радио, и с улицы доносились гудки машин и детские голоса, - внезапно охватывало Вадима ощущение неподдельного, глубочайшего счастья. Ведь как он мечтал сначала в эвакуации, а потом в армии об этом мирном рабочем столе, о книгах, о тишине секционного зала - обо всем том, что стало теперь повседневной реальностью и буднями его жизни!
Уже ко второму курсу это ощущение полноты достигнутого счастья сбывшейся мечты стало тускнеть, пропадать и, наконец, забылось. И об этом не следовало жалеть. Новая жизнь пришла с новыми заботами, устремлениями, надеждами. Зато исчезли постепенно и всяческие помехи и затруднения первых дней (над ними можно было теперь посмеяться), все эти ложные страхи, вспышки копеечного самолюбия, неуклюжая замкнутость и угловатость - все вошло в норму, уравнялось, утопталось, и жизнь потекла свободнее, легче и, странное дело, быстрее.
Вадим по-настоящему стал студентом только на втором курсе - до этого он все еще был демобилизованный фронтовик. Он прочно и накрепко вошел в коллектив и одинаково легко дружил теперь со своими ровесниками и с теми не нюхавшими пороха юнцами, на которых он когда-то косился и отчего-то им втайне завидовал. Студенческая жизнь с общими для всех интересами уравняла и сблизила самых разных людей и укрепила их дружбой. Вот когда стало легко учиться. Несравнимо легче, чем в первые дни и месяцы. И появился подлинный вкус к учебе, и уже рождалась любовь к своему институту.
Теперь лучшими минутами, которые проводил Вадим в институте, были не одинокие вечерние занятия в читальне (как ему казалось прежде), а шумные собрания в клубном зале, или веселые субботние вечера, или жаркие споры в аудиториях, которые продолжались потом в коридорах и во дворе. Лучшие минуты были те, когда он бывал не один.
Во многом помог ему Сергей Палавин. Вадиму повезло, он пришел в институт вместе с другом, - Сергею не удалось поступить в университет, и он решил, чтобы не терять года, пойти в педагогический.
Сережка был человеком совсем иного склада. Никаких трудностей, кроме обычных экзаменационных, для него не существовало. Он сразу, удивительно легко и естественно включился в студенческую жизнь, быстро завязал знакомство с ребятами, сумел понравиться преподавателям, а с девушками держался по-дружески беспечно и чуть-чуть снисходительно и уже многим из них, вероятно, вскружил голову.
Вадим гордился тем, что у него такой блестящий, удачливый друг. В присутствии Сергея он чувствовал себя уверенней, на лекциях старался садиться с ним рядом и первое время почти не отходил от него в коридорах. А Сергей, наоборот, стремился как можно быстрее перезнакомиться со всеми окружающими: с одними он заговаривал о спорте, с другими авторитетно рассуждал о проблемах языкознания, третьим - юнцам - рассказывал какой-нибудь необычайный фронтовой эпизод, девушкам улыбался, с кем-то шутил мимоходом, кому-то предлагал закурить… Вадим поражался этой способности Сергея мгновенно ориентироваться в любой, самой незнакомой компании.
- У тебя, Сережка, просто талант какой-то! - искренне говорил он другу. - Как ты скоро с людьми сходишься!
- Ну, брат!.. - самодовольно усмехался Сергей. - Я же психолог, человека насквозь вижу. А сходиться с людьми, кстати, проще простого… Расходиться вот трудновато.
Сергей часто бывал у Вадима дома, они вместе ходили в кино, на выставки, иногда даже вместе готовились к экзаменам и семинарам, но это бывало редко: Вадим не любил заниматься вдвоем. По существу, у Вадима, когда он вернулся из армии, были лишь два близких человека: мать и Сережка Палавин. Из старых школьных друзей в Москве никого почти не осталось, а с теми, которые и были в Москве, встречаться удавалось редко.
Веру Фаддеевну Вадим нашел очень изменившейся - она постарела, стала совсем седая. Работала она помногу, как и прежде, уходила рано утром, приходила поздно. Часто уезжала в далекие командировки - в поволжские колхозы, в Сибирь, на Алтай. Часто приезжали в Москву ее знакомые по работе, зоотехники и животноводы из тех краев, и останавливались на день-два в их квартире. В большинстве это были люди немолодые, но здоровые, загорелые, простодушно-веселые и очень занятые. Все приезжали с подарками: кто привозил арбузы, кто мед, а один ветеринар из Казахстана привез как-то целый бараний окорок. Днем они бегали по своим делам, приходили поздно вечером усталые и голодные и, вместо того чтобы сразу после ужина устраиваться на диване спать, обычно заводили с Верой Фаддеевной разговоры до полуночи - о ремонте телятников, травосеянии, о настригах, привесах, удоях… Потом они уезжали, обязательно приодевшись в столице, и если не в новом пальто, то в новом галстуке, с чемоданом московских покупок и гостинцев. И вскоре приходила телеграмма: "Доехал благополучно привет сыну ждем гости".
С матерью у Вадима давно уже установились отношения простые и дружеские. Вера Фаддеевна и в детстве не баловала сына чрезмерной лаской, не сюсюкала и не тряслась над ним, как это делают многие "любящие" матери. С юношеского возраста он привык считать себя - потому что так считала Вера Фаддеевна - самостоятельным человеком…
Так в работе, постепенной и упорной, проходили дни Вадима. Вначале, на первом курсе, он занимался, пожалуй, больше, усидчивей и азартней, чем впоследствии, когда студенческая жизнь вошла в привычку и он научился экономить часы и понял, что на свете, кроме конспектов и семинаров, есть еще множество прекрасных вещей, которым тоже следует уделять время.
И вот окончился второй курс. Полдороги осталось за плечами, а то, что предстояло, казалось уже нестрашным, не пугало ни трудностями, ни новизной.
И на рубеже третьего курса, в эту пору студенческой зрелости, пришла вдруг к Вадиму любовь. Была она неожиданной и несколько запоздалой - первая любовь в его жизни, и потому много в ней было странностей и несуразностей, и трудно было разобраться Вадиму, что в ней - горечь и что - счастье…
3
Вадим барабанил в дверь. Долго не открывали, наконец зашлепали в глубине коридора войлочные туфли: это Аркадий Львович, сосед, - как медленно!
- Что вы грохочете, Вадим? Пожар?
- Я опаздываю в театр! - радостным и прерывающимся от бега голосом проговорил Вадим. - Через сорок минут. А мне еще надо к Смоленской площади. Представляете?
- Заприте дверь как следует, - сказал Аркадий Львович, удаляясь. Однако у дверей своей комнаты он остановился и спросил с интересом: - Как вы думаете ехать на Смоленскую площадь?
Аркадий Львович был поклонником всяческой рационализации и особенно в области транспорта. У него всегда были какие-то оригинальные идеи на этот счет и целая система самых быстрых и экономичных маршрутов в разные концы города, которую он пропагандировал. Зная эту страсть Аркадия Львовича, Вадим ответил отрывисто и категорично, чтобы сразу кончить разговор:
- На метро.
- На метро? - изумленно произнес Аркадий Львович. - Вы с ума сошли! Я вам укажу чудесное сообщение: вы едете до Калужской на любом, идете через площадь…
- На метро, на метро!.. - сказал Вадим, скрываясь в своей комнате.
Но Аркадий Львович продолжал настойчиво советовать за дверью:
- Вадим! Вы бежите к Парку культуры, это две минуты, вскакиваете на десятку или "Б"… - дверь отворилась, и в комнату просунулась голова Аркадия Львовича, в очках, с черной шелковой шапочкой на бритом черепе. - Послушайте: ровно семнадцать минут…
- Не хочу слушать, я опаздываю! Скажите точно: который час?
- Вы просто безграмотный москвич! - воскликнул Аркадий Львович, рассердившись, и захлопнул дверь. Потом он вновь заглянул в комнату и таким же разгневанным голосом крикнул: - Без двадцати семь!
На письменном столе Вадим увидел записку: "Задержусь на работе, собрание. Если очень голоден, обедай без меня. Чайник с кипятком под подушкой. Мама".
Хотя он с завтрака ничего не ел, сейчас даже думать о еде не хотелось. Это было странно похоже на приподнятое нервное состояние перед экзаменами. И главное - он опаздывал!
"Какую надеть рубашку: голубую или в полоску, с пристежным воротничком? - напряженно думал Вадим, расставляя на столе бритвенный прибор. - Голубую, конечно! С воротником закопаешься, эти запонки… А где же билет?"
В десятый раз он пугался, что потерял билет, и шарил по всем карманам.
Вадим с минуту разглядывал в зеркале свое лицо - разгоряченное, с красными от мороза носом и щеками и бледными скулами. Темно-русые волосы, примятые над лбом шапкой, торчат с боков жесткими густыми вихрами - какой шутовской вид! Надо как-то пригладить их, смочить…
Когда он намыливал щеки, пришел Сергей.
- О-о! "Надев мужской наряд, богиня едет в маскарад"? Я, кажется, не вовремя, - сказал Сергей, останавливаясь на пороге.
- Ничего, проходи! Раздевайся, - сказал Вадим, не отрываясь от зеркала. - Я ухожу в театр. Через десять минут.
- С Леночкой Медовской?
- Да, да.
Вадим произнес это "да, да" так равнодушно и будто бы механически, словно это было нечто само собой разумеющееся, хотя на самом деле вопрос Сергея несколько удивил его: "Откуда он знает?"
- Да-с, с Леночкой Медовской, - повторил он с той же напускной рассеянностью. - А кстати, как ты угадал?
- А Лена вчера говорила кому-то в институте, что ты рыцарски преподнес ей билет. Я случайно услышал.
- Даже рыцарски?
- Да, но вся грусть в том, что я совсем забыл об этом и пришел к тебе по делу. Обидно.
- Какое дело? Надолго?
- Десять минут, конечно, не устроят. Ну ладно… - Сергей вздохнул и стал снимать пальто. Потом он сел в кресло рядом с Вадимом и вынул из кармана какую-то свернутую толстую рукопись. - Это реферат Нины Фокиной о повестях Пановой. Я ведь назначен оппонентом и должен на той неделе выступать в НСО. А реферат тусклый, ой какой тусклый! Ругать буду.
- Тусклый? Странно. Ведь Нина девица серьезная, "умнеющая", как выражается Иван Антоныч…
- Да что - серьезная! Слушай, она взяла свое сообщение, какое мы все делали на семинарах советской литературы, слегка расширила его и преподносит в виде научной работы. Где тут серьезность? Общие места, фразеология, ни одной своей мысли… А ведь НСО - это как-никак научное общество, пусть студенческое, но научное! Что ни говори, а такими работами смазывается вся идея НСО. Чем оно отличается тогда от наших бесконечных семинаров и коллоквиумов? Ничем! Ты не согласен?
- Н-да… конечно, - ответил Вадим. Он слушал Сергея внимательно, потому что порезал щеку и теперь всячески старался остановить кровь и как-то сделать порез незаметным.
- Я хотел тебе прочитать кое-что из этого "научного" труда и посоветоваться. Ну, услышишь сам на обществе… Выступать я буду резко. И вообще все это навело меня на очень мрачные размышления.
- Что, о бренности всего живого?
- Хуже, - Сергей серьезно покачал головой. - На мне ведь тоже висит реферат, а я и не брался. И никакого желания нет. Стимула нет.
- Это действительно хуже.
- Не шути, Вадим. А я начинаю сомневаться - стоит ли дальше тянуть эту резину? Ты уверен в том, что наше общество на самом деле научное?
- Мы должны его сделать таким, - сказал Вадим. - Все зависит от нас.
Сергей иронически усмехнулся.
- Ты отвечаешь, как на пресс-конференции. По-моему, научное общество должно как-то обогащать науку, а это пока не в наших силах. Мы пересказываем друг другу давно известные науке вещи. Одни пересказывают более грамотно, другие менее грамотно, вот и все. Получается "Дом пионеров".
- И ты, что же… - сказал Вадим, хватая полотенце и мыло и стремительно направляясь в ванную, - собираешься уйти из общества?
Когда он вернулся из ванной, влажно-раскрасневшийся и взлохмаченный, Сергей ответил:
- Уходить я пока не собираюсь, но считаю, что надо как-то преобразовать все дело. А вот реферат, если я его буду писать, я постараюсь написать по-другому. Это будет совсем не то. И потребует времени.
- Ну, дай бог. Сережка, точно - который час?
- Без семи семь… Нет, ты ответь мне: я прав?
- В общем - да. Работа, конечно, идет не блестяще, - торопливо сказал Вадим. - Ох, я опаздываю! Она уйдет без меня…
- Может быть, дело в том, - сказал Сергей, - что в общество записалось много лишних людей? Надо оставить только тех, кто хочет и кто может работать серьезно, а всю бездарную шушеру, весь балласт отсеять безжалостно. Конечно, будут шум, вопли, но это необходимо для пользы дела. Не все же способны к научной работе, в конце концов.
- Да, да… Кинь-ка мне галстук! Лежит под словарем!
Сергей подал ему галстук и безнадежно махнул рукой.
- Нет, ты сейчас невменяем. С тобой невозможно говорить.
- Ничего подобного! Я слушаю очень внимательно, - возразил Вадим. - И, например, не согласен: как ты можешь определить сейчас, кто шушера, а кто не шушера? НСО существует только полтора месяца, многие еще никак себя не проявили.
- Вот это и плохо. Ну ладно, поговорим завтра, а то ты трясешься от страха, что опоздаешь на минуту. Если б ты так трясся, чтоб на лекцию не опоздать…
- Чудак, она же уйдет без меня!
Вадим быстро надел костюм и причесался перед зеркалом.
- Ну, как я парень - ничего? - спросил он, зачем-то встав к зеркалу боком.
- Ничего, ничего. Вполне.
- А галстук как? Ничего?
- И галстук ничего. Только никогда не застегивай пиджак донизу. - Сергей подошел к нему и расстегнул нижнюю пуговицу. - Однобортный пиджак застегивается на одну среднюю.
Они оделись и вышли на улицу. Вадим вдруг вспомнил, что забыл взять платок, и Сергей дал ему свой - шелковый, в ярко-зеленую и коричневую клетку.
- Ну, всех благ! - сказал Сергей, подмигивая. - Передай Леночке привет от меня.
Лена Медовская училась в одной группе с Вадимом. До третьего курса Вадим как-то не замечал ее, вернее - он относился к Лене так же, как и к остальным двадцати трем девушкам своей группы.
Но однажды осенним днем он понял, что это было ошибкой. Это случилось совсем недавно, в начале года. И ему самому еще было неясно, что произошло: то ли изменилась после летних каникул Лена, то ли он сам стал другим. А может быть, его надоумили ребята с чужих факультетов, его знакомые, - так тоже бывает.
Они часто спрашивали его, отведя в сторону: "Что это у вас за дивчина в группе - кудрявая такая, все время смеется?" Он догадывался: "А-а, Леночка? Есть такая! - и шутливо предлагал: - Хочешь познакомлю? Чудесная девочка, веселая, поет замечательно". Потом он стал сдержанней: "Это Лена Медовская. Между прочим, неплохая девушка". И совсем равнодушно в последнее время: "Кто? А, это отличница наша, Медовская, член редколлегии".
С театром все получилось неожиданно. На прошлой неделе Лена и Вадим оставались делать курсовую стенгазету - Вадим был главным художником газеты, а Лена возглавляла сектор культуры и искусства. Одна из девушек рассказывала о спектакле, который она недавно видела в театре оперетты.
- Я так смеялась, девчата, просто безумно! И все время боялась, что завтра буду целый день плакать. И не плакала - удивительно, правда?
Редактор газеты Максим Вилькин, или попросту Мак, худой остролицый парень в очках с толстыми стеклами, всегда ходивший в синем лыжном костюме, поднял от стола кудрявую голову.
- В таком случае Лена хитрее всех нас. Она смеется целыми днями - ей просто некогда плакать.
- Что ты, Мак?! - воскликнула Лена со смехом. - А над твоими остротами? Это же чистые слезы! Ох, мальчики, плохо острить вы умеете, а никто вот не догадается купить билет в театр, пригласить своих - ну, скажем, подруг по учебе. А? Вы не бледнейте, это можно в календарный план внести как культмассовую работу. И для отчета пригодится.
- А мы не бледнеем, - сказал Вадим, который, лежа на полу, рисовал карикатуру. - Вот возьмем да и купим!
- А вот слабо!
Спустя мгновение Вадим поднял голову и увидел, что Лена смотрит на него. Он задержал свой взгляд в ее глазах - ясно-карих и как-то серьезно поддразнивающих - немного дольше, чем этого требовала шутка. И усмехнулся своему внезапному решению.
На следующий день в городской кассе Вадим купил два билета на ту самую вещь, о которой говорили.
- Вот твой билет. На субботу, - сказал Вадим на другой день, подойдя к ней в коридоре института.
Лена ничуть не удивилась.
- Серьезно? Вот молодец! - Она даже рассмеялась от удовольствия. - Сколько я тебе должна?
- Ничего, пустяки.
- Какие пустяки? Ты покупал билеты?
- Нет, ну… Ничего ты мне не должна.
Лена решительно качнула головой и протянула билет обратно:
- Тогда я не пойду. Новости еще!
- Ну хорошо… - Вадим вдруг смутился. Он подумал, что, может быть, надо уменьшить цену, но потом решил, что это будет вовсе глупо. - Билет стоит восемнадцать рублей. Я думал, что лучше поближе…
- Чудесно! Я тебе отдам в стипендию - согласен?
Ну конечно, он был согласен!
- Я так рада, Вадим, - сказала Лена улыбаясь. - Правда! Я давно не видела ничего веселого.
…И вот он стоит, запыхавшийся и не очень смелый, с только что зажженной папиросой в зубах, перед знакомой дверью. Он был у Лены однажды по делам стенгазеты. Но тогда… Тогда-то он ни о чем не думал и трезвонил в квартиру, как к себе домой.
Ему открыла мать Лены, Альбина Трофимовна, миловидная и еще не старая женщина с белокурыми косами, уложенными вокруг головы короной, - эта прическа еще более молодила ее, - и с очень черными ресницами.
- Здравствуйте, здравствуйте! - сказала она, приветливо улыбаясь. - Снимайте пальто, Вадим, проходите. А Леночка только встала, спала после обеда.
- Как? Она еще не готова?
- Не беспокойтесь, Леночка умеет очень быстро собираться. Не в пример другим девушкам.