Пока Лена с помощью Альбины Трофимовны одевалась в своей комнате, Вадим сидел на диване в столовой и перелистывал свежий номер "Огонька" - не читалось. Он отложил журнал. Он был взволнован - но вовсе не тем, что грозило опоздание в театр и надо бы, наверное, уже ехать в метро, а Лена все еще наряжалась… Нет, он и думать забыл о часах. Пристально и внимательно оглядывал он эту комнату с нежно-сиреневыми обоями и легким, как облако, розовым абажуром над столом, тяжелый буфет, пианино, на котором выстроилась целая армия безделушек и лежала заложенная ленточкой книжка в старомодном, с мраморными прожилками, переплете - Вадим издали прочитал: Данилевский. "Наверное, Альбина Трофимовна увлекается, - подумал он, - Лена говорила, что ее мать очень много читает и особенно любит историческое". И Вадиму почему-то понравилось то, что Альбина Трофимовна увлекается Данилевским (хотя узнал бы он это о своей матери - наверно бы посмеялся), и вообще она показалась ему приятной, образованной женщиной и очень красивой - похожей на Лену.
Все в этой комнате, до последней мелочи, казалось Вадиму необычайным, исполненным особого и сокровенного смысла. Ведь здесь живет Лена, здесь она завтракает по утрам, торопясь в институт и поглядывая на эти часы в круглом ореховом футляре, и вечером сидит за чаем, и лицо ее - смугло-розовое от абажура, здесь она играет на пианино, читает, забравшись с ногами на диван - вот так же сидит она в институте на подоконнике, поджав ногу… И Вадиму никуда вдруг не захотелось уходить отсюда - зачем этот глупый театр, что в нем? - он с радостью отдал бы оба билета Альбине Трофимовне, лишь бы остаться здесь, побыть хоть немного с Леной вдвоем.
В это время из соседней комнаты раздался веселый, повелительный голос Лены:
- Вадим! Можешь войти!
Он взглянул на часы - прошло пятнадцать минут, на первое действие они безусловно опоздали.
Лена стояла перед зеркалом в длинном темно-зеленом платье, оттенявшем нежную смуглость ее обнаженных рук и открытой шеи. Она казалась в нем выше, стройнее, женственней. Вадим, удивленный, остановился в дверях - он и не знал, что она такая красивая.
- Вадим, скорее советуй! Что лучше: эта брошка или ожерелье? - Она повернулась к нему, приложив к груди круглую гранатовую брошь, и кокетливо склонила голову набок. - Ну, хорошо?
Глядя не на брошку, а на ее светлое и радостное лицо, Вадим сказал убежденно:
- Хорошо, очень хорошо, но первое действие погибло.
- Так я же давно готова! - воскликнула Лена, беря с подзеркальника флакон духов и капая себе на ладонь. Она быстро провела ладонью по груди, потом капнула еще и так же быстро пошлепала себя за ушами. - За ушами дольше держится, знай, - объяснила она деловито. - Тебя подушить?
- Нет, не люблю.
Наконец они оделись, попрощались с Альбиной Трофимовной и вышли на улицу. К подъезду вдруг подкатила "Победа", остановилась, и из машины быстро вышел человек в широком черном пальто и в шляпе. Лена подбежала к нему.
- Папка! Можно нам доехать до Маяковской? Мы опаздываем в театр, а это Вадим Белов из нашей группы, познакомься!
Человек в шляпе молча пожал руку Вадиму и сказал без особого сочувствия:
- Опаздываете в театр? Это неприятно… Я не знаю, спросите у Николая Федоровича, если он согласится, пожалуйста. Если у него есть время.
Вадим как будто почувствовал в его тоне сдержанное неодобрение, и ему показалось даже, что Медовский поздоровался с ним не слишком дружелюбно. Лена принялась уговаривать шофера, называя его "Коленькой" и "голубчиком", и дело решилось в две секунды.
Они быстро сели на заднее сиденье. Вадим захлопнул дверцу, и машина понеслась. Замелькали освещенные окна, фонари, неразличимые лица прохожих… На повороте их качнуло, и Лена на мгновение прижалась к Вадиму и вскрикнула, засмеявшись: "Ой, Коленька, осторожней!" А Вадиму хотелось сказать, чтобы Коленька только так и ездил и как можно дольше не подъезжал к театру.
Через несколько минут машина остановилась перед театром, и Вадим и Лена с третьим звонком влетели в зрительный зал.
И вот они уже сидят в партере, близко от сцены. Занавес еще не поднят. В зале шум, скрип кресел, шмелиное гудение разговоров - все это понемногу стихает. Касаясь плечом Вадима, Лена разглядывает в бинокль ложи.
- Знаешь, я люблю смотреть на людей в театре, - говорит она вполголоса, - и угадывать: кто они такие, как живут? Это очень занятно… Правда? Вот, например… - Не опуская бинокля, Лена придвинулась к Вадиму и заговорила таинственно: - Вон сидит молодой парень… рабочий, наверно… Это его премировали билетом, да? Потому что он один… А вон студентки болтают, справа - видишь? Обсуждают кого-нибудь из своей группы. Вроде нас, мы тоже - соберемся и давай обсуждать… Наверно, с биофака МГУ, у них там все в очках.
Люди из переднего ряда стали оборачиваться на Лену, одни с любопытством, другие осуждающе. Но все, кто оглядывался на нее, не сразу отводили глаза - мужчины особенно долго и внимательно смотрели ей в лицо, а женщины изучали главным образом платье. Лена точно не замечала всех этих взглядов, а Вадим испытывал чувство некоторой неловкости и одновременно гордости. Ему было приятно сидеть рядом с этой красивой девушкой, на которую все обращают внимание.
- Фантазерка ты, - сказал он, кашлянув в ладонь. - На тебя уже солидная публика оглядывается.
- Почему, кто? Ну и пусть! - сказала Лена беспечно и заговорила громче: - Знаешь, я хотела, бы иметь много-много друзей, как в этом зале. И от всех получать письма…
Она не договорила, потому что потух свет и стал подниматься занавес. В оркестре что-то зазвякало и зашипело - очевидно, изображался поезд, потому что сцена представляла собой вокзал. Лена докончила шепотом:
- …получать письма, ездить к ним в гости. И встречать их в Москве на вокзале… Я так люблю встречать!
Вадим взял руку Лены и сжал ее в тонком запястье.
- Вадим! Что это значит? - спросила Лена строго и довольно громко.
В переднем ряду зашикали. Вадим пробормотал, смутившись и радуясь темноте:
- Я, просто… надо уже смотреть…
На сцене произошло что-то смешное - в зале смеялись, на балконе кто-то даже аплодировал. Вадим не понял, в чем дело, и все первое действие он понимал плохо, потому что смотрел на сцену, а думал о другом. Там кричал и суетился какой-то толстячок в узеньких штанах, каждое его слово зал встречал хохотом. Два красавца - один усатый, а другой с бакенбардами - ухаживали за высокой блондинкой с гордым лицом.
- Ведь она же старуха! Это не ее роль! - прошептала Лена. - Какие у нее костлявые руки, смотреть противно!
Вадим кивнул, хотя блондинка вовсе не казалась ему старухой, - наоборот, она казалась ему изящной, очаровательной женщиной. Потом он понял, что по-настоящему любит ее только бедный юноша, аптекарь, который стоял все время в стороне и молчал. В пьесе было много смешного, но Вадим все никак не мог сосредоточиться и понять, над чем смеются. Он в смятении думал о том, каким тупицей, должно быть, он выглядит со стороны. Лена хватала его за руку от смеха. На глазах ее были слезы. Она вытирала их платочком, а потом вдруг начинала махать им, обдавая Вадима нежной волной духов.
И Вадим был занят тем, что вовремя подставлял Лене руку. Только один раз он расхохотался довольно удачно, но как раз в этот момент зал вдруг затих.
Ему было жарко. Душно пахло деревом декораций и густой смесью разных духов, витавших над залом. Когда окончилось действие, они пошли в буфет, и Вадим купил два пирожных и бутылку фруктовой воды. Лена, веселая, улыбающаяся, напевала только что услышанные мелодии и спрашивала оживленно:
- А как тебе сцена на перроне понравилась? А как полковник - правда, хорош?..
Потом они ходили по фойе и рассматривали фотографии артистов. Лена знала почти всех - кто когда начал, где играл прежде, кого в чем надо смотреть. Вадим был позорно малосведущ в этой области и почувствовал облегчение, когда зазвенел звонок.
В последних действиях Вадим уловил несложный водевильный сюжетец пьесы. Оба красавца строили коварные планы против блондинки. Она ничего не подозревала и любила одного из обманщиков - с бакенбардами. Толстяк в узеньких штанах, ее отец, тоже был слеп и - добрый, смешной человечек! - любил обманщиков, как детей. Но вот все раскрылось! Старик разорен, дочь обманута.
Вадим смотрел на сцену, следил за действиями героев, но у него было такое чувство, словно все это он видит во сне; и люди на сцене - из сна, воздушные, ненастоящие, и он сочувствует им и горячо их любит не за их нелепые, смешные страдания и вымышленную любовь, а за то, что они каким-то необъяснимым образом изображают его собственные чувства, которые переполняли его теперь. Он смотрел на блондинку с гордым лицом, и она казалась ему прекрасной, потому что на ее месте он видел Лену. И когда бедный одинокий аптекарь ушел ночью от любимой, которая не поверила ему и прогнала прочь, Вадим вдруг почувствовал, что к горлу его подкатил теплый ком и в глазах зарябило.
Но конец был счастливым, и снова толстячок всех смешил, и Вадим смеялся вместе со всеми.
Его только угнетала мысль, что после всего этого яркого и веселого он сразу покажется Лене очень скучным, будничным. О чем они будут говорить?
Когда все кончилось, как обычно, вызывали артистов, но Вадим уже потерял всякий интерес к ним. Он покорно стоял в проходе и хлопал, безучастно глядя на артистов, которые со страшно озабоченными лицами убегали со сцены и тут же возвращались, скромно и сладостно улыбаясь.
- А все же пустая вещица, - сказала Лена, когда они вышли на улицу. - Сегодня смеялись, а завтра и не вспомнят над чем. И музыка средняя.
- Да, - согласился Вадим. - В общем чепуха.
Он поехал на метро проводить Лену. Оба долго молчали.
- Вот так всегда, пересмеешься, а потом грустно отчего-то… - сказала Лена, зевнув.
У нее был усталый вид, и она то и дело закрывала глаза, покачиваясь на мягком сиденье. Вадим искоса поглядывал на нее. Она казалась ему еще красивее теперь - побледневшая, с длинными тяжелыми ресницами. Когда они вышли на площадь, Вадим сказал фразу, которую долго обдумывал в метро:
- Мы должны пойти с тобой на что-нибудь серьезное.
- Да, - Лена кивнула и переспросила: - Что?
- Я говорю: нам надо пойти на что-нибудь серьезное. В МХАТ, в Малый…
- А-а… Да, только времени теперь не будет. Коллоквиумы начались. У нас в понедельник Козельский?
Вадим кивнул.
- Я его так боюсь! Он придирается ужасно. И вообще он смотрит на нас свысока - ты заметил? Как на героев посредственного писателя. Лагоденко до сих пор ему не сдал?
- Нет.
- Вот видишь! Я так боюсь…
- А ты не бойся. Он к девушкам не придирается.
Снова замолчали.
- Ты, Вадим, странный стал на третьем курсе, - сказала вдруг Лена, - раньше такой простой был, всегда шутил. А теперь каким-то молчальником стал. И со мной держишься как новичок. Что с тобой, а?
- Это тебе кажется.
- Да нет! И Сережа заметил, мы с ним как-то говорили… А уж он-то тебя знает, слава богу!
Вадим не ответил. Он с тревогой и удивлением убеждался в том, что не находит слов для продолжения разговора. И вообще не находит слов - какая-то неуверенность, робость сковывала его движения, мысли, слова. Молча он злился, называя себя мальчишкой, но преодолеть это дурное и раздражавшее его состояние не находил в себе сил.
- Да, Сергей тоже это заметил, - повторила Лена. - Он даже высказал одно предположение… конечно, глупое…
Лена умолкла, закусив губы, как будто в замешательстве, но Вадим чувствовал, что она умолкла намеренно, ожидая, что он заговорит на эту тему или по крайней мере спросит: что за предположение высказал Сергей?
Однако Вадим сказал:
- Кстати, тебе привет от него. Он заходил сегодня ко мне.
- Спасибо… Он часто к тебе заходит? Вы, кажется, друзья детства?
- Да, еще со школы.
- Как хорошо - учиться вместе в школе, потом в институте, потом работать вместе! Он, наверное, настоящий твой друг, - сказала Лена задумчиво.
- Сережка? Еще бы! Конечно, настоящий! - Вадим почувствовал неожиданное облегчение и прилив энергии, он заговорил горячо: - Знаешь, мы с ним встретились два с половиной года назад как раз возле этого театра, где мы были сегодня. В тот день я только что приехал в Москву, бродил по городу, и вот мы встретились. Совершенно случайно - понимаешь?
- Представляю, как вы обрадовались!
- Мало сказать - обрадовались! Ошалели! От неожиданности, радости, от всего этого… - Вадим засмеялся, покачал головой. - Вообще тот день мне запомнился на всю жизнь… Сергей хотел поступать в МГУ, на филологический.
- Я знаю.
- Да, туда он не попал и, чтобы не терять год, решил идти вместе со мной. Он очень способный человек! Он будет большим ученым, я абсолютно в этом уверен. Ты знаешь, какая у него память! Он может прочесть один раз хронологический список в нашем учебнике по всеобщей истории - и сразу повторить его наизусть! Представляешь? Серьезно! Ведь два языка он знает в совершенстве, а сейчас изучает третий - французский. Язык для него пустяки…
- Правда? - с интересом спросила Лена. - Какой молодец…
- Да, да. И потом он вообще талантлив - он и стихи пишет, а в школе писал и прозу - рассказы. И очень удачно. Ты читала его стихи в стенгазете?
- Читала, мне понравились. Насчет Уолл-стрита?
- Да, политические. Но у него есть и лирика. И потом Сергей технически образован, он работал во время войны техником по инструменту. В научном институте - это не шутка! Недаром ему два года броню давали. Нет, Сережка определенно талантлив, и многосторонне. Он и спортсмен…
Вадим долго и с искренним увлечением говорил о Сергее. Он превозносил его начитанность, остроумие, знание наук и искусств, его характер и практический ум, и хотя сам Вадим уже начинал понимать, что берет лишку, и тревожно предчувствовал в этом разговоре смутную опасность для себя, он почему-то не мог остановиться. И продолжал, доставляя себе странное удовольствие, наделять друга все новыми качествами и добродетелями.
Лена слушала его очень внимательно.
- Я где-то читала, что русский человек, если ему нечем похвалиться, начинает хвалиться своими друзьями, - вдруг сказала она, улыбнувшись, - я шучу, конечно! А в детстве вы так же дружили?
- Ну еще бы! У нас была масса историй, приключений. Мы ходили с ним в туристические походы, лазили по пещерам, один раз чуть не заблудились в старых каменоломнях, вообще… Много было всего!
- А я в детстве любила дружить с ребятами, у меня все друзья были мальчишки. А девчачьи игры, всякие сплетни, пересуды, эти "дочки-матери", "молву" я прямо терпеть не могла!
- Это, кстати, все девушки говорят, - сказал Вадим.
- Почему ты так думаешь? Наоборот, другие очень любят…
Лена обиженно умолкла. Они уже долго шли по широкой, пустынной в этот час улице, которая блестела под фонарями тускло, как заледеневшая река. К вечеру ударил морозец, на тротуарах образовалась гололедь, и идти было скользко. Вадим вел Лену под руку.
- А у Сергея, между прочим, красивое лицо. Тонкое, - сказала Лена, - хотя для мужчины это не главное.
Вадим усмехнулся:
- Спасибо. Ты великодушна.
- Вадим, ты начинаешь говорить глупости! - строго сказала Лена.
Они вошли в переулок и остановились перед двухэтажным домом. В окне за оранжевым тюлем горел свет.
- Ну, вот и пришли! Мама не спит, ждет меня.
Они стояли у подъезда - Лена на ступеньке, он внизу. Ее лицо неясно светлело в темноте, и пепельно-русые волосы, выбившиеся из-под шапочки, казались совсем черными. Вадим словно ждал чего-то. И как в дремоте - не мог ни шагнуть к ней, ни уйти…
- Я очень рада, что мы пошли с тобой, - сказала Лена тихо и протянула ему руку.
- Пошли или пришли?
Лена не ответила и покачала головой. Она улыбалась. Вадим не различал ее улыбки, но чувствовал, что она улыбается, и даже знал как: верхняя губа чуть вздернута, зубы тонко белеют, и среди них один маленький серый зуб впереди.
- Правда, Вадим, очень… - Она сказала это совсем тихо.
Он все еще держал ее руку в своей. И так они стояли - на одно мгновение потонувшие в бездонной ночной тиши переулка.
- А что для мужчины главное? - пробормотал Вадим и вдруг обнял Лену за плечи, с силой привлек к себе. Она прижалась к нему на секунду, пряча лицо, но сразу уперлась ладонями в его грудь и откинула голову.
- Нет, это тоже не главное, пусти! - быстро прошептала она. - Не надо, Вадим! Мы же друзья, правда?
- Конечно, друзья, Леночка…
- Ну вот, а это… это другое. И так не бывает, нельзя, понимаешь? - Она говорила все это шепотом и так мягко и убеждающе, словно разъясняла что-то ребенку. - Это не бывает так просто, сразу…
- Почему же сразу? - тоже шепотом и растерянно спросил Вадим. - Мы знаем друг друга третий год.
Но руки его уже разжались. Лена выпрямилась и, стоя на верхней ступеньке, поправляла шапочку. Он смотрел снизу вверх в ее улыбающееся лицо, которое отчего-то еще больше потемнело - от смущения или от мороза?
- А ты, оказывается, сильный… Ну, до свиданья! До послезавтра!
- Лена!
Но она уже вбежала в подъезд и на лестницу. Вадим подошел к дверям.
- Лена, но мы пойдем на что-нибудь серьезное?
- На что-нибудь серьезное? - Лена помолчала, остановившись на ступеньках, и вдруг сказала весело: - Ну безусловно, Вадим! Как только сдадим коллоквиум, пойдем хотя бы в Большой. На "Раймонду" - пойдем?
Вадим кивнул. Лена помахала ему рукой и скрылась за поворотом лестницы. А в морозном воздухе подъезда остался томительный, нежный запах ее духов, который - Вадим теперь знал это - может держаться очень долго, если с ними обходиться умело.
4
- Когда я вижу, что на моей лекции засыпает студент, я повышаю голос, чтоб разбудить нахала! - вдруг слышит Вадим гремящий бас. Это излюбленная шутка Кречетова.
Он вскидывает голову - голубые, хитро прищуренные глаза Кречетова смотрят на него, и все студенты тоже обернулись к нему, смеются.
- Что вы, Иван Антоныч! Даже не думал, - говорит Вадим смущенно. - "Трагедии Пушкина явились воплощением его мысли о…" - пожалуйста!
- Ну-ну, - Кречетов кивает головой, от чего его очки на мгновение пронзительно и ядовито вспыхивают. - Допустим, это вам приснилось. Шучу, шучу. Ну-с, дальше…
Кречетов ведет спецкурс по Пушкину. Записывать за ним невозможно: он говорит быстро, горячо, стремительно перебрасываясь от одного образа к другому. Следить за ним трудно и увлекательно. Однако Палавин, сидящий рядом с Вадимом, всю лекцию что-то неутомимо пишет. Вадим заглядывает через его плечо, - длинные листы исписанной бумаги, над одним жирная надпись печатными буквами: "Глава первая". А, он же говорил на днях, что начал писать какую-то повесть!.. Зачем он принес ее в институт? Сергей изредка оборачивается к окну, покусывая ногти, думает. Лицо у него необыкновенно озабоченное.
Староста курса - толстая, пучеглазая Тезя Великанова - пересылает Вадиму записку: "Вадим, скажи своему другу, чтобы он не грыз ногти. Очень неприятная привычка". Вадим пожимает плечами - какая чепуха! Только слушать мешает. Эта толстая Тезя строит из себя классную даму, всем делает замечания.