- Напугала. - Это сказано удовлетворённым шаловливым тоном.
Тыльной стороной ладони Ру отёр глаза.
- Ты ведь ещё не расплатилась со мной за всю работу, - надтреснутым голосом произнёс он. - Вот я и испугался, что так и не получу своих денежек, только и всего.
Арманда усмехнулась. Она постепенно набиралась сил, и нам общими стараниями удалось поднять её и усадить в кресло. Бледность ещё не сошла с её лица, сдувшегося, словно гнилое яблоко, но взгляд был ясный и живой. Ру повернулся ко мне, и я впервые со дня пожара увидела непринуждённое выражение на его лице. Наши ладони соприкоснулись. На долю секунды в воображении промелькнули его черты в освещении луны, изгиб голого плеча на траве, я ощутила слабый аромат сирени… Мои глаза распахнулись в глупом удивлении. Ру, должно быть, тоже что-то почувствовал, ибо он отшатнулся от меня, как ошпаренный.
Арманда тихо хмыкнула.
- Я попросила Нарсисса позвонить врачу, - сообщила я ей с деланой беспечностью. - Он будет здесь с минуты на минуту.
Арманда посмотрела на меня, мы обменялись понимающими взглядами. Интересно, насколько глубоко она видит? - уже не в первый раз задалась вопросом я.
- Этого остолопа я в своём доме не потерплю, - заявила старушка. - Можешь с ходу отослать его восвояси. Я не нуждаюсь в его наставлениях.
- Но вы больны, - запротестовала я. - Могли умереть, если б Ру случайно не зашёл.
Арманда остановила на мне насмешливый взгляд.
- Вианн, - начала терпеливо объяснять она. - Смерть - удел стариков. Такова жизнь. Это случается сплошь и рядом.
- Да, но…
- А в богадельню я не пойду, - продолжала Арманда. - Так и передай им от меня. Заставить они меня не могут. Я прожила в этом доме шестьдесят лет и умереть тоже хочу здесь.
- Никто ни к чему тебя не принуждает, - резко сказал Ру. - Просто ты зачем-то пренебрегаешь лекарствами. Впредь принимай их аккуратно.
- Не всё так просто, - улыбнулась Арманда.
- Почему же? - упрямился Ру.
- Спроси у Гийома, - ответила она, пожимая плечами. - Мы с ним много говорили. Он понимает, - Она ещё не вполне окрепла, но голос её уже почти обрёл здоровую звучность. - Я не хочу принимать лекарства каждый день, - спокойно сказала Арманда. - Не хочу соблюдать бесконечные диеты. Не хочу, чтобы меня обслуживали добрые сиделки, которые будут сюсюкать со мной, как с ребёнком ясельного возраста. Мне, слава богу, восемьдесят лет, и, если я в этом возрасте не в состоянии решить для себя, что я хочу… - Она внезапно оборвала свою речь и спросила: - Кто там?
Слух у неё отличный. Я тоже уловила едва слышное тарахтенье машины, двигающейся по неровной дороге. Врач.
- Если это тот лицемерный шарлатан, скажите ему, что он зря тратит время, - вспылила Арманда. - Скажите ему, что я абсолютно здорова. Пусть ищет себе других пациентов. Я в нём не нуждаюсь.
- По-моему, он привёз с собой половину Ланскне, - сообщила я, выглянув в окно. Автомобиль, синий "Ситроен", был набит людьми. Кроме врача, бледного мужчины в чёрном костюме, на заднем сиденье теснились Каролина Клэрмон, её подруга Жолин и Рейно. Спереди сидел Жорж Клэрмон. Смущённый и сконфуженный, он всем своим видом выказывал немой протест. Хлопнула дверца машины, прибывшие разом засуетились, и над шумом их возни взмыл по-птичьи пронзительный голосок Каролины:
- Я ведь её предупреждала! Разве я не говорила ей, Жорж? Никто не посмеет обвинить меня в том, будто я пренебрегаю своим дочерним долгом. Я пожертвовала всем ради этой женщины, и, посмотрите, как она…
Под быстрыми шагами захрустел гравий, открылась входная дверь, и дом огласился какофонией голосов незваных гостей.
- Maman? Maman? Держись, дорогая, это я! Я иду! Сюда, пожалуйста, месье Кюссонне, сюда, в… ах да, вы же здесь бывали, верно? О боже, сколько раз я говорила ей… так и знала, что это случится…
- По-моему, зря мы ввалились толпой, ты не находишь, Каро, дорогая? - робко вставил Жорж. - Давай не будем мешать доктору.
- Интересно, что он делал в этом доме? - чопорным надменным тоном вопрошает Жолин. - Во всяком случае…
- …следовало прийти ко мне… - доносится тихий голос Рейно.
Гости ещё не вошли, а Ру уже ощетинился, быстро огляделся, ища, куда бы ему скрыться. Но было поздно. Сначала появились Каролина с Жолин - обе с одинаковыми безупречными причёсками, в одинаковых костюмах-двойках и шарфах от "Гермеса", следом - Клэрмон в тёмном костюме и галстуке - весьма необычный наряд для работы на лесопилке, или, может, жена заставила его переодеться по такому случаю? - врач и священник. Все застыли в дверях. На лицах - шок, ярость, обида, вежливое недоумение, виноватость… Сцена из мелодрамы. Ру - одна рука перевязана, мокрые волосы лезут в глаза - встретил их дерзким взглядом. Я сама, в оранжевой юбке, которую заляпала в грязи, пока бежала по Мароду, стою у двери. Арманда, бледная, но спокойная, невозмутимо покачивается в своём старом кресле. Её чёрные глаза сверкают коварством, один палец скрючен, как у ведьмы…
- Итак, стервятники слетелись. - Голос её полнится подозрительной приветливостью. - Быстро же вы примчались, а? - Пристальный взгляд в сторону Рейно, стоящего в хвосте группы. - Что, решил, наконец-то пришёл твой час, да? - съязвила она. - Думал успеть прочесть наскоро пару молитв, пока я без памяти? - Она вульгарно хохотнула. - Не повезло тебе, Франсис. Рано меня отпевать.
- Вижу, - с кислым видом отвечал Рейно. Он бросил взгляд в мою сторону. - Наше счастье, что мадемуазель Роше умеет обращаться со шприцами. - В его словах скрывалась издёвка.
Каролина будто приросла к полу. Она улыбалась, но в её лице читалась явная досада.
- Maman, cherie, вот видишь, что получается, когда мы оставляем тебя одну. Ты так нас всех напугала. - Арманда слушала дочь со скучным выражением на лице. - Столько людей на ноги подняла, оторвала всех от дел… - Ларифлет запрыгнула старушке на колени, и та стала рассеянно поглаживать кошку. - Теперь ты понимаешь, почему мы говорим тебе…
- Что мне будет лучше в богадельне? - сухо продолжила Арманда. - В самом деле, Каро. Ну никак ты не угомонишься. Вылитый отец. Как и он, - глупая, но настойчивая. Чем он меня и подкупил.
Каро теряла терпение.
- "Мимозы" вовсе не богадельня, и если б ты соизволила хоть раз взглянуть…
- Кормление через трубочку, справление нужды под присмотром, дабы не свалиться с унитаза…
- Ты ведёшь себя нелепо.
Арманда рассмеялась.
- Моя милая девочка, я уже в том возрасте, когда могу вести себя, как захочу. Могу быть нелепой, если мне это нравится. Я уже настолько стара, что мне дозволено всё.
- Ну вот, капризничаешь, как ребёнок, - надулась Каро. - "Мимозы" - очень хороший, привилегированный пансион. Там ты сможешь общаться со своими ровесниками, гулять, ни о чём не заботиться…
- Заманчивая перспектива. - Арманда продолжала лениво покачиваться в своём кресле.
Каро повернулась к врачу, щуплому нервному мужчине, неуклюже топтавшемуся возле неё. Вид у него сконфуженный, как у скромника, случайно угодившего на оргию. Чувствуется, что ему очень хотелось бы отсюда уйти.
- Симон, скажи ей!
- Вообще-то я не уверен, что имею право…
- Симон со мной согласен, - решительно перебила его Каро. - В твоём возрасте, да ещё с таким здоровьем, как у тебя, просто нельзя жить одной. Да что говорить, ты можешь в любое время…
- Совершенно верно, мадам Вуазен, - поддержала подругу Жолин. Голос у неё ласковый и рассудительный. - Вы бы прислушались к Каро… я хочу сказать, конечно, вам не хочется терять независимость, но ради вашего же блага…
Арманда быстро перевела на Жолин насмешливый взгляд своих блестящих глаз. Та осеклась и отвернулась, краснея.
- Прошу всех уйти, - спокойно сказала Арманда. - Всех без исключения.
- Но, maman…
- Всех без исключения, - повторила старушка безапелляционным тоном. - Вот этому шарлатану уделю две минуты наедине, - вынуждена напомнить вам, месье Кюссонне, о том, что вы давали клятву Гиппократа, - и к тому времени, когда закончу с ним, надеюсь, никого из вас, стервятников, здесь не будет. - Она попыталась встать с кресла. Я поддержала её за руку. - Спасибо, Вианн, - поблагодарила меня Арманда, скривив губы в озорной усмешке. - И тебе спасибо… - Это относилось к Ру, всё ещё стоявшему в дальнем конце комнаты с безучастным видом. - Я хочу поговорить с тобой, когда врач уйдёт. Так что задержись.
- С кем? Со мной? - смешался Ру.
Каро посмотрела на него с нескрываемым презрением.
- Мне кажется, maman, сейчас тебе лучше быть с родными…
- Если ты мне понадобишься, я знаю, где тебя найти, - отрезала Арманда. - Мне нужно сделать кое-какие распоряжения.
Каро глянула на Ру.
- О-о? - Её возглас был пронизан неприязнью. - Распоряжения? - Она смерила Ру взглядом, и я заметила, как он вздрогнул. Аналогичную реакцию я прежде наблюдала у Жозефины. Он напружинился, ссутулился, засунул руки глубоко в карманы, словно пытался уменьшиться в размерах. Но от пристального недружелюбного внимания трудно скрыть недостатки. На секунду Ру увидел себя её глазами - грязного, неуклюжего - и из чувства противоречия повёл себя согласно роли, которую она отвела ему.
- Ну, чего вылупилась? - рявкнул он.
В лице Каролины промелькнул испуг, она попятилась. Арманда усмехнулась.
- Увидимся позже, - сказала она мне. - Ещё раз спасибо.
Каро, не скрывая своего разочарования, вышла вслед за мной. Раздираемая любопытством и нежеланием разговаривать со мной, она всё же снизошла до расспросов, но держалась заносчиво. Я вкратце поведала о том, что произошло. Рейно слушал с непроницаемым выражением на лице, словно одна из статуй в его церкви. Жорж, пытаясь замять неловкость, глупо улыбался за всех и сыпал банальностями.
Ни один из них не предложил подвезти меня до дому.
Глава 28
15 марта. Суббота
Сегодня утром я опять ходил к Арманде Вуазен в надежде поговорить с ней. И она опять отказалась принять меня. Дверь мне открыл её рыжий цербер. Встав в дверях, чтобы я не мог проникнуть в дом, он на своём варварском диалекте прорычал мне, что Арманда чувствует себя хорошо и для полного выздоровления ей необходим покой. С ней её внук, сообщил он, и друзья навещают её каждый день. Последнее сказано с сарказмом, так что я невольно прикусил язык. Волновать её нельзя, добавил он. Мне противно умолять этого человека, но я знаю свои обязанности. С какой бы низкой компанией она ни связалась, как бы ни насмехалась надо мной, мой долг остаётся неизменным. Нести утешение - даже если им пренебрегают - и направлять. Однако говорить о душе с этим человеком бесполезно - взгляд у него пустой и безучастный, как у зверя. И всё же я попытался объяснить. Арманда стара, сказал я. Стара и упряма. Нам обоим отведено так мало времени. Неужели он не понимает? Неужели позволит, чтобы она погубила себя небрежением и самонадеянностью?
- Она ни в чём не нуждается, - заявил он мне, пожимая плечами. Его лицо дышит откровенной неприязнью. - Ей обеспечен хороший уход. Она скоро поправится.
- Неправда. - Я намеренно резок. - Она играет собственной жизнью, пренебрегая лечением. Отказывается следовать указаниям врача. Ест шоколад, во имя всего святого! Ты только подумай, к чему это может привести, с её-то здоровьем! Почему…
На его лице появляется замкнутое, отчуждённое выражение.
- Она не желает вас видеть.
- Неужели тебе всё равно? Неужели безразлично, что она убивает себя обжорством?
Он передёрнул плечами. Я чувствую, что он кипит от гнева, хотя внешне силится сохранять невозмутимость. Взывать к его лучшим чувствам бессмысленно: он просто стоит на страже, как ему велено. Мускат говорит, что Арманда предлагала ему деньги. Возможно, ему выгодно, чтобы она поскорее убралась. Арманда - порочная, своенравная женщина. Как раз в её духе лишить наследства родных ради какого-то бродяги.
- Я подожду, - сказал ему. - Буду ждать целый день, если придётся.
Я ждал в саду два часа. Потом полил дождь. Зонт я с собой не взял, и моя сутана отяжелела от влаги. Я окоченел, начала кружиться голова. Спустя некоторое время окно кухни распахнулось, и на меня дохнуло одуряющими запахами кофе и тёплого хлеба. Я увидел, как сторожевой пёс бросил на меня угрюмый презрительный взгляд, и понял, что он даже пальцем не пошевелит, если я упаду в обморок на его глазах. Я повернулся и стал медленно подниматься по холму к церкви. Он смотрел мне вслед, а потом откуда-то с реки до меня донёсся смех.
С Жозефиной Мускат я тоже потерпел поражение. Церковь она перестала посещать, но мне всё же удалось несколько раз побеседовать с ней. К сожалению, безрезультатно. В ней теперь будто сидит некий металлический стержень. Она упряма и непреклонна, хотя на протяжении всего разговора ведёт себя почтительно и голоса не повышает. От "Небесного миндаля" она не рискует далеко отходить, и сегодня я застал её прямо у магазина. Она подметала возле крыльца, обвязав голову жёлтым шарфом. Приближаясь к ней, я услышал, что она тихо напевает себе под нос.
- Доброе утро, мадам Мускат, - учтиво поздоровался я, зная, что вернуть её в лоно семьи и церкви можно только лаской и рассудительностью. Потом, когда цель будет достигнута, можно будет заставить её раскаяться в содеянном.
Она скупо улыбнулась мне. Теперь вид у неё более уверенный. Спину она держит прямо, голову - высоко, - копирует повадки Вианн Роше.
- Я теперь Жозефина Бонне, pere.
- Это против закона, мадам.
- Подумаешь, закон. - Она пожала плечами.
- Закон, установленный Господом, - с осуждением подчёркиваю я. - Я молюсь за тебя, ma fille. Молюсь за спасение твоей души.
Она рассмеялась - недобрым смехом.
- Значит, ваши молитвы услышаны, pere. Я ещё никогда не была так счастлива.
Она непоколебима. Едва ли неделю прожила под патронажем этой женщины и уже говорит её словами. Их смех невыносим. Их издевательские колкости в духе Арманды раздражают, повергают меня в ступор, приводят в ярость. Я уже чувствую, как что-то во мне поддаётся слабости, к которой, мне казалось, я невосприимчив. Глядя через площадь на шоколадную, на её яркую витрину, на горшки с розовой, красной и оранжевой геранью на балкончиках и по обеим сторонам двери, я чувствую, как мой разум начинает подтачивать предательское сомнение, а во рту собирается слюна при воспоминании о её запахах - сливок, пастилы, жжёного сахара, опьяняющей смеси коньяка и свежемолотых какао-бобов. Эти запахи преследуют меня - благоухание женских волос у нежной впадинки на шее под затылком, аромат спелых абрикосов на солнце, тёплых булочек и круассанов с корицей, лимонного чая и ландышей. Фимиам, рассеиваемый ветром, развевающийся, словно знамя восстания, дух дьявола, но не серный, как нас учили в детстве, а тонкий, изысканный, пробуждающий чувственность, сочетающий в себе целый букет самых разных пряностей, от которых звенит голова и воспаряет душа. Я стал замечать за собой, что стою у церкви и тяну шею навстречу ветру, пытаясь уловить ароматы шоколадной. Эти запахи снятся мне, и я пробуждаюсь мокрый от пота и голодный. Во сне я объедаюсь шоколадом, катаюсь в шоколаде, и по консистенции он отнюдь не рассыпчатый, а мягкий, как плоть. Будто тысячи губ ласкают, с наслаждением щиплют моё тело. Умереть от их ненасытной нежности - предел всех моих мечтаний, и в такие мгновения я почти понимаю Арманду, укорачивающую себе жизнь с каждым глотком этого восхитительного лакомства.
Я сказал: почти.
Я знаю свой долг. Теперь я сплю очень мало, ужесточив наложенную на себя епитимью, дабы избавиться от своих постыдных порывов. Все мои суставы нестерпимо ноют, но я рад этой отвлекающей боли. Физическое наслаждение - лазейка для дьявола, трещина, через которую он запускает свои щупальца. Я избегаю приятных запахов. Ем один раз в день, и то самую простую и безвкусную пищу. Когда не исполняю обязанности по приходу, обустраиваю церковное кладбище, вскапывая клумбы и пропалывая сорняки у могил. За последние два года кладбище пришло в запустение, и я испытываю неловкость, когда вижу буйные заросли в этом некогда ухоженном саду. Среди злаковых трав и чертополоха растут в изобилии лаванда, душица, золотарник и шалфей. Такое немыслимое разнообразие запахов выбивает меня из равновесия. Я предпочёл бы упорядоченные ряды кустов и цветов, может, обнёс бы кладбище живой изгородью. Нынешняя пышность вызывает возмущение. Это жестокая, беспринципная борьба за существование: одно растение душит другое в тщетной попытке добиться господства. Нам дана власть над природой, сказано в Библии. Но я отнюдь не чувствую себя властелином. Меня мучает беспомощность, ибо, пока я копаю, подрезаю, облагораживаю, неистребимые армии зелёных сорняков просто-напросто занимают свободные позиции у меня за спиной, и, вытягивая вверх свои длинные зелёные языки, насмехаются над моими усилиями. Нарсисс наблюдает за мной со снисходительным недоумением.
- Лучше бы посадить здесь что-нибудь, pere, - советует он. - Засеять свободные участки чем-нибудь стоящим. А то сорняки так и будут лезть.
Он, разумеется, прав. Я заказал сотню разных растений из его питомника - покорных растений, которые я высажу стройными рядами. Мне нравятся бегонии, ирисы, бледно-жёлтые георгины, лилии - чопорные пучки цветков на концах стеблей, красивые, но лишённые аромата. Красивые и неагрессивные, обещает Нарсисс. Природа, приручённая человеком.
Посмотреть на мою работу пришла Вианн Роше. Я не обращаю на неё внимания. На ней бирюзовый свитер, джинсы и красные замшевые туфли. Волосы её развеваются на ветру, словно пиратский флаг.
- У вас чудесный сад. - Она провела рукой по зарослям, зажала кулак и поднесла его к лицу, вдыхая осевший на ладони запах. - Столько трав, - говорит она. - Мелисса лимонная, душистая мята, шалфей…
- Я не знаю названий, - резко отвечаю я. - Я не садовник. К тому же это всё сорняки.
- А я люблю сорняки.
Разумеется. Я чувствую, как моё сердце разбухает от злости, - а может, от запаха? Стоя по пояс в колышущейся траве, я вдруг ощутил неимоверную тяжесть в нижней части позвоночника.
- Вот скажите мне, мадемуазель.
Она послушно обращает ко мне своё лицо, улыбается.
- Объясните, чего вы добиваетесь, побуждая моих прихожан бросать свои семьи, жертвовать своим благополучием…
Она смотрит на меня пустым взглядом.
- Бросать семьи? - Она глянула озадаченно на кучу сорняков на тропинке.
- Я говорю о Жозефине Мускат, - вспылил я.
- А-а. - Она ущипнула стебелёк лаванды. - Она была несчастна. - Очевидно, в её понимании, это исчерпывающее объяснение.
- А теперь, нарушив брачный обет, бросив всё, отказавшись от прежней жизни, она, по-вашему, стала счастливее?
- Конечно.
- Замечательная философия, - презрительно усмехнулся я. - Если её исповедует человек, для которого не существует понятие "грех".
Она рассмеялась.
- А для меня и впрямь такого понятия не существует. Я в это не верю.