- Боюсь, сегодня я не располагаю временем для праздных бесед, - резче, чем намеревался, обрываю я её. - Эти люди… - я жестом показываю на речных цыган, - с этими людьми должно срочно разобраться, пока ситуация не вышла из-под контроля. Я обязан оберегать интересы вверенной мне паствы.
- Ох и пустозвон же ты стал, - лениво бросает Арманда. - Интересы вверенной тебе паствы. Я ведь помню тебя ещё мальчишкой, помню, как ты играл в индейцев в Мароде. Неужели в большом городе тебя учили только напыщенности и сознанию собственной важности?
Я сердито смотрю на неё. Она единственная во всём Ланскне стремится всегда напомнить мне о том, что уже давно забыто. Сдаётся мне, что, когда она умрёт, вместе с ней умрёт и память о тех давно минувших днях. И я почти рад этому.
- А вы, должно быть, мечтаете о том, чтобы Марод был отдан на откуп бродягам, - резко говорю я ей. - Однако другие горожане - в том числе и ваша дочь, между прочим, - понимают, что если позволить им переступить порог…
Арманда фыркнула.
- Она даже говорит, как ты. Сыплет штампами из проповедей и пошлостями в националистическом духе. Эти люди никому не причиняют вреда. Зачем идти на них крестовым походом, когда они и сами скоро уйдут?
Я пожимаю плечами. Говорю строго:
- Мне очевидно, что вы даже не хотите понимать всей серьёзности положения.
- Вообще-то я уже сказала Ру… - она махнула исподволь в сторону мужчины на чёрном судне, - сказала ему, что он и его друзья могут оставаться здесь, пока он не починит свой мотор и не запасётся провизией. - Она смотрела на меня с выражением коварного торжества на лице. - Так что ничего они не нарушили. Они здесь, перед моим домом, с моего благословения. - Последнее слово она выделила голосом, словно поддразнивая меня. - И их друзья, когда прибудут, тоже станут желанными гостями. - Она бросила на меня дерзкий взгляд. - Все их друзья.
Что ж, этого следовало ожидать. Она поступила так лишь из желания досадить мне. Ей нравится скандализировать общество, поскольку она знает, что ей, как самой старой жительнице нашего города, позволительны определённые вольности. Спорить с ней бесполезно, mon pere. Мы в том уже не раз убеждались. Споры её вдохновляют не меньше, чем общение с бродягами, их байки и рассказы о приключениях. Неудивительно, что она уже успела познакомиться с ними, узнала, как кого зовут. Я не стану перед ней унижаться, не доставлю ей такого удовлетворения. Улажу дело другим способом.
По крайней мере, одно я выяснил у Арманды наверняка. Будут ещё и другие. Сколько, поживём - увидим. Однако мои опасения оправдываются. Сегодня три судна. Сколько же ждать завтра?
По дороге сюда я зашёл к Клэрмону. Он проинформирует жителей. Со стороны некоторых я ожидаю сопротивления - у Арманды ещё остались друзья. Нарсисса, возможно, придётся убеждать. Но в целом я надеюсь на поддержку горожан. В конце концов, со мной пока ещё считаются, и моё мнение что-то да значит. Муската я тоже повидал. К нему в кафе заходит много народу. Он - глава городского совета. Да, у него есть свои недостатки, но он - здравомыслящий человек, добрый прихожанин. И если возникнет необходимость в суровых мерах, - разумеется, к насилию не хотелось бы прибегать, но с этими людьми и такой возможности нельзя исключать, - я убеждён, Мускат не откажет в содействии.
Арманда назвала это крестовым походом. Знаю, она хотела оскорбить меня, и тем не менее… При мысли о разворачивающемся конфликте меня охватывает возбуждение. Возможно ли, что я действую по велению самого Господа?
Вот зачем я приехал в Ланскне, mon pere. Чтобы защитить свой народ. Спасти его от искушения. И когда Вианн Роше увидит, сколь велика власть церкви - сколь велико моё влияние в этом городе, где каждая душа покорна мне, - она поймёт, что проиграла. На что бы она ни надеялась, к чему бы ни стремилась. Она поймёт, что ей нельзя здесь оставаться. Что у неё нет шансов на победу.
И я восторжествую.
Глава 14
24 февраля. Понедельник
Сразу после церковной службы пришла Каролина Клэрмон. С ней её сын - высокий мальчик с бледным невыразительным лицом, на спине - ранец. У Каролины в руках стопка объявлений, написанных от руки на жёлтой бумаге. Я улыбнулась обоим. Магазинчик почти пуст. Своих первых завсегдатаев я жду к девяти часам, а сейчас ещё только половина девятого. За прилавком сидит одна Анук. Перед ней недопитая чашка с молоком и pain au chocolat. Она весело глянула на мальчика, неопределённо взмахнула пирогом, будто приветствуя его, и продолжала завтракать.
- Вам помочь?
Каролина огляделась с выражением зависти и неодобрения на лице. Мальчик смотрит прямо перед собой, но я вижу, что ему хочется скосить глаза в сторону Анук. Вид у него учтивый и угрюмый, блестящие глаза в обрамлении длинных ресниц непроницаемы.
- Да, - неестественно бодрым тоном произносит она, обнажая зубы в ослепительной, приторной, как сахарная глазурь, улыбке. - Я распространяю вот это… - она махнула стопкой объявлений, - и хотела бы попросить вас повесить одно в витрине вашей лавки. - Она протянула мне объявление. - Их все вешают, - добавила она, будто это как-то могло повлиять на моё решение.
Я взяла объявление. На жёлтой бумаге жирно выведено чёрными прописными буквами:
БРОДЯЧИМ ТОРГОВЦАМ, ЛОТОЧНИКАМ И ЛИЦАМ
БЕЗ ОПРЕДЕЛЁННОГО МЕСТА ЖИТЕЛЬСТВА
ВХОД ВОСПРЕЩЁН.
АДМИНИСТРАЦИЯ ОСТАВЛЯЕТ ЗА СОБОЙ
ПРАВО ОТКАЗАТЬ
В ОБСЛУЖИВАНИИ В ЛЮБОЕ ВРЕМЯ ДНЯ.
- Зачем мне это? - Я озадаченно нахмурилась. - С какой стати я должна отказывать кому-то в обслуживании?
Каролина бросила на меня взгляд, полный жалости и презрения.
- Вы в нашем городе новенькая и ещё многого не понимаете, - с сахарной улыбкой говорит она. - Одно время у нас были проблемы. Это просто мера предосторожности. Я сомневаюсь, что кто-то из этих типов нанесёт вам визит. Но лучше уж заранее побеспокоиться о безопасности, чем потом сожалеть, как вы считаете?
- О чём сожалеть? - Я по-прежнему ничего не понимала.
- У нас появились цыгане. Речные бродяги, - с нетерпеливыми нотками в голосе объясняет она. - Они опять вернулись и намерены… - она изящно наморщила носик, изображая отвращение, - заниматься здесь всем, чем им вздумается.
- И что же? - мягко допытываюсь я.
- А мы должны дать им понять, что не потерпим этого! - Каролина начинала волноваться. - Договоримся всем миром, что не станем обслуживать этих людей. Пусть убираются восвояси.
- Вон оно что. - Я раздумывала над её словами. - А как мы можем им отказать? - с любопытством поинтересовалась я. - Если эти люди располагают деньгами, которые они хотят потратить, разве можем мы им отказать?
- Разумеется, - раздражённо отвечает она. - Кто нам запретит?
Я поразмыслила с минуту и вернула ей объявление. Каролина недоумённо уставилась на меня.
- Вы не станете вешать объявление? - Её голос вознёсся на пол-октавы, при этом лишившись интеллигентного звучания.
Я пожала плечами:
- Мне кажется, если кто-то желает потратить здесь деньги, я не вправе отнимать у него такую возможность.
- Но ведь местное общество… - настаивала Каролина. - Разве вы хотите, чтобы типы вроде этих - бродяги, воры, арабы, в конце концов…
В памяти всплыли угрюмые нью-йоркские привратники, парижские дамы, туристы с фотоаппаратами у базилики Сакре-Кер, воротящие лица от длинноногой девочки-нищенки в коротком платьице, из которого она выросла… Каролина Клэрмон воспитывалась вдали от больших городов, но цену модным дорогим вещам знает: скромный шарфик у неё на шее помечен ярлыком фирмы "Гермес", и благоухает она духами от "Коко Шанель". Грубить я не хотела, но не сдержалась.
- Сдаётся мне, - язвительно отвечаю я, - что обществу негоже совать свой нос в чужие дела. Эти люди живут, как считают нужным, и ни я, ни кто другой им не указ.
Каролина одарила меня злобным взглядом.
- Что ж, если это ваша позиция, - с надменным видом она повернулась к выходу, - я не стану больше отрывать вас от дел. - Она сделала ударение на последнем слове и пренебрежительно глянула на пустые табуреты. - Дай бог, чтобы вы не пожалели о своём решении.
- А с чего вдруг я должна пожалеть?
Она раздражённо передёрнула плечами.
- Ну, если возникнут неприятности и тому подобное. - По её тону я поняла, что разговор окончен. - Эти люди способны на всё. Наркотики, хулиганство… - Она ехидно улыбнулась, из чего я сделала вывод, что она была бы рада увидеть меня жертвой беспорядков. Её сын смотрел на меня с недоумением. Я улыбнулась ему и сказала:
- На днях я видела твою бабушку. Она много рассказывала о тебе. - Мальчик покраснел и пробормотал что-то нечленораздельное.
Каролина напряглась.
- Я слышала, что она была здесь. - Она выдавила улыбку и добавила с притворным лукавством: - Зря вы потворствуете моей маме. У неё и без того скверный характер.
- А я от неё в восторге, - ответила я, не отрывая взгляда от мальчика. - Интересная женщина. И очень умна.
- Для своего возраста, - заметила Каролина.
- Для любого возраста, - парировала я.
- Возможно, так кажется тем, кто её не знает, - сдержанно отвечала Каролина. - Но родные… - Она сверкнула в мою сторону холодной улыбкой. - Поймите правильно: моей маме очень много лет, - стала объяснять она. - Ум её уже не тот, что прежде. Она воспринимает действительность… - Она нервно взмахнула рукой. - Впрочем, что я вам объясняю?
- Вы правы, - вежливо согласилась я. - В конце концов, это не моё дело. - Я увидела, как Каролина прищурилась, уловив колкость в моей реплике. Пусть она и была ханжой, но от отсутствия ума не страдала.
- Я хотела сказать… - Она замешкалась. На секунду мне показалось, что я заметила иронию в глазах её сына, но не исключено, что мне это просто почудилось. - Дело в том, что моя мама не всегда понимает, что для неё хорошо, а что плохо. - Она быстро овладела собой, на её губах вновь заиграла безукоризненная улыбка, столь же ослепительная, как и её налакированные волосы. - Ваш магазин, например.
Я кивком попросила её продолжать.
- У мамы диабет, - объяснила Каролина. - Врач постоянно предупреждает её, чтобы она придерживалась бессахарной диеты. Но она не слушает. И лечиться не желает. - Она торжествующе взглянула на сына. - Вот скажите, мадам Роше, разве это нормально? Разве это поведение нормального человека? - Она опять повысила голос, в нём слышались визгливые вздорные нотки.
Её сын смущённо глянул на часы.
- Maman, я о-опаздываю. - Голос у него учтивый и бесстрастный. - Извините, мадам, - обратился он ко мне. - Мне пора в школу.
- Вот, возьми. Это мои фирменные пралине. За счёт магазина. - Я протянула ему скрученный целлофановый пакетик.
- Мой сын не ест шоколад, - сердито заявила Каролина. - У него слабое здоровье. Гиперфункция. Он знает, что сладкое ему вредно.
Я смотрела на мальчика. Внешне абсолютно здоровый ребёнок. Просто скучный и немного застенчивый.
- Она очень скучает по тебе, - сказала я ему. - Твоя бабушка. Зашёл бы сюда как-нибудь, повидался с ней. Она здесь часто бывает.
Блестящие глаза под длинными коричневыми ресницами на мгновение вспыхнули.
- Может, и зайду, - сдержанно отозвался он.
- У моего сына нет времени расхаживать по шоколадным, - надменно произнесла Каролина. - Мой сын - одарённый мальчик. Он знает, чем обязан своим родителям. - В её словах слышались угроза и хвастливая категоричность. Она повернулась и прошествовала мимо Люка. Тот уже стоял в дверях, покачивая ранцем.
- Люк, - тихо, но настойчиво окликнула я его. Мальчик нехотя обернулся. Не отдавая себе отчёта, я быстро шагнула к нему, мой взгляд проник под маску бесстрастной учтивости на его лице, и я увидела… увидела…
- Тебе понравился Рембо? - не раздумывая спросила я, поскольку голова шла кругом от мелькавших в воображении образов.
Он виновато потупился:
- Что?
- Рембо. Она подарила тебе на день рождения томик его стихов, верно?
- Д-да, - едва слышно ответил он, поднимая к моему лицу свои блестящие зеленовато-серые глаза. Едва заметно мотнул головой, будто предупреждая. - Правда, я н-не читал их, - громче сказал он. - Я - не л-любитель поэзии.
Книжка с загнутыми страницами, спрятанная на дне одёжного шкафа. Мальчик, с пафосом нашёптывающий себе восхитительные строчки. Приди, пожалуйста, молю я про себя. Ради Арманды, прошу тебя.
Что-то дрогнуло в его глазах.
- Мне пора.
Каролина нетерпеливо ждала его у выхода.
- Возьми, пожалуйста. - Я опять протянула ему маленький пакетик с пралине. У мальчика есть тайны. Они просятся наружу. Незаметно для матери он забрал пакетик и улыбнулся.
- Скажите ей, я приду, - произнёс он одними губами, так что мне показалось, будто я выдумала его слова. - С-скажите, что в среду, когда m-maman пойдёт в парикмахерскую. - И он ушёл.
Позже явилась Арманда, и я поведала ей о визите её дочери и внука. Она качала головой и тряслась от смеха, когда я пересказывала ей свой диалог с Каролиной.
- Хе-хе-хе! - Сидя в продавленном кресле с чашкой кофейного шоколада в маленькой старческой ручке, она как никогда была похожа на куколку с яблочным личиком. - Бедняжка Каро. Ишь как не любит, чтобы ей напоминали о матери. - Она с наслаждением глотнула из чашки. - Когда же она отстанет? - бурчала Арманда. - Рассказывает тебе, что мне можно, что нельзя. Диабет у меня, видите ли. Это всё её доктора напридумывали. - Она крякнула. - А я-то ведь до сих пор жива, разве нет? Я соблюдаю осторожность, ан нет, им этого мало. Хотят, чтобы все жили по их указке. - Она покачала головой. - Бедный мальчик. Он заикается, ты заметила?
Я кивнула.
- Заслуга его матери, - презрительно бросила Арманда. - Оставила бы его в покое - так ведь нет. Вечно его поправляет. Вечно чем-то недовольна. Только портит ребёнка. Внушила себе, что у него слабое здоровье. - Она насмешливо фыркнула. - Дала бы пожить ему в полную силу, сразу бы все болячки прошли, - решительно заявила она. - Пусть бы бегал, не думая о том, что произойдёт, если он упадёт. Ему не хватает свободы. Не хватает воздуха.
Я сказала, что все матери опекают своих детей и это вполне естественно.
Арманда бросила на меня ироничный взгляд.
- Это ты называешь опекой? Как омела "опекает" яблони? - Она усмехнулась. - У меня в саду росли яблони. Так вот, омела задушила их все, одну за одной. Мерзкое растение. И ведь ничего собой не представляет - просто красивые ягодки. Слабенькое, но - боже! - до чего пронырливое! - Она глотнула из чашки. - И отравляет всё, к чему ни прикоснётся. - Арманда многозначительно кивнула. - Это и есть моя Каро. В чистом виде.
После обеда я вновь встретила Гийома. Он заглянул в шоколадную только для того, чтобы поздороваться. Задерживаться он не стал, объяснив, что направляется к киоскёру за своей подпиской. Гийом любит читать о кино, хотя кинотеатры никогда не посещает. Каждую неделю ему присылают целую кипу журналов: "Видео", "Синеклуб", "Телерама", "Фильм-экспресс". Ему принадлежит единственная в городке спутниковая антенна, и в его маленьком одиноком домике есть телевизор с большим экраном, а на стене над полками с бесчисленными видеокассетами висит видеомагнитофон фирмы "Тошиба". Я отметила, что Чарли, смурной и вялый, опять сидит у хозяина на руках. Каждые несколько секунд тот ласково поглаживал пса по голове. Этот жест мне уже хорошо знаком. Гийом будто прощался со своим питомцем.
- Как он? - наконец спросила я.
- Держится молодцом, - ответил Гийом. - Ещё полон жизненных сил. - И они продолжили путь. Щуплый франтоватый мужчина крепко прижимал к себе печального пса коричневого окраса, будто от этого зависела его судьба.
Мимо прошагала Жозефина Мускат. В шоколадную она не зашла. Я была чуть разочарована, ибо надеялась ещё раз побеседовать с ней. Но она лишь на ходу бросила в мою сторону безумный взгляд и поспешила дальше, держа руки глубоко в карманах плаща. Я заметила, что лицо у неё опухшее, губы плотно сжаты, вместо глаз узкие щёлки, хотя, возможно, она просто щурилась от моросящего дождя, голова обмотана, словно бинтами, бесцветным шарфом. Я окликнула её, но она, не отвечая, прибавила шаг, будто убегала от грозящей ей опасности.
Я пожала плечами, оставив попытки задержать её. Нужно время, чтобы тот или иной человек признал тебя. А порой признания приходится добиваться всю жизнь.
Тем не менее позже, когда Анук играла в Мароде, я закрыла магазин до следующего утра и, не отдавая себе отчёта, зашагала по улице Вольных Граждан в сторону кафе "Республика" - маленького убогого заведения с мыльными разводами на окнах и начёрканным в них от руки неизменным specialite du jour. Неряшливый навес ещё больше затемнял его и без того сумрачное помещение, где с двух сторон от круглых столиков стояли два притихших игровых автомата. Несколько посетителей за столиками, потягивая кто кофе со сливками, кто пиво, угрюмо беседовали о разных пустяках. Пахло жирноватой пищей, приготовленной в микроволновой печи, в воздухе висела пелена сального сигаретного дыма, хотя я не заметила, чтобы в кафе кто-то курил. У открытой двери на самом видном месте желтело одно из рукописных объявлений Каролины Клэрмон. Над ним - чёрное распятие.
Я заглянула в кафе и, помедлив на пороге, вошла. Мускат находился за стойкой бара. При виде меня он расплылся в улыбке. Его взгляд почти незаметно упал на мои ноги, поднялся к груди - хлоп, хлоп. Глаза вспыхнули, как лампочки на внезапно заработавшем игровом автомате. Он положил ладонь на насос пивной бочки, согнув в локте одну мясистую руку.
- Что желаете?
- Кофе с коньяком, пожалуйста.
Кофе он подал мне в маленькой коричневой чашечке с двумя кубиками сахара в обёртке. Я села за столик у окна. Два старика - один с орденом Почётного легиона на потёртом лацкане - подозрительно косились на меня.
- Может, компанию тебе составить? - крикнул Мускат из-за стойки бара с самодовольной ухмылкой. - А то вид у тебя немного… тоскливый. Сидишь там одна, скучаешь.
- Спасибо, не надо, - вежливо отказалась я. - Вообще-то я хотела бы увидеть Жозефину. Она здесь?
Мускат глянул на меня раздражённо, настроение у него резко испортилось.
- Ах да, это ж твоя подружка, - неприветливо произнёс он. - Чуть-чуть ты опоздала. Она только что поднялась наверх, легла отдыхать. Очередная мигрень. - Он принялся с яростью начищать бокал. - Полдня шляется по магазинам, а потом весь вечер, чтоб ему пусто было, в постели валяется, когда я тут один кручусь как проклятый.
- Надеюсь, она здорова?
Он посмотрел на меня и ответил сердито:
- Разумеется. С чего ей болеть? Если б только ещё Её Чёртова Светлость почаще отрывала от кровати свою толстую задницу, тогда, пожалуй, нам удавалось бы как-то сводить концы с концами. - Кряхтя от напряжения, он запихнул в бокал обёрнутый в салфетку кулак. - Я хочу сказать… - Он энергично тряхнул рукой. - Вот, посмотри вокруг. - Он глянул на меня, словно собираясь сказать что-то ещё, и вдруг устремил взгляд на дверь.