- Хе. - Я предположила, что он обращается к кому-то вне поля моего зрения. - Оглохли, что ли? Закрыто!
Мужской голос у меня за спиной ответил что-то невнятное. Мускат широко раздвинул губы в безрадостной улыбке.
- Читать, что ли, не умеете, идиоты? - Из-за стойки бара он показал на жёлтое объявление у двери. - Давайте отсюда, живо!
Желая посмотреть, что происходит, я поднялась из-за столика. У входа в кафе стояли в нерешительности пять человек - двое мужчин и три женщины. Все пятеро были мне незнакомы. Люди как люди, ничем не примечательные, просто в чём-то непохожие на местных жителей. Штаны в заплатках, грубые башмаки и выцветшие футболки безошибочно выдают в них чужаков. Мне следовало бы тотчас же признать их. Когда-то я сама была такой. В переговоры с Мускатом вступил рыжий мужчина, перетянувший лоб зелёным платком, чтобы волосы не лезли в лицо. Взгляд у него настороженный, голос демонстративно ровный.
- Мы ничего не продаём, - объясняет он. - Просто хотим купить пару бокалов пива и кофе. Мы не причиним вам неудобств.
Мускат презрительно глянул на него.
- Я же сказал: закрыто.
Одна из женщин, худенькая невзрачная девушка с проколотой бровью, потянула рыжего за рукав:
- Не надо, Ру. Давай лучше…
- Подожди. - Тот нетерпеливо стряхнул с себя её ладонь. - Ничего не понимаю. Мадам, что была здесь минуту назад… ваша жена… она намеревалась…
- Плевать на мою жену! - взвизгнул Мускат. - Она при фонаре двумя руками задницы своей отыскать не может! Над дверью моё имя, и я говорю: ка-фе за-кры-то! - Он сделал три шага вперёд из-за стойки бара и, подбоченившись, встал в проходе, словно тучный ковбой из вестерна. Я увидела желтоватый блеск костяшек его пальцев, впившихся в ремень, услышала его свистящее дыхание. Его лицо исказилось от гнева.
- Ясно. - Лицо Ру оставалось бесстрастным. Враждебным взглядом он обвёл неспешно немногочисленных посетителей кафе. - Значит, закрыто. - Ещё один взгляд вокруг. На мгновение я встретилась с ним глазами. - Для нас закрыто, - тихо добавил он.
- А ты не так глуп, как кажешься, - с недоброй усмешкой заметил Мускат. - Мы с прошлого раза сыты вами по горло. Больше терпеть не станем!
- Что ж, ладно. - Ру повернулся и зашагал прочь.
Мускат проводил его взглядом, расхаживая на негнущихся ногах с напыщенным видом, словно пёс, учуявший драку.
Оставив на столике недопитый кофе, я молча прошла мимо него на улицу. Чаевых, надеюсь, он от меня не ждал.
Речных цыган я нагнала на середине улицы Вольных Граждан. Опять начал моросить мелкий дождь. Все пятеро, понурые и мрачные, плелись в сторону Марода, где стояли их суда. Теперь и я их увидела. Десять, двадцать, целая флотилия зелено-жёлто-сине-бело-красных плавучих домов. На некоторых развевается мокрое бельё, другие разукрашены картинами на сюжеты арабских сказок, коврами-самолётами и единорогами, отражающимися в мутной зелёной воде.
- Мне жаль, что так получилось, - обратилась я к ним. - Обитатели Ланскне-су-Танн не отличаются гостеприимством.
Ру смерил меня невыразительным взглядом.
- Меня зовут Вианн, - представилась я. - Я держу chocolaterie. Прямо напротив церкви. "Небесный миндаль".
Он выжидающе смотрел на меня, старательно демонстрируя равнодушие, чем мгновенно напомнил мне саму себя в недалёком прошлом. Я хотела сказать ему - им всем, - что мне понятны их гнев и обида, что я тоже прошла через унижение, что они не одиноки в своём злосчастье. Но я также знала, что в этих людях глубоко укоренилось чувство собственного достоинства, и они до последнего, даже если лишатся всего, что имеют, будут выказывать никчёмный дух противоречия. В сочувствии они нуждались меньше всего.
- Заглянули бы ко мне завтра, - ненавязчиво предложила я. - Пивом я не торгую, но, думаю, мой кофе вам понравится.
Он взглянул на меня пристально, словно пытался определить, не издеваюсь ли я над ним.
- Приходите, прошу вас, - настаивала я. - Отведаете кофе с пирогом за счёт заведения. Приглашаю всех.
Худенькая девушка глянула на своих друзей и пожала плечами. Ру отвечал ей таким же телодвижением.
- Может быть, - уклончиво сказал он.
- У нас весь день расписан по минутам, - развязно пискнула девушка.
- Найдите окошко, - улыбнулась я.
Опять тот же оценивающий подозрительный взгляд.
- Может быть.
Они зашагали в Марод, а я смотрела им вслед. С холма ко мне бежала Анук. Полы её красного плаща развевались, словно крылья экзотической птицы.
- Maman, maman! Смотри, корабли!
Какое-то время мы созерцали их с восхищением - плоские баржи, высокие плавучие дома с рифлёными крышами, железные дымовые трубы, фрески, многоцветные флаги, лозунги, нарисованные амулеты, охраняющие от несчастных случаев и кораблекрушений, маленькие барки, удочки, прикреплённые к сваям на ночь верши на речных раков, драные зонтики на палубах, загорающиеся костры в стальных цилиндрах на берегу реки. Запахло горелым деревом, бензином, жареной рыбой. Над водой понеслись звуки музыки - наигрываемый саксофоном жуткий мелодичный вой, похожий на заунывный плач. На середине Танна я различила фигуру рыжеволосого мужчины, стоящего одиноко на палубе незатейливого чёрного плавучего дома. Заметив, что я смотрю на него, он поднял руку. Я помахала в ответ.
Уже почти стемнело, когда мы отправились домой. В Мароде саксофону стал аккомпанировать барабан; его бой отражался от воды глухим эхом. Кафе "Республика" я миновала, даже не взглянув в его сторону.
Почти у вершины холма я вдруг ощутила возле себя присутствие какого-то человека. Я повернула голову и увидела Жозефину Мускат - без плаща, но в шарфе на голове, закрывавшем половину её лица. В полумраке она казалась мёртвенно-бледной. Призрачная тень, да и только.
- Беги домой, Анук. Жди меня там.
Анук с любопытством взглянула на меня, затем повернулась и послушно помчалась вниз по склону. Полы её плаща неистово трепыхались в такт её бегу.
- Я слышала про твой поступок. - Голос у Жозефины сиплый и тихий. - Ты ушла из-за речных бродяг.
- Разумеется, - кивнула я.
- Поль-Мари был в бешенстве. - Яростные нотки в её голосе сродни восхищению. - Слышала бы ты, как он тебя честил.
Я рассмеялась и сказала спокойно:
- К счастью, мне не приходится выслушивать бредни Поля-Мари.
- Мне теперь тоже запрещено с тобой общаться, - доложила Жозефина. - Он считает, что ты оказываешь на меня дурное влияние. - Она помолчала, глядя на меня с нервным любопытством, и добавила: - Он не хочет, чтобы у меня были друзья.
- Сдаётся мне, у Поля-Мари слишком много желаний, я только и слышу о них, - мягко заметила я. - Он меня вовсе не интересует. А вот ты… - Я коснулась её руки. - Ты, на мой взгляд, очень интересная личность.
Жозефина покраснела и глянула в сторону, словно ожидала увидеть кого-то возле себя.
- Ничего ты не понимаешь, - пробормотала она.
- Думаю, понимаю. - Кончиками пальцев я тронула шарф, скрывающий её лицо. - Зачем ты это носишь? - внезапно спросила я. - Может, объяснишь?
Она посмотрела на меня с надеждой и страхом. Тряхнула головой. Я осторожно потянула за шарф.
- Ты ведь недурна собой, - сказала я, обнажая её лицо. - Могла бы стать красавицей.
Под нижней губой у неё я увидела свежий кровоподтёк, казавшийся синеватым в сумеречном свете. Она открыла рот, собираясь солгать. Я остановила её.
- Неправда.
- Откуда ты знаешь? - резко спросила она. - Я ведь даже не сказала…
- А тебе и не нужно ничего говорить.
Молчание. Над рекой вместе с барабанным боем разносились звонкие звуки скрипки.
- Глупо, да? - наконец заговорила она с отвращением к себе. На месте глаз у неё зияли крошечные полукруглые щёлки. - Его я никогда не виню. Разве что так, немного. Порой даже забываю, что произошло на самом деле. - Жозефина набрала полные лёгкие воздуха, словно собиралась нырнуть в воду. - Натыкаюсь на двери. Падаю с лестницы. Н-наступаю на грабли. - В ней клокотал истеричный смех, она захлёбывалась словами. - Он говорит, что я невезучая. Невезучая.
- А в этот раз за что? - ласково спросила я. - Из-за речных цыган?
Она кивнула.
- Они не представляли никакой угрозы. Я собиралась их обслужить. - На мгновение она повысила голос до визга. - Не понимаю, почему я всегда должна делать так, как хочет эта стерва Клэрмон! "Мы должны держаться вместе, - зло передразнила она. - Ради всеобщего спокойствия. Ради наших детей, мадам Мускат…" - Судорожно вздохнув, она вновь заговорила своим голосом: - Хотя обычно она даже не здоровается со мной, встречая на улице… воротит от меня нос, как от чумной!
Жозефина опять глубоко вздохнула, с трудом подавляя в себе вспышку ярости.
- Только и слышу: Каро то, Каро это. Я же вижу, как он смотрит на неё в церкви. Почему ты не берёшь пример с Каро Клэрмон? - Теперь она имитировала мужа, придав голосу гневные интонации подвыпившего мужчины. Ей даже удалось изобразить его манеры - выпяченный подбородок, агрессивную чванливую позу. - В сравнении с ней ты неуклюжая свинья. Она - элегантная женщина. Стильная. У неё хороший сын, лучший ученик в школе. А ты чем можешь похвастать, хе?
- Жозефина.
С истерзанным выражением на лице она повернулась ко мне.
- Извини. На мгновение я почти забыла, где…
- Знаю. - Подушечки больших пальцев на моих руках зудели от гнева.
- Ты, должно быть, считаешь меня дурой, думаешь, зачем же я живу с ним столько лет? - Голос у неё унылый, взгляд тёмный, в глазах - обида.
- Нет, я так не думаю.
- Да, я дура, - заявила Жозефина, будто и не слышала меня. - Бесхарактерная дура. Я его не люблю… даже не помню, любила ли когда-нибудь… но как подумаю, чтобы оставить его… - Она растерянно замолчала. - По-настоящему оставить… - повторила она тихо, с недоумением в голосе. - Нет. Это бесполезно. - Она вновь посмотрела на меня, теперь уже с непроницаемым выражением на лице, окончательно замкнувшись в себе. - Вот почему я не могу больше общаться с тобой, - произнесла она тоном безысходного смирения. - Я не могла допустить, чтобы ты мучилась догадками… ты заслуживаешь лучшего. Но дела обстоят именно так.
- Нет, - возразила я. - Ничего ещё не потеряно.
- Потеряно. - Она отчаянно, с ожесточением отбивалась от всего, что могло даровать ей поддержку и утешение. - Неужели ты не понимаешь? Я - дрянь. Воровка. Я лгала тебе. Я - воровка. Я всё время ворую!
- Да, знаю, - ласково сказала я. Открывшись друг другу, мы обрели полное взаимопонимание, засиявшее между нами, как рождественская игрушка. - Жить можно гораздо лучше, - наконец промолвила я. - Миром правит не Поль-Мари.
- Для меня как раз он - владыка мира, - упрямо заявила Жозефина.
Я улыбнулась. С таким-то упрямством, если направить его в нужное русло, она могла бы горы свернуть. И это в моих силах. Я чувствую, о чём она думает, почти физически ощущаю её мысли, взывающие к моей помощи. Мне ничего не стоит навести в них порядок… Я нетерпеливо отмахнулась от этой идеи. Никто не дал мне права склонять её к тому или иному решению.
- Прежде тебе не к кому было податься, - сказала я. - Теперь есть.
- Правда? - В её устах это прозвучало почти как признание своего поражения.
Я не ответила. Пусть решает сама.
Несколько минут она смотрела на меня в молчании. В её глазах отражались речные огни Марода. И опять мне подумалось, что достаточно чуть-чуть преобразить её жизнь, и она бы расцвела, стала красавицей.
- Спокойной ночи, Жозефина.
Не оглядываясь, я зашагала вверх по холму, зная, что она смотрит мне вслед. Я свернула за угол и скрылась из виду, а она ещё долго стояла и смотрела туда, где я исчезла.
Глава 15
25 февраля. Вторник
Опять нескончаемый дождь. Льёт так, будто кусок неба опрокинулся, чтобы потопить в стихии лежащий внизу аквариум жизни. На площади галдят дети. В плащах и ботах, они похожи на ярких пластмассовых утят; их крики отражаются от низких облаков звонким эхом. Я работаю на кухне, вполглаза наблюдая за снующей на улице ребятнёй. Утром я разобрала витрину - убрала из-за стекла колдунью, пряничный домик и всех шоколадных зверушек, сидевших вокруг него с выражением ожидания на гладких глянцевых мордочках, а потом Анук и её друзья жевали сладкие украшения в перерывах между походами в затопленный дождём Марод.
Жанно Дру - в каждой руке по коврижке, глаза сияют - жадно наблюдает за моей вознёй на кухне. У него за спиной стоит Анук, за ней - остальные. Стена детских глаз и шёпота.
- А дальше что? - спрашивает он по-взрослому, всем своим обликом демонстрируя невозмутимость, хотя подбородок у самого измазан в шоколаде. - Что вы теперь будете делать? Что поставите в витрину?
- Это секрет, - ответила я, пожимая плечами, и продолжала, помешивая, вливать crime de cacao в эмалированный таз с расплавленной шоколадной глазурью.
- Нет, правда, - не унимался он. - Вы же должны что-то приготовить на Пасху. Ну, знаете. Яйца и прочее. Шоколадных курочек, кроликов, всё такое. Как в магазинах Ажена.
Я помню их из детства - парижские chocolateries с корзинами завёрнутых в фольгу яиц, полками, уставленными кроликами, курочками, бубенчиками, марципановыми фруктами, засахаренными каштанами, чёрным паслёном и филигранными гнёздами с печеньем и карамелью, а также сотнями разновидностей восточных миниатюр из сахарных волокон, которые скорее были бы к месту в арабских гаремах, чем на торжествах по случаю страстей Господних.
- Да, мама рассказывала мне про пасхальные сладости.
У нас никогда не хватало денег на то, чтобы купить что-нибудь из тех изящных лакомств, но у меня всегда был свой cornet surprise - бумажный пакет с моими собственными пасхальными подарками: монетками, бумажными цветами, раскрашенными яркой эмалью варёными яйцами, коробочкой из папье-маше, разрисованной цветными цыплятами, зайчиками и смеющимися детьми среди лютиков, одной и той же коробочкой каждый год, в которой я старательно копила на следующий праздник крошечные шоколадки в целлофане, чтобы потом подолгу с наслаждением смаковать их одну за одной тёмными незнакомыми ночами, застававшими нас на пути между большими городами, смаковать, глядя на мерцающие блики неоновых вывесок, просачивающиеся сквозь щели жалюзи, и слушая в тёмной тиши медленное и, как мне казалось, вечное дыхание матери.
- А ещё она говорила, что в канун Великой пятницы колокола тайком ночью покидают свои колокольни и церковные башни и на волшебных крыльях летят в Рим.
Мальчик кивнул, скривив губы в присущей подросткам циничной усмешке, свидетельствующей о том, что он сомневается в правдивости моих слов.
- Их встречает папа римский в бело-золотых одеждах, в митре, с золочёным жезлом. И они выстраиваются перед ним в ряд - большие колокола и маленькие, clochettes, и bourdons, колокольчики и куранты, carrillons и chimes, do-si-do-mi-sols - и терпеливо ждут, когда он дарует им своё благословение.
Моя мать знала множество нелепых детских сказок, от которых у неё самой глаза загорались восторгом. Ей доставляли удовольствие любые выдумки и предания - про Иисуса, про Остару, про Али-Бабу, и в её сознании грубая ткань народных поверий всякий раз превращалась в сверкающую парчу занимательных историй, которые сама она принимала за непреложную истину. Исцеление с помощью магического кристалла, путешествия в астрал, похищения людей инопланетянами, самовозгорания - моя мать во всё это верила или притворялась, что верит.
- И папа до глубокой ночи благословляет их одного за другим, а тысячи опустевших колоколен Франции в ожидании их возвращения молчат до самого пасхального утра.
И я, её дочь, с вытаращенными глазёнками, внимала её пленительным апокрифам о Митре, о Бальдре Прекрасном и Осирисе, о Кецалькоатле, о летающем шоколаде и коврах-самолётах, о трёхликой богине и полной чудес хрустальной пещере Аладдина, и о пещере, в которой на третий день воскрес Иисус Христос. Аминь, абракадабра, аминь.
- И слова благословения превращаются в шоколадки самых разных форм и видов, и колокола переворачиваются, чтобы принять их в себя и отнести домой, а потом всю ночь летят и, когда достигают своих башен и колоколен - в пасхальное воскресенье, - вновь переворачиваются и начинают звонить, делясь своей радостью…
Колокола Парижа, Рима, Кёльна, Праги. Утренний перезвон и траурный набат. Боем колоколов сопровождались любые перемены на протяжении всего периода наших скитаний. Пронзительный трезвон пасхальных колоколов до сих пор болью отзывается у меня в ушах.
- И шоколадки летят над полями и городами, а потом вываливаются из звонящих колоколов. Некоторые разбиваются при падении на землю. Но дети высоко на деревьях строят гнёзда и ловят в них падающие яйца, пралине, шоколадных курочек и кроликов, зефир и миндаль…
Жанно поворачивается ко мне. Он возбуждён, широко улыбается.
- Клёво!
- Вот почему на Пасху вы едите шоколад.
- Сделайте это! Пожалуйста, сделайте! - неожиданно с силой и благоговением в голосе произносит он.
- Что сделать? - спрашиваю я, ловко обваливая трюфели в какао-порошке.
- Ну это! Пасхальную сказку. Это же будет так здорово… колокола, папа римский и всё такое… Вы могли бы устроить праздник шоколада… на целую неделю… И у нас тоже были бы гнёзда… и мы ловили бы пасхальные яйца… и… - Он взволнованно умолкает и настойчиво тянет меня за рукав. - Мадам Роше… пожалуйста…
Анук за его спиной пристально смотрит на меня. За ней десять чумазых мордочек шевелят губами в беззвучной мольбе.
- Grand Festival du Chocolat. - Я раздумываю. Через месяц зацветёт сирень. Я всегда делаю для Анук гнёздышко с яйцом, на котором серебряной глазурью пишу её имя. Этот праздник мог бы стать нашим личным триумфом, наглядным свидетельством того, что городок принял нас. Идея для меня не нова, но в устах этого мальчика она звучит почти как свершившийся факт.
- Нужны афиши, - говорю я будто бы с сомнением.
- Мы их напишем! - первой предлагает Анук. Её лицо пылает возбуждением.
- И флаги… знамёна…
- Вымпелы…
- И Иисус из шоколада на кресте с…
- Папа римский из белого шоколада…
- Шоколадные барашки…
- Будем катать с горки крашеные яйца, искать сокровища…
- Пригласим всех, это будет…
- Круто!
- Так круто…
Я со смехом машу руками, призывая к молчанию. С моих ладоней летит едкая шоколадная пудра.
- Афиши за вами, - говорю я. - Остальное предоставьте мне.
Анук бросается ко мне, раскинув руки. От неё разит солью, дождём, кисловатым запахом почвы и тины, в спутанных волосах блестят капельки воды.
- Пойдёмте в мою комнату! - кричит она мне в ухо. - Можно, maman, да? Скажи, что можно! Мы начнём прямо сейчас. У меня есть бумага, карандаши…
- Можно, - разрешаю я.
Спустя час витрину украшает огромный плакат - эскиз Анук в исполнении Жанно. На нём крупными неровными зелёными буквами выведено:
"НЕБЕСНЫЙ МИНДАЛЬ" ОРГАНИЗУЕТ
GRAND FESTIVAL DU CHOCOLAT.
ОТКРЫТИЕ СОСТОИТСЯ
В ПАСХАЛЬНОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ.