- Я все равно заставлю вас слушать, - сказала Айда. Когда спасаешь жизнь человеку, не надо раздумывать; существует правило: оглушить утопающего, которого тащишь из воды. Айда просунула в щель руку, отцепила стул и прошла в отворившуюся дверь. Три железные кровати, комод, два стула, пара дешевых зеркал; она сразу заметила все это, а также Роз, прижавшуюся как можно дальше от нее к стене и с ужасом глядевшую на дверь своими невинными и простодушными глазами, которые словно сопротивлялись, отказываясь что-либо воспринимать.
- Не будьте же дурочкой, - сказала Айда. - Я вам друг. Я только хочу спасти вас от этого мальчишки. Вы ведь от него без ума? Не правда ли? Но разве вы не понимаете, что он - нехороший?
Она села на кровать, мягко, но безжалостно настаивая на своем.
- Вы совсем ничего не знаете, - прошептала Роз.
- У меня есть доказательства.
- Я не про это говорю, - ответила девочка.
- Он вас ни в грош не ставит, - сказала Айда. - Послушайте. Я ведь понимаю ваши чувства. Даю вам слово, я тоже в свое время не раз влюблялась в мальчишек. Конечно, это естественно. Это все равно что дышать. Но все-таки вы не должны терять голову. Этого никто не стоит, а уж о нем и говорить нечего. Он нехороший человек. Я не пуританка, не думайте. Я тоже не один раз в жизни увлекалась. Это же естественно. Ну, словом, - она покровительственно протянула к девочке свою массивную лапу, - я-то уж понимаю, что значит власть Венеры. Но я всегда стояла за правду. Вы еще такая молодая. У вас еще будет куча мальчиков, пока доживете до старости. Вы еще повеселитесь… Если только не позволите им помыкать собой. Это всем необходимо. Все равно что дышать. Не подумайте, что я против любви. Уж конечно, нет. Я, Айда Арнольд. Надо мной стали бы смеяться, если бы я сказала такое. - Пиво снова подступило ей к горлу, и она поднесла руку ко рту. - Простите, милочка. Вот видите, мы прекрасно можем договориться, когда мы заодно. У меня никогда не было своих детей, и я к вам привязалась. Вы милая девочка. - И вдруг она гаркнула: - Отойдите от стенки и ведите себя разумно. Он вас не любит.
- Мне все равно, - упрямо пробормотал детский голосок.
- Что значит - вам все равно?
- Я люблю его.
- Вы погубите себя. Будь я вашей матерью, я задала бы вам хорошую трепку. Что сказали бы ваши отец и мать, если бы они знали?
- Им все равно.
- А как вы думаете, чем это кончится?
- Не знаю.
- Вы еще молоды. В этом все и дело. Вы романтичны. Я тоже была такая. Когда вы вырастете, это с вас соскочит. Вам не хватает только немного жизненного опыта.
Глаза девочки с Нелсон-Плейс уставились на нее, не понимая; загнанный в свою норку зверек выглядывал в яркий веселый мир; в норе были убийство, совокупление, нужда, верность, любовь и страх Божий; зверек не обладал знанием, которое позволило бы ему отрицать, что только в сверкающем широком мире, там, за пределами его норы, существует нечто такое, что люди называют жизненным опытом.
3
Малыш смотрел вниз на тело, распростертое у подножия лестницы в пансионе Билли, словно Прометей на скале под орлом.
- Боже мой, как же это случилось? - воскликнул Друитт.
- Давно уже надо было починить эту лестницу, - ответил Малыш. - Я говорил Билли, но этот подлец ни за что не хочет тратить деньги.
Он уперся забинтованной рукой в перила и толкал их, пока они не полетели вниз; выкрашенный в коричневую краску орел попал как раз на поясницу Спайсеру.
- Но ведь это случилось уже после того, как он упал, - запротестовал Друитт; его вкрадчивый голос законника прерывался от волнения.
- Вам это только показалось, - возразил Малыш. - Вы были здесь, в коридоре, и видели, как он прислонил свой чемодан к перилам. Напрасно он это сделал. Чемодан был слишком тяжелый.
- Боже мой, вам не удастся впутать меня в эту историю, - сказал Друитт. - Я ничего не видел. Я смотрел, что там в мыльнице. Вместе с Дэллоу.
- Вы оба видели, как он упал, - возразил Малыш. - И это хорошо. Нам повезло, что здесь как раз оказался уважаемый представитель закона. Одно ваше слово, и все будет в порядке.
- Я буду отрицать это, - сказал Друитт. - Я уйду отсюда. Я присягну, что никогда не был в этом доме.
- Оставайтесь на месте, - приказал Малыш. - Нам ни к чему еще один несчастный случай. Дэллоу, пойди позвони в полицию… и вызови врача, это будет солиднее.
- Вы можете задержать меня здесь, - проговорил Друитт, - но не можете заставить меня сказать…
- Я хочу, чтобы вы сказали только то, что сами хотите сказать. Не очень хорошо это выглядело бы, если бы меня обвинили в убийстве Спайсера, примем, когда я убивал его, вы были здесь… Искали что-то в мыльнице?… Этого было бы достаточно, чтобы погубить любого адвоката.
Друитт пристально посмотрел на сломанные перила на повороте лестницы над тем местом; где лежало тело.
- Вы бы лучше подняли тело, а обломки перил подложили бы под него, - медленно сказал он. - У полиции возникнет множество вопросов, если они увидят его в таком положении. - Он вернулся в спальню, сел на кровать и обхватил голову руками. - У меня голова разболелась, - сказал он, - мне надо домой. - Никто не обращал на него никакого внимания. Дверь в комнату Спайсера скрипела на сквозняке. - Голова у меня просто раскалывается, - повторил Друитт.
Дэллоу потащил по коридору чемодан; из него торчали тесемки от пижамы Спайсера; прижатые крышкой, они были похожи на выдавленную из тюбика зубную пасту.
- Куда он собрался ехать? - спросил Дэллоу.
- В Ноттингем, Юнион-стрит, "Голубой якорь", - ответил Малыш. - Надо им телеграфировать. Может, они захотят прислать цветы.
- Будьте осторожны с отпечатками пальцев, - умоляюще сказал Друитт, сидя рядом с умывальником; он не поднимал головы, по-видимому, от боли. Но услышав, как Малыш спускается по лестнице, он все-таки поднял глаза.
- Куда вы идете? - резко спросил он.
- Ухожу, - ответил Малыш.
- Вам нельзя сейчас уходить, - сказал Друитт.
- Меня здесь не было, - возразил Малыш. - Были только вы с Дэллоу. Вы ждали, пока я вернусь домой.
- Вас увидят.
- Ну что ж, тут придется рискнуть, - ответил Малыш. - У меня есть дела.
- Не говорите мне! - поспешно крикнул Друитт, но тут же, овладев собой, добавил уже негромко: - Не говорите мне, какие у вас дела…
- Нам нужно устроить все со свадьбой, - угрюмо сказал Малыш.
Он на мгновение остановил глаза на Друитте… у него супруга… он уже двадцать пять лет играет в эту игру… Казалось, Малыш хотел задать какой-то вопрос, казалось, он был почти готов принять совет от человека, значительно старше; казалось, он ожидал хоть немножко человеческой мудрости от изворотливого ума этого старого законника.
- Лучше уж поскорей покончить с этим, - мягко и грустно продолжал Малыш.
Он все еще смотрел в лицо Друитту, ища в нем хоть какого-нибудь отражения мудрости, приобретенной за двадцать пять лет участия в игре, но видел только испуганное лицо, замкнутое, словно витрина лавки, забитая досками во время уличных боев. Он продолжал спускаться по лестнице, погружаясь в глубокий колодец, на дно которого упало тело Спайсера. Он принял решение; теперь ему нужно было только двигаться к своей цели; он чувствовал, как кровь его отливала от сердца и вяло двигалась по жилам, словно поезда по внутреннему кольцу. Одна станция приближала его к безопасности, а следующая вновь удаляла от нее, пока он не огибал всю дугу, - тогда безопасность опять приближалась, как Ноттинг-Хилл, а потом снова удалялась. Пожилая проститутка на набережной Хоува даже не обернулась, когда он оказался позади нее: как между электрическими поездами, идущими в одном направлении, столкновение между ними было невозможно. У них обоих была конечная цель, если можно говорить о конечной цели, когда речь идет о движении по кольцу.
У бара "Норфолк", возле тротуара, словно две парные кровати, стояли два ярко-красных гоночных автомобиля; Малыш машинально скользнул по ним взглядом, но вид их непроизвольно запечатлелся у него в мозгу, и в нем шевельнулась зависть.
Кафе Сноу было почти пусто. Он сел за тот столик, где когда-то сидел Спайсер, но к нему подошла не Роз. Его заказ приняла незнакомая девушка. Он неловко спросил:
- А Роз нет?
- Она занята.
- Можно ее видеть?
- Она с кем-то беседует в своей комнате. Вам туда нельзя. Придется подождать.
Малыш положил на стол полкроны.
- А где ее комната?
Девушка заколебалась.
- Управляющая просто взбесится.
- А где управляющая?
- Ушла.
Малыш положил на стол еще полкроны.
- Идите через служебный ход, - сказала девушка, - и прямо поднимитесь по лестнице. Хотя у нее там какая-то женщина…
Он услышал голос той женщины прежде, чем поднялся до конца лестницы. Она говорила:
- Я убеждаю тебя, желая тебе лишь добра…
Но услышать ответ Роз он смог, только напрягая слух:
- Оставьте меня в покое, почему вы не хотите оставить меня в покое?
- Каждый здравомыслящий человек поступил бы так же на моем месте.
Теперь Малыш мог заглянуть в комнату с верхней площадки лестницы, хотя массивная спина, широкое платье, квадратные бедра женщины почти заслоняли от него Роз, которая стояла у стены в позе, выражавшей угрюмый вызов. Маленькая и худенькая, в своем черном бумажном платье и белом переднике, с покрасневшими, но сухими глазами, испуганная, решительная и мужественная, она представляла какой-то странный контраст с Айдой, словно человечек в котелке, которого владелец балагана на ярмарке заставляет вызывать на борьбу силача.
- Оставьте меня наконец в покое, - повторила она.
Это были Нелсон-Плейс и Мэнор-стрит; они столкнулись здесь, в комнате служанки; на мгновение неприязнь исчезла, и он почувствовал неясную тоску. Он понял, что Роз неотделима от его жизни, как комната или стул: она была чем-то, что дополняло его. Он подумал: "А она крепче Спайсера". Даже самое скверное в нем нуждалось в ней: ведь и он не мог обойтись без добра.
- Чем это вы расстраиваете мою девушку? - тихо сказал он, и этот вопрос прозвучал для него неожиданно приятно, как утонченная жестокость. В конце концов, хоть он и метил выше Роз, у него было то утешение, что она не могла спуститься ниже его. Так он стоял, ухмыляясь, когда женщина обернулась. Между стременем и землей… Он уже убедился в несостоятельности этого утешения; в конце концов, если бы к нему привязалась какая-нибудь бесстыдная рыжая шлюха, из тех, что он видел в "Космополитене", его торжество было бы неполным. Он усмехнулся им обеим; тоску его прогнал порыв окрашенной грустью чувственности. Она - праведница - он убедился в этом, - а он - погибшая душа; они созданы друг для друга.
- Оставьте ее в покое, - сказала женщина. - Я все о вас знаю. - Она словно попала в чужую страну; типичная англичанка за границей. У нее даже не было с собой разговорника. Она была так же далека от них обоих, как от ада… или от рая. Добро и зло жили в одной стране, говорили на одном языке, ходили вместе, как друзья, вместе наслаждались, подавали друг другу руку здесь, у железной кровати. - Вы же не хотите идти против Добра, Роз? - умоляюще спросила она.
- Оставьте нас в покое, - опять прошептала Роз.
- Ты хорошая девочка, Роз. И у тебя с ним нет ничего общего.
- Вы ровно ничего не понимаете.
Сейчас ей оставалось только пригрозить, уходя.
- Я не отступлюсь от вас так просто. У меня есть друзья.
Малыш с удивлением посмотрел ей вслед.
- Что за черт! Кто она такая?
- Не знаю, - ответила Роз.
- Я ее раньше никогда не видел. - В нем вспыхнуло смутное воспоминание и сразу же исчезло. - Что ей нужно?
- Не знаю.
- Ты хорошая девочка, Роз, - сказал Малыш, схватив пальцами ее маленькую, костлявую руку.
Она покачала головой.
- Я дурная. Я хочу быть дурной, - умоляюще сказала Роз, - если она хорошая, а ты…
- Ты всегда будешь только хорошей. Некоторым это может не понравиться, а мне наплевать, что они подумают.
- Я все для тебя сделаю. Скажи мне, что нужно сделать. Я не хочу быть такой, как она.
- Тут важно не то, что ты делаешь, - ответил Малыш, - а то, что ты думаешь. У меня это в крови, - хвастливо продолжал он. - Наверное, когда меня крестили, святая вода не подействовала. Я никак не мог криком изгнать из себя дьявола.
- А она-то хорошая? - нерешительно спросила Роз, боясь высказать свое мнение.
- Она? - Малыш засмеялся. - Она просто ничто.
- Нам нельзя здесь оставаться, - сказала Роз. - А как было бы хорошо. - Она посмотрела вокруг: на плохую подделку офорта "Победа" Ван Тромпа, на три железные кровати, два зеркала, единственный комод, пучки светло-розовых цветов на обоях, как будто здесь она чувствовала себя безопаснее, чем на улице, в этот ветреный летний вечер. - У нас красивая комната. - Она желала бы разделить ее с ним, пока у него не будет домашнего очага для них обоих.
- Хотела бы ты уйти с этого места?
- От Сноу? Ну нет, это хорошее место. Я не хотела бы служить нигде, кроме как у Сноу.
- А если ты выйдешь за меня замуж?
- Нам слишком мало лет.
- Это можно устроить. Есть кое-какие способы. - Он отпустил ее руку и принял беспечный вид. - Если бы ты захотела. Я ничего не имею против.
- Я-то хотела бы. Но нам ни за что не разрешат.
- В церкви нельзя, - беззаботно объяснил он. - Во всяком случае, сначала. Там могут быть затруднения. Ты боишься?
- Нет, не боюсь. Но разве нам разрешат?
- Мой адвокат как-нибудь устроит.
- А у тебя есть адвокат?
- Конечно, есть.
- Это звучит… важно… как будто ты уже взрослый.
- Мужчина не может вести свои дела без адвоката.
Она сказала:
- Я никогда не думала, что это будет здесь.
- Что?
- Что мне сделают предложение здесь. Я думала… в кино или, может быть, вечером на набережной. Но так лучше, - добавила она, переводя взгляд с "Победы" Ван Тромпа на оба зеркала. Она отошла от стены и подняла к нему лицо; он знал, чего она от него ожидает, и с легким отвращением посмотрел на ее полуоткрытый рот. Суббота, одиннадцать часов вечера, извечные забавы… Он прижал свои твердые пуританские губы к ее губам и опять ощутил сладковатый запах человеческой кожи. Он предпочел бы вкус пудры Коти, или несмывающейся губной помады, или другой косметики. Он закрыл глаза, а когда снова открыл их, увидел, что она, как слепая девушка, ждет новой милостыни. Его поразило, что она не способна заметить его отвращение.
- Ты знаешь, что это значит? - спросила она.
- Что?
- Это значит, что я никогда не предам тебя, никогда, никогда, никогда.
Она принадлежала ему, как комната или стул; Малыш заставил себя улыбнуться ее растерянному, как у слепой, личику; он улыбнулся смущенно, с неясным чувством стыда.
Глава пятая
1
Все обошлось как нельзя лучше - материалы дознания даже не попали на газетные стенды, никого не допрашивали. Малыш возвращался пешком вместе с Дэллоу, он мог бы чувствовать себя победителем.
- Хорошо, что Кьюбит не знает, как все было, он не очень-то надежный, - заметил Малыш.
- А Кьюбит ничего и не узнает. Друитт пикнуть побоится, а я, как тебе известно, не из болтливых, Пинки.
- Мне все кажется, Дэллоу, что за нами следят.
Дэллоу осмотрелся.
- Никого. Я знаю в Брайтоне каждого шпика.
- Женщины не видно?
- Нет. На кого это ты думаешь?
- Сам не знаю.
Вдоль края тротуара двигались слепые музыканты. В ярком свете дня они шаркали подошвами, нащупывая дорогу, лица у них покрылись испариной. Малыш двинулся по мостовой им наперерез; они играли что-то заунывное и жалобное, вероятно, один из псалмов о тяготах жизни; это звучало, как глас, предвещающий несчастье в минуту победы. Малыш подошел к поводырю и оттолкнул его в сторону, тихо обругав; и все музыканты, услышав, что их поводырь отошел, тоже неловко сделали шаг назад, прямо на мостовую. Там они остановились в замешательстве, как баркасы, попавшие в штиль в суровом и безбрежном Атлантическом океане; только когда Малыш миновал их, они успокоились и стали бочком взбираться назад, ощупывая край тротуара.
- Что это на тебя нашло, Пинки? - неодобрительно спросил Дэллоу. - Ведь они же слепые.
- Зачем это я буду уступать дорогу всякому нищему? - Но он сначала не заметил, что они слепые, и устыдился своего поступка. Получалось так, как будто его слишком далеко понесло на пути, по которому он хотел пройти только определенное расстояние. Он остановился, прислонившись к парапету набережной; будничная толпа спешила мимо, палящее солнце постепенно опускалось к горизонту.
- Что у тебя на уме, Пинки?
- Подумать только о всей этой заварухе с Хейлом. Он-то получил по заслугам, но знай я, как все это обернется, может, и оставил бы его в живых. Может, и не стоило его убивать. Этот паршивый репортеришка играл на руку Коллеони, из-за него и Кайта пришили. Кто станет переживать за него? - Вдруг он оглянулся через плечо. - Где я раньше видел этого типа?
- Скорей всего приезжий.
- Мне показалось, что я уже видел этот галстук.
- В магазинах сотни таких. Будь ты пьющий, я посоветовал бы тебе хватить чего-нибудь. Послушай, Пинки, все же идет прекрасно. Никто ни до чего не докапывался.
- Только два человека могли довести нас до петли - Спайсер и девчонка. Я убил Спайсера и женюсь на девчонке. Уж кажется, я делаю все, что надо.
- Ну, ясно, теперь мы будем в безопасности.
- Ты-то, конечно, будешь в безопасности. Это только я всем рискую. Вот ты знаешь, что я убил Спайсера. Друитт тоже. Не хватает только Кьюбита, и тогда мне придется и его укокошить, чтобы на этот раз уж наверняка спрятать концы в воду.
- Тебе ни к чему так со мной разговаривать, Пинки. Очень уж ты стал подозрительным после смерти Кайта. Тебе просто нужно немного развлечься.