- Я ведь так любил Кайта, - ответил Малыш. Он пристально смотрел вдаль, в сторону Франции, неведомой страны. Позади него, за отелем "Космополитен", за Олд-Стейн, за Люис-роуд, простирались меловые холмы, поселки, скот бродил вокруг запруд - там была тоже неведомая страна. А здесь он чувствовал себя как дома: многолюдное побережье, несколько тысяч акров жилых домов, узкая полоска электрической железной дороги, ведущей в Лондон, две-три станции с буфетами и сдобными булочками. Это были владения Кайта, они были достаточно хороши для Кайта, а когда Кайт умер в зале ожидания на вокзале Сент-Панкрас. Малыш как будто лишился отца, завещавшего ему никогда не покидать родных мест. Он унаследовал даже привычки Кайта: обкусывал ногти, никогда не пил спиртного. Солнце, как каракатица, скользя опускалось за море, в мучительной агонии. Сопротивляясь, оно, словно кровью, окрашивало небо своими лучами.
- Встряхнись, Пинки. Отвлекись немного. Тебе надо развлечься. Поедем-ка со мной и Кьюбитом в "Червонную даму" и отпразднуем нашу удачу.
- Ты же знаешь, я в рот не беру спиртного.
- Все равно на свадьбе придется. Где это слыхано, чтобы свадьба без попойки?
По берегу, согнувшись, медленно брел старик; он переворачивал камни, отыскивая среди сухих водорослей окурки и объедки. Чайки, до его приближения как свечи стоявшие у самой воды, поднялись и с криками улетели под мол. Старик подобрал какой-то башмак и сунул его в мешок; одна чайка слетела с набережной, в темноте она пронеслась между железными сваями Дворцового мола, белая и стремительная, полустервятник, полуголубь… В конце концов, человек ведь должен когда-то все познать…
- Ладно. Поеду, - согласился Малыш.
- Лучший кабак на пути отсюда в Лондон, - подзадоривал его Дэллоу.
Они выехали на шоссе в своем старом "моррисе".
- Люблю кутнуть за городом, - сказал Дэллоу. Был тот час, когда зажигаются фонари, но полная темнота еще не наступила, и в сероватых сумерках свет автомобильных фар казался таким же слабым и ненужным, как свет ночника в детской. Рекламные плакаты тянулись вдоль автострады; дачные домики, заброшенная ферма, густая, засыпанная мелом трава у повалившейся ограды, ветряная мельница с огромными растопыренными крыльями - там можно выпить чаю или лимонаду.
- Бедному старику Спайсеру по душе бы пришлась такая езда, - вздохнул Кьюбит.
Малыш сидел рядом с Дэллоу, который вел машину, а Кьюбит поместился сзади на откидном сиденье. В зеркальце водителя Малышу было видно, как он слегка подпрыгивал вверх и вниз на сломанных пружинах.
"Червонная дама", залитая потоками света, находилась сразу за бензоколонкой. Ресторан когда-то перестроили из амбара тюдоровских времен, старая планировка двора определила расположение главного зала и баров, на месте бывшего загона для скота был устроен плавательный бассейн.
- Зря мы не захватили с собой каких-нибудь девочек, - пожалел Дэллоу, - в этом притоне их невозможно подцепить. Тут все уж очень шикарное.
- Зайдем-ка в бар, - предложил Кьюбит и пошел вперед. На пороге он остановился и мотнул головой в сторону девушки, одиноко сидевшей со стаканом в руке у длинной хромированной стойки под старыми стропилами.
- Надо бы сказать ей пару слов, Пинки. Знаешь, что-нибудь вроде того, что он был мировой парень, мы, дескать, сочувствуем твоему горю.
- О чем это ты болтаешь?
- Это девушка Спайсера, - объяснил Кьюбит.
Стоя в дверях. Малыш неохотно оглядел девушку: волосы светлые, как серебро, высокий чистый лоб, аккуратный маленький зад, обрисовывающийся на высоком табурете; одинокая со своим стаканом и своим горем.
- Как дела, Сильвия? - спросил Кьюбит.
- Кошмарно.
- Вот ужас! Хороший он был парень. Лучше не найти.
- Ты ведь был там? - повернулась она к Дэллоу.
- Билли давно следовало починить эти перила… - сказал Дэллоу. - Познакомься с Пинки, Сильвия, он самый главный в нашей шайке.
- И вы тоже там были?
- Его там не было, - ответил Дэллоу.
- Хотите еще выпить? - спросил Малыш.
Сильвия осушила свой стакан.
- Ничего не имею против. Коктейль "мотоцикл".
- Два виски, один "мотоцикл", один грейпфрутовый сок.
- Как? - удивилась Сильвия. - Вы что, не пьете?
- Нет.
- Могу поспорить, вы и с девочками не водитесь.
- Убила ты его, Сильвия, - захохотал Кьюбит, - с первого выстрела.
- Обожаю таких мужчин, - продолжала Сильвия, - по-моему, так чудесно быть стойким. Спайси всегда говорил, что вы когда-нибудь развернетесь… а потом… ох, черт, как чудесно! - Она хотела поставить стакан, но, не рассчитав, пролила свой коктейль. - Я не пьяная, - попыталась она оправдаться, - я просто расстроена из-за бедного Спайси.
- Давай выпей, Пинки, - убеждал Дэллоу, - это тебя встряхнет… Пинки тоже расстроен, - объяснил он Сильвии.
В дансинге оркестр играл:
Лишь ночью мечтаю, чтоб любила,
А днем мечтаю, чтоб забыла
Все то, что счастьем нашим было…
- Выпейте, - предложила Сильвия. - Я была страшно расстроена. Вы же видите - я плакала. Посмотрите, во что у меня превратились глаза… Господи, я еле-еле отважилась показаться сюда. Теперь мне понятно, почему люди идут в монастырь.
Музыка ломала сопротивление Малыша; с ужасом и любопытством он наблюдал за подругой Спайсера - она-то знала толк в игре. Он покачал головой, безмолвный в своей ущемленной гордости. Он знал, в чем его сила - он был главарем; тщеславию его не было пределов, он не мог допустить, чтобы люди, более опытные, чем он сам, сделали из него посмешище… сравнили его со Спайсером и обнаружили, что он еще не… Он страдальчески отвел глаза, а музыка все завывала свое "а днем мечтаю, чтоб забыла" - о той игре, которую все они знали несравненно лучше, чем он.
- Спайси был уверен, что вы никогда не заведете себе девочку, так он мне говорил, - продолжала Сильвия.
- Мало ли чего Спайси не знал.
- Вы ужасно молодой и такой уже знаменитый.
- Лучше нам с тобой уйти, - предложил Кьюбит, обращаясь к Дэллоу. - Кажется, мы тут лишние. Пойдем-ка поглазеем, как там купаются красотки.
Они вышли, тяжело ступая.
- Дэлли всегда замечает, когда мне нравится какой-нибудь мальчик, - сказала Сильвия.
- Кто это - Дэлли?
- Глупенький, да это ваш дружок, мистер Дэллоу. Вы танцуете?… Подумать только, я даже не знаю вашего настоящего имени!
Он наблюдал за ней с робким вожделением. Она раньше была любовницей Спайсера, это ее голос пронзительно звучал по телефонным проводам, назначая свиданья, от нее Спайсер получал таинственные письма в розовых конвертах, адресованные лично ему; даже у Спайсера было что-то такое, чем он мог гордиться, чем мог похвастать перед приятелями - "моя девушка". Он вспомнил, что в пансион Билли иногда присылали цветы с запиской "от разбитого сердца". Он был заворожен ее непостоянством. Она никому не принадлежала, не то что какой-нибудь стол или стул. Он потянулся к ее стакану, попутно обняв ее рукой и неловко сжав ей грудь. Затем медленно проговорил:
- На днях я собираюсь жениться.
Он сказал это так, как будто тоже сделал ставку в этой игре в непостоянство; он не хотел спасовать перед, видавшей виды, девушкой. Подняв ее стакан, он выпил его; сладкий напиток заструился у него в горле, первый раз в жизни алкоголь обжег его небо, ему стало противно. И люди называют это удовольствием, это и еще те забавы. С каким-то ужасом он положил ей руку на бедро… Роз и он… через двое суток после того, как Друитт все уладит, одни, бог знает под какой крышей… а потом, что потом? Он знал, как обычно ведут себя в таких случаях, подобно человеку, который знает законы артиллерийской стрельбы по чертежам, сделанным мелом на доске, но связать эти знания с практикой, с разрушенными деревнями и разорванными на клочки женщинами - для этого требовались крепкие нервы. Его собственные нервы онемели от отвращения - он не хотел ничьих прикосновений, никаких приступов откровенности, он воздерживался от близости как можно дольше, хотя и шел уже по острию ножа.
- Пойдемте-ка. Потанцуем, - предложил он.
Они медленно закружились по залу… Беда если осрамишься перед опытной красоткой, но осрамиться перед этой желторотой, этой невинной девчонкой, которая носит тарелки у Сноу, перед маленькой шестнадцатилетней сучкой…
- Спайси вас так ценил, - сказала Сильвия.
- Выйдем-ка и пройдемся к машинам, - предложил Малыш.
- Не могу, ведь Спайси только вчера умер.
Они постояли, аплодируя, и танец начался снова. В баре трещал шейкер; к окну над огромным барабаном и саксофоном прижимались листья маленького деревца.
- Люблю деревню. Я здесь становлюсь романтичной. А вы любите деревню?
- Нет.
- Здесь ведь настоящая деревня. Только что видела тут курицу. Вы подумайте, в коктейль с джином здесь кладут яйца от собственных кур.
- Пойдемте к машинам.
- Я вообще-то не прочь. Ох, черт, это было бы очень мило. Но не могу я, ведь бедняга Спайси…
- Ну так вы ведь и цветы послали, и поплакали…
- Глаза у меня - просто кошмар.
- Ну, что же вы еще можете сделать?
- Это разбило мне сердце. Бедный Спайси, так уйти из жизни!
- Понятно… Я видел ваш венок.
- Какой все-таки ужас! Мы тут с вами танцуем, а он…
- Пойдемте к машинам.
- Бедный Спайси.
Но, говоря все это, она шла впереди него, и он со смущением заметил, что она даже побежала, буквально перебежала через освещенный угол бывшего скотного двора, по направлению к темной стоянке автомашин, навстречу этим забавам. "Через три минуты я все узнаю", - подумал он, чувствуя, что в нем поднимается тошнота.
- Которая ваша машина? - спросила Сильвия.
- Вон тот "моррис".
- Не подойдет, - сказала Сильвия. Она ринулась к шеренге автомобилей. - Вот этот "форд". - Рывком отворив дверцу, она воскликнула: - Ой, простите! - и быстро захлопнула ее, затем забралась на заднее сиденье соседней машины и уселась там, ожидая его. - Ой, - тихо и с чувством произнес ее голос в сумраке машины, - как мне нравится "ланчия"!
Он остановился у дверки, темнота между ним и ее миловидным, невыразительным лицом рассеивалась. Юбка ее задралась выше колен, она ждала его со щедрой покорностью. Перед ним вихрем пронеслись его беспредельные честолюбивые мечты, заслоненные этим отвратительным, низменным актом: номер в "Космополитене", золотая зажигалка, стулья, украшенные коронами в честь иностранки по имени Евгения. Хейл появился в его сознании и тут же исчез, будто камень, брошенный со скалы; сам он стоял в начале длинного коридора с натертым паркетом; вдруг появилась толпа влиятельных лиц, раздались приветственные крики, мистер Коллеони, отступая назад, кланялся ему, как рассыльный из универмага, за ним виднелась целая армия бритв - триумф победителя! На скаковой дорожке перед финишем забарабанили копыта, а по радио объявили имя лошади, выигравшей заезд; грянула музыка. Грудь его заныла от жажды овладеть всем миром.
- Ты что, не можешь, что ли? - спросила Сильвия.
А он со страхом и смятением думал: "Какой же следующий ход?"
- Быстро! - сказала Сильвия. - Пока нас тут не увидели.
Паркетный пол начал скатываться, как ковер. Лунный свет упал на дешевое кольцо и на круглое колено. Он сказал с горькой и мучительной яростью:
- Подожди тут, я приведу тебе Кьюбита.
Он повернулся спиной к "ланчии" и зашагал по направлению к бару. Но тут же пошел в другую сторону, услышав смех, доносившийся из бассейна. Стоя у входа и ощущая во рту вкус спиртного, он смотрел на девушку в красной резиновой шапочке, хихикавшую в потоках света. Но мысли его метались к Сильвии и обратно - так работает безотказный двигатель с электрическим мотором. Страх и любопытство разъедали его честолюбивые мечты о будущем, к горлу подступила тошнота, его чуть не вырвало. "Жениться - нет, черт побери, пусть меня лучше повесят", подумал он.
Мужчина в плавках добежал до края трамплина, прыгнул, перекувыркнулся в ярком жемчужном свете и нырнул в темную воду; двое купающихся плавали вместе; взмах за взмахом доплывали они до мелкого места, поворачивали и возвращались рядом, ровно, неторопливо, занятые собой, счастливые и спокойные.
Малыш стоял и наблюдал за ними; когда они во второй раз переплывали бассейн, он увидел на залитой светом поверхности воды свое собственное отражение, дрожавшее от взмахов их рук, - узкие плечи, впалая грудь, и вдруг почувствовал, что его остроносые коричневые ботинки скользят по мокрому и блестящему кафелю.
2
Всю дорогу обратно подвыпившие Кьюбит и Дэллоу болтали; шоссе было едва освещено. Малыш вглядывался вперед, в яркую полосу света, рассекавшую темноту. Вдруг он с яростью сказал:
- Смейтесь сколько влезет.
- А что, ты не так уж плохо все проделал, - ответил Кьюбит.
- Смейтесь. Воображаете, что вы в безопасности. Но вы все мне осточертели. Я решил развязаться с вами.
- Устрой-ка себе медовый месяц подлиннее, - посоветовал Кьюбит и усмехнулся.
Низко паря над заправочной станцией, с надрывным голодным криком пролетела сова, она взмахивала мохнатыми крыльями хищника и то появлялась в свете фар, то улетала прочь.
- А я не собираюсь жениться, - отрезал Малыш.
- Знал я одного типа, - сказал Кьюбит, - так он до того перетрусил, что даже руки на себя наложил. Пришлось отсылать обратно свадебные подарки.
- Я не собираюсь жениться.
- С людьми это частенько случается.
- Ничто не может заставить меня жениться.
- А жениться тебе все-таки придется, - вставил Дэллоу.
Из окна кафе для автомобилистов "Чарли, притормози здесь" выглянула женщина, ожидавшая кого-то, - она даже не посмотрела на проезжавшую машину.
- На-ка выпей, - предложил Кьюбит, он был пьянее, чем Дэллоу, - я прихватил с собой фляжку. Теперь-то ты уже не можешь говорить, что не пьешь, - мы ведь все видели, и Дэллоу, и я.
- Я не женюсь. Зачем мне жениться? - проговорил Малыш, обращаясь к Дэллоу.
- Ты сам все затеял, - ответил Дэллоу.
- Что это он затеял? - спросил Кьюбит.
Дэллоу не ответил, только дружески опустил тяжелую руку на колено Малыша. Малыш искоса посмотрел на его добродушную преданную физиономию, в нем вспыхнула ненависть: чья-то верность может связать его, повлечь за собой. Дэллоу был единственным человеком, которому он доверял, но он ненавидел его, как будто Дэллоу был его строгим наставником.
- Ничто не заставит меня жениться, - неуверенно повторил он, разглядывая ряды рекламных щитов, проносящихся мимо и освещенных призрачным светом: "Пиво Гинее полезно для вас", "Попробуйте пиво Уортингтон", "Сохраняйте юный цвет лица" - целая серия заклинаний. Мелькали советы: обзаведитесь собственным домом, обручальные кольца покупайте только у Беннета.
А в пансионе Билли ему сказали:
- Твоя девушка здесь.
С чувством безнадежного протеста он поднимался в свою комнату: вот он войдет и скажет: "Я передумал. Я не могу на тебе жениться". Или, может быть, так: "Адвокаты говорят, что это все-таки нельзя устроить…" Перила все еще были сломаны, он глянул вниз, в глубокий пролет, туда, где недавно лежало тело Спайсера. Как раз на этом месте стояли Кьюбит и Дэллоу и смеялись над чем-то… Острый край сломанных перил оцарапал ему руку. Он поднес ладонь ко рту и вошел в комнату. В голове его пронеслась мысль: "Нужно быть спокойным, держать язык за зубами". Но ему казалось, что выпитое в баре вино замарало его чистоту. Человек может избавиться от порока так же легко, как и расстаться с добродетелью, - достаточно одного дуновения, чтобы она испарилась.
Он посмотрел на Роз. На ней была шляпа, которая ему не нравилась, и она сорвала эту шляпу с головы, как только он взглянул в ее сторону. Ей стало страшно, когда он тихо сказал:
- Что ты здесь делаешь… в такое позднее время? - добавил он уже возмущенно, надеясь, что между ними может вспыхнуть ссора, если он поведет себя как нужно.
- Ты видел это? - умоляюще спросила Роз. В руках она держала местную газету. Малыш до сих пор не потрудился прочесть ее. На первой странице была фотография Спайсера, в смятении бегущего под железные сваи… Репортерам больше повезло у фотографа, чем ему.
- Здесь сказано… это случилось… - пробормотала Роз.
- На лестнице, - прервал ее Малыш. - Я все время твердил Билли, чтобы он починил эти перила.
- Но ты говорил, что с ним расправились на скачках. Ведь как раз он-то и…
Он взглянул на нее с напускным спокойствием.
- Оставил у тебя карточку? Это ты хочешь сказать? Может, он и знал Хейла. Он водился с массой всяких типов, о которых я и понятия не имел. Ну и что с того? - Он уверенно повторил свой вопрос под ее молчаливым взглядом: - Ну и что же с того? - Он знал, что ум его может распознать любое предательство, но она была хорошей девочкой, ее защищала собственная порядочность; были вещи, которых она не могла себе даже и представить, ему казалось, что он видит, как мысли ее приходят в смятение, погружаясь в бездонную пучину страха.
- Я думала… я думала… - пробормотала она, глядя поверх его головы на сломанные перила лестницы.
- Что ты думала!
Пальцы его с бешеной ненавистью вертели в кармане маленькую бутылочку.
- Не знаю. Я не спала всю ночь. Видела такие сны.
- Какие еще?
Она со страхом посмотрела на него.
- Мне приснилось, что ты умер.
- Я молодой и прыткий, - рассмеялся он, с отвращением вспомнив стоянку автомобилей и приглашение в "ланчию".
- Ты ведь больше не собираешься здесь оставаться?
- А почему бы и нет?
- Я подумала, что… - начала она, опять уставившись на перила, и добавила: - Я боюсь…
- Нечего тут бояться, - сказал он, сжимая в руке бутылочку с серной кислотой.
- Я боюсь за тебя, - объяснила она. - Ох, я знаю, что для тебя я пустое место. Знаю, что у тебя есть адвокат, машина, приятели. Но этот дом. - Она беспомощно умолкла, пытаясь выразить те чувства, которые вызвала в ней его жизнь, - с ним были связаны разные странные события и катастрофы: незнакомец с карточкой, драка на бегах, злосчастное падение с лестницы. Ее лицо вдруг стало твердым и решительным, и в Малыше внезапно возник слабый порыв чувственного влечения. - Тебе нужно выбраться отсюда. Ты должен жениться на мне, как обещал.
- Сейчас окончательно выяснилось, что нельзя. Я говорил со своим адвокатом. Слишком уж мы молоды.
- Ну, это меня не беспокоит. В конце концов, это ведь не настоящее замужество. Регистрация ничего не значит.
- Убирайся откуда пришла, - грубо оборвал он, - шпионка ты несчастная.
- Не могу, - ответила она, - меня выгнали.
- За что это? - Ему показалось, что у него на руках захлопнулись наручники. В нем вспыхнуло подозрение.
- Я нагрубила клиентке.
- Из-за чего? Какой клиентке?
- Ты что, не догадываешься? - спросила она и запальчиво продолжала: - В конце концов, кто она такая? Вмешивается… Пристает… тебе-то уж, наверное, известно.
- Никогда в жизни не знал ее, - ответил Малыш.
Всю свою осведомленность, извлеченную из грошовых романов, вложила Роз в этот вопрос: