- Как дела, Джо? - Над яркой полосатой рубашкой, словно ряд огней в темноте, засверкали крупные белые зубы.
- Прекрасно, Айда, прекрасно.
- А что ваша сенная лихорадка?
- Все мучит, Айда, все мучит.
- Ну, всего хорошего, Джо.
- Всего хорошего, Айда.
До конторы господ "Картера и Гэллоуэя" было четверть часа ходьбы, она помещалась на самой верхотуре высокого здания недалеко от Грейс-Инн. Теперь ей нужно было экономить: она не хотела тратиться даже на автобус; когда она добралась до пыльного старинного здания, там не оказалось лифта. Крутые марши каменной лестницы утомили Айду. Весь этот долгий день во рту у нее ничего не было, кроме булочки, съеденной на станции. Она села на подоконник и сняла туфли. Ступни у нее горели; она принялась растирать пальцы на ногах. Вниз по лестнице шел какой-то старый джентльмен с длинными усами. Он искоса, каким-то порочным взглядом посмотрел на Айду, на нем были клетчатый пиджак, желтый жилет и серый котелок. Он снял котелок.
- Попали в беду, мадам? - спросил он, глядя на Айду маленькими тусклыми глазками. - Может быть, я могу помочь?
- Я никому не позволяю чесать мне ноги, - ответила Айда.
- Ха-ха, - засмеялся старик, - вам очко. Вот это мне по сердцу. Вы наверх или вниз?
- Наверх. Под самую крышу.
- "Картер и Гэллоуэй". Солидная фирма. Скажите им, что это я вас послал.
- А как вас зовут?
- Мойн. Чарли Мойн. Я вас здесь уже видел раньше.
- Не может этого быть.
- Значит, где-нибудь в другом месте. Никогда не забываю женщину с хорошей фигурой. Скажите им, что вы от Мойна. Сделают в срочном порядке.
- Почему здесь нет лифта?
- Старомодные люди. Я и сам старомодный. Я видел вас в Эпсоме.
- Возможно.
- Я всегда замечаю интересных женщин. Пригласил бы вас выпить за углом бутылочку шипучего, если бы эти попрошайки не выманили у меня последнюю пятерку, с которой я вышел из дома. Хотел пойти поставить парочку на одну лошадь. Но сначала должен зайти домой. А пока я хожу, выплата снизится. Вот увидите. Вы, наверно, не сможете меня выручить? Два фунта, меня зовут Чарли Мойн.
Воспаленные глаза смотрели на нее без надежды, даже равнодушно и небрежно; пуговицы желтого жилета приподнимались в такт стуку его старого сердца.
- Вот могу дать вам фунт, - сказала Айда, - бегите быстрее.
- Ужасно мило с вашей стороны. Дайте мне вашу карточку. Сегодня же вечером пришлю вам чек.
- У меня нет карточки, - ответила Айда.
- Я тоже не взял с собой. Ну, ничего. Меня зовут Чарли Мойн. Связаться можно через Картера и Гэллоуэя. Меня здесь все знают.
- Ну, так все в порядке, - сказала Айда. - Мы еще увидимся. Мне надо идти наверх.
- Обопритесь на меня. - Он помог ей подняться. - Скажите им, что вы от Мойна. Сделают срочно.
Она посмотрела назад, на поворот лестницы. Он засовывал фунтовую бумажку в карман жилета, поглаживая усы, кончики которых еще золотились, как пальцы курильщиков сигарет. Бедный старикашка, он никак не надеялся получить столько, подумала Айда, глядя, как он спускается по лестнице, беззаботный, несмотря на вечную нужду.
На верхней площадке было всего две двери. Она открыла ту, на которой была надпись "Стол справок". Здесь, без сомнения, и обитала Молли Пинк. В маленькой комнатке, едва ли больше чулана и швабр, она сидела возле газовой горелки и сосала конфетку. Когда Айда вошла, на нее зашипел чайник. Одутловатое прыщавое лицо безмолвно повернулось к ней.
- Извините, - сказала Айда.
- Хозяев нет.
- Мне надо поговорить с вами.
Рот слегка приоткрылся, кусок конфеты повернулся на языке, чайник засвистел.
- Со мной?
- Да, - ответила Айда. - Смотрите-ка. Чайник убежит. Вы и есть Молли Пинк?
- Хотите чашку чая?
Стены каморки от пола до потолка были уставлены папками. Сквозь не мытое много лет, маленькое, запыленное окошко, как отражение в зеркале, виднелись другие здания с тем же расположением окон. В разорванной паутине висела мертвая муха.
- Не люблю чай, - ответила Айда.
- Тем лучше. У меня всего одна чашка, - заметила Молли, заваривая чай в толстом коричневом чайнике с отбитым носиком.
- Один мой приятель по имени Мойн… - начала Айда.
- Ах, он! - протянула Молли. - Мы как раз выставили его.
К ее машинке был прислонен открытый журнал "Женщина и красота", и глаза ее постоянно возвращались к нему.
- Выставили?
- Выставили. Он приходил к хозяевам. Пытался к ним подлизаться.
- Видел он их?
- Они ушли. Хотите конфетку?
- Вредно для фигуры, - ответила Айда.
- А я зато не завтракаю.
Над головой Молли Айда видела наклейки на папках: "Рента 1–6 Мад-лейн", "Рента Уэйнидж Истейт, Бэлэм", "Рента…". От них веяло высокомерным богатством, собственностью…
- Я пришла к вам, - сказала Айда, - потому что вы встречались с одним моим приятелем.
- Садитесь, - предложила Молли, - это стул для клиентов. На нем удобнее. Мистер Мойн… какой он приятель!
- Не Мойн. Некто по имени Хейл.
- Не хочу я больше связываться с этим делом. Вы бы видели хозяев. Они просто взбесились. Им пришлось отпустить меня на целый день из-за этого дознания. На следующий день они заставили меня работать допоздна.
- Так что же произошло?
- Что произошло? Хозяева просто ужас как обозлились.
- Меня интересует Фред… Хейл.
- Я с ним, собственно говоря, и не знакома.
- А этот мужчина, про которого вы сказали на дознании, что он подошел…
- Это был не мужчина. Парнишка. Он знал мистера Хейла.
- Но в газете написано…
- О, это мистер Хейл сказал, что он его не знает. Я это и повторила. Они меня ни о чем и не спрашивали. Только поинтересовались, не было ли чего странного в его поведении. Ну, в нем не было ничего, что могло бы показаться странным. Он просто был напуган, вот и все. К нам сюда много таких приходит.
- Но вы им об этом не сказали?
- Здесь, нет ничего особенного. Я сразу догадалась, в чем тут дело. Он был должен деньги этому парнишке. У нас здесь таких много бывает. Вроде Чарли Мойна.
- Он был напуган, правда? Бедняга Фред.
- Он сказал: "Я не Фред", да еще как резко. Но, по-моему, он был совершенно нормальный. И моя подруга говорит то же.
- А какой был этот парнишка из себя?
- Ну, обыкновенный парнишка.
- Высокий?
- Не особенно.
- Блондин?
- Не сказала бы.
- Каких лет?
- Приблизительно моих, кажется.
- А сколько вам?
- Восемнадцать, - ответила Молли, вызывающе глядя поверх пишущей машинки и кипящего чайника и продолжая сосать конфету.
- Просил денег?
- У него не было времени просить денег.
- А больше вы ничего не заметили?
- Мистер Хейл очень хотел, чтобы я пошла с ним. Но я не смогла, ведь со мной была подруга.
- Спасибо, - сказала Айда, - все-таки я кое-что узнала.
- Вы сыщик?
- О нет. Я просто его приятельница.
Здесь действительно было что-то не так, теперь она в этом убедилась. Она опять вспомнила, как он нервничал в такси, и, шагая в лучах вечернего солнца по Холборну к своему жилью за Рассел-сквер, она снова подумала о том, как он протянул ей десять шиллингов, прежде чем отпустил ее в туалет. Он был настоящий джентльмен; возможно, это были его последние несколько шиллингов, а эти люди - этот парень - требовали с него деньги. Может быть, он тоже был разорившийся бедняк, вроде Чарли Мойна, и теперь, когда лицо его уже начало расплываться у нее в памяти, она невольно наделяла его некоторыми чертами Чарли Мойна, во всяком случае, его воспаленными глазами. Галантные джентльмены, щедрые джентльмены, настоящие джентльмены. В холле "Империала" со стен свисали напыщенные рекламы, солнце бросало отлогие лучи сквозь ветви платанов, и колокольчик звонил и звонил, призывая к чаю, в каком-то пансионе на Корэм-стрит.
"Попробую-ка я столик, - подумала Айда, - и тогда уж буду знать".
Когда она добралась до дома, в передней лежало письмо - открытка с изображением Брайтонского мола. Если бы я была суеверной, подумала она, если бы я была суеверной… Она перевернула открытку. Это писал всего лишь Фил Коркери, который просил ее приехать. Каждый год она получала такую же открытку из Истборна, из Гастингса, а однажды получила из Абернстуита. Но она ни разу не поехала. Он был не из тех, кому ей хотелось бы подавать надежды. Слишком уж тихий. Таких она не считала мужчинами.
Она вышла на лестницу, ведущую в подвал, и позвала старика Кроу. Ей нужны были еще две руки для спиритического сеанса, и она знала, что старику это доставит удовольствие.
- Дедушка Кроу, - позвала она, глядя вниз на каменную лестницу. - Дедушка Кроу.
- Что вам, Айда?
- Я собираюсь повертеть столик.
Она не стала ждать его, а поднялась к себе, чтобы все приготовить. Комната выходила на восток, и солнца в ней уже не было. Стало прохладно и сумрачно. Айда включила газовый камин и задернула старые портьеры из пурпурного плюша, чтобы закрыться от серых небес и дымовых труб. Затем она поправила диван-кровать и подвинула к столу два стула. Из-за стекла буфета на нее взглянула ее жизнь, уютная жизнь: фарфоровые безделушки, купленные на побережье, фотография Тома, книги Эдгара Уоллеса и Нетты Сиретт, приобретенные у букиниста, ноты, журнал "Добрые друзья", портрет ее матери, опять фарфоровые безделушки, несколько стоявших вместе зверушек из дерева и резины, мелочи, подаренные приятелями; спиритическая доска.
Она осторожно вынула доску и заперла буфет. Плоская овальная доска из полированного дерева на маленьких колесиках была похожа на какое-то насекомое, выползшее из ящика в подвале на кухне. Но на самом деле ее сделал старик Кроу; он тихонько постучался в дверь и вошел бочком: седые волосы, бледное лицо, близорукие, подслеповатые глазки, щурящиеся на голый светлый шар настольной лампы. Айда бросила на лампу розовый вязаный шарф, чтобы смягчить свет и поберечь его глаза.
- Вам нужно спросить у него что-нибудь, Айда? - поинтересовался старик Кроу. Он слегка дрожал от нетерпения, испуганный и заинтригованный. Айда очинила карандаш и вставила его в отверстие на узком конце доски.
- Садитесь, дедушка Кроу. Что вы сегодня днем делали?
- У жильцов двадцать седьмого номера были похороны. Умер один из этих студентов-индийцев.
- Я тоже была на похоронах. У вас были хорошие?
- В наше время не бывает хороших похорон. Лошади всегда без плюмажей.
Айда подтолкнула доску, она покатилась вбок по полированному столу, больше, чем когда-либо, похожая на какого-то жука.
- Карандаш слишком длинный, - сказал старик Кроу. Он сидел, зажав руки между коленями, и, нагнувшись вперед, следил за прибором. Айда привинтила карандаш немного выше.
- О прошлом или о будущем? - спросил старик Кроу; у него еще не прошла легкая одышка.
- Сегодня я хочу вызвать духа, - ответила Айда.
- Живого или умершего?
- Умершего. Я видела, как его сожгли сегодня днем. В крематории. Идите сюда, дедушка Кроу, положите пальцы.
- Лучше снимите кольца, - сказал старик Кроу. - Золото его смущает.
Айда сняла кольца, положила кончики пальцев на доску, которая заскрипела и покатилась прочь от нее по большому листу писчей бумаги.
- Ну давайте, дедушка Кроу.
Старик Кроу захихикал.
- Она ведь упрямая, - сказал он и положил свои костлявые пальцы на самый краешек доски, выбивая мелкую нервную дробь. - Что вы хотите спросить его, Айда?
- Ты здесь, Фред?
Доска, скрипя, завертелась под их пальцами, чертя по бумаге длинные линии то в том, то в другом направлении.
- Она хочет сделать по-своему, - заметила Айда.
- Тише! - прошептал старик Кроу.
Заднее колесико доски немного застопорилось, и она остановилась.
- Теперь можно и посмотреть, - сказала Айда.
Она оттолкнула доску в сторону, и оба стали разглядывать сеть линий, проведенных карандашом.
- Здесь можно различить Д, - заметила Айда.
- А может, это Н.
- Во всяком случае, что-то тут есть. Попробуем еще раз.
Она решительно положила пальцы на доску.
- Что случилось с тобой, Фред?
И прибор тотчас же дернулся и покатился. Вся ее неукротимая воля словно сосредоточилась в кончиках пальцев; на этот раз она не потерпит никакой бессмыслицы; бледное лицо старика Кроу, сидевшего с другой стороны, тоже сосредоточенно нахмурилось.
- Пишет… Настоящие буквы, - с торжеством сказала Айда, и, когда ее пальцы на мгновение легли свободнее, она почувствовала, как доска решительно покатилась прочь, будто повинуясь еще чьей-то воле.
- Тише, - шепнул старик Кроу, но доска застопорилась и остановилась. Они отодвинули ее, и тут уж бесспорно - большими тонкими буквами было выведено незнакомое им слово: "Сакилл".
- Это похоже на имя, - заметил старик Кроу.
- Оно должно что-то значить, - сказала Айда. - То, что пишет доска, всегда что-то значит. Попробуем еще.
И опять деревянный жучок бросился бежать, чертя свой запутанный след. Лампа излучала розовый свет из-под наброшенного на нее шарфа; старик Кроу свистел зубом.
- Ну а теперь, - сказала Айда и подняла доску. На бумаге было наискось начертано длинное неразборчивое слово: "Фресамоллоко".
- Вот и все сообщение, - сказал старик Кроу. - Вам ничего больше не выжать из этого, Айда.
- А я все-таки попробую, - возразила Айда. - Ну, да это яснее ясного. "Фре" - сокращенно Фред, "само" - самоубийство, и "око" - это то, что я всегда говорю: око за око и зуб за зуб.
- А что значат эти два Л?
- Пока еще не знаю, но подумаю. - Она откинулась на спинку стула, ощущая свою силу и торжествуя. - Я не суеверна, - сказала она, - но против этого ничего не скажешь. Доска-то уж знает.
- Уж она-то знает, - повторил старик Кроу, свистя зубом.
- Попробуем еще раз.
Прибор покатился, заскрипел и резко остановился. Яснее ясного на нее смотрело имя: "Фил".
- Ладно, - сказала Айда, - ладно. - И слегка покраснела. - Хотите сахарного печенья?
- Спасибо, Айда, спасибо.
Айда вынула из буфета жестянку и подала ее старику Кроу.
- Они довели его до смерти, - сказала она счастливым голосом. - Я знала, здесь что-то не так. Посмотрите на это "око". Оно как будто подсказывает мне, что я должна делать. - Ее взгляд задержался на слове "Фил". - Уж я заставлю этих людей пожалеть, что они родились на свет. - Она с наслаждением вздохнула и вытянула свои стройные ноги. - Добро и зло, - сказала она. - Я верю в то, что существуют добро и зло. - И, откинувшись немного глубже в кресле, со вздохом счастливого удовлетворения она проговорила: - Это будет увлекательно, это будет интересно, это будет кусок жизни, дедушка Кроу. - Она высказала самую высокую оценку, которую вообще способна была чему-нибудь дать, а старик в это время причмокивал губами, и розовый свет струился над книгой Уорика Дипинга.
Глава вторая
1
Малыш стоял спиной к Спайсеру, глядя вдаль на темную полосу прибоя. На конце мола не было никого, кроме них; в такой час и при такой погоде все были в концертном зале. Молния то вспыхивала, то гасла на горизонте; накрапывал дождь.
- Где ты был? - спросил Малыш.
- Так, походил кругом, - ответил Спайсер.
- Ты ходил туда?
- Хотел посмотреть, все ли в порядке, не забыл ли ты чего-нибудь.
Перегнувшись через перила в моросящий дождь, Малыш произнес:
- Я читал, что когда люди совершают убийство, им иногда приходится совершить и второе, чтобы замести следы.
Слово "убийство" значило для него не больше, чем слова: "бокс", "ошейник", "жираф". Он сказал:
- Спайсер, держись оттуда подальше.
Он не обладал воображением. В этом была его сила. Он не умел смотреть глазами других, ощущать их нервами. Только от музыки ему становилось не по себе, сердце начинало дрожать, как струна; нервы теряли свою молодую выносливость, он становился взрослее, и переживания других словно стучались в его душу.
- Где остальные ребята? - спросил он.
- В баре Сэма, пьют.
- А почему ты с ними не пьешь?
- Не хочу, Пинки. Вышел подышать свежим воздухом. Этот гром как-то плохо на меня действует.
- Когда они прекратят этот проклятый шум, там, в зале? - сказал Малыш.
- Ты не пойдешь в бар Сэма?
- У меня есть тут дельце, - сказал Малыш.
- Все в порядке, правда, Пинки? После вердикта на дознании ведь все в порядке? Никто не задавал никаких вопросов.
- Все же я хочу быть уверенным, - ответил Малыш.
- Наши больше не пойдут на убийство.
- А кто сказал, что нужно кого-то убивать?
Вспыхнула молния и осветила его узкий потертый пиджак, хохолок мягких волос на затылке.
- У меня здесь свидание, вот и все. Не распускай язык, Спайсер. Ты что, сдрейфил, что ли?
- Я не сдрейфил. Ты неправильно меня понял. Пинки. Я просто не хочу больше убийств. Это заключение судьи на дознании поразило нас всех. Что оно значит? Ведь на самом деле мы убили его, Пинки?
- Теперь нам нужно действовать осторожно. Вот и все.
- Но все-таки, в чем там дело? Я не верю докторам. Все обернулось слишком хорошо для нас.
- Нам нужно быть осторожными.
- Что это у тебя в кармане, Пинки?
- Я не ношу с собой револьвер, - ответил Малыш. - Ты что вообразил? - В городе часы пробили одиннадцать; гром, прокатившийся над Ла-Маншем, заглушил три последних удара. - Ты бы лучше убрался отсюда, - сказал Малыш. - Она уже опаздывает.
- У тебя с собой бритва, Пинки.
- Зачем мне бритва, если я имею дело с бабой. Если хочешь знать, что это такое, это склянка.
- Ты же не пьешь, Пинки.
- Ну, этого не стал бы пить никто.
- А что это, Пинки?