- Через полчаса мы вернемся с деньгой, - сказал он, вышел из комнаты, хлопнув дверью, и спустился по лестнице пансиона Билли. Холод от мокрой одежды проникал до самых костей, лицо сморщилось от озноба, узкие плечи вздрагивали. Он бросил через плечо шагавшему за ним Дэллоу:
- Мы пойдем к Бруеру. Довольно будет проучить его одного.
- Как знаешь, Пинки, - ответил Дэллоу.
Дождь перестал; был отлив, и мелкое море отступало вдали от песчаной отмели. Где-то часы пробили полночь. Дэллоу вдруг захохотал.
- Что это тебя разбирает, Дэллоу?
- Я вот о чем думаю, - ответил Дэллоу. - Ты мировой парень. Пинки. Кайт правильно сделал, что принял тебя. Ты идешь напролом, Пинки.
- Ты молодец, - сказал Пинки, глядя вперед; лицо его передергивалось от озноба.
Они прошли мимо "Космополитена", мимо фонарей, горевших там и здесь на огромной набережной, к башенкам, выделявшимся на фоне быстро бегущих облаков. Когда они проходили мимо кафе Сноу, там погасло последнее окно. Они повернули на Олд-Стейн. У Бруера был дом возле трамвайной линии на Льюис-роуд, почти под железнодорожным мостом.
- Он уже лег спать, - сказал Дэллоу.
Пинки позвонил, не отнимая пальца от кнопки. По обеим сторонам дороги тянулись ряды низеньких, закрытых ставнями, лавочек; по безлюдному шоссе, звеня и качаясь, прошел пустой трамвай с надписью "В парк"; пассажиров в нем не было, кондуктор дремал на одной из скамеек, крыша блестела от ливня. Пинки все держал палец на кнопке звонка.
- Почему Спайсер сказал это… о том, что я женюсь? - спросил Малыш.
- Он просто подумал, что это заткнет ей глотку, - ответил Дэллоу.
- Такие, как она, меня не волнуют, - сказал Малыш, нажимая на кнопку звонка.
На лестнице зажегся свет, скрипнула оконная рама, и чей-то голос окликнул:
- Кто это?
- Это я, - ответил Малыш, - Пинки.
- Что тебе надо? Почему ты не мог прийти утром?
- Мне нужно поговорить с тобой, Бруер.
- Какие это у нас срочные разговоры, Пинки? Неужели нельзя подождать до утра?
- Открывай-ка лучше, Бруер. Ты же не хочешь, чтобы сюда явилась вся банда.
- Старуха ужасно больна. Пинки. Я не хочу ее тревожить. Она заснула. Не спала три ночи.
- Так это ее разбудит, - ответил Малыш, держа палец на кнопке звонка.
Через мост медленно проехал товарный поезд, дым от него заволок Льюис-роуд.
- Отпусти звонок, Пинки, я открою.
Пока Пинки ждал, его пробирала дрожь; он засунул руку в перчатке глубоко в мокрый карман. Бруер отворил дверь; это был тучный пожилой человек в грязной белой пижаме. Нижняя пуговица была оторвана, и из-под куртки виднелся толстый живот с глубоко ушедшим пупом.
- Входи, Пинки, - сказал он, - только тихонько. Старуха совсем плоха. Я с ней вконец измучился.
- Поэтому ты и не заплатил свой взнос, Бруер? - спросил Малыш.
Он презрительно осмотрел узкую переднюю - ящик от устриц, превращенный в стойку для зонтов, поеденная молью оленья голова, на один из рогов которой надет котелок, стальная каска, используемая как цветочный горшок. Кайт мог бы заполучить кого-нибудь побогаче. Бруер только недавно перестал принимать ставки на углах улиц и в барах. Мастер обжуливать клиентов. Нечего было и пытаться вытянуть больше десяти процентов с его выручки.
- Заходите и располагайтесь, - сказал Бруер. - Здесь тепло. Какая холодная ночь!
Даже дома, в пижаме, он оставался притворно веселым. Он был, как надпись на карточке, где помечают ставки на бегах: "Старая фирма. Вы можете доверять Биллу Бруеру". Он зажег газовый камин, включил торшер под красным шелковым абажуром с бахромой. Свет блеснул на посеребренной коробке для печенья, на свадебной фотографии в рамке.
- Хотите рюмочку виски? - предложил Бруер.
- Ты знаешь, я непьющий, - ответил Малыш.
- Ну, так Тэд выпьет, - сказал Бруер.
- Что ж, я могу выпить, - отозвался Дэллоу. Он усмехнулся и сказал: - Вот какое дело.
- Мы пришли за взносом, Бруер, - сказал Малыш.
Человек в белой пижаме нацедил содовой воды себе в стакан. Он повернулся к Пинки спиной и наблюдал за ним в зеркало над буфетом, пока они не встретились глазами.
- У меня что-то душа неспокойна, Пинки, - сказал он. - С тех самых пор, как пристукнули Кайта.
- А что? - спросил Малыш.
- Да вот что. Я все думаю, если ребята Кайта не могут защитить даже… - Он вдруг замолк и стал прислушиваться. - Что это, старуха? - Из комнаты наверху донесся слабый кашель. - Она проснулась, - сказал Бруер. - Мне нужно пойти поглядеть, что с ней.
- Оставайся здесь, - приказал Малыш, - поговорим.
- Ее надо повернуть на бок.
- Кончим, тогда и пойдешь.
Кашель все не прекращался. Было похоже, будто у какой-то машины никак не заведется мотор. Бруер с отчаянием проговорил:
- Будь человеком. Она ведь не знает, куда я девался. Я вернусь через минуту.
- Через минуту мы кончим разговор, - сказал Малыш. - Мы требуем только то, что нам положено. Двадцать фунтов.
- У меня дома нет денег. Честно.
- Ну так пеняй на себя.
Малыш сорвал перчатку с правой руки.
- Это правда, Пинки. Я вчера все отдал Коллеони.
- Господи Иисусе! А при чем тут Коллеони?
Бруер торопливо и с отчаянием продолжал, прислушиваясь к кашлю, доносившемуся сверху:
- Ну, посуди сам. Пинки, не могу же я платить вам обоим. Меня бы порезали, если бы я не заплатил Коллеони.
- Он в Брайтоне?
- Остановился в "Космополитене".
- А Тейт… Тейт тоже уплатил Коллеони?
- Конечно, Пинки. У Коллеони дело поставлено на широкую ногу.
На широкую ногу… Это звучало как обвинение, как напоминание о медной кровати в пансионе Билли, о крошках на матрасе.
- Ты что, думаешь, я конченый человек? - спросил Малыш.
- Послушай моего совета, Пинки, объединись с Коллеони.
Вдруг Малыш взмахнул рукой и полоснул лезвием бритвы, спрятанным у него под ногтем, по щеке Бруера. Хлынула кровь.
- Не надо, - крикнул Бруер, - не надо! - Он попятился к буфету, уронив коробку с печеньем. - У меня есть защитники. Поосторожнее. У меня есть защитники.
Дэллоу опять налил виски Бруера себе в стакан.
- Посмотри-ка на него, - сказал Малыш, указывая на Бруера. - У него есть защитники.
Дэллоу плеснул в стакан содовой воды.
- Может, хочешь еще? - спросил Малыш. - Это я только показал тебе, кто тебя защищает.
- Я не могу платить вам обоим, Пинки. Ради бога, отступись.
- Мы пришли за двадцатью фунтами, Бруер.
- Коллеони выпустит из меня кровь, Пинки.
- Можешь не беспокоиться. Мы защитим тебя.
"Кхе, кхе, кхе", - продолжала кашлять женщина наверху, а потом послышался тихий плач, как будто во сне хныкал ребенок.
- Она зовет меня, - сказал Бруер.
- Двадцать фунтов.
- Я не держу здесь деньги. Пусти меня, я схожу, принесу.
- Иди с ним, Дэллоу, - сказал Малыш. - Я подожду здесь.
Он сел на резной стул с прямой спинкой, какие бывают в столовых, и устремил взгляд на глухую улицу, на урны для мусора, стоявшие вдоль тротуаров, на широкую тень от железнодорожного моста. Он сидел совершенно спокойно, и по его серым, совсем стариковским глазам нельзя было прочесть того, что он чувствовал.
Поставлено широко… У Коллеони дело поставлено широко… Он знал, что никому в банде не мог доверять… кроме, пожалуй, Дэллоу. Это неважно. Никогда не ошибешься, если никому не будешь доверять. С урны для мусора на панель осторожно спустилась кошка: вдруг она остановилась, попятилась назад, и в полутьме ее агатовые глаза уставились на Малыша. Малыш и кошка, не шевелясь, глядели друг на друга, пока не вернулся Дэллоу.
- Деньги у меня, Пинки, - сказал Дэллоу.
Малыш повернул к нему голову и улыбнулся; вдруг лицо его сморщилось, и он два раза громко чихнул. Кашель наверху замер.
- Долго он будет помнить наше посещение, - сказал Дэллоу и добавил с тревогой: - Тебе надо выпить виски, Пинки. Ты простудился.
- Ничего со мной не будет. Я здоров, - ответил Малыш. Он встал. - Не будем терять тут время, уйдем, не прощаясь.
Малыш шел впереди посреди пустынной улицы, между двумя трамвайными линиями. Вдруг он спросил:
- Ты думаешь, я конченый человек, Дэллоу?
- Ты? - ответил Дэллоу. - Да ты что? Ты ведь только начинаешь.
Несколько минут они шагали молча; вода из водосточных труб капала на панель. Потом Дэллоу заговорил:
- Ты что, беспокоишься из-за Коллеони?
- Ничего я не беспокоюсь.
- Коллеони тебе в подметки не годится! - вдруг воскликнул Дэллоу. - "Космополитен"! - добавил он и сплюнул.
- Кайт думал, он занимается автоматами. А выходит - другое. Теперь Коллеони считает, что побережье освободилось. Вот он и выпускает щупальца.
- А он не боится, что с ним будет то же, что с Хейлом?
- Хейл умер своей смертью.
Дэллоу засмеялся.
- Скажи это Спайсеру.
Они повернули за угол к "Ройал Альбион", и море снова оказалось рядом… начался прилив… какое-то движение, плеск, темнота. Малыш вдруг обернулся и поднял глаза на Дэллоу… Он мог доверять Дэллоу… С чувством торжества и превосходства он дружелюбно посмотрел на некрасивое лицо с перебитым носом. Словно он был физически слабым, но хитрым школьником, который сумел привязать к себе самого сильного мальчика в школе, и тот стал ему беспредельно верен.
- Эх ты, простофиля, - сказал он и ущипнул Дэллоу за руку. Это было похоже почти на ласку.
В меблированных комнатах Билли до сих пор горел свет, и Спайсер ждал их в передней.
- Все в порядке? - спросил он тревожно. На его бледном лице вокруг рта и носа высыпали прыщи.
- А чего ты боялся? - спросил Малыш, поднимаясь по лестнице. - Мы принесли деньги.
Спайсер пошел за Малышом в его комнату.
- Сразу после того, как ты ушел, тебе звонили.
- Кто?
- Девушка, ее зовут Роз.
Малыш сел на кровать и стал развязывать башмаки.
- Что ей нужно? - спросил он.
- Она сказала, что пока вы с ней гуляли, кто-то ее спрашивал.
Малыш сидел спокойно с башмаком в руке.
- Пинки, - проговорил Спайсер, - это та самая девушка? Девушка из кафе Сноу?
- Конечно, та.
- Я подходил к телефону. Пинки.
- А она узнала твой голос?
- А мне откуда знать, Пинки?
- Кто ее спрашивал?
- Она не знает. Она сказала, что передает тебе это, потому что ты просил ее позвонить. Пинки, вдруг шпики уже что-то пронюхали?
- Ну, на это у них не хватит ума, - ответил Пинки. - Может, это кто-нибудь из ребят Коллеони хотел разведать насчет своего приятеля Фреда. - Он снял второй башмак. - Нечего тебе трусить, Спайсер.
- Ее спрашивала женщина, Пинки.
- Я не беспокоюсь. Фред умер своею смертью. Таково заключение дознания. Можешь забыть об этом. Теперь мы должны подумать о другом. - Он аккуратно поставил башмаки под кровать, снял пиджак, повесил его на медный шарик, снял брюки и лег поверх одеяла в трусах и рубашке. - Я думаю, Спайсер, тебе надо отдохнуть. У тебя вид совсем измотанный. Я не хотел бы, чтобы кто-нибудь увидел тебя в таком состоянии. - Он закрыл глаза. - Иди, Спайсер, и успокойся.
- Если эта девушка когда-нибудь узнает, кто положил карточку…
- Она никогда не узнает. Выключи свет и убирайся.
Свет погас, а за окном, как лампа, появилась на небе луна и поплыла над крышами, отбрасывая тени от облаков на меловые холмы, освещая над Уайтхок-Боттом пустые белые трибуны ипподрома, похожие на камни Стоунхенджа, сияя над морем, приливающим от Булони и плещущимся вокруг Дворцового мола. Она освещала и умывальник, и открытую дверцу, за которой стоял ночной горшок, и медные шарики по углам кровати.
2
Малыш лежал на постели. Чашка кофе стыла на умывальнике, постель была усыпана крошками от печенья. Он лизнул химический карандаш, углы его губ были выпачканы лиловым. Он написал: "Учтите наши предупреждения в моем последнем письме", - и в конце поставил: "П. Браун, секретарь. Защита букмекеров"… На умывальнике лежал конверт, адресованный мистеру Дж. Тейту; угол конверта был залит кофе. Окончив писать, Малыш опять положил голову на подушку и закрыл глаза. Он тотчас же заснул, как будто щелкнул затвор экспонометра при фотосъемке. У него не было сновидений. Сон его был просто отправлением физической потребности. Когда Дэллоу открыл дверь, он сразу проснулся.
- Ну? - спросил он, лежа неподвижно, совершенно одетый, среди крошек печенья.
- Тебе письмо, Пинки. Джуди принесла его наверх.
Малыш взял письмо.
- Какое шикарное письмо, Пинки, - заметил Дэллоу. - Понюхай его.
Малыш поднес к носу розоватый конверт. Он пах, как драже для освежения дыхания.
- Ты что, не можешь отшить эту шлюху? - спросил Малыш. - Если Билли узнает…
- Кто мог написать такое шикарное письмо. Пинки?
- Коллеони. Он хочет, чтобы я зашел поговорить с ним в "Космополитен".
- В "Космополитен", - с отвращением повторил Дэллоу. - Ты ведь не пойдешь, правда?
- Конечно, пойду.
- Не такое это место, где чувствуешь себя как дома.
- Шикарное, как его почтовая бумага, - заметил Малыш. - Стоит кучу денег. Он думает припугнуть меня.
- Может быть, нам лучше оставить Тейта в покое.
- Снеси мой пиджак вниз к Биллу. Скажи ему, чтобы он почистил его и отутюжил. Вычисти мне ботинки. - Он вытолкнул их ногой из-под кровати и сел. - Он хочет посмеяться над нами. - Малыш видел себя в зеркале, наклонно висящем над умывальником, но быстро отвел взгляд от отражения своих гладких, еще не знавших бритвы, щек, мягких волос, стариковских глаз; все это его не интересовало. Гордость не позволяла ему заботиться о своей внешности.
Поэтому он был совершенно спокоен и уверен в себе, когда немного спустя ждал Коллеони под куполом большого, освещенного сверху вестибюля; мимо него проходили молодые люди в свободных спортивных пальто, в сопровождении маленьких накрашенных существ, которые звенели, как хрусталь, когда до них дотрагивались, но казались острыми и жесткими, как жесть. Они ни на кого не смотрели, проносясь через вестибюль так же, как они проносились в гоночных машинах по Брайтон-роуд, заканчивающейся для них высокими стульями Американского бара в "Космополитене". Из лифта вышла тучная женщина в белых песцах; она посмотрела на Малыша, потом снова вошла в лифт и грузно поднялась наверх. Какая-то маленькая еврейка повертелась вокруг Малыша с вызывающим видом, затем села на диванчик и вместе с другой, такой же маленькой еврейкой, стала обсуждать его внешность. Мистер Коллеони шел к нему через целый акр пушистого ковра из гостиной в стиле Людовика XVI, ступая на носки своих лакированных ботинок.
Коллеони, еврей небольшого роста, с аккуратным круглым животиком, был одет в серый двубортный пиджак; глаза его поблескивали, как изюминки. Волосы у него были жесткие и седые. Шлюхи на диванчике перестали болтать, когда он проходил, и внимательно на него посмотрели. При каждом его шаге слышалось легкое позвякивание - единственный звук в царившей вокруг тишине.
- Вы меня спрашивали? - сказал он.
- Это вы меня спрашивали, - ответил Малыш. - Я получил ваше письмо.
- Но, конечно, вы не мистер П.Браун? - спросил он, легким, растерянным движением разведя руки, и объяснил: - Я ожидал увидеть кого-нибудь гораздо старше.
- Вы хотели видеть меня, - повторил Малыш.
Глазки-изюминки окинули его взглядом: отпаренный костюм, узкие плечи, дешевые черные башмаки.
- Я думал, мистер Кайт…
- Кайт умер, - сказал Малыш, - вы же знаете.
- Я упустил это из вида, - ответил мистер Коллеони. - Ну, конечно, тогда дело другое…
- Вы можете говорить со мной вместо Кайта, - сказал Малыш.
Мистер Коллеони усмехнулся.
- Вряд ли это необходимо, - ответил он.
- А стоило бы, - возразил Малыш.
Из Американского бара доносились негромкие взрывы смеха и - динь, динь, динь - позвякивал лед. На пороге кабинета в стиле Людовика XVI появился мальчик-рассыльный. "Сэр Джозеф Монтегью, сэр Джозеф Монтегью", - прокричал он и прошел в маленькую гостиную в стиле Помпадур. Мокрое пятно около нагрудного кармана Малыша, куда не попал утюг Билли, медленно испарялось в теплом воздухе "Космополитена".
Мистер Коллеони вынул руку из кармана и быстро похлопал Малыша по плечу.
- Пойдемте со мной, - сказал он.
Он шел впереди, ступая на носки своих лакированных ботинок, мимо диванчика, где шептались маленькие еврейки, мимо столика, у которого какой-то человек говорил: "Я сказал ему, что не дам больше десяти тысяч", мимо старика, сидевшего с закрытыми глазами над остывающей чашкой чая. Мистер Коллеони посмотрел на него через плечо и любезно сказал:
- Обслуживание здесь уже не то, что было прежде.
Он заглянул в кабинет в стиле Людовика XVI. Там, среди множества китайских безделушек, женщина в розовом, со старомодной тиарой на голове, писала письмо. Мистер Коллеони не стал входить.
- Мы пойдем в такое место, где можно поговорить спокойно, - сказал он и, повернув обратно, все так же на цыпочках прошел через холл.
Старик уже открыл глаза и пробовал пальцем свой чай. Мистер Коллеони направился к позолоченной решетке лифта.
- Номер пятнадцатый, - сказал он. Они, словно ангелы, стали возноситься вверх, к тишине и покою. - Хотите сигару? - спросил мистер Коллеони.
- Я не курю, - ответил Малыш.
Снизу, из Американского бара, донесся последний взрыв смеха, послышался последний слог имени, произнесенного мальчиком-рассыльным, вернувшимся из маленькой гостиной в стиле Помпадур: "…гью". Дверцы лифта раздвинулись, и они очутились в обитом чем-то мягким, непроницаемом для звука коридоре. Мистер Коллеони остановился и закурил сигару.
- Разрешите взглянуть на вашу зажигалку, - сказал Малыш.
Маленькие острые глазки мистера Коллеони тускло поблескивали в рассеянном электрическом свете невидимых ламп. Он подал Малышу зажигалку. Тот повертел ее и посмотрел на пробу.
- Настоящее золото, - сказал он.
- Я люблю хорошие вещи, - ответил мистер Коллеони, отпирая дверь. - Присаживайтесь.
Кресла, величественные троны, обитые красным бархатом, украшенные коронами из золотого и серебряного шитья, стояли напротив широких окон, выходивших на море, и балкончиков с чугунными решетками.
- Хотите выпить?
- Я не пью, - ответил Малыш.