18. Призраки в опере
Действие наркотика улетучивалось медленно и болезненно.
В два часа ночи я перестал следить за тем, что происходило вокруг. Кажется,всей компанией – Ван Гог, Роден, Миро и я – побывали в еще одном клубе, а потом опять сели в машины и подъехали к красивому зданию. Увидев это строение, я с трудом, но все же заставил себя осмысливать происходящее, потому что это был не очередной клуб, а Национальная Опера, и было четыре двадцать утра.
Мы заняли места в одной из лож, положив ноги на впереди стоящие кресла. В ложе напротив сидел парень с двумя девушками, они помахали нам, а мы – им. Других зрителей не было.
Опера началась, как только все расселись – "Риголетто", на итальянском языке.
– Почему мы здесь? – поинтересовался я у Ван Гога.
– Слушаем оперу, – ответил он. – Нужно попуститься после диско. Катарсис.
Видно было, он нервничает. Все понимали, почему. Ария на сцене завершилась, и Роден произнес в образовавшейся паузе:
– Я думаю, все согласятся, происшествие с Пабло касается каждого из нас.
Миро: "Происшествие"? Да ладно, называй это самоубийством, как есть!
Роден: Мы можем назвать это самоубийством только после заключения, которое сделают специалисты.
Ван Гог: Когда будет информация?
Роден: Завтра в полдень.
Дюрер: Это очень похоже на самоубийство.
Ван Гог: В общем, да.
Миро: Значит, цепочка продолжилась.
Роден: О чем ты, Миро? Неужели ты веришь в этот бред? А ты, Винсент, что, тоже веришь в это?
Ван Гог: Тем не менее, Пикассо не пошел в оперу.
Роден: Альбрехт, что ты об этом думаешь? Ты читал записку своего брата? Может, ты нам все объяснишь?
Дюрер: Я познакомился с Пабло только сегодня, но Сальвадор, которого я знал, никогда бы не убил себя. Я ожидал, что с вашей помощью пойму, почему это произошло. И происходит…
Миро: Я думаю, есть только один человек, который сможет тебе это объяснить.
Ван Гог: Татьяна Яблонская. Тебе необходимо познакомиться с ней.
Роден: Сегодня вечером представится такая возможность. Тебе нужно будет хорошо выглядеть – советую поскорее лечь спать.
Слово "спать" послужило для меня командой. Ария схлынула вместе с голосом Родена, и я на время умер.
19. Позднее утро
Я проснулся на огромной кровати в незнакомой квартире. Я был в одежде, туфли стояли рядом с кроватью. Я одел их и подошел к окну. Неясный сумрак – то ли хмурое утро, то ли пасмурный вечер.
– Что тебе снилось, Альбрехт? – голос Ван Гога.
– Ерунда снилась, Винни, – ответил я. – Не хочу даже рассказывать. Где мы?
– Это мой дом.
– Который час?
– 17.10. Меньше, чем через два часа Роден повезет тебя знакомить с Яблонской. Надеюсь, ты не забыл, что происходит и кто ты такой? Сходи в душ, и мы поговорим с тобой об этом и о многом другом.
Многое другое – это то, как я вчера ушел из ресторана, где мы обедали с Ван Гогом и Ренуаром. В ванной, помимо прочих штук, я обнаружил восемьдесят четыре разновидности мужских парфюмов – я сосчитал их, пока стоял под душем.
Ван Гог: Когда ты убежал, я отдал распоряжение доставить тебя в любом виде – живым или мертвым. Тебе просто повезло, что ты повстречал Родена и остальных. Хотя и они могли тебя прихлопнуть в любую минуту.
Дюрер: Мне не показалось, что они настроены против меня.
Ван Гог: Ты знаком с ними несколько часов. Что ты можешь о них знать! Слушай меня внимательно! Ты здесь для того, чтобы, будучи Альбрехтом Дали, делать скрупулезные записи всего, что видишь и слышишь.
Дюрер: Я помню об этом. Если ты дашь мне компьютер, я напишу тебе полный отчет о том, что произошло с того момента, когда я встретил проститутку на трассе, до этой минуты.
Ван Гог подвинул ко мне свой нотбук. Он был уверен, что я блефую. Мне потребовалось полтора часа, чтобы написать этот текст, от встречи на трассе до слов "этот текст".
Раздался звонок в дверь.
– Это Роден, – Ван Гог взял со стола переполненную окурками пепельницу, чтобы вытряхнуть ее по дороге, и пошел открывать дверь.
Я поставил в тексте последнюю точку.
– Ты поедешь с нами, Винни? – спросил Роден.
– Нет, Огюст… –Ван Гог кивнул в сторону компьютера. – Статьи молодых авторов. Сегодня нужно прочитать.
20. Глиняный приз
Мы подъехали к одному из культурных дворцов. На мостовой толпилась искрящаяся публика.
– Что здесь будет происходить? – поинтересовался я.
– Вручение наград в области музыки, – ответил Роден, вертевший головой в поисках места для парковки. – Профанация – призы из глины, покрытой золотой краской. Я вручаю награду, Яблонская получает.
Мы вышли из машины.
– Одень это, – Роден протянул мне VIP-бейдж. – За сценой снимешь.
В VIP-зоне мы оказались через две минуты. Он оставил меня возле буфета, пообещав вернуться через десять минут. Я оказался в толпе, состоявшей из безбашенных музыкантов, безгрудых моделей и людей без определенных занятий. Я очень весело провел минут тридцать, съел за это время восемь бутербродов, а Роден все не появлялся. Из разговоров я понял, что церемония уже началась
– награждали клипы.
Я прошел за кулисы, выглянул в зал – полно людей. На сцене стоят женщина и мужчина. Мужчина – не Роден. О чем-то рассказывают, в основном называют песни и фамилии. Потом начали показывать клип. С того места, где я нахожусь, экран не виден.
Я решаю вернуться в буфет, но, видно, сбиваюсь с маршрута, потому что вместо буфета оказываюсь в коридоре с множеством дверей. Будучи уверен в том, что коридор ведет туда, куда мне нужно, я добираюсь до двери в конце и оказываюсь в гримерке Татьяны Яблонской.
21. Индийская сигарета
Она в кресле перед огромным зеркалом, читает журнал. Одна девушка делает ей прическу, другая – макияж. Полностью седой мужчина лет тридцати пяти разговаривает по мобильному телефону у окна.
Все, кроме Яблонской, повернули ко мне головы, взгляд, оторванный от журнала, отразился в зеркале.
– Что Вы здесь делаете? – незнакомец опустил руку с мобильным телефоном.
Действительно, что я здесь делаю?
Еще до истории с замещением Альбрехта Дали мне часто казалось, что я живу то своей, то не своей жизнью. И самое страшное – никакой разницы между "своей" и "не своей" определить было невозможно. Произносишь какие-то слова и понимаешь, что просто передаешь тому, кого не знаешь, информацию, которой не владеешь.
– Если Вы сейчас же не уйдете, я позову охрану! Я – продюсер певицы, и требую, чтобы Вы ушли!
Я вижу, что ты продюсер.
– У меня письмо для Вас, – я обращаюсь к Яблонской, только к ней.
– От кого письмо? – спрашивает продюсер.
Молчание.
– От кого письмо? – спрашивает Татьяна.
– От Сальвадора Дали.
Продюсер начинает вызов охраны, лихорадочно вдавливая кнопки в свой телефон, но Яблонская останавливает его.
– Давай письмо, – говорит она мне.
Я протягиваю ей книжный листок, на котором Сальвадор вывел свои последние каракули. Она читает.
– Я слышала про это письмо, но не видела его. Где ты его взял?
– Без свидетелей, – я забираю письмо.
– Мне на сцену через пять минут, – отвечает Яблонская. – Давай встретимся возле служебного выхода через час, в 22.00. Я буду с охраной, но беседовать с тобой мы будем один на один. Как тебя зовут?
– Альбрехт.
– Приятно было познакомиться.
Ее продюсер проводил меня до того места, где мы расстались с Роденом, и на прощание пожал руку двумя пальцами. Роден был тут как тут.
– Ты куда пропал, Альбрехт? Я тебя повсюду ищу. Яблонскую я увижу через пять минут, на сцене. Я предложу ей познакомиться с тобой. Если у нее нет других планов на вечер, ваша встреча произойдет сегодня.
Он снова исчез, а я вышел на улицу, чтобы отдохнуть от шума и света. Присев на мраморную ступеньку, я закурил. Это была та самая сигарета, которую дал мне индус на трассе. Дым оказался немного горьким, а после третьей затяжки я сильно закашлялся. Теперь ее запах и вкус не казались мне такими привычными. Я повертел в руках сигарету – вместо торговой марки возле фильтра был нарисован широко раскрытый глаз. Я выбросил окурок и встал, чтобы совершить прогулку вокруг дворца культуры. Знаю только, что этот круг не замкнулся.
22. Буквы из коробки
Снова видел Кете во сне.
Зачем я пишу об этом? Бред!
Вера почувствовала, что я проснулся, и зашла в спальню.
Мухина: Может быть, тебе это и не интересно, но я волновалась за тебя.
Дюрер: Почему ты волновалась?
Мухина: Не думай, что я не знаю о том, что с тобой происходит. Сначала ты убегаешь из ресторана, и Ван Гог объявляет на тебя охоту. Я сама участвовала в твоих поисках, если хочешь знать. После этого – вчерашняя история. Твое счастье, что Гоген обнаружил тебя раньше, чем милиция.
Дюрер: А что я делал, когда Гоген меня нашел?
Мухина: Ты ничего не делал. Ты лежал на ступеньке с открытыми глазами и ртом.
Дюрер: Интересно.
Мухина: Очень интересно. Ты что, такой же наркоман, как и они?
Дюрер: Послушай, Вера, какого черта ты меня отчитываешь? Ты ведь мне не жена.
Мухина: А жене бы ты позвонил? Хотя бы раз за двое суток?
Дюрер: У меня не было времени на звонки. И телефона у меня нет.
Мухина: Есть. Вот твой телефон.
Она протянула мне маленький серебристый телефон. Он звонил.
– Привет, это Винсент. С тобой все в порядке?
Да, Винни, все ОК.
– Вчера Роден потерял тебя на вечеринке, куда вы вместе пошли.
Там была такая толчея, много алкоголя, и я потерялся.
– Алкоголя и наркотиков, судя по всему. Роден звонил минуту назад. Яблонская встретится с тобой в час дня.
Я посмотрел на часы. Половина одиннадцатого.
– Вы встречаетесь в том ресторане, где мы уже обедали. Поедешь с Гогеном. Я прочитал твои записи. Молодец. Продолжай записывать, начинай анализировать. Чем ты намерен заниматься до обеда?
Позавтракаю, схожу в душ, займусь сексом. "Поработаю за компьютером", – отвечаю я.
Все происходит в обратной последовательности: секс – душ – завтрак.
– Я знала Пикассо, – говорит Мухина.
Я продолжаю уплетать омлет с грибами.
– Он был странным человеком, но не настолько странным, чтобы застрелиться в туалете клуба. Сначала Дали, теперь Пабло… Так глупо, без объяснения причины… Тебе кофе с молоком?
Без молока. Без объяснения причины. Предсмертная записка. Если Дали ее оставил, то почему этого не сделал Пикассо? Или сделал?
Я звоню Ренуару.
– Алло, Огюст?
– Привет, Альбрехт! Как самочувствие?
– Я хотел уточнить одну деталь, это важно для повествования. Какие вещи находились в карманах Пикассо?
– У меня есть список из милиции. Отправить тебе по e-mail или прочитать сейчас?
– Прочитай, пожалуйста.
– Носовой платок, зажигалка, пачка сигарет, зеленый фломастер, три презерватива. И кое-что вы забрали сами. Помнишь, что именно?
Кое-что – это кошелек Пикассо и пакетик с двумя таблетками.
– Спасибо, Огюст. Я хотел бы съездить сейчас в клуб, где все это произошло. Не возражаешь?
– ОК, Альбрехт. Сейчас отдам распоряжение Гогену.
Никогда не был в ночном клубе днем. Гоген, похоже, тоже. Он пообщался с охраной клуба, и мы прошли в туалет.
Я вошел в кабинку, где все давно было убрано, и сел на крышку унитаза.
– Что ты ищешь? – спросил Гоген. – Может, я тебе могу помочь?
– Помоги, – отвечаю. –Постой возле туалета.
Гоген пробегает взглядом по стене и потолку, окон нет, вентиляционных люков нет, и выходит.
Я сижу так же, как сидел Гоген, когда всадил пулю себе в голову. Где мне было бы удобнее всего оставить короткую надпись зеленым фломастером? Я осматриваю дверцу кабинки, стены, кафельный пол. Ничего нет. Если Пикассо и оставил надпись, то ее смыли во время уборки.
Тем не менее, я решаю поразмыслить об этом еще несколько минут, а потом, когда тянусь за туалетной бумагой, меня осеняет.Я открываю висящую на стене коробку для рулона. Надпись, сделанная зеленым фломастером, находится внутри на крышке.
Я перерисовываю зеленые буквы на кусок туалетной бумаги и стираю их с пластиковой поверхности.
– Нет, Винсент, ничего нового не нашел. Скоро едем на встречу с певицей.
Все это очень странно. Я имею в виду послания, которые мне приходится читать. И вообще все это.
23. Тренинг. Начало
В ресторане я поискал глазами того официанта, который собирался отдать мне что-то, оставленное Дали. Парня не было – другая смена.
Яблонская опоздала на сорок минут. Она пришла с продюсером и охранником. Продюсер сел за другой столик, а охранник уселся у стойки рядом с Гогеном.
– Мы виделись вчера, – отметила Яблонская, глядя на меня поверх меню.
– Я сожалею, что испугал Вас тогда.
– Не напугал. О чем ты хотел поговорить? О последнем письме твоего брата? О его завещании? Или о музыке, как сказал твой остроумный приятель по имени Роден?
– Если не возражаешь, начнем с письма.
– Покажи его еще раз, пожалуйста.
– Ты вчера видела. Там написано: "Пабло Пикассо".
– Ну и? Чего ты ждешь от меня? Что я переведу это на русский язык?
– Мой брат покончил с собой. Он был близок с тобой и доверял тебе, насколько я знаю. Мне просто нужно понять. Просто понять. И тогда я вернусь в Германию, и после этого ты не увидишь меня и не услышишь больше ни одного вопроса.
– Что ты хочешь понять?
– Я хочу понять, почему он это сделал.
– "Почему он это сделал?" – она пишет эти слова на салфетке, которую кладет передо мной. – Я с радостью постараюсь ответить на твой вопрос, но хочу, чтобы ты мне сначала объяснил его точный смысл, тогда мой ответ получится наиболее полным. Что ты имеешь в виду, когда говоришь: "Почему?" В смысле – "по какой причине"? Или "что послужило поводом"? Или "какие мысли побудили его к этому"?
Она зачеркнула на салфетке слово "почему". Я открыл рот, чтобы возразить, но Яблонская жестом велела мне молчать.
– "Он". Кто "он"? Дали, которого я знала, который умер девять дней назад? Или Сальвадор из твоих детских воспоминаний? Или такой Сальвадор, каким ты его хотел видеть?
Слово "он" зачеркнуто.
– "Это". Этим словом ты называешь самоубийство? Или образ жизни, который привел к самоубийству? Или жизнь Дали вообще?
На салфетке осталось лишь слово "сделал".
Продюсер подошел к певице и что-то тихо ей сказал.
– Извини, Альбрехт, я должна уходить. Но я с удовольствием пообщаюсь с тобой снова.
Продюсер дал мне визитку Яблонской, и они направились к выходу.
"Сделал", – машинально читаю я.
У дверей Татьяна оборачивается и бросает мне поверх заполненных людьми столиков:
– Не изменишь – прошедшее время.
24. Шарады и ребусы
В моих карманах полно всякой ерунды. Страница, вырванная из книги. Кусок туалетной бумаги. Салфетка, на которой написан вопрос из четырех слов, три из которых зачеркнуты.
Я разворачиваю кусок туалетной бумаги. На нем написано следующее:
"Огюст Роден".
Если бы Роден увидел эти слова, оставленные Пикассо, он умер бы на месте.
Что все это значит? Значит ли это, что первая и вторая записка – это текст с продолжением? Я кладу их рядом.
О чем идет речь? Это приказ отправляться на тот свет? Или предсказание? Или прогноз? Или что?
Пытаясь вникнуть в истинный смысл, я машинально читаю то, что напечатано на книжном листке, оставленном Дали. Это страница из покет-бука. Изрядно замусоленная страница. Автор и название не указаны в колонтитуле, указаны только номера страниц. Сорок пятая – сорок шестая.
Судя по стилю повествования, это детектив. О чем идет речь, по первому предложению разобраться сложно. Я перечитываю предложение еще раз и понимаю при этом, что страница вырвана из моей книжки, опубликованной под неизвестным мне именем около года назад.
25. Книжное обозрение
– Ренуар, привет! Это Альбрехт. У меня к тебе просьба. Меняинтересует список книг, которые находились у Сальвадора дома, в офисе…
– В офисах, – поправляет меня Ренуар.
– Да. И в машинах тоже.
– Постараюсь помочь тебе поскорее, Альбрехт. Я перезвоню.
Как только я вешаю трубку, раздается звонок в дверь.
– Я открою, – говорит Вера.
Она возвращается с Миро.
Мы здороваемся, Миро садится в кресло, закуривает, дожидается, пока Мухина уйдет в другую комнату.
– Я раньше часто бывал здесь, – он обводит комнату взглядом. – Ван Гог предупредил тебя, что я приду?
– Наверно, забыл. Выпьешь мартини?
– Нет, спасибо, – Миро наклоняется в кресле вперед, собираясь перейти к делу. – Твой брат был моим близким другом. Пожалуй, единственным другом. Поэтому мне очень приятно общаться с тобой, оказывать, если понадобится, тебе услуги и все такое. И я также надеюсь, что и ты окажешь мне небольшую услугу. Это касается последнего нашего дела с Сальвадором.
Он замолчал.
– О чем идет речь? – спросил я.
– Два килограмма кокаина, – ответил он. – Предположительно, в синей спортивной сумке. Я думаю, они находятся в одной из квартир твоего брата – больше негде. Половина этого кокса принадлежала ему. Там два кулька. Когда найдешь, возьми один себе – все по честному. Кстати, хочешь нюхнуть?
Он полез в карман.
– Нет, спасибо.
– Ну, тогда не буду задерживать. У тебя очень милая подружка.
– Это горничная.
Миро уходит, а я снова звоню Ренуару.
– Альбрехт, список книг еще не готов. Дай мне еще хотя бы час.
– У меня есть мысль получше, – перебиваю я его. – Я сам пороюсь в его книгах. Мы успеем объехать все квартиры Сальвадора до вечера?
– Если в каждой из них ты пробудешь не больше часа, то успеем. Я заеду за тобой через двадцать минут.
За эти двадцать минут я осмотрел квартиру – синей сумки нигде не было.
Ее не было и в трех других квартирах Дали. Зато обнаружилось много забавной литературы, среди которой, правда, не оказалось моего детектива с вырванной страницей. И никаких других детективов или книг карманного формата.
Я позвонил Яблонской, и она предложила приехать к ней домой ровно в десять вечера, то есть через сорок минут. Просьба не опаздывать.