26. Второе занятие
Яблонская жила на Крещатике, возле кинотеатра "Дружба". Гоген оставил меня возле ее двери, а сам спустился на пролет ниже. Я нажал кнопку – звонок не работал. Дверь была не заперта.
"Дверь была не заперта". Мне столько раз приходилось писать эту фразу в своем бесконечном детективе, что я даже не задумывался о том, может ли это происходить на самом деле. В коридоре было темно.
– Иди сюда.
Голос Яблонской. Я пошел. Спальня.
– Раздевайся.
Я начал раздеваться. Пока я снимал одежду, она сбросила халат. Она выглядела очень незащищенной. Маленькая грудь, слегка сутулые плечи, руки, бессознательно прикрывающие наготу. Только прямой взгляд, направленный на меня, ставил эту беззащитность под сомнение.
Не я взял ее, а она взяла меня, уверенно и цинично. Она делала мною то, чего ей хотелось, и когда все закончилось, я не был уверен, что хотел бы когда-нибудь начать это снова.
Она подкурила сигарету и передала ее мне, закурила сама. За открытым окном неслись тысячи автомобилей, а мы без движения лежали на огромном матрасе.
– Ты еще что-то хотела мне сказать?
Мой голос звучит в ее спальне слегка неестественно – в первый раз.
– Ты – не брат Дали, – отвечает она. – Тогда кто ты?
27. Интимные особенности шахматистов
– Откуда мне знать, как она это поняла? Я думаю, она тебя на пушку брала, а ты повелся.
– Я не повелся, – отвечаю. – Я просто встал, оделся и ушел.
Два часа дня. Мы сидим в небольшом суши-баре. Перед Ван Гогом кроме фарфоровой посуды стоит мой нотбук с отчетом о встрече с Яблонской.
– У Дали член был очень большой. А ты, видно, в этом плане на его брата не потянул, – слова Ван Гога звучат как приговор.
– У меня тоже не самый маленький член, – пытаюсь оправдаться я. – Больше среднего, я думаю.
– У него был очень большой. Я в бане видел. Ты себе такие размеры и представить не можешь.
– А я и не собираюсь представлять, – перебиваю я Ван Гога, и он меняет тему разговора:
– Ренуар говорил, ты смотрел книги Сальвадора. Что-нибудь интересное нашел?
Я открываю файл со списком книг.
– Ван Гог не был библиофилом – мы нашли у него всего книг пятьдесят. Названия четырех из них, которые меня больше всего заинтересовали, выделены жирным шрифтом.
– "Владимир Набоков. Защита Лужина", "История шахмат" на английском языке, "Льюис Кэррол. Алиса в зазеркалье", "150 шахматных задач", – прочитал Ван Гог. – А причем здесь "Алиса"?
– Зазеркалье – это шахматная доска.
– Точно, – припомнил он. – Дали не интересовался шахматами, насколько я знаю.
– Все книги в хорошем состоянии, их читали не больше одного раза, – сказал я. – Мы нашли чек от "Алисы" и "Шахматных задач". Эти книги были куплены им сразу после Тренинга. Другие две, предположительно, тоже.
– Были пометки на полях? – поинтересовался Винсент.
– Нет, никаких.
– Тобою интересовался Миро. Ты видел его вчера?
– Да, он заходил поболтать.
– О чем вы разговаривали?
– О Сальвадоре. Но ничего нового он мне не сообщил.
– Ты должен быть максимально внимателен, Альбрехт! Лови каждое слово, записывай все, – он замолчал на секунду, – Шахматы. Причем здесь шахматы?
– Жизнь подчиняется определенным законам, как и шахматы, – сказал я. – Конечно, это банально, но люди могут представляться кому-либо просто шахматными фигурами. Шахматы напоминают жизнь…
– Все напоминает жизнь, – перебил Ван Гог. – Здесь есть какая-то другая связь…
– У Пикассо была семья? – спросил я.
– Жена, детей не было.
– Можешь ли ты меня познакомить с женой Пабло?
– Я сам с ней поговорю, – ответил Ван Гог. – Что ты хотел узнать у нее?
– Какие книги он читал в последнее время? – Ван Гог записывал. – Как он относился к шахматам? Не посещал ли он Тренинг? Как он относился к Яблонской?
– На этот вопрос я тебе отвечу лучше, чем его жена, – сказал Винсент, отложив ручку. – Пикассо и Яблонская были любовниками.
У Ван Гога зазвонил телефон.
– Это ребята, – сказал мне Винсент через минуту. – Мы встречаемся с ними через два часа. Гоген завезет тебя домой – переодеться. Возьми деньги, чтобы чувствовать себя комфортнее.
Он дал мне тысячу долларов, и я поехал домой.
28. Средство против усталости
Я чувствовал себя очень уставшим. Последние несколько дней были слишком динамичны для меня. Жизнь Альбрехта Дали на глазах обрастала новыми подробностями, не всегда приятными. Мне хотелось чего-то, чего в жизни Альбрехта Дали не было, но я не мог понять, чего именно.
По дороге домой я купил последний компакт-диск Яблонской. Мухиной дома не было. Я включил CD и принялся проверять квартиру еще более тщательно, чем раньше – почему-то мне казалось, что сумка с кокаином спрятана именно здесь. Яблонская напевала легкие джазовые мелодии, через две песни на третью срываясь на диско. Пела она действительно неплохо, по крайней мере, ее голос показался запоминающимся. Раньше я ни разу специально ее не слушал.
Сумки нигде не было. Зато удалось найти небольшой пакет с кокаином – полграмма, не больше. Мысли о кокаине привели к тому, что я все-таки его отыскал, пусть и в меньшем количестве. Я вынюхал две продолжительные дорожки и передернулся. Реальность быстро подменялась своей кокаиновой копией – более яркой и отзывчивой.
По привычке я уселся за компьютер – обычно в это время я работаю минут тридцать-сорок. Вести дневник Альбрехта Дали мне не хотелось, да и рассказывать в нем было нечего. Я провел пальцем по клавиатуре: ЯЧСМИТЬБЮ. Этим я зарабатываю на жизнь – вожу пальцами по клавиатуре, а потом продаю эти ЯЧСМИТЬБЮ, расставляя их в другой последовательности. Так было, когда я был Альбрехтом Дюрером. Я стал Альбрехтом Дали, и ничего не изменилось.
Почему Сальвадор использовал для предсмертной записки листок из моей книги? Совпадение.
Совпадений не бывает.
Я достаю записку Дали из кармана и делаю то, чего не делал никогда раньше – читаю собственную книгу после того, как она была издана.
Не буду полностью цитировать то, что я прочитал – художественной ценности этот текст не имеет, уж я-то знаю. Название книги – "Средство против скуки". О том, как три десятиклассника задумывают совершить серию террористических актов в московском метро, и что из всего этого получилось.Текст на странице, которую я держал в руках, начинался словами: "Значит, мы просто пешки в этой игре, просто пешки! Это он все придумал, он нашими руками все проделал и при этом остался в стороне. А теперь мы заперты в ловушке, из которой смог бы найти выход только он!"
Другой персонаж советует парню, впавшему в истерику, успокоиться, они все-таки выбираются из западни (кабина машиниста в поезде без тормозов) и аккуратно погибают страниц через десять.
Снова шахматы? Или они мерещатся мне под кокаином?
Гоген просигналил за окном – пора ехать.
29. Клуб любителей женщин
С Миро я столкнулся возле входа в ресторан, в котором мы все встречались.
– Нашел сумку? – спросил он после приветствия.
– Нет ее, – ответил я. – Я все квартиры осмотрел.
– Осмотри еще раз, – посоветовал Миро. – Если хочешь, я вместе с тобой поезжу.
За столиком уже сидели Ван Гог с Роденом, а также молодой человек неопределенного рода занятий, которого все звали "Марик" – Марк Шагал.
Ван Гог: Ну что, так и будем висеть в кабаках, ничего не предпринимая?
Шагал: Ты о чем, Винсент?
Ван Гог: Тебя, Марк, это тоже касается. Речь идет о двух самоубийствах.
Роден: Винсент считает, что последует третье, четвертое…
Шагал: Понятно. Винсент рассказывал мне о своих опасениях.
Миро: А если мы просто уберем Яблонскую?
Роден: А если это просто самоубийства?
Шагал: Убийство Яблонской – проще сказать, чем сделать. Она – звезда. Я не стал бы с этим связываться.
Миро: Мы можем обойтись и без тебя.
Шагал: Пойми меня правильно, Жоан. Во-первых, она женщина. Во-вторых, мне нравится, как она поет…
Ван Гог: А как она посылает наших друзей на тот свет, тебе нравится?
Роден: Вам нужно остыть, ребята. Вы так серьезно обсуждаете убийство Татьяны! Придите в себя! У нас нет никаких доказательств того, что она причастна к самоубийствам.
Миро: Завещание Дали – лучшее доказательство. Она стоит за Тренингом. Она присвоила себе все деньги.
Роден: Каждому из нас выгодна смерть другого. Не нужно начинать то, что наверняка закончится обоймой трупов.
Ван Гог: Начало уже положено. И, заметь, не нами!
Роден: Я отказываюсь продолжать эту тему. Я – против. Это мое мнение, и ты его слышал.
Шагал: Огюст прав – вы рано начали этот разговор.
Миро: ОК, давайте дождемся, пока еще кто-нибудь из нас полезет в петлю! Какие у нас были планы на сегодня?
Роден: Собирались после ужина сыграть в бильярд.
Миро: Кокс будем нюхать? Тогда поехали ко мне.
Как только совершили первый подход к кокаину, сразу же решили звонить проституткам. Шагал принялся трезвонить моделям легкого поведения, которыхназывал богинями. Девочки пообещали приехать через сорок минут. Я закурил сигарету и вышел на балкон. Миро жил на площади Толстого, и с балкона его квартиры удобно было наблюдать вечернюю кутерьму возле кабачков. Ван Гог тоже вышел на воздух.
– Что ты думаешь по поводу Яблонской? – произнес он.
– Мне нужно еще несколько дней, чтобы ответить тебе, – сказал я.
– У нее может не оказаться этих нескольких дней.
– Вы действительно собираетесь убить ее?
– Пока Роден против этого, мы этого не сделаем, – сказал Ван Гог. – Но я думаю, мы сумеем его переубедить. Яблонская слишком вызывающе себя ведет.
– Ты говорил с вдовой Пикассо? – я меняю тему разговора.
– По поводу шахмат и книг? – он смотрит вдаль, словно забыв про меня на долю минуты. – Я не буду разговаривать с ней об этом.
– Почему? – удивился я.
– Парни, идите нюхать! – прокричал Миро из комнаты.
Раздался звонок, вслед за которым появились четыре девицы. Все они были одинаково длинноноги, улыбчивы и худощавы. И, главное, они были одного роста, что особенно меня удивило.
Девушек было четверо, нас пятеро. Так получилось, что я оказался один в ванне с холодной водой. Я качался на волнах, заплывая все дальше, и с проходивших мимо яхт мне салютовали яркими флагами.
– Здесь занято? – женский голос.
Голая девочка лет шестнадцати, с торчащей грудью и плоским животом, забрызганным спермой.
– Залазь, – предлагаю я.
– Холодная! – ежится она, опускаясь в воду рядом со мной. При этом ее нога касается моей.
– Я добавлю горячей.
– Ты кто? – спрашивает она.
– В смысле?
– Их я всех знаю, – она кивает в сторону комнаты, где, судя по звукам, набирала обороты странная оргия. – А тебя вижу в первый раз.
– Я – писатель, – говорю я.
– Что же ты пишешь?
– Детектив.
– Я читаю иногда детективы, – призналась она. – А о чем твоя книга?
– Сложно сказать, – признаюсь я.
– Тогда о ком? – она формулирует вопрос иначе.
– Обо всех, кого я знаю. О Ван Гоге, о Родене, о Миро. Обо мне. О тебе, если захочешь.
– Не хочу, – она даже отодвинулась от меня, создав несколько миниатюрных волн. – Я не хочу участвовать в детективе.
– Я тоже не хочу, – сказал я.
– Ты забавный, – никогда раньше мне не говорили, что я забавный. Слушая ее голос, я испытывал неведомые ранее импульсы, идущие из потаенной глубины солнечного сплетения.
– Знаешь, такое редко бывает… – я с трудом подбираю слова. – Бывает,встречаешь какого-то человека, случайно, в дурацкой ситуации, и тут же понимаешь, что этот человек близок тебе, находится с тобой на одной волне… Понимаешь, о чем я говорю?
– Понимаю, конечно, – она улыбнулась уголками глаз.
– Сделай мне, пожалуйста, минет.
Ван Гог лежал на диване с сигарой в зубах, Шагал валялся на ковре, время от времени вяло хватая проститутку, сидевшую рядом с Роденом, за ноги, которые та свесила с кресла, в котором курила, всецело отдаваясь этому занятию. Две девушки сидели на корточках возле невысокого столика, убирая со стеклянной столешницы остатки кокаина.
– Нужно за коксом послать, – предложил Шагал.
– Я позвоню, – ответил Миро, появившись в дверях комнаты.
– И закажи еду, плиз, – попросил Ван Гог.
Гулкие часы пробили в коридоре одиннадцать.
Ван Гог встал с дивана, закутался в халат и босиком вышел на балкон.
– Ты идешь, Альбрехт?
Я завернулся в простыню и пошел за ним.
– Ты слишком медленно продвигаешься, – произнес Винсент, выпустив облако дыма с резким запахом.
– Неизвестно, что искать и где искать, – возразил я. – Поэтому мы топчемся на месте.
– Где искать? Ищи здесь. Что искать? Ищи убийцу.
– Нелегко найти убийцу, когда речь идет о самоубийствах.
– Встреться с Яблонской снова. Позвони ей прямо сейчас, – он достал из кармана халата телефон и протянул его мне.
– Я не помню номер, – сказал я.
– Я помню, – ответил Ван Гог.
Дюрер: Алло, Татьяна?
Яблонская: Да. Кто говорит?
Дюрер: Это Альбрехт.
Яблонская: Привет, Альбрехт. Зачем ты звонишь?
Дюрер: Я хотел снова увидеть тебя.
Яблонская: Увидеть зачем?
Дюрер: Я просто хочу встретиться с тобой. Мы не поговорили в прошлый раз.
Яблонская: Знаешь, Альбрехт, все, что я могла сказать, я тебе уже сказала. Остальное я скажу брату Дали, если он появится. А с тобой я не собираюсь обсуждать ни Сальвадора Дали, ни мои с ним отношения.
Дюрер: Я хотел поговорить не о Сальвадоре.
– О чем же? – в ее голосе я услышал удивление.
– О шахматах, – наобум произнес я.
– Хорошо, – сказала Яблонская после паузы. – Давай сыграем в шахматы. Ты помнишь, где я живу?
30. Вечер в янтаре
Спускаясь по лестнице от Миро, я встретил двух людей. Первый из них, судя по наглому и одновременно настороженному лицу, был наркокурьером, выполнявшим заказ ребят. Во втором парне, которого я встретил двумя пролетами ниже, я узнал официанта, с которым беседовал в первый день своего пребывания в Киеве.
– Я чувствовал, что встречу Вас здесь, – он поставил пакет из ресторана на ступеньку. – Вот. Это от Вашего брата.
Я взял конверт, подрагивавший в его руке, дал ему десять долларов и вышел на улицу. Под конусообразным светом фонаря я распечатал конверт. В первую секунду мне показалось, что конверт пуст, и сожаления о безвозвратно ушедшей десятке нахлынули на меня. Я перевернул конверт и встряхнул его – на асфальт выпала визитная карточка.
"Казимир Малевич. Организатор Тренинга".
Номера телефона на визитке не было, только адрес электронной почты.
Положив визитку в карман, я собрался ловить такси, но потом решил прогуляться пешком – идти минут десять. Из мерседеса, стоявшего на обочине, мне просигналили. Это Гоген – совсем забыл про него.
– Я иду на Крещатик пешком, – говорю я в приоткрывшееся окно автомобиля. – Хочешь – поезжай за мной.
– К Яблонской? – уточнил Гоген. – Я тоже пройдусь.
Он вышел из машины и пошел в десяти шагах позади меня.
Пьяные люди парами и тройками вываливались из баров и кафе. Ночной ветер нес по тротуару обрывки газет и целлофановых кульков. Немного болела голова – отходил кокаин.
Когда я проходил мимо какого-то затрапезного питейного заведения, охранник вытолкнул из него невысокого молодого человека в потертой кожаной куртке. Он чуть не сбил меня с ног, и я подхватил его под мышки, чтобы парень не упал на асфальт.
– Дюрер? – удивленно произнес он, приняв нормальное положение.
Это был Клод Моне, мой институтский приятель, которого я вижу не чаще раза в год, и всегда радуюсь этим встречам.
– Сто лет тебя не видел, Альбрехт! – проорал он. – Как ты поживаешь? Где ты был все это время?
– Я ездил отдыхать, – ответил я. – А ты как, Клод?
– В полном порядке. Месяц назад развелся, а позавчера разбил машину. У тебя есть деньги?
Я пошарил в кармане и дал ему немного денег.
– На днях отдам, – пообещал Моне. – Я тебе позвоню. У тебя тот же номер телефона?
Какой "тот же", интересно? Я никогда не давал свой номер Моне.
– Как Кете? – спросил он. – Вы по-прежнему вместе?
– Нет, – ответил я.
– Я ее видел на днях. Но мы не разговаривали.
– Наверно, ты ошибся, – сказал я. – Кете нет в городе.
– Значит, она уже вернулась, – возразил Моне. – Я не мог ошибиться – видел ее из окна машины, когда стоял в пробке. Она кого-то ждала возле метро.
– Все в порядке, Альбрехт? – это был Гоген.
– Привет, меня зовут Клод, – Моне протянул Гогену руку, и тот неохотно ее пожал.
– Опоздаем, – сказал мне Гоген, кивнув в ту сторону, куда мы держали путь.
Я попрощался с Моне, и мы пошли дальше.
– Это твой знакомый? – поинтересовался Гоген.
– Как ты угадал?
Я был очень раздражен. Во-первых, самочувствие. Во-вторых, Моне, зачем-то напомнивший мне про Кете. Какого черта ему нужно было заводить разговор о девушке, которую он принял за Кете Кельвиц? Какого черта вообще это все?
Что происходит?
В последнее время я часто задаю себе этот вопрос, и для меня он лишен иронии. Что со мной происходит? Со мной ли это происходит? Происходит ли что-то вообще, или же то, что я вижу вокруг себя – это обездвиженные волны, которые произвожу своими лапками я, муха, застрявшая в застывающей смоле? В янтаре нет жизни, это мне хорошо известно, но я ничего не могу поделать с тем, что моя жизнь становится этим полудрагоценным камнем.
– Пришли, – говорит Гоген.
Наконец-то!
31. Певица, писатель, художница
По привычке я толкаю дверь квартиры Яблонской. Дверь заперта. Звонок по-прежнему не работает. Остается стучать по бронзовой ручке.
Я слышу за дверью женский голос, который не принадлежит Татьяне. Разобрать все слова невозможно, сквозь дверь проникают обрывки сказанного.
– Это она?… У нее хватает наглости… сюда… Как ты можешь? …совсем не нужна…
Яблонская открывает дверь. Она в халате. Из-за ее спины выглядывает девушка-подросток, в таком же халате – белом с голубыми цветами. Ей лет пятнадцать-шестнадцать, и только легкая тень под глазами выдает, что она лет на пять старше своего биологического возраста.
– Привет, Альбрехт, – говорит Татьяна. – Хотя ты не Альбрехт. Как тебя называть?
– Я – Альбрехт, – говорю я, входя в комнату.
– Ладно, – похоже, в это она поверила. – Познакомьтесь. Это Альбрехт. А это Алиса, моя… – почти неуловимая пауза, – племянница.
– Очень приятно, – я чувствую себя пудингом.
Алиса смотрит на меня с недружелюбным интересом. Она плотнее запахивает халат, слегка распахнув его перед этим – мелькает полоска бледной кожи и темно-коричневый сосок. Алиса смотрит, попался ли я на ее провокацию – я попался – ехидно скривленные губы, "племянница" отворачивается.