Прощай, мой ангел - Мария Галина 3 стр.


- Я, может, тут еще побуду, - запротестовал тот. Им овладело чувство товарищества - точь-в-точь мальчик, впервые попавший в мужскую компанию.

- Ты мне обещал.

- Верно, Лесь, или как тебя, - неожиданно поддержал Бучко, - если уж уходишь, так и малого забери. Куда я его потом? Мне неприятности не нужны.

Себастиан неохотно стал накручивать диск телефона.

- Сейчас приедут, - сказал он.

Мы стали спускаться по лестнице. Бучко, кряхтя, брел за нами.

- Чья галерея? - бормотал он на ходу. - Моя галерея. У кого неприятности будут - у меня…

- До встречи, Лесь, - сказал за спиной Шевчук.

А Себастиан обернулся и торжественно проговорил:

- До встречи, товарищи!

Лучше бы они не боролись за него, за это равноправие… уж больно фальшиво у них получается… Порой понимаю Шевчука.

- Брось, малый. Какие мы тебе товарищи?

- Да что ты, Лесь, - удивился Себастиан, - обиделся? Ничего, что я на "ты", ладно?

- На что мне обижаться? Нравится в демократию играть, на здоровье.

- Это не игрушки, - возразил тот патетически.

- Чистый придурок, - пробормотал за спиной Бучко.

Мне стоило больших усилий заставить себя подумать, что мы оба несправедливы к Себастиану. Мажор вовсе не так уж глуп - вон, милицейский свисток с собой прихватил, знал, куда шел… Просто он вошел в тот возраст, когда кажется, что мир нуждается в твоем подвиге… У людей-то эта стадия быстро проходит… но мажоры созревают медленней… и вообще склонны к идеализму.

- Правда, он хороший художник? - неожиданно поменял тему Себастиан. - Не понимаю, почему его комиссия завалила…

Бучко неопределенно отозвался:

- Так у них свои игры… Кто меня валил? Горбунов же твой и валил! Ему что, конкурент нужен, халтурщику этому?

- Я бы купил у вас картину, - похоже, Себастианом завладела очередная мономания, - вон ту… С луной…

Бучко задумался. Я невооруженным глазом видел, как он мучается.

- Ладно, - наконец сказал он, - бери так. Чего уж там…

Себастиан застеснялся.

- Неудобно.

- Да ладно, - проговорил Бучко уже со стремянки, - вроде, общее дело делаем. А ты мне диски принеси. Может, вышло что? Из американцев?

- Гиллеспи есть новый, - сказал Себастиан, - родитель недавно получил. Я принесу, он все равно джаз терпеть не может. Говорит, это вообще не музыка…

Понятное дело, подумал я, родитель - консерватор и ретроград… Господи, повсюду одно и то же!

Себастиан наконец вышел на крыльцо, прижимая к груди завернутую в газету картину. Бучко следовал за ним.

- Хороший малый, - пояснил он мне. - Придурковатый, но хороший. Зря Адам так с ним… Ты давно его знаешь?

- Себастиана? Нет, сегодня только познакомились.

- Я про Адама.

- Учились мы вместе. В Институте. Он у нас чуть ли не самым перспективным числился. Потом у него неприятности начались.

- Он всегда был такой?

- Мы тогда все были такие… непримиримые… потом у многих это прошло.

- Радикалы, мать их так, - Бучко вздохнул. - А по мне, что эти, что наши кровопийцы из худсовета… один хрен…

- Бюрократия, - сказал Себастиан, - есть естественное следствие репрессивной политики.

- Тебе лучше знать, малый.

Такси подъехало к крыльцу. Я нетерпеливо подтолкнул Себастиана - как бы опять чего не вышло: он явно был из тех, кто обладает потрясающей способностью встревать в неприятности.

- Куда? - спросил шофер.

- На Шевченко. Впрочем… тебе куда, Себастиан?

- Сначала вас, - уперся тот, - я потом скажу…

- Это вам дорого обойдется, по ночному-то тарифу, - заметил шофер.

- Я заплачу, - торопливо вступился Себастиан.

Машина с натугой поползла вверх по улице. Модель была из последних, но вид у нее уже был несколько потрепанный, стекла немыты - фонари расплывались за ними мутным ореолом. На передней панели красовалась ярко-желтая карточка лицензии. Вдоль перил моста, очерчивая его контуры, тянулась цепочка огней, на бакенах вдоль фарватера горели рубиновые фонарики, свет плыл по черной воде.

- Красиво-то как, - проговорил мажор.

- Угу…

- Почему он думает - я в этом ничего не понимаю?

Я понял, что он имеет в виду Шевчука.

- За что он нас так ненавидит, Лесь?

- Не знаю, - сказал я, - так уж он устроен. Не обращай внимания, и дело с концом. Зачем ты вообще с ним путаешься?

- Я к Бучко хожу. Он мне уроки живописи давал. Говорит, Горбунов только испортил мне руку. А они там собираются. Я подумал… Они ведь где-то правы, Лесь, разве нет?

- Может быть… по-своему.

- Говорят, он гений…

- Кто - Бучко?

Все они гении, мать их. Непризнанные, но гении.

- Да нет же, - терпеливо пояснил Себастиан, - Шевчук. Он у себя на станции… такую, знаешь, лабораторию развернул - в Верхнем Городе такой нет. Вот только… почему он говорит, Адам, что мы своровали вашу культуру… как… - он помялся, потом с трудом выговорил, - как обезьяны.

Я тоже вздохнул. С тем, что его сородичи - кровопийцы и эксплуататоры, он, похоже, готов был согласиться. А культуру воровать ему, дурню, уже западло.

- Он не так уж и не прав, знаешь ли. Скорее всего, вы и вправду переняли человеческую культуру - везде, где появлялись. Победители всегда присваивают культуру побежденных.

- Это… обидно, - заметил Себастиан.

- Почему? Это - универсальный механизм… против него не попрешь.

- Получается, если бы не вы, мы тоже смогли бы…

- Это система взаимных ограничителей, Себастиан. Мы не дали вам развить свою культуру точно так же, как вы помешали нам развить свою технологию. Уж не такие мы неспособные к технике, как вам это кажется… Обошлись бы и без постоянного контроля. Без лицензирования. Ну, может, наделали бы больше ошибок… экспериментировали бы больше…

- Выходит, если бы вам была предоставлена полная свобода…

- Или вам… кто знает? Говорю тебе - это обоюдный процесс. Победитель тоже находится в плену у побежденного. Нас уже нельзя разделить - цивилизация не слоеный пирог, Себастиан. Она - монолит.

- Но если бы вы были одиноки…

- Но ведь мы не одиноки. Да и… Ты бы хотел жить в мире, где не было бы людей, а, Себастиан?

- Нет! - горячо сказал он.

Я вновь подумал о Киме. Интересно, что у него в конце концов получится? Мы - изобретательны. Они - консервативны. Если бы не они, если бы человечество ничего не сдерживало… Кто знает - быть может, мы бы еще в этом веке вышли к звездам. Расселились бы по Вселенной. Нас, опять же, было бы больше - гораздо больше… Еще один разумный вид - мощный сдерживающий фактор, даже при том, что пищевые базы в общем и в целом у нас разные. А не будь грандов, весь мир принадлежал бы нам, не был бы чужой вещью, которую из милости дали бедному родственнику - попользоваться.

Рыбы. Все дело в проклятых рыбах: если бы в австралийские реки не поперли рыбы с шестью плавниками, не заселили бы сушу Австралии шестиногие позвоночные, не развился бы из тамошних однопроходных этот странный однополый вид… Ведь на любом другом континенте, при нормальной пищевой конкуренции грандам с их вегетарьянством, с их дурацкой физиологией ничего бы не светило. Австралия до сих пор закрыта для посещений, что там, на исторической родине, с ними приключилось, так до сих пор и не понятно. Но те гранды, что успели в незапамятные времена перебраться через воду, были уже достаточно могущественны, чтобы прижать примитивное человечество к ногтю. Или, по крайней мере, занять внутри него ключевые позиции. Случайность… Надо будет с утра позвонить Киму, подумал я.

В Верхнем Городе, казалось, и дышалось легче… Стекла в телефонных будках стояли на своих местах, стены домов белели свежей штукатуркой…

- Стоп. Вот здесь.

Себастиан расплатился с шофером и тоже стал вылезать из машины.

- Ты что, - удивился я, - прогуляться решил?

- А можно я с вами? - жалобно сказал мажор. - Ночь ведь уже… если я заявлюсь в такое время, мне родитель шею свернет… а с утра я придумаю что-нибудь.

Я вздохнул. Улица была совершенно пуста, дома чернели слепыми окнами, лишь на перекрестке светилась одинокая будка постового, да манекены таращились с ближайшей витрины… Будь Валька дома, уж она бы мне показала - мало того, что сам среди ночи приперся, да еще и мажора с собой притащил… но я на время был свободным человеком, что хочу, то и делаю…

Себастиан нес картину на вытянутых руках, словно она была стеклянной.

Консьерж дремал в своей каморке, но я подумал, что у Себастиана хватит ума и у самого включить подъемный воздуховод. И ошибся - он тут же решительным шагом направился к лестнице. Сначала я решил, что это он из-за картины, но потом сообразил, что малый опять борется за равноправие…

- Не на то ты силы расходуешь, приятель, - сказал я.

Он важно ответил:

- Большое начинается с малого.

Ну что ты тут скажешь?

Я отпер двери и нащупал выключатель в прихожей.

- Ладно, входи.

- Так вы один живете? - удивился Себастиан. - Я думал…

Он замолчал и смущенно захлопал глазами. Уж не знаю, какие журнальчики они читают, эти их подростки, но, по-моему, они нас явно переоценивают…

- Жена и сын в деревне… На лето отправил.

- А-а… - неопределенно протянул Себастиан.

- Ванная направо по коридору. Туалет рядом. Я тебе в комнате сына постелю - уж как-нибудь устроишься. Есть хочешь?

- Нет-нет, спасибо, - торопливо сказал мажор, - я лучше чаю.

- Я ж тебе мяса не предлагаю. Там вроде бананы были, в холодильнике…

И понял, что сам он в холодильник не полезет.

Мы пугаем их гораздо больше, чем они - нас, подумал я. Все в нас их пугает… И всеядность. И кровожадность. И неистребимая сексуальность, пронизывающая всю нашу культуру… И буйство воображения… И способность с невероятной легкостью, по-обезьяньи, перенимать все их технологические достижения… Пугает… и влечет одновременно… Мы для них - что-то вроде страшной детской сказки… запретный плод.

Я выложил фрукты на стол в кухне и проверил, не оставил ли я на виду что-нибудь этакое… В быту мы не слишком пересекаемся - официальные приемы не в счет, - и оно, пожалуй, к лучшему. Давно прошло то время, когда мажоры ходили в народ… Нелегко же им, бедным, приходилось.

В ванной шумела вода.

- Там полотенце в полосочку, - крикнул я ему, - оно чистое. Только сегодня повесил.

Себастиан осторожно выглянул из ванной.

- У вас все как у нас, - сказал он, - ну, почти все.

Я неуверенно хмыкнул.

- Кино, что ли не смотришь? Или там сериалы по телику?

- Ты про второй канал? - Он покачал головой. - Родитель не любит. Говорит, там одна сплошная пошлятина…

- Может, по-своему, он и прав.

Он нервно оглянулся, решил, что все в порядке, и неловко уместился за столом.

- Вот ты скажи, - обратился он ко мне, одновременно очищая банан, - ты ведь встроился в систему. Живешь в Верхнем Городе… Неужто ты всем доволен?

- Почему? - устало сказал я. - Найди мне идиота, который всем доволен…

- Но если ты понимаешь, что что-то не так… что надо менять…

- А ты, выходит, знаешь, как надо? - спросил я. - И меня, пожалуйста, не приплетай.

- А зачем в Нижний ходил?

- Попросили.

Ким теперь мне по гроб жизни… надо же, так подставить человека…

- Когда я был маленький, - оживленно разглагольствовал Себастиан, - мне казалось, что все так и надо… Люди на своем месте, мы, гранды, на своем. Но ведь это же не так, правда, Лесь?

- Не знаю, - устало сказал я, - это, знаешь ли, проходит… и с возрастом опять кажется, что так и надо. Шел бы ты лучше спать, малый. Тебе что-то нужно?

Я поймал себя на том, что обращаюсь к нему как к парню - почему-то мы всегда норовим приписать им мужской род… Может, потому, что у нас, у людей, власть всегда ассоциировалась с мужественностью? Они, кажется, и сами это ощущают - недаром же присваивают себе мужские имена.

- Нет, - сказал Себастиан, - ничего не надо… немножко неудобно будет, но ничего…

Он неловко поднялся, чуть не опрокинув табурет, и отправился в детскую. Я подождал, пока за ним не захлопнется дверь, и начал, наконец, копаться в холодильнике в поисках съестного. Вальки нет, и холодильник пустой, подумал я.

Валька была.

Она стояла в дверях, угрожающе уперев руки в бока.

Я не слышал, как она вошла. Небось, теща накрутила - она как-то умудрялась будить в Вальке худшие черты характера. Вот и сейчас: должно быть, ее и впрямь обуял один из этих ее приступов ревности, и она решила нагрянуть с полуночной инспекцией. Чтоб уж наверняка…

Я растерянно сказал:

- Привет.

- Привет, - холодно отозвалась она. - Ты, похоже, не один?

- Вовсе нет, - торопливо ответил я, - во всяком случае…

- Как же, - она мрачно усмехнулась, окинув меня презрительным взглядом, - так я и поверила…

Я уже понял, к чему все идет, и встал, чтобы преградить ей дорогу, но она развернулась на каблуках и решительным шагом направилась в спальню. И тут же наткнулась на Себастиана, который, высунув голову в коридор, с интересом наблюдал за развитием событий.

- Вот так так! - брезгливо произнесла Валька.

- Погоди, - торопливо сказал я, - сейчас я тебе все…

Но она уже отодвинула меня и решительным шагом двинулась в комнату. На миг она замерла, потом обернулась ко мне - лицо ее перекосила гримаса отвращения.

- Значит, пока я там твоему сыну сопли утираю, ты вот что… - горло у нее перехватило, и оттого голос звучал устрашающе, - ах ты… мерзавец, подонок, извращенец поганый…

- Ты совсем не…

- С мажорами он балуется… Господи, уж лучше бы ты бабу привел…

- Но это…

Но она уже закусила удила.

- Мерзавец! - Она заплакала так, что плечи затряслись. - Ах, какой же ты мерзавец! Подонок…

- Валечка, но это же совсем не…

Тут вмешался этот идиот:

- Послушайте, я только хотел…

Тут Валька развернулась и изо всех сил вмазала мне по морде. Пока я очумело мотал головой, она развернулась и выскочила в коридор, я слышал, как простучали, сбегая по лестнице, каблучки. Оттолкнул неуверенно топтавшегося в прихожей Себастиана и выбежал наружу. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как мигнули сигнальные огни отъезжающей от подъезда машины. Какое-то время я еще бежал за ней, размахивая руками, потом развернулся и побрел обратно.

Себастиан все еще стоял в коридоре.

- Уехала? - сочувственно спросил он.

- А то… - устало ответил я.

- Лесь, - нерешительно сказал он, - мне очень жаль, я…

- Вон отсюда! - Я устало вздохнул и прикрыл глаза. - Демократ недорезанный…

* * *

Киму я позвонил рано утром - тот сразу взял трубку, видно, полночи провел на ногах. Неужто и впрямь из-за кота этого?

- Ну что? - спросил он торопливо.

- А пропади ты пропадом…

Он понял правильно.

- Ох, спасибо, Лесь. Я тебе по гроб жизни…

- Это уж точно, - кисло сказал я. - Слушай, мне на службу… Давай у Золотых Ворот…

- Я уже, - булькнула трубка, - уже иду.

Вечером поеду в Осокорки, подумал я, может, к вечеру она отойдет…

Пакетик я засунул в корешок "Объединенной истории" - тоже мне, конспирация. Заглянул в зеркало в коридоре и очень себе не понравился. Все… больше никто у меня ни о чем просить не будет! То есть… всем буду отказывать…

Опорные бревна Ворот истлели в незапамятные времена и были заменены декоративными бетонными брусами - кажется, горбуновский проект… Чудовищная получилась конструкция, но Городской Совет утвердил… Ничего удивительного - там почти сплошь мажоры сидят. Рядом громоздился памятник князю Василию - крылья у национального героя были раза в два мощнее нормальных - художественное преувеличение. Вот так Горбунов и пролез наверх: он им на парадных портретах крылья подрисовывал… вроде чуть-чуть, а все равно совсем по-другому смотрится. У них, у мажоров, свои комплексы…

Ким уже топтался рядом с Василием - никакого сравнения! Да, жалок человек!

Я протянул ему "Объединенную историю".

- Возьми… почитай…

- Ох, спасибо, Лесь, - повторил он. Потом нерешительно добавил: - Сколько с меня?

- Век не расплатишься, дурень…

- Ну, все-таки, сколько?

Я назвал цифру.

Он помолчал, потом робко проговорил:

- Я частями, ладно?

- Ладно… Ты хоть что-то сделал?

- А как же! - Он оживился. - Сделал! С Китаем у меня интересная штука получается, такой, понимаешь, Китай… А уж народу! Ты прав был, Лесь, - тут не в жратве дело… Что-то тут другое.

- Наличие еще одного разумного вида уже само по себе способно сдерживать рост населения, - сказал я. - А Европа как там?

- Европу я пока не трогал. А степняки все равно прут. Так я пойду? Пока вызовов еще нет, а?

- Валяй… - И, когда он уже торопливо двинулся прочь, окликнул его: - Эй, а кота-то как зовут?

- Васька, - ответил он, не оборачиваясь.

Назад Дальше