- Я, может, тут еще побуду, - запротестовал тот. Им овладело чувство товарищества - точь-в-точь мальчик, впервые попавший в мужскую компанию.
- Ты мне обещал.
- Верно, Лесь, или как тебя, - неожиданно поддержал Бучко, - если уж уходишь, так и малого забери. Куда я его потом? Мне неприятности не нужны.
Себастиан неохотно стал накручивать диск телефона.
- Сейчас приедут, - сказал он.
Мы стали спускаться по лестнице. Бучко, кряхтя, брел за нами.
- Чья галерея? - бормотал он на ходу. - Моя галерея. У кого неприятности будут - у меня…
- До встречи, Лесь, - сказал за спиной Шевчук.
А Себастиан обернулся и торжественно проговорил:
- До встречи, товарищи!
Лучше бы они не боролись за него, за это равноправие… уж больно фальшиво у них получается… Порой понимаю Шевчука.
- Брось, малый. Какие мы тебе товарищи?
- Да что ты, Лесь, - удивился Себастиан, - обиделся? Ничего, что я на "ты", ладно?
- На что мне обижаться? Нравится в демократию играть, на здоровье.
- Это не игрушки, - возразил тот патетически.
- Чистый придурок, - пробормотал за спиной Бучко.
Мне стоило больших усилий заставить себя подумать, что мы оба несправедливы к Себастиану. Мажор вовсе не так уж глуп - вон, милицейский свисток с собой прихватил, знал, куда шел… Просто он вошел в тот возраст, когда кажется, что мир нуждается в твоем подвиге… У людей-то эта стадия быстро проходит… но мажоры созревают медленней… и вообще склонны к идеализму.
- Правда, он хороший художник? - неожиданно поменял тему Себастиан. - Не понимаю, почему его комиссия завалила…
Бучко неопределенно отозвался:
- Так у них свои игры… Кто меня валил? Горбунов же твой и валил! Ему что, конкурент нужен, халтурщику этому?
- Я бы купил у вас картину, - похоже, Себастианом завладела очередная мономания, - вон ту… С луной…
Бучко задумался. Я невооруженным глазом видел, как он мучается.
- Ладно, - наконец сказал он, - бери так. Чего уж там…
Себастиан застеснялся.
- Неудобно.
- Да ладно, - проговорил Бучко уже со стремянки, - вроде, общее дело делаем. А ты мне диски принеси. Может, вышло что? Из американцев?
- Гиллеспи есть новый, - сказал Себастиан, - родитель недавно получил. Я принесу, он все равно джаз терпеть не может. Говорит, это вообще не музыка…
Понятное дело, подумал я, родитель - консерватор и ретроград… Господи, повсюду одно и то же!
Себастиан наконец вышел на крыльцо, прижимая к груди завернутую в газету картину. Бучко следовал за ним.
- Хороший малый, - пояснил он мне. - Придурковатый, но хороший. Зря Адам так с ним… Ты давно его знаешь?
- Себастиана? Нет, сегодня только познакомились.
- Я про Адама.
- Учились мы вместе. В Институте. Он у нас чуть ли не самым перспективным числился. Потом у него неприятности начались.
- Он всегда был такой?
- Мы тогда все были такие… непримиримые… потом у многих это прошло.
- Радикалы, мать их так, - Бучко вздохнул. - А по мне, что эти, что наши кровопийцы из худсовета… один хрен…
- Бюрократия, - сказал Себастиан, - есть естественное следствие репрессивной политики.
- Тебе лучше знать, малый.
Такси подъехало к крыльцу. Я нетерпеливо подтолкнул Себастиана - как бы опять чего не вышло: он явно был из тех, кто обладает потрясающей способностью встревать в неприятности.
- Куда? - спросил шофер.
- На Шевченко. Впрочем… тебе куда, Себастиан?
- Сначала вас, - уперся тот, - я потом скажу…
- Это вам дорого обойдется, по ночному-то тарифу, - заметил шофер.
- Я заплачу, - торопливо вступился Себастиан.
Машина с натугой поползла вверх по улице. Модель была из последних, но вид у нее уже был несколько потрепанный, стекла немыты - фонари расплывались за ними мутным ореолом. На передней панели красовалась ярко-желтая карточка лицензии. Вдоль перил моста, очерчивая его контуры, тянулась цепочка огней, на бакенах вдоль фарватера горели рубиновые фонарики, свет плыл по черной воде.
- Красиво-то как, - проговорил мажор.
- Угу…
- Почему он думает - я в этом ничего не понимаю?
Я понял, что он имеет в виду Шевчука.
- За что он нас так ненавидит, Лесь?
- Не знаю, - сказал я, - так уж он устроен. Не обращай внимания, и дело с концом. Зачем ты вообще с ним путаешься?
- Я к Бучко хожу. Он мне уроки живописи давал. Говорит, Горбунов только испортил мне руку. А они там собираются. Я подумал… Они ведь где-то правы, Лесь, разве нет?
- Может быть… по-своему.
- Говорят, он гений…
- Кто - Бучко?
Все они гении, мать их. Непризнанные, но гении.
- Да нет же, - терпеливо пояснил Себастиан, - Шевчук. Он у себя на станции… такую, знаешь, лабораторию развернул - в Верхнем Городе такой нет. Вот только… почему он говорит, Адам, что мы своровали вашу культуру… как… - он помялся, потом с трудом выговорил, - как обезьяны.
Я тоже вздохнул. С тем, что его сородичи - кровопийцы и эксплуататоры, он, похоже, готов был согласиться. А культуру воровать ему, дурню, уже западло.
- Он не так уж и не прав, знаешь ли. Скорее всего, вы и вправду переняли человеческую культуру - везде, где появлялись. Победители всегда присваивают культуру побежденных.
- Это… обидно, - заметил Себастиан.
- Почему? Это - универсальный механизм… против него не попрешь.
- Получается, если бы не вы, мы тоже смогли бы…
- Это система взаимных ограничителей, Себастиан. Мы не дали вам развить свою культуру точно так же, как вы помешали нам развить свою технологию. Уж не такие мы неспособные к технике, как вам это кажется… Обошлись бы и без постоянного контроля. Без лицензирования. Ну, может, наделали бы больше ошибок… экспериментировали бы больше…
- Выходит, если бы вам была предоставлена полная свобода…
- Или вам… кто знает? Говорю тебе - это обоюдный процесс. Победитель тоже находится в плену у побежденного. Нас уже нельзя разделить - цивилизация не слоеный пирог, Себастиан. Она - монолит.
- Но если бы вы были одиноки…
- Но ведь мы не одиноки. Да и… Ты бы хотел жить в мире, где не было бы людей, а, Себастиан?
- Нет! - горячо сказал он.
Я вновь подумал о Киме. Интересно, что у него в конце концов получится? Мы - изобретательны. Они - консервативны. Если бы не они, если бы человечество ничего не сдерживало… Кто знает - быть может, мы бы еще в этом веке вышли к звездам. Расселились бы по Вселенной. Нас, опять же, было бы больше - гораздо больше… Еще один разумный вид - мощный сдерживающий фактор, даже при том, что пищевые базы в общем и в целом у нас разные. А не будь грандов, весь мир принадлежал бы нам, не был бы чужой вещью, которую из милости дали бедному родственнику - попользоваться.
Рыбы. Все дело в проклятых рыбах: если бы в австралийские реки не поперли рыбы с шестью плавниками, не заселили бы сушу Австралии шестиногие позвоночные, не развился бы из тамошних однопроходных этот странный однополый вид… Ведь на любом другом континенте, при нормальной пищевой конкуренции грандам с их вегетарьянством, с их дурацкой физиологией ничего бы не светило. Австралия до сих пор закрыта для посещений, что там, на исторической родине, с ними приключилось, так до сих пор и не понятно. Но те гранды, что успели в незапамятные времена перебраться через воду, были уже достаточно могущественны, чтобы прижать примитивное человечество к ногтю. Или, по крайней мере, занять внутри него ключевые позиции. Случайность… Надо будет с утра позвонить Киму, подумал я.
В Верхнем Городе, казалось, и дышалось легче… Стекла в телефонных будках стояли на своих местах, стены домов белели свежей штукатуркой…
- Стоп. Вот здесь.
Себастиан расплатился с шофером и тоже стал вылезать из машины.
- Ты что, - удивился я, - прогуляться решил?
- А можно я с вами? - жалобно сказал мажор. - Ночь ведь уже… если я заявлюсь в такое время, мне родитель шею свернет… а с утра я придумаю что-нибудь.
Я вздохнул. Улица была совершенно пуста, дома чернели слепыми окнами, лишь на перекрестке светилась одинокая будка постового, да манекены таращились с ближайшей витрины… Будь Валька дома, уж она бы мне показала - мало того, что сам среди ночи приперся, да еще и мажора с собой притащил… но я на время был свободным человеком, что хочу, то и делаю…
Себастиан нес картину на вытянутых руках, словно она была стеклянной.
Консьерж дремал в своей каморке, но я подумал, что у Себастиана хватит ума и у самого включить подъемный воздуховод. И ошибся - он тут же решительным шагом направился к лестнице. Сначала я решил, что это он из-за картины, но потом сообразил, что малый опять борется за равноправие…
- Не на то ты силы расходуешь, приятель, - сказал я.
Он важно ответил:
- Большое начинается с малого.
Ну что ты тут скажешь?
Я отпер двери и нащупал выключатель в прихожей.
- Ладно, входи.
- Так вы один живете? - удивился Себастиан. - Я думал…
Он замолчал и смущенно захлопал глазами. Уж не знаю, какие журнальчики они читают, эти их подростки, но, по-моему, они нас явно переоценивают…
- Жена и сын в деревне… На лето отправил.
- А-а… - неопределенно протянул Себастиан.
- Ванная направо по коридору. Туалет рядом. Я тебе в комнате сына постелю - уж как-нибудь устроишься. Есть хочешь?
- Нет-нет, спасибо, - торопливо сказал мажор, - я лучше чаю.
- Я ж тебе мяса не предлагаю. Там вроде бананы были, в холодильнике…
И понял, что сам он в холодильник не полезет.
Мы пугаем их гораздо больше, чем они - нас, подумал я. Все в нас их пугает… И всеядность. И кровожадность. И неистребимая сексуальность, пронизывающая всю нашу культуру… И буйство воображения… И способность с невероятной легкостью, по-обезьяньи, перенимать все их технологические достижения… Пугает… и влечет одновременно… Мы для них - что-то вроде страшной детской сказки… запретный плод.
Я выложил фрукты на стол в кухне и проверил, не оставил ли я на виду что-нибудь этакое… В быту мы не слишком пересекаемся - официальные приемы не в счет, - и оно, пожалуй, к лучшему. Давно прошло то время, когда мажоры ходили в народ… Нелегко же им, бедным, приходилось.
В ванной шумела вода.
- Там полотенце в полосочку, - крикнул я ему, - оно чистое. Только сегодня повесил.
Себастиан осторожно выглянул из ванной.
- У вас все как у нас, - сказал он, - ну, почти все.
Я неуверенно хмыкнул.
- Кино, что ли не смотришь? Или там сериалы по телику?
- Ты про второй канал? - Он покачал головой. - Родитель не любит. Говорит, там одна сплошная пошлятина…
- Может, по-своему, он и прав.
Он нервно оглянулся, решил, что все в порядке, и неловко уместился за столом.
- Вот ты скажи, - обратился он ко мне, одновременно очищая банан, - ты ведь встроился в систему. Живешь в Верхнем Городе… Неужто ты всем доволен?
- Почему? - устало сказал я. - Найди мне идиота, который всем доволен…
- Но если ты понимаешь, что что-то не так… что надо менять…
- А ты, выходит, знаешь, как надо? - спросил я. - И меня, пожалуйста, не приплетай.
- А зачем в Нижний ходил?
- Попросили.
Ким теперь мне по гроб жизни… надо же, так подставить человека…
- Когда я был маленький, - оживленно разглагольствовал Себастиан, - мне казалось, что все так и надо… Люди на своем месте, мы, гранды, на своем. Но ведь это же не так, правда, Лесь?
- Не знаю, - устало сказал я, - это, знаешь ли, проходит… и с возрастом опять кажется, что так и надо. Шел бы ты лучше спать, малый. Тебе что-то нужно?
Я поймал себя на том, что обращаюсь к нему как к парню - почему-то мы всегда норовим приписать им мужской род… Может, потому, что у нас, у людей, власть всегда ассоциировалась с мужественностью? Они, кажется, и сами это ощущают - недаром же присваивают себе мужские имена.
- Нет, - сказал Себастиан, - ничего не надо… немножко неудобно будет, но ничего…
Он неловко поднялся, чуть не опрокинув табурет, и отправился в детскую. Я подождал, пока за ним не захлопнется дверь, и начал, наконец, копаться в холодильнике в поисках съестного. Вальки нет, и холодильник пустой, подумал я.
Валька была.
Она стояла в дверях, угрожающе уперев руки в бока.
Я не слышал, как она вошла. Небось, теща накрутила - она как-то умудрялась будить в Вальке худшие черты характера. Вот и сейчас: должно быть, ее и впрямь обуял один из этих ее приступов ревности, и она решила нагрянуть с полуночной инспекцией. Чтоб уж наверняка…
Я растерянно сказал:
- Привет.
- Привет, - холодно отозвалась она. - Ты, похоже, не один?
- Вовсе нет, - торопливо ответил я, - во всяком случае…
- Как же, - она мрачно усмехнулась, окинув меня презрительным взглядом, - так я и поверила…
Я уже понял, к чему все идет, и встал, чтобы преградить ей дорогу, но она развернулась на каблуках и решительным шагом направилась в спальню. И тут же наткнулась на Себастиана, который, высунув голову в коридор, с интересом наблюдал за развитием событий.
- Вот так так! - брезгливо произнесла Валька.
- Погоди, - торопливо сказал я, - сейчас я тебе все…
Но она уже отодвинула меня и решительным шагом двинулась в комнату. На миг она замерла, потом обернулась ко мне - лицо ее перекосила гримаса отвращения.
- Значит, пока я там твоему сыну сопли утираю, ты вот что… - горло у нее перехватило, и оттого голос звучал устрашающе, - ах ты… мерзавец, подонок, извращенец поганый…
- Ты совсем не…
- С мажорами он балуется… Господи, уж лучше бы ты бабу привел…
- Но это…
Но она уже закусила удила.
- Мерзавец! - Она заплакала так, что плечи затряслись. - Ах, какой же ты мерзавец! Подонок…
- Валечка, но это же совсем не…
Тут вмешался этот идиот:
- Послушайте, я только хотел…
Тут Валька развернулась и изо всех сил вмазала мне по морде. Пока я очумело мотал головой, она развернулась и выскочила в коридор, я слышал, как простучали, сбегая по лестнице, каблучки. Оттолкнул неуверенно топтавшегося в прихожей Себастиана и выбежал наружу. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как мигнули сигнальные огни отъезжающей от подъезда машины. Какое-то время я еще бежал за ней, размахивая руками, потом развернулся и побрел обратно.
Себастиан все еще стоял в коридоре.
- Уехала? - сочувственно спросил он.
- А то… - устало ответил я.
- Лесь, - нерешительно сказал он, - мне очень жаль, я…
- Вон отсюда! - Я устало вздохнул и прикрыл глаза. - Демократ недорезанный…
* * *
Киму я позвонил рано утром - тот сразу взял трубку, видно, полночи провел на ногах. Неужто и впрямь из-за кота этого?
- Ну что? - спросил он торопливо.
- А пропади ты пропадом…
Он понял правильно.
- Ох, спасибо, Лесь. Я тебе по гроб жизни…
- Это уж точно, - кисло сказал я. - Слушай, мне на службу… Давай у Золотых Ворот…
- Я уже, - булькнула трубка, - уже иду.
Вечером поеду в Осокорки, подумал я, может, к вечеру она отойдет…
Пакетик я засунул в корешок "Объединенной истории" - тоже мне, конспирация. Заглянул в зеркало в коридоре и очень себе не понравился. Все… больше никто у меня ни о чем просить не будет! То есть… всем буду отказывать…
Опорные бревна Ворот истлели в незапамятные времена и были заменены декоративными бетонными брусами - кажется, горбуновский проект… Чудовищная получилась конструкция, но Городской Совет утвердил… Ничего удивительного - там почти сплошь мажоры сидят. Рядом громоздился памятник князю Василию - крылья у национального героя были раза в два мощнее нормальных - художественное преувеличение. Вот так Горбунов и пролез наверх: он им на парадных портретах крылья подрисовывал… вроде чуть-чуть, а все равно совсем по-другому смотрится. У них, у мажоров, свои комплексы…
Ким уже топтался рядом с Василием - никакого сравнения! Да, жалок человек!
Я протянул ему "Объединенную историю".
- Возьми… почитай…
- Ох, спасибо, Лесь, - повторил он. Потом нерешительно добавил: - Сколько с меня?
- Век не расплатишься, дурень…
- Ну, все-таки, сколько?
Я назвал цифру.
Он помолчал, потом робко проговорил:
- Я частями, ладно?
- Ладно… Ты хоть что-то сделал?
- А как же! - Он оживился. - Сделал! С Китаем у меня интересная штука получается, такой, понимаешь, Китай… А уж народу! Ты прав был, Лесь, - тут не в жратве дело… Что-то тут другое.
- Наличие еще одного разумного вида уже само по себе способно сдерживать рост населения, - сказал я. - А Европа как там?
- Европу я пока не трогал. А степняки все равно прут. Так я пойду? Пока вызовов еще нет, а?
- Валяй… - И, когда он уже торопливо двинулся прочь, окликнул его: - Эй, а кота-то как зовут?
- Васька, - ответил он, не оборачиваясь.