- К министру чего? - переспросил казначей. - Благоденствия? Чего другого, а благоденствия вы там не найдете. Вы бы посмотрели, какие там крысы. Огромные, как эрдельтерьеры...
- В туристском бюро мне сказали, что там есть несколько прекрасных гостиниц.
- Одна из них принадлежит мне, - сказал я.
Вынув бумажник, я показал им три почтовые открытки. Несмотря на то, что краски были кричащие и вульгарные, картинки производили впечатление - ведь они были памятником прошлого, которое уже не вернется. На одной открытке в выложенном голубыми изразцами бассейне плавали девушки в бикини; на другой - под тростниковой крышей креольского бара играл на барабане знаменитый на все побережье Карибского моря ударник, на третьей был общий вид гостиницы - башенки, балконы и остроконечные крыши - причудливая архитектура Порт-о-Пренса прошлого века. Хоть это не изменилось.
- Нам хотелось бы что-нибудь потише, - сказал мастер Смит.
- У нас теперь куда как тихо.
- Конечно, нам было бы приятно - правда, детка? - жить у друзей. Если у вас найдется свободная комната с ванной или душем.
- У нас все комнаты с ваннами. И не бойтесь шума. Ударник сбежал в Нью-Йорк, а все девушки в бикини теперь в Майами. Вы, наверно, будете единственными моими постояльцами.
Я рассудил, что эти двое могут быть очень полезны не только из-за денег, которые они заплатят. Кандидат в президенты - лицо видное; он, несомненно, будет находиться под опекой своего посольства или хотя бы того, что от него осталось. (Когда я уезжал из Порт-о-Пренса, штат посольства сократили до поверенного в делах, секретаря и двух охранников из морской пехоты - память о военной миссии.) По-видимому, та же мысль пришла в голову Джонсу.
- Может быть, и я к вам присоединюсь, - сказал он, - если для меня ничего другого не приготовили. Если мы будем держаться вместе, у нас будет такое чувство, будто мы еще на пароходе.
- На миру, говорят, и смерть красна, - подтвердил казначей.
- Если у меня будут трое постояльцев, мне позавидуют все hoteliers [владельцы гостиниц (фр.)] в Порт-о-Пренсе.
- Опасно, когда тебе завидуют, - сказал казначей. - Всем вам троим было бы гораздо лучше плыть дальше с нами. Лично я остерегаюсь отходить от порта больше, чем на пятьдесят шагов. В Санто-Доминго тоже есть прекрасная гостиница. Роскошная гостиница. Могу вам показать открытки не хуже этих. - Он выдвинул ящик, и я мельком увидел дюжину пакетиков с презервативами, которые он выгодно продаст своей команде, когда они отправятся на берег к матушке Катрин или в какое-нибудь заведение подешевле. (Я был уверен, что, сбывая свой товар, он приводил устрашающую статистику заболеваний.) - Куда же я их девал? - непонятно зачем осведомился он у мистера Фернандеса, на что тот только заулыбался и ответил "да". Казначей стал шарить по столу, заваленному циркулярами, скрепками, флаконами с красными, зелеными и синими чернилами, старомодными деревянными ручками и перьями, и наконец обнаружил несколько мятых открыток с изображением точно такого же бассейна, как мой, и креольского бара, который отличался только тем, что там сидел другой ударник.
- Мой муж едет не отдыхать, - высокомерно заявила миссис Смит.
- Я возьму одну, если не возражаете, - сказал Джонс, выбрав бассейн с девицами в бикини. - Мало ли что бывает...
Эта фраза, как видно, была его самой серьезной попыткой разгадать смысл жизни.
На следующий день я сидел в шезлонге у правого, защищенного от ветра борта и томно покачивался на волнах лиловато-зеленого моря; лицо мое то освещалось солнцем, то пряталось в тени. Я пытался читать роман, но неуклюжие и слишком очевидные маневры героев в малоинтересных коридорах власти нагоняли на меня сон, и, когда книжка соскользнула с моих колен на палубу, я не стал ее поднимать. Глаза мои открылись только тогда, когда мимо прошел коммивояжер; он цеплялся обеими руками за поручни, словно карабкался вверх по лестнице. Бедняга тяжело дышал, и на лице у него было выражение отчаянной решимости, словно он знал, куда ведет лестница, знал, что добраться до верха стоит труда, и в то же время понимал, что у него не хватит на это сил. Я снова задремал, мне приснилось, что я один в темной комнате и кто-то трогает меня холодной рукой. Я проснулся и увидел, что это мистер Фернандес, застигнутый врасплох неожиданным креном судна, ухватился за меня, чтобы не упасть. Его очки поймали капризный луч солнца, и мне почудилось, будто из черного неба пролился золотой дождь.
- Да, - заулыбался он, - да! - И с извиняющимся видом, шатаясь, пошел дальше.
На второй день плавания, казалось, всех, кроме меня, одолела жажда передвижения. Следом за мистером Фернандесом появился мистер Джонс - я все не мог заставить себя звать его майором, - он уверенно шествовал посередине палубы, приноравливая шаг к движению судна.
- Штормит, - крикнул он, проходя мимо, и у меня снова появилось ощущение, что он изучал английский по книгам, в данном случае по романам Диккенса.
Но тут неожиданно вернулся мистер Фернандес, его швыряло по палубе из стороны в сторону, а за ним мучительно карабкался на свою лестницу фармацевт. Первое место он потерял, но упорно не желал выйти из состязания. Я спросил себя, когда же появится кандидат в президенты, почему он отстает от других, и в тот же миг он вышел из салона и оказался рядом со мной. Он был в одиночестве и выглядел без своей неразлучной спутницы каким-то неприкаянным.
- Ветрено, - сказал он, словно исправляя стиль мистера Джонса, и сел на соседний шезлонг.
- Надеюсь, миссис Смит здорова?
- Да, вполне, - сказал он. - Вполне. Она осталась в каюте, учит французскую грамматику. Говорит, что не может сосредоточиться, когда я рядом.
- Французскую грамматику?
- Нам сказали, что там, куда мы едем, говорят по-французски. Миссис Смит необычайно способна к языкам. Стоит ей несколько часов посидеть над грамматикой, и она овладеет языком, кроме, конечно, произношения.
- Ей раньше не приходилось иметь дело с французским?
- Для миссис Смит это не помеха. К нам как-то поступила прислугой немка. Не прошло и дня, как миссис Смит сделала ей выговор за то, что у нее в комнате беспорядок, и притом по-немецки. В другой раз у нас служила финка. Миссис Смит потратила чуть не целую неделю, чтобы достать финскую грамматику, но зато потом ее было не унять. - Он помолчал и сказал с улыбкой, которая придавала глупостям, которые он говорил, какую-то значительность: - Я женат уже тридцать пять лет, но не перестаю восхищаться этой женщиной.
- А вы часто отдыхаете в здешних местах? - спросил я не без задней мысли.
- Мы стараемся соединить отдых с выполнением нашей миссии. Мы с миссис Смит не сторонники пустых развлечений.
- Понятно. И ваша миссия на этот раз привела вас?..
- Как-то раз, - сказал он, - мы решили отдохнуть в Теннесси. Это было незабываемое время. Понимаете, мы отправились туда как борцы за свободу. И по дороге, в Нашвилле, произошел такой случай, что я даже перепугался за миссис Смит.
- Чтобы проводить так свой отдых, нужна смелость.
- Мы по-настоящему любим цветных, - сказал он; ему казалось, что этим он все объяснил.
- Боюсь, что там, куда мы едем, вы в них разочаруетесь.
- Мало ли в чем разочаровываешься, пока не посмотришь на дело поглубже.
- Цветные умеют быть такими же насильниками, как и белые в Нашвилле.
- У нас в США есть свои неполадки. И все же я полагаю, что казначей надо мной подшутил.
- Он и хотел подшутить. Но шутка не удалась. Действительность гораздо страшнее того, что он может увидеть из порта. Сомневаюсь, чтобы он далеко заходил в город.
- Значит, и вы советуете нам проехать дальше, в Санто-Доминго?
- Да.
Глаза его грустно глядели на надоедливо однообразный морской пейзаж. Мне казалось, что мои слова произвели на него впечатление.
- Хотите, я вам расскажу, что там делается? - предложил я.
И я рассказал мистеру Смиту о человеке, которого заподозрили в том, что он замешан в попытке украсть детей президента по дороге из школы. По-моему, против него не было никаких улик, но он занял первое место на каком-то международном состязании по стрельбе в Панаме, а полиция, наверно, решила, что снять президентскую охрану может только отличный стрелок. Поэтому тонтон-макуты окружили его дом - его самого там в это время не было, - облили дом бензином и подожгли, а потом расстреливали из пулеметов всех, кто пытался оттуда выбраться. Пожарной команде позволили только не дать огню перекинуться на соседние дома, и теперь на этом месте пепелище, похожее на дыру от вырванного зуба.
Мистер Смит внимательно меня слушал.
- Гитлер делал вещи похуже, - сказал он, - не так ли? А он белый. Нельзя все сваливать на цвет кожи.
- Да я и не сваливаю. Пострадавший ведь тоже был цветным.
- Если хорошенько поглядеть вокруг, повсюду не слишком весело. Миссис Смит не захочет, чтобы мы вернулись с полпути только потому, что...
- Да я вас и не уговариваю. Вы меня спросили...
- Тогда почему же - извините, что я задаю вам этот вопрос, - вы сами туда возвращаетесь?
- Потому, что там - все, что у меня есть. Моя гостиница.
- А вот все, что у нас с женой есть, - это наша миссия.
Он сидел, не отрывая глаз от моря. В это время мимо Прошел Джонс и крикнул нам через плечо:
- Пошел на пятый круг! - и проследовал дальше.
- Вот и он не боится, - сказал мистер Смит, словно извиняясь за свое бесстрашие; так оправдывается человек, который, надев слишком пестрый галстук - подарок жены, - говорит, что теперь все носят такие галстуки.
- Не думаю, чтобы им двигала смелость. Может, ему, как и мне, просто некуда больше деваться.
- Он очень предупредителен к нам обоим, - твердо произнес мистер Смит, явно желая переменить тему разговора.
Когда я узнал мистера Смита поближе, я научился различать этот его тон. Ему становилось мучительно не по себе, когда я дурно о ком-нибудь отзывался, даже о человеке, ему не знакомом, или о враге. Он сразу же начинал пятиться от такого разговора, как конь от воды. Мне иногда нравилось заманивать его, будто невзначай, к самому краю омута, а потом вдруг пришпорить и, понукая хлыстом, заставить войти в воду. Но я так и не научил его прыгать. По-моему, он скоро стал догадываться, куда я гну, но ни разу не выказал своего недовольства. Это означало бы осудить друга. И он предпочитал уклониться от спора. В этом хотя бы его характер отличался от характера жены. Позднее я узнал, какая неукротимая и прямолинейная натура у миссис Смит, - она была способна напасть на кого угодно, конечно, кроме самого кандидата в президенты. Я много раз ссорился с ней за время нашего знакомства, она подозревала, что я немножко подсмеиваюсь над ее мужем, но она не догадывалась, как я им обоим завидую. Я ни разу не встречал в Европе семейную пару, такую преданную друг другу, как они!
- Вы что-то хотели сказать насчет вашей миссии, - напомнил я мистеру Смиту.
- Разве? Вы меня извините, что я так о себе разболтался. "Миссия" - чересчур громкое слово.
- Мне это очень интересно.
- Назовите это нашей надеждой. Но человек вашей профессии вряд ли отнесется к ней сочувственно.
- Это имеет отношение к вегетарианству?
- Да.
- Я могу отнестись к нему сочувственно. В конце концов, мое дело угождать клиентам. И если они вегетарианцы...
- Вегетарианство - вопрос не только диеты, мистер Браун. Оно затрагивает нашу жизнь с самых разных сторон. Если бы нам удалось избавиться от излишков кислотности в человеческом организме, мы избавились бы и от страстей.
- Тогда прекратилась бы жизнь.
Он сказал с мягким укором:
- Речь идет не о любви. - И я почему-то почувствовал стыд. Цинизм - это дешевка, его можно купить в любом магазине стандартных цен, им начиняют всякий хлам.
- Ну что ж, сейчас вы едете в вегетарианскую страну, - сказал я.
- В каком смысле, мистер Браун?
- Девяносто пять процентов жителей не могут себе позволить ни мяса, ни рыбы, ни яиц.
- Но разве вы не замечали, мистер Браун, что во всех наших неурядицах виновата не беднота? Войны затевают политические деятели, капиталисты, интеллигенты, бюрократы, хозяева Уолл-стрита или коммунистические боссы, а никак не бедняки.
- А богатые и имеющие власть не бывают вегетарианцами?
- Нет. Как правило, не бывают.
И я снова устыдился своего цинизма. Когда я глядел в эти светло-голубые, не знающие страха и сомнений глаза, мне на минуту даже показалось, что он прав. Сбоку вырос стюард.
- Мне не надо супа, - сказал я.
- Обедать еще рано, сэр. Капитан покорнейше просит вас, сэр, зайти к нему.
Капитан был у себя в каюте - в помещении, таком же строгом и до блеска надраенном, как он сам; без единой личной вещи, если не считать кабинетной фотографии пожилой дамы, у которой был такой вид, будто она только что из парикмахерской, где ей высушили под феном все, даже характер.
- Присядьте, мистер Браун. Хотите сигару?
- Нет, спасибо.
- Я хочу поговорить с вами без обиняков. Я вынужден просить вашего содействия. Дело очень щекотливое.
- Да?
Тон у него был мрачный.
- Терпеть не могу сюрпризов во время плавания!
- А я-то думал, на море... всегда бури...
- Я, конечно, говорю не о море. Насчет моря - все понятно. - Он передвинул на другое место пепельницу, потом ящик с сигарами, а потом чуточку придвинул к себе фотографию женщины с невыразительным лицом и волосами, словно отлитыми из серого бетона. Может быть, ему она придавала уверенность - у меня бы она парализовала волю.
Он спросил:
- Вы знакомы с нашим пассажиром майором Джонсом? Он именует себя майором.
- Да, я с ним беседовал.
- Какое он на вас произвел впечатление?
- Затрудняюсь сказать... Я об этом как-то не думал...
- Я только что получил каблограмму из нашей конторы в Филадельфии. Просят сообщить, где и когда он сойдет на берег.
- Но вы же знаете по его билету...
- Они хотят удостовериться, что он не изменит своих намерений. Мы идем в Санто-Доминго... Вы же сами, например, объясняли мне, что оплатили проезд до Санто-Доминго только на тот случай, если в Порт-о-Пренсе... У него могут быть такие же соображения.
- О нем запрашивает полиция?
- Возможно, хотя это только мое предположение, что полиция им интересуется. Вы должны понять, что лично я ничего не имею против майора Джонса. Очень может быть, что там затеяли проверку, потому что какой-то делопроизводитель... Но я решил... Вы тоже англичанин и живете в Порт-о-Пренсе... Я со своей стороны вас предостерег, а вы со своей стороны...
Меня раздражала его безупречная корректность, его крайняя осторожность и крайняя прямолинейность. Неужели капитан ни разу в жизни не споткнулся - в юности или в пьяном виде, в отсутствие жены с парикмахерской прической? Я сказал:
- Вы так говорите, будто он - карточный шулер. Уверяю вас, он ни разу не предлагал сыграть в карты.
- Да я ничего подобного не говорю...
- Вы хотите, чтобы я смотрел в оба и держал ухо востро?
- Так точно. И все. Если за ним было бы что-нибудь серьезное, они бы, конечно, попросили, чтобы я его задержал. Может быть, он сбежал от кредиторов. Кто знает? Или что-нибудь по женской линии, - добавил он брезгливо, встретившись взглядом с непреклонной женщиной в каменной прическе.
- Капитан, при всем моем к вам уважении должен сказать, что я никогда не был осведомителем.
- Я ни о чем таком вас и не прошу, мистер Браун. Не могу же я обратиться к такому старому человеку, как мистер Смит... по поводу майора Джонса... - И снова меня поразили эти три фамилии, взаимозаменяемые, как комические маски в фарсе.
- Если я что-нибудь замечу, о чем стоило бы вам сообщить... но имейте в виду, я не собираюсь за ним следить!
Капитан сокрушенно вздохнул:
- Мало человеку и без этого хлопот в таком рейсе...
Он начал рассказывать длинную историю о том, что случилось два года назад в порту, куда мы шли. В чае ночи раздались выстрелы, и через полчаса к трапу подошли офицер и двое полицейских - они хотели обыскать судно. Капитан, естественно, этого не разрешил. Судно пароходной компании Королевства Нидерландов пользуется экстерриториальностью. Поднялся спор. Капитан полностью доверял своему вахтенному - как оказалось, зря: матрос заснул на вахте. Отправившись на поиски вахтенного штурмана, капитан заметил кровавые следы. Они привели его к одной из спасательных шлюпок, где он и обнаружил беглеца.
- И что вы с ним сделали? - спросил я.
- Ему оказал помощь судовой врач, а потом я, натурально, сдал его надлежащим властям.
- А может, он искал политического убежища?
- Не знаю, чего он искал. И откуда мне это знать? Он был совершенно неграмотный, и к тому же у него не было денег на проезд.
Когда после разговора с капитаном я снова увидел Джонса, я сразу почувствовал к нему ничем не оправданную симпатию. Если бы в эту минуту он предложил сыграть в покер, я бы, не раздумывая, согласился и с удовольствием ему проиграл, только чтобы выказать ему доверие и избавиться от дурного вкуса во рту. Я пошел по палубе вдоль правого борта, чтобы не встретиться с мистером Смитом, и меня обдало волной; не успев нырнуть к себе в каюту, я лицом к лицу столкнулся с мистером Джонсом. Меня обуревало чувство вины, словно я уже выдал все его тайны. Он остановился и предложил угостить меня пивом.
- Пожалуй, рановато... - сказал я.
- В Лондоне как раз открывают кабаки.
Я поглядел на часы - на них было без пяти одиннадцать - и покраснел, словно попросил у него документы. Пока Джонс ходил разыскивать стюарда, я взял книгу, которую он оставил в баре. Это было дешевое американское издание с голой девицей на обложке, развалившейся задом кверху на роскошной постели. Заголовок гласил: "Теперь или никогда!" На титульном листе было нацарапано карандашом: "Р.Дж.Джонс". Устанавливал ли он этой подписью свою личность или сохранял книгу? Я открыл ее наудачу. "Верить? - голос Джеффа хлестнул ее, как удар бича..." - В это время вернулся Джонс с двумя кружками светлого пива в руках. Я положил книгу и пробормотал с неуместным смущением:
- Sortes Virgilianae. [Вергилиевы прорицания (лат.); гадание по книге Вергилия "Энеида"]
- Чего-чего? - Джонс поднял кружку и, перелистав в уме свой словарь, по-видимому, отверг, как совсем устаревшее, "дай бог не последнюю" и выдал более современное: - Пошли-поехали? - Отпив глоток, он добавил:
- Видел, как вы беседовали с капитаном.
- Да?
- К этому старому черту не подступишься! Желает общаться только со сливками общества. - "Сливки общества" явно отдавали нафталином: на этот раз словарь его подвел.
- Ну, какие же я - сливки общества?
- Не обижайтесь. Для меня эти слова имеют особый смысл. Я делю весь мир на две части: на сливки общества и на его подонки. Сливки могут обойтись без подонков, а вот подонкам без сливок не прожить. Я - подонок.
- А что именно вы подразумеваете под этим словом? Наверно, и в него вы вкладываете свой особый смысл?
- У сливок общества - постоянный заработок или верный доход. Они на что-то сделали ставку, ну, как вы, например, на вашу гостиницу. А мы, подонки, добываем на жизнь где придется - в кабаках, в барах. Держим ушки на макушке и глазами не хлопаем.