- Экземпляр, говорите? - Орлов прикусил губы. Улыбаться ему все еще не хотелось. - И все-таки я - Орлов.
- Генерал?
- Для вас - просто Орлов.
- Настоящий?
- Документы предъявить? Или так поверите? Я вот диверсанта одного стихи заставлял читать. Из школьной программы. Может, и мне что-нибудь продекламировать? Скажем: "Вот моя деревня, вот мой дом родной…"
- Лучше - про любовь… - Лена поставила руку локтем на стол, уперлась ладонью в подбородок. Другая рука девушки изловила пушистую, соломенного цвета, длинную косу, оплела ею голову, лицо, сохранив для глаз щелочку, в которую и подсматривала за пришельцем.
- Я, Лена, к Москве пробираюсь. Из окружения. И меня настораживает одно обстоятельство…
- Какое же?
- В город скоро войдут немцы. А на телефонной станции сидит… симпатичная девушка и всем и каждому заявляет, что она комсомолка. И еще: почему эта девушка так тщательно, так со вкусом… причесана? В любую минуту фашисты могут прийти, а она…
- Сажей лицо не мажет? - Лена ловко раскрутила косу в обратном направлении, освободила от волос лицо. - Смотрите-ка сюда, гражданин сыщик. У меня даже ресницы подкрашены. И брови ощипаны. Густые слишком. Подарить вам расческу? Потеряли небось в окружениях своих… Тоже мне - знаток женских сердец! Стихи читает… Да меня на расстрел утром разбуди - я все равно первым делом косичку свою заплету!
- Не обижайтесь. Это я вам за недоверие. Разве Орлов может быть ненастоящим? А с комсомолом… советую быть поосторожней. Лично я партийный билет одно время в сапоге под стелькой прятал. А ведь я хитрый, бывалый. И везучий. Но - осторожный.
- Это вам Воробей про меня начирикал! - так и вскочила, так и взлетели брови. - Про комсомол натрепался… Ну, погоди, лейтенант!
И тут часто-часто начал вызывать междугородный. Лена кинулась к наушникам.
- Але, але! Дежурная! Москва?! Четыре пятнадцать? Дежурная, миленькая! Не работает у нас городская… Току нету! То-оку!
Орлов ловким движением снял с головы телефонистки наушники, надел их на себя.
- Москва, Москва! Примите заказ! Да, прямо сюда, на городскую выходите! - Орлов назвал номер в Москве, поблагодарил дежурную. А Лене наконец-то улыбнулся. - Не обижайтесь. Пока бы я вам объяснял, что к чему… Москва бы отключилась. Как говорится - лови момент. А так, может, до матери дозвонюсь, - предположил Орлов, виновато разводя руками и протягивая в знак примирения свежий оттиск газеты "Заря коммунизма".
- Газета… Сегодняшняя?! Боже мой… Ничего не понимаю. Орган горкома и райкома… Значит…
- Читайте, читайте, Лена. А я подежурю.
Лена прочитала воззвание, сочиненное Орловым, еще раз внимательно посмотрела на незнакомого мужчину. Яркая синь в ее глазах, казалось, вот-вот прольется на бумагу.
"У нее глаза красивые, - отметил про себя Орлов. - И волосы. А нос, губы и особенно скулы - грубоваты. Очень русское лицо. Крепкое и в то же время нежное что-то во всем облике…"
Лена проглотила передовицу, сообщение Совинформбюро. Затем поспешно перевернула прочитанное и, наткнувшись на белое, не засеянное буквами газетное поле, перевела дух.
- Простите, товарищ Орлов… Я с вами неприветливо обошлась. А вы такой молодец! Газету выпустили… Как же вам удалось? Ведь город оставлен.
- Значит, не оставлен.
- Да, да… Я не так выразилась. Не оставлен. Просто многие эвакуировались. Еще недавно такие бои были! Возле самого города. Раненые на Москву не только ехали, но шли и даже ползли… Днем и ночью. А потом вдруг стихло там… И все переместилось на восток. Ближе к Москве. И грохот, и пожары. А город словно вымер. Народ, который остался, на улицу носа не кажет. И вдруг - газета! Свежая…
- Лена… Простите, что я вас перебиваю. Лена, вы знаете, что такое фашисты?
- Ну, враги… Звери. Захватчики. Кто теперь не знает про это?
- Лена… Фашисты - это люди, которым сказали: вам все дозволено. Убивают тысячами, методично, как ходят на работу. Высвобождаются от людей, как от насекомых… А для уверенности на пряжках солдатских ремней: "Gott mit uns" - "С нами бог". Необходимо холодное, умное, управляемое сердце, чтобы воевать с ними. И еще: на фронте, в окопе, в цепочке, где рядом с тобой товарищи по оружию, - это одно. И совсем другое - воевать в тылу врага. Почему вы остались в городе?
- Зачем вы меня спрашиваете? Неужели не понятно?
- Лена… Пока имеется связь с Москвой, пока не перерезана дорога, вдоль которой тянутся провода, - уходите отсюда, уезжайте. С лейтенантом Воробьевым. У него машины исправные есть. Какого дьявола - с такими глазами, с такой косой… хотите, чтобы вас подвесили на ней? И подвесят! На площади… И будут слюни пускать от удовольствия.
- Зачем вы меня пугаете?
- Я вас не пугаю, Лена… Одна в оккупированном городе…
- Не беспокойтесь, я не одна!
Орлов вдруг сморщился, как от боли. Укоризненно покачал головой.
- Вот видите… Первому встречному выкладываете! Разве так можно с секретами обращаться?
- Я знаю, кому выкладывать. Вы мне сразу понравились. Еще в окне… - покраснела вдруг Лена, и тут начал вызывать междугородный. Лена схватила наушники, отвернулась от Орлова:
- Да, дежурненькая!.. Слушаем вас, Москва. Вызывали, вызывали! Але, кто у телефона? - Лена растерянно взглянула на Орлова. - Лизавета Андреевна! Одну минутку… - протянула наушники.
Орлов с недоверием нахлобучил технику. Кашлянул в микрофон.
- Алло, мама?.. Это я! Да, непременно, жив-здоров! Нет, не в Москве… Но, в общем, недалеко. Скоро буду! Как ты там… мамочка? Чаю? Индийского? Э-э… постараюсь. Болела? Не болей, пожалуйста. Сейчас нельзя болеть.
Лена с наивной улыбкой, даже рот приоткрылся, во все глаза смотрела на согнувшегося в три погибели, как-то почтительно стоявшего перед аппаратом Орлова. И то, что он поднялся со стула, и то, как с трудом, но выдавил из себя нежное "мамочка", и бледность, ударившая по его лицу в первый момент, когда наушники прилаживал, - все это очень понравилось Лене, и она тайком улыбнулась: "Так тебе и надо, генерал! Вон как перед мамой-то присел… Перед мамой все тихими делаются…"
- Обо мне, мама, не беспокойся! Ты ведь знаешь меня! Не звонил долго? Так ведь… занят был! И я тебя целую! Непременно вернусь! - Орлов возвратил наушники Лене. А через полминуты аппарат вновь ожил.
- Слушаю! Две с половиной минуты? Спасибо…
- Ну, сказка! - Орлов втянул голову в плечи, комично потер ладони одна о другую. - С матерью поговорил! Если откровенно - не ожидал такого подарочка… Это ж надо - с самой мамой… Три месяца, как расстались. И каких три месяца! А мать - как ни в чем не бывало. Чайку просит! "Индейского"… Она у меня чаевница! Да… Можно сказать, с того света дозвонился!
- Ну уж и с того…
- Лена, Воробьев мне про какой-то движок рассказывал. Он что, существует, этот движок?
- Да, конечно. Это Воробьева, лейтенанта, затея. Время от времени я этот движок завожу. Но мне с ним трудно справляться. Глохнет, и, вообще, бензином вся пропахла…
- И что же, от него, стало быть, достаточно питания? Для городской сети?
- Да, конечно. Ой, опять эта рожа нарисовалась! Вашу машину обнюхивает.
- О ком ты?
- Да придурок этот уголовный. Мартышкин! Жених… Руку предлагает. А рука вся в наколках. "Не забуду мать родную"… Дождется, что я его поцелую! Из нагана…
В дверь нерешительно постучали. Затем появилась шпанская кепочка с малюсеньким козырьком.
- С вашего позволения… - Мартышкин робко, но внимательно, подробно осмотрел помещение. Лицо его пряталось за приподнятым холодным воротником демисезонного, "городского" пальто. - Здрасьте, кого не видел… Смотрю - глазам не верю: автомобиль! Натуральная техника. И радиатор теплый еще… На ходу, выходит, тележка.
От Мартышкина все еще пахло спиртным, теперь уже перегаром. Но держался он довольно твердо. Видимо, успел очухаться. Орлова Мартышкин то ли не узнавал, то ли не хотел узнавать. Он упорно улыбался девушке, залихватски сверкая стальными зубами, в которых извивалась папироса.
- У нас не курят! - мрачно заявила ему Лена.
- Скажите, Леночка, неужто отбываете? В эвакуацию? Не поздненько ли спохватились? Возьмите и меня с собой. Я тоже немцев боюсь. Познакомьте с начальничком, Леночка… - пришепетывал, шепелявил Мартышкин, не вынимая изо рта папироски.
- Не курят здесь, Мартышкин, - поднялся из-за стола Орлов.
- И посторонним вход воспрещен! - добавила Лена, сведя брови на переносице.
Мартышкин нехотя растоптал окурок. Надвинул кепочку на самые глаза. Прислонился к планке дверного проема. Ногу поставил на порог.
- Сейчас уйду. Ясное дело, при генералах Мартышкин посторонний. Читали ваше сочинение, гражданин генерал… И без него духу-бадрости не теряем! Спасибо за моральную поддержку. Русского человека необходимо всю дорогу агитировать. Иначе он с голоду подохнет. Или еще чего хуже натворит. Сейчас уйду. Не боись, гражданин начальник. Пешком уйду. Чихал я на вашу полуторку. Пешком я хоть до Сибири! А на вашем драндулете - до первой канавы.
Орлов приблизился к Мартышкину. Без резких движений, ласково завладел правой рукой парня.
- Ты чего это, Мартышкин, смелый какой? - пожал, испробовал наличие силенок у стриженого. - Девушка тебе нравится? Это ты перед ней так воспрянул? А спроси-ка ее для начала, по душе ли ей твоя кепочка? Спроси, спроси… Не стесняйся.
Мартышкин все еще с наглецой, однако без надежды посмотрел в глаза Леночке. И ничего, кроме холодного беспокойства, не увидел.
- А-а… Все они так. Сейчас у нее выбор есть. А вот погоди, укатит твой генерал… И Мартышкин сгодится!
- Подонок! - Лена сделала загадочное движение рукой под стол, как будто искала, чем запустить в "жениха". Но Орлов применил болевой прием, дверь помещения с грохотом распахнулась, и Мартышкин загремел с крыльца.
- Генералы! - кричал он в отдалении. - Липовые! Агитаторы! В душу, в грушу!
В окно было видно, как Мартышкин яростно пнул напоследок ни в чем не повинную полуторку в заднее колесо.
- А я ведь его… чуть не пристрелила.
Держа шпильки во рту, Лена укрепила на затылке узел своей косы.
- У тебя что же… оружие есть? - вновь, как от зубной боли, сморщился Орлов.
Победно улыбаясь, Лена извлекла револьвер системы "наган", тот, неказистый, с барабаном, который, как правило, носили милиционеры и пожилые бойцы вооруженной охраны у заводских проходных.
Орлов достал металлическую расческу, вонзил ее в свои волосы.
- Ты что же… Действительно воевать собралась?
- А вы неужто… причесываться вздумали? Во время войны?
- Да я не против. Воюй. А стрелять-то умеешь?
- Умею… Вот, правда, попадаю не всегда. Но в Мартышкина не промахнулась бы! Я и вас поначалу… на мушку хотела взять, Да передумала. Сама не знаю - почему? А на диверсанта вы очень похожи. Ну, просто вылитый парашютист! Вы, наверное, мастер спорта?
Орлов нагнулся, взял табуретку, приблизился к Лене, сел рядом с ней.
- Тебе, Лена, внешность необходимо изменить. Косу отрезать. С телефонного узла исчезнуть.
- Вот и ошибаетесь! Как была на телефоне, так и останусь. До прихода этих… И услуги свои предложу. Понятно? А про комсомол сама удивляюсь… Никто вроде бы не знает. В городе я человек новый. А Воробьев просто догадался. И вообще он трепло. После этого… Разрешите вопрос, товарищ Орлов? А вы… остаетесь или уходите?
- Ухожу.
- Не понравилось у нас? - Девушка усмехнулась, потом сразу же серьезной сделалась. - А жаль. Вот ей-богу, жаль!
- Я ведь не гуляю тут.
- А чего ж тогда не уходите? Время теряете?
- Влюбился.
- В меня?!
- В кого же еще? Не в Пергу же… А старик - молодчина. Газету набрал. Инвалид с одним глазом. Все основания имел отказаться. Вот только не знаю: меня испугался или совесть заговорила? Ладно, теперь пошли, показывай движок, Лена. Позвонить кой-куда потребуется.
В сараюшке, ближе к забору, за которым парк, Орлов осмотрел движок, что-то подкрутил, подкачал бензина, дернул рукоятку, и моторчик завелся безо всяких капризов.
Вышли из сарая. Встали под сосны. Тучи в небе, как льдины в ледоход, разломило, раздвинуло. Кой-где явилась робкая небесная синь. Движок тарахтел мирно, отблеск осеннего солнца лежал на соснах так мягко, ворона ковырялась в перьях крыла на крыше почты так буднично… В какое-то мгновение Орлову захотелось тряхнуть головой и… проснуться. Но он не спал…
Позвонили с аэродрома.
Возбужденный лейтенант докладывал Орлову, что готов произвести "салют", то есть взорвать бомбосклад. На что Орлов опять не дал согласия, уговорив Воробьева повременить с этим до более подходящего момента.
Лейтенанту очень хотелось грохнуть, чтобы стекла в сонном городке повылетели. Тем более что препятствий к этому "баловству" никаких не имелось. Лейтенант заминировал склад-землянку, вывел провод через все летное поле к диспетчерской аэродрома, приготовился… И вот теперь Орлов.
Лейтенант еще сообщал, что с постов на выходе из города тревожных сигналов не поступало, за исключением нескольких задержаний подозрительных лиц, оказавшихся в результате беженцами. Упомянул лейтенант и про окруженцев, которые за эти дни поодиночке (всего пять человек) примкнули к его аэродромной команде и теперь несли службу наравне со всеми. Многие из окруженцев прошли транзитом на Москву, не доверив себя аэродромной команде, сидевшей в покинутом городке и невесть чего ожидавшей. Не удержался Воробьев и про диверсантов рассказать, которых где-то кто-то видел, но все это с чужих слов и весьма неопределенно.
В заключение разговора Орлов потребовал от лейтенанта группу солдат в пять человек, а с ними ящик взрывчатки, детонаторы и бикфордов шнур.
Затем Орлов позвонил Бархударову, сказал, что придет часам к пяти. Попросил прислать в монастырь милиционера Бочкина за газетами. Газеты необходимо распределить среди жителей, а также развесить на видных местах, чтобы завтра с утра их могли прочесть остальные граждане. Предупредил, что к семнадцати ноль-ноль в райком явится команда взрывников.
- Соорудите им чаю, Бархударов… Кстати, пачку индийского из ваших запасов прошу приберечь - лично для меня!
Орлов виновато покосился на Лену. Девушка понимающе подмигнула.
Заглушили движок. Решено было пользоваться им строго по определенному расписанию.
- А теперь до свидания, Леночка. Дайте-ка ваш наган.
Лена доверчиво протянула оружие. Орлов внимательно осмотрел револьверишко. Вынул из барабана, заполненного патронами, один заряд. Взвел курок, нажал спуск. Щелкнуло. Загнал патрон на прежнее место.
- Счастливо оставаться, солдатик… - Орлов протянул наган Лене. Рукояткой вперед. Как передают нож во время обеда. - И давай условимся вот о чем: почувствуешь тревогу, загрустишь или вообще… испугаешься чего - заводи движок и звони! В райком или Воробьеву - короче, своим людям. Звони, не стесняйся!
- А вы оставьте мне газету… Я ее перечитаю. Можно?
- Можно.
Лена протянула руку Орлову, тот крепко пожал ее ладошку. Хотел еще что-то сказать, но, пригнувшись, перешагнул порог.
В окно Лена видела, как длинноногий "генерал" не сразу втиснулся в кабину полуторки. Машина с трудом развернулась на узкой и грязной улочке и через минуту умчалась прочь.
* * *
Орлов сделал петлю вокруг храма на монастырском дворе, посигналил несколько раз, остановившись возле типографии.
Никого. Подождал минуты три. Затем, разглядев на дверях большой висячий замок, сообразил, что Слюсарева с Пергой нужно искать в другом месте.
Тогда он подъехал к жилому крылу бывших монастырских служб. Заглушил мотор. Ступил с подножки на булыжник. Задрал голову, рассматривая окна здания. Наткнулся глазами на черный квадрат форточки во втором этаже, в котором, как с портрета, смотрела на Орлова голова старика Перги.
- Идите сюда… - поманил одноглазый наборщик скрюченным пальцем. Палец возник в пространстве форточки, как фигурка из кукольного театра.
Орлов поднялся по лестнице, вошел в полумрак коридора. Немного света просачивалось из отверстия в стене дома - из отдушины, которая сообщалась с древней бойницей в крепостной кладке. Три метра камня и кирпича отодвигали этот свет от глаз на такое поистине космическое расстояние, что, посмотрев в скважину, Орлов вдруг почувствовал, как далеко он забрался и как нежно он любит солнце и, вообще, свет жизни.
В самом конце коридора можно было расслышать гул голосов и - вот уж фантастика! - гитарные переборы. Правда, едва различимые и к тому же невеселые. Но факт оставался фактом: играли на музыкальном инструменте.
В середине коридора, примерно напротив родничка, из которого капал свет, бесшумно открылась дверь. Замерцала тусклая лысина старика Перги. В серых клубах волос, как луна в облаках. Из-под прокуренных усов выскочило слово:
- Пгошу!
И Орлов очутился в келье. Сводчатое окно. Сводчатый, довольно высокий потолок, железная койка, стол обеденный, старый, почерневший не от краски - от времени… И шкаф с книгами. Небольшой, но заполненный. Со стеклянными дверцами. И книги за стеклом. В большинстве своем старинные.
Старик растапливал печку, прятавшуюся в стене.
- А тепегь - садитесь! - как подарок, двумя руками от груди преподнес Матвей Ильич Орлову табурет. - А тигаж газетки милиционег Бочкин забгал. Якобы по вашему указанию.
- Все правильно, Матвей Ильич. И я приехал поблагодарить вас. И Слюсарева тоже. Где он сейчас, не знаете?
- Дома он. Гости у него.
- А что за событие? Радость какая?
- Почему вы гешили, что гадость?
- На гитаре играют…
- Ну и что же? Может, они от стгаха играют, а не от гадости. Неизвестность томит. Нету ни ваших, ни наших… Вышел на улицу, а тебя любой за глотку может взять. Обидеть… Газве так можно, чтобы без власти? Вот людишки и сошлись. Калякают. В глаза дгуг дгугу смотгят. И я там был. Но ушел. Мне пготопить необходимо. К тому же мне и не стгашно одному: я читаю. Кто книги читает, тому легче. Когда читаешь, все забываешь…
Старик Перга, кряхтя, согнулся перед топкой, вычиркнул огонек, поднес его к лучине. Постепенно огонь расцвел в пещере очага, осветив дальний от окна кусок комнаты. Вечерело сейчас рано. Солнца не хватало. И всякий свет, откуда бы он ни исходил, был желанен для глаз.
- Матвей Ильич, почему вы не уехали?
- Куда? - усмехнулся Перга.
- Вы же знаете, как немцы… к людям вашей национальности относятся…
- Вы хотите сказать - к евгеям? - усмехнулся Перга. - Знаю. Наслышан. Позвольте, я закугю?
Старик свернул самокрутку. Прикурил от лучины. Широко открыл свой единственный глаз, хлебнувший дыма и поэтому прослезившийся.
- Я все равно умгу ского… И мне даже забавно понаблюдать за собой в необычных условиях. Когда еще доведется такое?
- Наивно. И несерьезно. - Орлов отмахнулся от дыма, подплывшего к нему от Перги. - Вы рассуждаете книжно, Матвей Ильич. Фашисты вас уничтожат.
- А вас, пгостите, что же, не тгонут?
- Во-первых, я, если и останусь, то драться с ними буду. С оружием в руках. Понятно?
- Понятно. И я с ними дгаться буду.
- Вы? Старичок, инвалид? Драться?! Замечательно… Каким же образом?
- Я их пгезигать буду. Публично. А?! Неплохо?