– Секундочку! – поворачивается к киоскеру. – Мне вон ту колоду, пожалуйста!
Купил, поворачивается к мужикам, показывает им карты и говорит:
– Вот, смотрите, что я купил! Я же говорю – я не поп!
Мужики обалдели. Тот, что каялся, посмотрел на Болохова с ужасом и говорит:
– Ну вы, святые отцы, даете!
Авдей Степанович рассказал мне о художнике Сергее Воронцове, с которым я, к сожалению, не знаком лично. Врачи нашли у него язву желудка и велели пить мумие. Налил он в бутылку от "смирновки" спирта, натолкал внутрь мумие и носил с собой. Поболтает, поболтает – выпьет. В общем, лечился.
Зашел как-то на Трехпрудный. Достал свою бутылку, а там мумие отдельно, а спирт отдельно.
– Смотрите, – говорит, – не смешивается!
Тогда Александр Сигутин взял у него бутылку, спирт слил и налил воды. Мумие сразу же растворилось и получилась неприятная черная жидкость. Воронцов посмотрел и говорит:
– Что я, эту хуйню пить буду? – и вылил снадобье в унитаз.
Квартирный хозяин Авдея Степановича Тер-Оганьяна и Владимира Дубосарского Леня пьет. При этом он часто звонит своей маме. Он снимает трубку, набирает номер и говорит:
– Маманя, бля на хуй, это я!
Однажды у Лени сломался телевизор. Зашел он к Авдею Степановичу, пожаловался.
– Ну, ничего, – говорит, – я с одним мастером договорился. Причем бесплатно. Я ему ставлю – он мне чинит.
– Это ты зря, – сказал Авдей Степанович. – Лучше просто заплати. А так вы нажретесь, и он ничего не починит.
Естественно, приходит телемастер, и они с Леней три дня безостановочно пьют. И понятно, им не до телевизора.
На четвертый день заходит Леня к Авдею Степановичу, садится и говорит сокрушенно:
– Ты был прав!
– Я же тебя предупреждал, – отвечает Авдей Степанович.
– Да, – согласился Леня. – Ну, ничего. Зато я его жену трахнул.
– Когда же ты успел? Вы же пили беспрерывно!
– А я заранее!
Однажды Леня возвращался домой. Из-за забора на него залаяла собака. Он припомнил, что если засунуть волку в глотку кулак, то волк рано или поздно задохнется и сдохнет. Леня пропихнул руку в щель и попытался засунуть кулак в глотку собаке. Собака откусила ему ноготь на пальце.
На кухне над умывальником, где обычно вешают зеркало, для красоты висит плакат с портретом президента Приднестровья Игоря Смирнова. Утром Леня умывается, поднимает на него глаза и говорит сокрушенно: "Блядь! На кого я стал похож!"
Дмитрий Врубель несколько раз кодировался. К Викиным родам он как раз в очередной раз закодировался, но, когда она легла в роддом, все коды оказались бессильны. Он так обрадовался, что, даже когда она еще не родила, многие, кто его видел в те дни, думали, что она уже родила, такой он был радостный. Однако, когда она-таки родила, он снова закодировался. Дня через два идут они с Авдеем Степановичем Тер-Оганьяном мимо длинного забора Врубель говорит:
– Смотри, позавчера шли здесь с Леликом и так смеялись! Особенно вон с того столба, видишь? А сейчас смотрю – забор как забор, ничего смешного.
Пьяный Хатханов шел по улице Энгельса домой. У него оставалось немного денег. "Может, взять еще? – думал Хатханов. – Нет, хватит. Лучше куплю Ирке "Сникерс"!"
Пройдя два квартала, он вдруг обратил внимание, что сжимает в руке початую бутылку портвейна.
Игорь Иващенко приехал к нам в гости чистенький, аккуратный. Вынул из сумки тапки. Я говорю:
– Тапки-то зачем вез?
– Понимаешь, – говорит Иващенко, – у меня белые носки. Новые.
Ладно, думаю.
Посидели, выпили. Я ушел спать, а Иващенко с Олей и еще кем-то, уже не помню, остались допивать.
Утром я обнаружил его спящим у входной двери на куче грязной обуви. В темноте белели новые носки.
Моя сестра Юля наблюдала такую сцену: по улице Горького в Ростове торопливым шагом идет Танюшка, позади бежит Иващенко, кидает в нее камни и кричит:
– Пошла на хуй!
Танюшка все время оглядывается, уворачивается от камней и повторяет:
– Игорек, прекрати немедленно! Игорек! Прекрати немедленно!
К Рите на Гвардейскую приехал брат. Пришли гости, принесли вина. Зашел Дима Дьяков, уже пьяный. Ему еще налили и посадили на табуретку у двери.
Вот все беседуют, а Дима дремлет и время от времени вставляет умные реплики. Ритин брат его послушал и говорит с уважением:
– Молодой человек, наверное, ученый?
И тут из-под Димы послышалось журчание, и звонкая струйка ударила в половицы…
Пение способно объединить самую разномастную компанию, структурировать самую бестолковую пьянку. Петь можно коллективно или вдвоем, иногда даже можно петь одному.
Однажды, приехав в Ростов, я купил бутылку вина и отправился в "Журналист", в гости к Евгению Валерьевичу Ахмадулину. Он достал бутылку водки, выпили, поговорили, но как-то вяло.
– Может, – говорю, – споем?
– Сейчас,– отвечает Ахмадулин, – у меня есть! Лезет в стол и достает два песенника страниц по сто каждый. Открыл первый на первой странице: "Эх, дороги!" И мы запели:
Э-эх! Дороги-и!
Пыль да туман!..
Позже, когда кончилось вино и началась водка, позвали двух женщин из бухгалтерии и вчетвером отпели оба песенника, полностью.
Однажды Евгений Валерьевич Ахмадулин купил телевизор. Отметил он с друзьями это дело, остановил машину, положил телевизор сверху на багажник и решил не привязывать – никуда он не денется…
Во времена антиалкогольного указа приходилось хитрить. Уезжая в Москву, Авдей Степанович с друзьями набрали портвейна, но пить на вокзале не решились – кругом милиция. Тогда они купили несколько бутылок "Буратино", вылили содержимое на землю и перелили в бутылки вино. А потом уже спокойно сидели и пили на перроне, прямо возле входа в отделение милиции.
Если говорить о всяких ухищрениях, то, например, Мирослав Маратович Немиров прятал от мамы вино в красивой бутылке из-под заграничного коньяка, в которой торчал пластмассовый цветок. Бутылка для красоты стояла на серванте.
Когда позакрывались многие пивные, а в оставшихся пивом стали торговать исключительно навынос, постоянно возникала проблема с тарой. Трехлитровую банку найти в Ростове невозможно, особенно летом в период поголовной "укупорки". Поэтому в гастрономе покупался баллон сока без мякоти, например березового. Пить сок никто не хотел, и его выливали под дерево, а в баллон набирали пива.
Будущий муж моей сестры – гражданин Америки Джей Маги, когда приехал в Москву стажироваться в режиссерском искусстве, стал часто бывать у нас на Трехпрудном. И как раз начал ухаживать за Юлей. Однажды, когда они поздно вечером возвращались с Трехпрудного к нему на Шаболовку, на эскалаторе станции метро "Октябрьская" он расстегнул штаны, вытащил наружу одно место, стал им размахивать и кричать: "Эй! Я амъериканский чьеловек!" Юля с трудом запихнула ему все обратно в штаны.
Моя сестра Юля ехала в полупустом трамвае. На Горького к ней подсел мужик и задремал. Потом проснулся.
– Зая, где мы едем? – спросил мужик.
– В чем дело! – возмутилась Юля. – Что вам надо?
– Чего ты такая дерзкая? – удивился мужик.
Потом вздохнул:
– А я на всех обиделся, – сказал он грустно. – Ничего никому не сказал, взял вещи и ушел…
В руках у него была авоська, в которой позвякивали четыре пустые бутылки.
ОБ АВТОРЕ
У читателя может сложиться впечатление, будто все мои друзья – люди исключительно яркие, живущие интересной, насыщенной жизнью, а я этакий сторонний наблюдатель с холодным, язвительным, умом. Ничего подобною. Со мной действительно не так часто случались веселые истории, имеющие законченную форму, потому что я типичный робкий лель. Мой талант тихий, огонь, горящий внутри моей души, греет ровным теплом, не обжигая внутренностей. Но это не значит, что моя молодость была скучной и бесцветной и я только наблюдал успехи других.
Однажды я пришел к Авдею Степановичу и говорю:
– Какой кошмар, старик! Я вчера в кафе усрался!
– Ничего себе! – говорит Авдей Степанович. – Что, так напился?
– Да не то, – говорю, – чтобы так уж напился. Просто хотел блевануть, а получилось, что усрался!
Два раза в жизни мне случилось описаться. В смысле – уписаться. Одним словом – обоссаться. Причем случилось это в течение трех дней. Первый раз в вагоне метро на перегоне между станциями "Театральная" и "Тверская" Замоскворецкой линии, когда мы с Авдеем Степановичем Тер-Оганьяном возвращались с Киевского вокзала, куда ездили встречать Людмилу Станиславовну, возвращающуюся из Швейцарии. Она в тот день так и не приехала – перепутала число в телеграмме, – а мы сначала пили в вокзальном ресторане коньячный напиток "Баргузин" под скромную закуску, а потом Авдей Степанович стал уговаривать меня продать ваучер. Ваучер принадлежал моей дочке Варечке, жена дала мне его с собой в Москву на черный день. По мнению Авдея Степановича, этот день настал. "Кроме того, – говорил он, – лучшего способа вложения капитала все равно не придумаешь". Мучимый совестью, я продал Варечкин ваучер за пять тысяч рублей. На эти деньги в киоске была приобретена литровая бутылка "Вермут Росса". Это сейчас "Вермут Росса", как и "Бьянка", не в диковинку, а тогда был в диковинку.
Бутылку мы выпили, слоняясь по вокзалу, а на обратном пути в тесном вагоне метро со мной случилась неприятность. Честно сказать, я не очень расстроился, потому что слишком хорошим было настроение. К тому же на мне были зимние штаны из толстого черного драпа, а также кальсоны, и со стороны ничего не было заметно. Гуляние, правда, пришлось прекратить, но мы и так направлялись домой, потому что деньги кончились. От "Тверской" до Трехпрудного два шага, поэтому я не замерз, а дома сложил испорченные вещи в целлофановый пакет и переоделся в сухое.
Через день, вечерком, мы уже втроем – к нам присоединился Всеволод Лисовский – зачем-то пошли в кино. Были мы выпивши и в кинотеатре "Россия" первым делом прошли в бар и употребили по полному стакану коктейля – водка плюс "Амаретто" в равных пропорциях.
После фильма, которого я не запомнил, в тесной толпе мы медленно двигались к выходу, когда я почувствовал острое желание отлучиться. Но отлучаться было абсолютно некуда. Видимо, контрольные системы моего организма ослабли под действием алкоголя. Толпа несла меня и уже вынесла на открытую лестницу – ту, что справа, если смотреть с Тверской, и вот там, на первом пролете, выдержка покинула меня.
Брюки и вторую пару кальсон я сложил в тот же мешок и до приезда Ольги ходил в последних брюках, поддев под них спортивные рейтузы.
ЭПИЛОГ
Эту книгу можно было бы продолжать бесконечно, потому что продолжается жизнь, но и того, что в нее вошло, вполне достаточно. Я закончил.
М. Белозор
ВЛАДИМИР РЕКШАН
Проибишн в России не пройдет
Марина: Так и уедешь без чая?
Астров: Не хочу, нянька.
Марина: Может, водочки выпьешь?
Астров (нерешительно): Пожалуй…
А. П. Чехов. Дядя Ваня
Люди мыслят образами и частично словами. Людям пишущим приходится, в силу профессии, переводить образы и слова в предложения, писать их слева направо и строчка за строчкой, нарушая тем естественность и яркость впечатлений. Потери компенсируются мастерством и талантом, если таковые имеются, и, словно палехская шкатулка, в итоге предлагается читателю произведение искусства, в котором рассказывается о жизни слева направо и строчка за строчкой. Читателю предлагается игра – ничего дурного в ней нет, как и нет какой-либо связи с реальной жизнью образа и частично слова. В предлагаемых записках совсем мало нарочитого мастерства, в них автором практически не было сделано поправок, кроме совсем уж вопиющих грамматических ошибок. Автор посчитал, что подобная неразукрашенная проза (конечно же, слева направо и строчка за строчкой) больше хранит в себе первоначальных впечатлений, а именно ими он и хочет поделиться с возможным читателем. Автор также понимает всю степень кокетства – ведь дневники пишутся для себя, а не публикуются за деньги, но, повторим, таковы издержки профессии.
Единственное, что сделал автор против желания, – придумал название своим запискам. Сделано это было с целью рекламы, а может, и саморекламы. Но это уже законы долбаного рынка, а не литературы…
Краснорожий финн-стюард прикатил тележку, а Бородатый Андрюша-Дюша сказал:
– Джин энд тоник!
– Джин энд тоник ту, – сказал и я, хоть и не так бодро, но с надеждой.
Так повторялось несколько раз. До Нью-Йорка было лететь далеко, и мы протрезвели до такой степени, что Женя – медицинский директор – не понял. Мы с ним обнимались и целовались.
Когда пересекаешь по прямой не помню какой мост и приближаешься к Манхэттену, то видишь огромную рекламу "Тошиба". Постепенно, подъезжая, на тебя надвигается другая реклама, заслоняя и "Тошибу", и пол-Манхэттена. Это реклама водки "Столичная".
***
Четверых русских поселили в роскошном доме на берегу Чесапикского залива. Это имение Эшли Папы Мартина. Папа – всеамериканская знаменитость. Он был алкоголиком практикующим, а вот уже лет тридцать пять алкоголик выздоравливающий. Преданий, вообще-то, много всяких, мифов, былин. Чесапикский миф-былина гласит: в нашем доме встречался Джон Кеннеди с Мерилин Монро. Я лежу на кровати, и мне хочется думать, что на ней лежал Джон. Или Мерилин. Или они лежали вместе. Вчера мы расписались в Билле о правах. Одно из прав гласит, что мы не имеем права курить в туалете и вступать в сексуальные контакты. Мы не можем этого делать, поскольку алкоголики. А Джон и Мерилин могли, они алкоголиками не были. Нет, кажется, Мерилин была.
***
Бородатый Андрюша-Дюша квасил, не просыхая, но врачам заявил, будто десять дней в завязке. Когда его отправили в туалет написать в баночку, мы пошутили: "Сдаст на анализ сто граммов джина с тоником". Женя, частный детектив из Москвы, показывал удостоверение об американском детективном образовании. На дипломе золотая печать. Он занимает соседнюю спальную с Алексисом из МИДа и храпит с ним на пару по ночам. У Жени-детектива давление 195/120.
***
После завтрака идем в курилку. Лысый южанин шепчет по секрету:
– Сегодня кофе настоящий. С кофеином. Шур! Ко Дню Благодарения парни постарались.
Вот и взяли по стаканчику.
Завитая старушка что-то спрашивает, я отвечаю на плохом английском, но мой английский никого не беспокоит. Все слегка возбуждены – ко Дню Благодарения в молельном доме покажут кино. У нас же в Белом доме и кофе, и телевизор. И по закону о правах пациентов к нам никто не может заходить без приглашения.
– О, я была в России! – говорит гватемальская красавица Мария (просто Мария?). – Двадцать лет назад. Около Блэк си. Оши? Очи!
– Сочи!!!
– Йес. В Киеве еще. В Москве. Как это… Говер-мент сидит?
– Кремль! – кричим мы. – Красная площадь!
– "Джим Бим" убил мою память.
– У них в Гватемале, – говорит Юджин-детектив, – вся жизнь на сексе. Они трахаются каждый день пять часов без остановки.
– Не может быть, – возмущаюсь я, потому что мне завидно.
***
Вечером выступает Франческа: первый раз попробовала вино лет в 6-7, угостила мать на праздник. Ощущение яркое. Отец алкоголик, но так не считает. В хай-скул выпивала по выходным и в более взрослой компании. В колледже пила каждый день. Скрытно. Вышла замуж. Трое детей. Сложности с мужем. Могли не разговаривать по несколько месяцев. Он ее иногда бил. Иногда просто молча насиловал. Открыла для себя наркотики. Даже закончила курсы медсестер, чтобы работать в медицине и быть ближе к таблеткам. Сама себе выписывала рецепты. Когда муж в очередной раз избил, ушла из дома с большой бутылкой. Поставила рядом с собой перед тем, как вырубиться: не подумают, что наркоманка. Муж скоро умер от сердечного удара. Хотела тоже умереть. Каждый раз, когда просыпалась живая, проклинала Бога. Были контакты с Анонимными алкоголиками, но отнеслась к программе "Двенадцать шагов" несерьезно. Снова запои, клиника. Случайно попала в Эшли. Нарушала режим. Пыталась уйти, но вдруг подумала: "Куда?" Зашла в часовню и стала кричать на Бога. Когда устала, встала на колени и попросила: "Спаси". Так сделала Первый шаг. Теперь работает в клинике, один из руководителей. Уже не молодая, но ухоженная, корректная женщина с печальным лицом.
***
В курилке исполнили с Бородатым Андрюшей-Дюшей классическую русскую шутку-джок. Закурили "Беломор". Жуткое табачное облако поползло над столиками, неся запах русских пивных и цехов. Американский народ, алкаши и драггеры, затихли, обернулись, а юная алкашка из Техаса спросила:
– Парни, это что – сигарос?
– Это папиросас, – ответил Дюша, а я уточнил:
– Папиросас русских призонеров, которые прорыли Беломорканал в 20-30-х.
– Без марихуаны, – сказал Дюша.
Американский народ помалкивал. Рок-н-ролльного вида алкаш попросил:
– Курнуть можно?
– Шур, – ответил я и протянул пачку.
На запах прибежала женщина с рацией, местная сека за народом.
– Это без кайфа, – сказала деваха из Техаса. Женщина с рацией поверила, но не очень.
– Надо окурки убрать, – сказал я.
***
На утренней лекции Папа пошутил: "Если будете пить – помрете. Я похороню вас бесплатно и буду молиться за вас. Но надеюсь, это будете вы, а не я". (Аплодисменты.) А вечером приехал профессор математики и рассказывал, как бился в белой горячке. "Алкоголик всегда путешествует по чувству вины. Только у психопатов нет чувства вины. Это чувство – разрушитель".
***
Алексис рассказывает, как вылетел из МИДа:
– Два месяца на больничном пил с соседними урками. Взял список тех, кого курировал, стал звонить и занимать деньги – заболел, мол, подкиньте на неделю. Уркаганов отправлял по адресам. Все местные бандиты квасили на деньги дипломатов. Меня мать вычислила и домой увела, а уркаганы продолжили звонить по спискам и собирать деньги на пьянку, ломиться в двери к будущим консулам. Меня в КГБ вызывали – в чем дело? шантаж? Из МИДа по собственному желанию полетел. На партсобрании факали со страшной силой. ОБХСС зацепило – использование служебного положения и так далее… Я уцелел, но без работы. Так и началась полная задница. Полет в бездну, головой в дерьмо. Семнадцать больниц за три года.
***
Текст утренней молитвы-медитации?
Боже, дай мне разум и душевный покой
Принять все, что я не в силах изменить,
Мужество изменить то, что могу,
И мудрость отличить одно от другого.