- Мы хотели с тобой, Биндо, поговорить по душам, - продолжал начальник. - Начистоту. Сам посуди, все факты против тебя: и эти задержки после работы, отлучки на территорию в рабочее время, эти метчики в твоем ящике… Когда мы тебя принимали на работу, мы знали о твоей судимости. Так что ты на нее не ссылайся. Возможно, мы и ошиблись. Дай бог, чтобы это было так. Возможно, в цехе завелся вор, который умело наводит тень на плетень. Что ж, если так, извини нас. Мне тоже хочется верить тебе.
- Ну, кто же тогда? - спросил мастер.
- Поймаю я этого гада, - сказал Биндо.
На этом неприятный разговор закончился.
Я думал, что Биндо подождет нас, но он первым поднялся со своего стула, который хотели было сделать скамьей подсудимого, и ушел. Вид у него был непроницаемый. Неужели он всех провел?
- У меня камень с сердца, - сказал Дима.
- Не пойман - не вор, - повторил я Володькины слова.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Я только что вернулся из бани, когда пришел Игорь Овчинников. С тех пор как я уехал, мы еще не виделись. Я заходил к нему, но его дома не было. Сосед, который повстречался на лестнице, сказал, что Игорь в командировке.
- Показывай свои трофеи! - потребовал Игорь после дружеских рукопожатий.
Я показал. Игорь подержал тяжелую плиту в руках, провел пальцем по надписи и даже подышал на зеленоватую гладкую поверхность.
- Что тут написано?
- Если бы я знал, - сказал я.
Я рассказал об экспедиции, а потом спросил, что нового у него. Спросил так, из вежливости. Игорь не очень-то разговорчив. Он рассказал, что в одной деревне пьяный тракторист запустил тяжелый трактор и, будто на танке, врезался в толпу танцующих парней и девчат. Погибли двое. Пришлось срочно ехать в этот отдаленный район.
- Я тут тоже с неделю назад перевернулся, - сказал он. - Стекло вылетело, и крыша помялась.
Он в дождь ехал по шоссе, и его занесло. Развернувшись на скользкой дороге, опрокинулся в кювет.
- Вот это новость, - сказал я.
- Противно теперь смотреть, - сказал Игорь. - У Калаушиных стоит в гараже. Жалкий такой, помятый.
- Ты один в машине был? - спросил я.
Игорь отвернулся и снова стал разглядывать и гладить малахитовую плиту. Вид у него был смущенный. Игорь врать не умел.
- А она как? - спросил я. - Не покалечилась?
- Иванна-то? Руку обрезала о стекло. Пустяки, я ей тут же перевязал.
- Покатались, значит? - сказал я.
- Она же в первый раз за рулем…
- Она?
Оказывается, никакого дождя не было. Этот бесенок Иванна уговорила Игоря поехать покататься за город и выпросила руль. Ну, а уговорить Игоря ничего не стоит. Он только посоветовал ей свернуть на проселочную дорогу и ехать потише. Она, конечно, не послушалась и на приличной скорости вдруг взяла да и свернула на тропинку. "Запорожец" два раза перевернулся. Игорь нашел здоровую лесину и, подсунув под машину, поставил на колеса.
Иванна тоже помогала. И даже поцеловала Игоря в щеку. За то, что он не ругал ее.
Говоря об Иванне, Игорь заулыбался, порозовел. Ему приятно было вспоминать, как Иванна его поцеловала. Привстала на цыпочки, обхватила за шею и, сказав: "Ты хороший!" - крепко поцеловала в щеку.
- Дорогой поцелуй, - заметил я.
- Когда мы опрокинулись, знаешь, что она сказала? "Ты, - говорит, - не расстраивайся, приедет Андрей и починит. Андрей все сделает, - говорит, - что я попрошу…"
- Влюбился ты, что ли? - спросил я.
- Она еще совсем девочка, - смутился Игорь.
- Не давай ей больше руль! Хотя бы до тех пор, пока я ее не научу.
- Ты уж научи ее, - сказал Игорь.
Я захватил комбинезон, и мы отправились на автобусную остановку.
Я до сумерек провозился в гараже. Вставил лобовое стекло - Игорь заблаговременно купил, - выровнял вмятину на крыше. Хорошо, что они перевернулись на пашне. Если бы на асфальте, так легко не отделались бы. Правую фару тоже придется менять.
Вечером я возвращался в общежитие. Навстречу неторопливо шла женщина. Я толком не рассмотрел ее - было темно, - но в фигуре и походке что-то очень знакомое.
- Андрей, - услышал я ее голос.
Давно я не видел ее. Если и вспоминал когда, то старался не ворошить в памяти то, что было…
Она смотрела на меня. И в ее глазах были и радость, и грусть, и еще что-то совсем незнакомое. Я растерялся, не знал, как мне держаться, что ей сказать. Былая злость и отчаяние давно прошли. Но вот она стоит, вызывающе красивая и такая знакомая… И вместе с тем это чужая женщина, которая принадлежит другому. И тот, другой - мой бывший друг. Я никогда не ревновал ее к мужу, к прошлому. И проживи мы с ней сто лет, не вспомнил бы об этом. Но Кащеев - другое дело…
- Ты можешь пройти мимо, - угадала она мое желание. - Но я очень бы этого не хотела.
- Здравствуй, - наконец сказал я.
- Если ты никуда не спешишь, проводи меня?
Мы идем рядом по тротуару. Я чувствую запах ее любимых духов. Настроение с каждым шагом падает. Уж лучше бы не встречались.
- Неужели тебе не о чем спросить меня?
Я пожимаю плечами. О чем спрашивать? Как это случилось? Или как кончилось, если они уже расстались? Нового она мне ничего не скажет. А подробностей не надо.
- Мне как-то даже не верится, что это ты, - говорит она. - Ты очень изменился, Андрей… Взрослее стал, возмужал.
Я, наверное, должен был сказать, что она красивая и молодая… Но мне не хотелось говорить.
Вот и автобусная остановка. Рядом большое белое здание хлебокомбината с черной трубой. В воздухе витает хлебный дух.
- Твой автобус, - говорю я.
Автобус, большой, глазастый, проплывает мимо. Снаружи, прихваченный дверями, торчит чей-то подол.
Марина смотрит под ноги, покусывает губы.
- Андрей, мне нужен твой совет… Глеб хочет… В общем, мы собираемся пожениться…
- Поздравляю, - говорю я.
- Через три дня он вернется из командировки, и я должна дать окончательный ответ.
- Нашла с кем советоваться, - говорю я.
- Ты мне самый дорогой человек.
- Женитесь, ради бога! Я-то тут при чем?
- И это все, Андрей?
- Еще могу сказать, что Кащееву повезло.
Помолчав, Марина дрогнувшим голосом спросила:
- Почему же ты, Андрюша… на мне не женился?
Она остановилась и смотрела мне в глаза.
- Я немного опоздал, Марина, - ответил я. И это была истинная правда.
- Опоздал?.. - повторила она.
- Не надо приглашать на свадьбу, - сказал я. - Все равно не приду.
- Я не могу за него выйти замуж… Я тебя люблю, Андрей!
Она и раньше иногда это говорила, но сейчас это ни к чему.
- Да, люблю, бесчувственный ты человек, - продолжала она. - И никогда не переставала любить… А все, что произошло, это со зла… Бывает такое настроение, когда, не задумываясь, делаешь глупости…
Я ни разу не видел, как плачет Марина. И сейчас не хотел видеть.
Как странно устроен человек! Мои убеждения, принципы - все чуть не полетело к чертям. Вспомнилось то хорошее, что было у нас с Мариной. В какие-то секунды я вновь пережил радость первой встречи, жгучую обиду и разочарование, что уже нельзя вернуть потерянное. Я готов был все забыть и сказать ей много хороших слов…
Я не сказал этих слов. Во мне тогда, еще весной, все надломилось и перегорело. И если что-либо у нас возникло вновь - это был бы обман. Видно, так уж получилось, что врать мы оба не умеем.
И я сказал:
- Я тебя не люблю… И наверное, никогда по-настоящему не любил… И ты меня тоже.
Я видел, как вспыхнули ее щеки, но она сделала еще одну, последнюю попытку вернуть прошлое. Она сказала, что мать сейчас в Москве и мы можем пойти к ней посидеть, выпить кофе… Ее опущенные ресницы вздрагивали. Пойти к ней… Было время, я ждал как манны небесной того счастливого дня, когда Анна Аркадьевна уедет в Москву. В своем доме, в пушистом халате, Марина была другой, еще более близкой и приветливой. Она варила кофе, наливала себе в маленькую чашку, а мне - в большую. Марина знала, что я не люблю эти крошечные чашки… Да, она умела делать так, чтобы я чувствовал себя у нее как дома. Я любил эти наши праздники…
- Андрей, наш автобус, - сказала Марина.
Если припустить бегом, мы успеем еще на этот автобус, но я не двинулся с места.
- Твой автобус… - сказал я. - И ты уже опоздала на него.
- Прощай, Андрей! - прошептала Марина, не поднимая глаз.
Я сказал, что провожу ее до площади, но она покачала головой и прибавила шагу. Она шла все быстрее, будто хотела убежать от меня. Мне всегда нравилась ее походка.
В нашем городе автобусы часто ходят. Ничего не скажешь - позаботились отцы города.
Я видел, как Марина вслед за старушкой поднялась в автобус. В освещенном заднем окне мелькнуло ее лицо. Хоть через стекло, но она посмотрела на меня.
Хорошо, что она уехала. А то я, пожалуй, догнал бы ее…
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
- Говорят, Мамонта от нас переводят, - сообщил утром Валька Матрос.
- Куда?
- Говорят, в другой цех.
- Зачем? - спросил Дима.
Мы посмотрели на Карцева, который сосредоточенно ремонтировал компрессор. Бригадир должен знать. Но Лешка молчал.
- Очередная утка, - сказал я.
- Интересно, кого вместо него назначат?
- Это правда, Леша? - спросил Дима.
- Я приказа по заводу не читал, - отрезал Лешка.
Обидно будет, если Никанора Ивановича переведут. Много надо мной было начальников, и молодых и старых, плохих и хороших. Разных повидал я начальников, но таких, как Ремнев, встречал не часто. В нашем цехе не было ни одного человека, который бы плохо отозвался о Ремневе, хотя многим крепко попадало от него. Мамонт не был этаким добряком, заигрывающим с рабочими, который стремится заработать дешевый авторитет. Мамонта уважали как справедливого и душевного человека и беспрекословно ему подчинялись. Он никогда никого понапрасну не обидел, а если уж отчитывал или наказывал, то за дело. И хотя он не был с рабочими запанибрата, все ценили его простоту.
Жалко будет, если Никанор Иванович уйдет от нас. А каким будет новый начальник, кто его знает?
Когда Карцев отправился в ОТК, Дима предложил сходить в механический цех, узнать, как там Биндо. Володьке на глаза мы не стали показываться, он сразу догадается, зачем пожаловали, - попросили нормировщицу, чтобы позвала мастера.
В механическом гудели моторы, взвизгивали резцы, вгрызаясь в металл. На огромном карусельном станке медленно поворачивалась деталь размером с телефонную будку. Мимо проехал автокар с горой поблескивающих нарезных болтов.
- Он вчера подошел ко мне и подарил вот это, - сказал Дима, показывая охотничий нож. - Наверно, не нужно было брать?
- Почему? - спросил я.
- Если он… ворует, то я назад отдам, - сказал Дима.
Подошел мастер. Это был невысокий коренастый человек с угрюмым лицом. Он вопросительно уставился на нас: мол, что вам нужно? Я спросил, пропадает ли инструмент и нашелся ли вор?
- Притаился, - ответил мастер. - Но меня-то не проведешь. Это его работа, Биндо!
- Вряд ли, - сказал я. - Кто-то за его спиной прячется…
- Я его с поличным застукаю… Не увернется!
- Вы его ненавидите, - сказал Дима.
- Меня не проведешь, - повторил мастер.
Когда мы повернулись, чтобы уйти, он сказал:
- Токарь он хороший, ничего не скажешь… Возьмите его к себе, а?
Лешка Карцев принес три толстые книжки "Эксплуатация и ремонт тепловозов" и роздал нам.
- Проштудируйте, - сказал он.
Матрос повертел в руках книжку, взвесил на ладони.
- Полпуда… Сразу видно, умный человек написал!
- Не за горами тот день, когда на капитальный ремонт придет первый тепловоз, - торжественно сказал Карцев. - Надеюсь, наша бригада встретит его во всеоружии.
Матрос сдул пыль и аккуратно положил книжку на стенд.
- Я в теории не силен, - сказал он. - Я практик.
- Все-таки почитай, - посоветовал Лешка. - Или хочешь перейти в разнорабочие?
- Какой марки тепловоз? - спросил Дима.
- ТГМ, а может быть, и ТЭ-3.
- Ребята, а зарплату нам прибавят? - спросил Валька. - Если я прочитаю эту книжку, то сразу инженером стану!
- Прочитаете - вернете мне, - сказал Карцев. - Это библиотечные.
- Я боюсь брать домой, - сказал Матрос. - Нюрка листы выдерет, а я отвечай?
- Ты прочитал до конца хотя бы одну книжку? - спросил Лешка.
- Дима, что он такое говорит? - возмутился Валька. - Ты же сам писал в стенгазете, что я в ноябре прошлого года больше всех в нашем цехе прочитал художественной литературы…
- Верно, написал, - подтвердил Дима.
- А какие книжки ты читал? - спросил я.
- Разные…
- В основном детективные повести и романы, - сказал Дима.
- Люблю, понимаешь, про шпионов, - ухмыльнулся Матрос.
- А теперь про тепловозы почитай, - сказал Лешка. - В цехе сборки у рабочих экзамены принимают.
- Я ведь засну сразу!
- Придется с тобой, как с первоклассником, заниматься после работы, - сказал Лешка. - Экзамены будем сдавать… новому начальнику.
- Ладно, проштудирую сам, - испугался Валька. - Самостоятельно.
После работы я зашел к Мамонту. Я решил спросить: верно ли, что он уходит от нас? Ремнев сидел в конторке и разбирал папки с бумагами. Волосы взъерошены, лицо усталое. На столе жестяная баночка с леденцами. Табакерку я так ему и не отдал. Правда, он про нее и не вспоминал. Женился он на своей врачихе и очень хорошо живет. Это мне рассказал Венька, когда я только что приехал с Урала. Тихомиров несколько раз был у Ремнева дома. Все по поводу проекта. Видел его жену, очень миловидную женщину, которая угощала их чаем с вареньем. Венька заявил, что у него отношения с Никанором Ивановичем самые наилучшие. Чуть ли не друг семьи…
- Не люблю эту бумажную канитель, - сказал Мамонт. - А без нее тоже нельзя.
- Дела сдаете, Никанор Иванович? - спросил я.
Мамонт взглянул на меня, улыбнулся.
- Я вот все ждал, когда ты придешь, - сказал он. - Карцев был, Матрос был, даже Дима заходил… Парень он стеснительный, постоял с минуту, повздыхал, а потом сказал: "До свидания" - и ушел.
- Куда же вы, Никанор Иванович?
- Повышение получил, - сказал Ремнев. - Не отказываться ведь? И потом, помнишь, ты говорил, материальный стимул тоже играет не последнюю роль в нашей жизни…
- Это мы о Тихомирове говорили…
- Тихомиров идет в гору, - сказал Мамонт. - В министерстве познакомились с его проектом… И что ты думаешь? Нашли стоящим. Правда, много еще предстоит работы, но в основе проект одобрен. А это уже победа!
- И дизели будем на автокарах катать в вагонный цех? - спросил я.
- В проекте много спорного, но в главном он удался.
- Я знаю, - сказал я.
- Дизельный цех нужно строить, ты прав… Но начальник завода упирается. Ему нравится вариант Тихомирова.
- Еще бы! Экономия - шестизначная цифра!
- Дело не только в цифре…
- Я просмотрел в технической библиотеке кучу проектов тепловозоремонтных заводов, - сказал я. - Это настоящие комбинаты. Нельзя отрывать один из главных цехов от комплекса…
- Это временно, - возразил Мамонт. - Когда завод перестанет ремонтировать паровозы, паровозосборочный цех станет дизельным.
- Ай да Венька! - вырвалось у меня. - Он и вас…
- Околпачил, хочешь сказать? - посмотрел на меня Ремнев.
- Почему же, когда завод станет ремонтировать тепловозы, его можно будет остановить? Ведь чтобы переоборудовать цех сборки в дизельный, придется все равно завод останавливать. Потом, значит, можно останавливать, черт с ним, с планом, а сейчас, пока ремонтируются последние паровозики, нельзя? Пусть сейчас будет план, прибыль, а потом хоть трава не расти?
- Андрей, какого хрена ты учишься на историка? - сказал Мамонт. - Ты прирожденный инженер-проектировщик…
- Я и сам удивляюсь: чего к этому проекту прицепился?
Мамонт, ухмыляясь, смотрел на меня.
- Знаешь, о чем я думаю? - сказал он. - Если бы оба вы были инженерами, вместе проектировали… Кто вас знает, может быть, такое завернули бы…
- Нам вместе нельзя, - сказал я.
- Кто знает, кто знает… - пробормотал Ремнев. - Ты что с ним, опять поцапался?
Опять… Я никогда не рассказывал Ремневу о том, что цапался с Венькой. Значит, Венька рассказал. Когда чаи с вареньем пили.
- Да что мы все о Тихомирове? - сказал я. - А кто на ваше место?
- Свято место не бывает пусто… Найдется кто-нибудь.
- Кто-нибудь? - усмехнулся я.
- Ты мне лучше скажи, что вы с Тихомировым не поделили?
- Он меня на новоселье не пригласил, - сказал я.
Мамонт открыл коробку, взял щепотку леденцов.
- Хочешь? - спросил он.
Я тоже положил в рот два леденца. Молча пососали.
- Меня пригласил, - сказал Мамонт. - На новоселье… А я не пошел. Чего мне там с вами, молодыми, делать?
- Я пошутил, - сказал я. - Дело тут не в новоселье…
- А в чем же? - Ремнев с любопытством посмотрел на меня.
- Я ничего против Тихомирова не имею, - сказал я.
Ремнев сгреб папки и положил в шкаф. И коробку с леденцами убрал.
- Голова трещит, - сказал он. - Второй день вожусь с этими бумагами. Документация, инвентаризация и все-такое… Пошли-ка отсюда!
За проходной Ремнев заговорил о футболе, и мы до самого виадука горячо обсуждали поражение нашей сборной на мировом чемпионате. О Тихомирове больше ни слова. Футбол - самая благодатная тема разговора для мужчин двадцатого века. Остановившись у виадука, мы еще долго толковали о знаменитых футболистах. Мамонт обстоятельно разбирался в этом вопросе. Нам было никак не разойтись. И лишь пассажирский, с грохотом пронесшийся мимо, напомнил о том, что пора домой. Мамонт свернул к пятиэтажному зданию, а я поднялся на виадук.
Вот уже несколько дней, как вернулся из киноэкспедиции Сашка Шуруп. Я обрадовался. Скучно все-таки одному в большой пустой комнате. Сашка познакомился с режиссерами, киноактерами - так сказать, приобщился к миру искусства. И это, конечно, наложило на него свой отпечаток. Во-первых, он изменил прическу: отрастил волосы на девчоночий манер. Во-вторых, не снимал потертую замшевую жилетку, которую ему подарил молодой талантливый кинорежиссер, и, в-третьих, стал называть всех "стариками". Волосы и жилетка еще куда ни шло, а вот это надоевшее словечко "старик" меня раздражало.