Мы с Игнасио, Малышом Пессоа и моим братом Карлосом пришли околоодиннадцати вечера. Мы были почти что членами семьи, прежде всего Игнасио,который работал в той же конторе, что и Северо, так что наше появление непривлекло особенного внимания. Старший сын Северо предложил нам пройти вспальню, но Игнасио сказал, мы еще немного побудем в столовой; людей в доменабилось отовсюду, друзей и родственников, иные из которых, не желая мешать,сидели по углам, а иные собрались вокруг стола или возле буфета, где былоприготовлено угощение, и разговаривали или просто поглядывали друг на друга.Время от времени кто-нибудь из сыновей Северо или его сестра приносили кофеили рюмки с тростниковой водкой и почти каждый раз, именно в этот момент,все умолкали, будто в эту минуту застывало всякое движение, и в памятивозникала дурацкая фраза: "Ангел пролетел", и хотя сразу же после этого яначинал рассказывать о "крутом" дуплете негра Акосты в Палермо или Игнасиогладил курчавые волосы младшего сынишки Северо, мы все чувствовали, чтогде-то в глубине таится неподвижность, будто мы все ждем чего-то, что ужеслучилось, а может быть, все, что могло произойти, произошло совсемпо-другому или превратилось в ничто, как бывает в снах, хотя никто из нас неспал, и время от времени мы слышали, не слушая, как плачет жена Северо,совсем тихо, сидя в углу комнаты в окружении самых близких родственников.
В этой ситуации забываешь о времени или, как в шутку говорит МалышПессоа, все становится наоборот и время забывает о тебе, но тут появилсябрат Северо и сказал нам, что начинается фаза потения, так что мы затушилиокурки и гуськом пошли в спальню, где разместились почти все, потому чточлены семьи вынесли оттуда всю мебель и там оставались только кровать иночной столик. Северо сидел на кровати, обложенный подушками, в ногах -покрывало из голубой саржи и полотенце небесно-голубого цвета. Никакойнеобходимости хранить молчание не было, тем не менее братья Северо знаками,выражающими сердечное радушие (такие милые люди), пригласили нас подойтипоближе к кровати и встать вокруг Северо, который сидел сложив руки наколенях. Даже его младший сынишка, совсем маленький, стоял теперь у кровати,глядя на отца заспанными глазенками.
Фаза потения была не слишком приятной, поскольку в конце ее нужно быломенять простыни и пижаму, даже подушки промокли от пота и были похожи наогромные тяжелые капли слез. В отличие от других, которые, согласно Игнасио,проявляли нетерпение, Северо оставался неподвижным и на нас даже не смотрел,а испарина то и дело выступала у него на лице и на руках. Колени проступалидвумя влажными пятнами, и хотя его сестра каждую секунду вытирала ему щеки,пот снова выступал и капал на простыни.
- На самом деле это означает, что все идет прекрасно, - стоял насвоем Игнасио, который не отходил от двери. - Было бы хуже, если бы онметался, простыни его облепляют, так что страшно становится.
- Папа - человек спокойный, - сказал старший сын Северо. - Он не изтех, кто задает другим работу.
- Сейчас закончится, - сказала жена Северо, входя в комнату с чистойпижамой и комплектом простыней в руках. Думаю, в этот момент мы восхищалисьею больше, чем всегда, ведь мы видели, что совсем недавно она плакала, асейчас ухаживает за мужем и держится бодро, и лицо ее при этом спокойно иумиротворенно. Похоже, кое-кто из родственников пытался поддержать Северо, яв это время уже был в гостиной, где младшая дочь Северо предложила мнечашечку кофе. Мне захотелось поговорить с ней о чем-нибудь, чтобы ееотвлечь, но тут в комнате появились и другие гости, а Мануэлита всегда быланемного стеснительна, еще подумает, что я решил за ней приударить, так что ясчел за лучшее помолчать. Малыш Пессоа, наоборот, ходил туда-сюда по дому,со всеми общался, будто так и надо, и даже успел, вместе с Игнасио и братомСеверо, познакомиться с какими-то двоюродными сестрами и их подружками, иони стали говорить о том, что вот бы заварить горький мате, который в этотчас был бы весьма кстати, и желательно побольше, потому что мате особеннохорош после жаркого. В конце концов ничего не получилось, потому что тут какраз настал один из тех моментов, когда мы все застыли на месте (я повторяю,при этом ничего не менялось, мы продолжали разговаривать и жестикулировать,но именно так все и было, и об этом нужно сказать, дать этому хоть какое-тообоснование или имя), тут вошел брат Северо с газовой лампой в руках и, стояв дверях, возвестил нам, что сейчас начнется фаза прыжков. Игнасио залпомопрокинул чашку кофе и сказал, что нынешней ночью, похоже, все произойдетбыстрее, чем обычно; он был среди тех, кто стоял у самой кровати вместе сженой Северо и его младшим сыном, который смеялся, потому что правая рукаСеверо раскачивалась, словно метроном. Жена надела на него белую пижаму, апостель снова была безупречной; чувствовался запах одеколона, и Малыш Пессоасделал одобрительный жест в сторону Мануэлиты, поскольку, судя по всему, этоона все предусмотрела. Северо сделал первый прыжок и оказался на краюкровати, глядя на свою сестру, которая ободряла его улыбкой, пожалуй,несколько глуповатой и как бы по принуждению. И зачем это нужно, подумал я,поскольку предпочитаю, чтобы все было честно; и не все ли равно Северо,ободряет его сестра или нет? Прыжки следовали один за другим через равныепромежутки времени: сидя на краю кровати, сидя в головах кровати, сидя напротивоположном краю, стоя посередине кровати, стоя на полу между Игнасио иМалышом, на полу на корточках, между своей женой и братом, сидя в углукомнаты у дверей, стоя посередине комнаты, всегда между двумя друзьями илиродственниками, точно попадая в промежуток между ними, при этом все стоялинеподвижно и только следили за ним глазами; сидя на краю кровати, стоя вголовах кровати, на корточках посередине кровати, на коленях на краюкровати, стоя между Игнасио и Мануэлитой, на коленях между своим младшимсыном и мной, сидя в ногах кровати. Когда жена Северо объявила об окончаниифазы, все заговорили разом и стали поздравлять Северо, который выгляделотстраненным; я не помню, кто снова уложил его в постель, потому что мы всеодновременно повалили из комнаты, оживленно комментируя окончившуюся фазу ижелая чем-нибудь утолить жажду, а мы с Малышом вышли в патио подышать ночнойпрохладой и выпить пару пива прямо из горлышка.
Со следующей фазой произошли, я помню, какие-то изменения, посколькуИгнасио говорил, что должна быть фаза часов, а мы почему-то услышали, как вгостиной снова заплакала жена Северо, и тут же вошел старший сын, которыйсообщил нам, что начинается фаза мотыльков. Мы с Малышом и Игнасиопереглянулись несколько удивленно, но не исключено, что изменения - впорядке вещей, и Малыш сказал, что это нормально, когда порядок следованияменяется, ну и вообще; мне кажется, эти изменения никому не понравились, номы не подали виду и снова вошли в спальню, где встали кружком около кроватиСеверо, которую семья, как и полагалось, поставила в центр комнаты.
Брат Северо вошел последним, с газовой лампой в руках, погасил люстру,которая светила, как небесное светило в безоблачный день, и придвинул ночнойстолик к изножию кровати; когда он поставил лампу на ночной столик, мыумолкли и замерли, глядя на Северо, который полулежал, откинувшись наподушки, и, казалось, был не слишком утомлен предыдущими фазами. Мотылькистали залетать через дверь, и к тем, которые уже были на стенах комнаты илина люстре, прибавились новые, и все вместе они стали кружиться в хороводевокруг газовой лампы. Широко открыв глаза, Северо следил, не мигая, закружением пепельно-серого вихря, который кружился все сильнее и сильнее, иказалось, все его силы уходили на это созерцание. Один из мотыльков (оченькрупных размеров, думаю, на самом деле это была ночная бабочка, нб во времяэтой фазы мы говорим только о мотыльках, и никто не спорит о терминах)отделился от остальных и подлетел к лицу Северо; мы увидели, что онприлепился к его правой щеке и что Северо на секунду закрыл глаза. Мотылькиодин за другим улетали от лампы и начинали кружиться вокруг Северо, облепляяего волосы, губы и лоб, превращая его в огромную трепещущую маску, накоторой только глаза еще принадлежали ему, и эти глаза неотрывно смотрели налампу, вокруг которой упрямо кружился в поисках выхода единственный мотылек.Я почувствовал, как пальцы Игнасио впились мне в руку около плеча, и толькотогда сообразил, что и сам я дрожу и влажной от испарины ладонью сжимаюплечо Малыша. Кто-то застонал, какая-то женщина, наверное, Мануэлита,которая не умела владеть собой, как остальные, и в этот самый моментпоследний мотылек сел на лицо Северо и затерялся в пепельно-серой массе. Тутмы все стали кричать, обниматься и хлопать друг друга по спине, а в этовремя брат Северо подошел к люстре и зажег ее; туча мотыльков метнулась клюстре, и Северо, снова с лицом Северо, все смотрел на лампу, теперь ужененужную, и осторожно шевелил губами, словно боялся отравиться серебристойпыльцой, покрывавшей его губы.
Я решил не оставаться в спальне, поскольку Северо должны были помыть, иуже кто-то говорил о бутылке грапы в кухне, удивительно, как в подобныхслучаях резкое возвращение к нормальной действительности, какое-нибудьвысказывание вроде этого, заставляет нас прийти в себя и даже немногоразочаровывает. Я последовал за Игнасио, который знал все углы в доме, и мыс Малышом и старшим сыном Северо взялись за грапу. Мой брат Карлос лежал наскамейке и курил, свесив голову и глубоко затягиваясь; я принес ему рюмку, ион осушил ее залпом. Малыш Пессоа уговаривал Мануэлиту тоже выпить рюмочку идаже говорил ей что-то про кино и скачки; я опрокидывал в себя одну рюмку задругой, не желая думать ни о чем, пока не почувствовал, что больше невыдержу, и тогда я стал искать Игнасио, который, казалось, только меня иждал, скрестив руки на груди.
- Если бы последний мотылек не нашел бы… - начал я.
Игнасио отрицательно покачал головой. Спрашивать, конечно, ни о чем ненадо было; по крайней мере в этот момент не надо было спрашивать ни о чем;не знаю, все ли я понял, но у меня было такое ощущение, будто внутри менякакая-то пустота, и в этот закоулок памяти, похожий на полый склеп, что-томедленно просачивается и стекает каплями. В отрицании Игнасио (хоть ииздалека, но мне показалось, что Малыш Пессоа тоже отрицательно качалголовой и что Мануэлита смотрела на нас испуганно, будучи слишком робкой,дабы что-нибудь отрицать) было что-то от временной остановки работы разума,от нежелания идти дальше; все достигло своего абсолюта, все стало таким,каково оно есть. Но вот мы уже могли продолжать, и когда жена Северо вошла вкухню и уведомила нас, что Северо готов объявить числа, мы оставилинедопитые рюмки и поспешили в спальню, сначала Мануэлита, Малыш и я, потомИгнасио, а позади мой брат Карлос, который всегда и всюду опаздывает.
Родственники уже заполонили спальню, так что протиснуться туда можнобыло с трудом. Мне удалось войти (зажженная газовая лампа стояла на полу,рядом с кроватью, но и люстра тоже была зажжена) в тот момент, когда Северовстал, засунул руки в карманы пижамы и, глядя на своего старшего сына,сказал "6", потом, глядя на жену, сказал "20", а глядя на Игнасио, сказал"23", спокойным голосом, тихо и неторопливо. Своей сестре он сказал "16",младшему сыну "28", остальным родственникам он тоже называл большие числа,пока не дошла очередь до меня - мне он сказал "2", и я почувствовал, какМалыш искоса взглянул на меня и сжал губы в ожидании своей очереди. НоСеверо продолжал называть числа прочим своим родственникам и друзьям, почтивсегда выше "5", и ни разу не повторился. Почти в самом конце он назвалМалышу цифру "14", и Малыш открыл рот и весь затрепетал, будто в лицо емудунул сильный ветер, а потом стал потирать руки, но вдруг устыдился испрятал их в карманы брюк как раз в тот момент, когда Северо называл цифру"1" какой-то женщине с покрасневшим лицом, кажется, дальней родственнице,которая пришла одна и почти ни с кем за все это время не разговаривала, итогда Игнасио с Малышом переглянулись, а Мануэлита схватилась за двернойкосяк, и мне показалось, она дрожит и едва сдерживается, чтобы не закричать.Остальные уже не слушали свои числа, Северо продолжал их называть, но всеуже снова разговаривали, даже Мануэлита, которая овладела собой и сделалапару шагов вперед, но когда она получила число "9", уже никто этим неозаботился, и числа закончились вакантными цифрами "24" и "12", которыхудостоился кто-то из родственников и мой брат Карлос; сам Северо выгляделуже не таким сосредоточенным и с последним числом откинулся на спину,позволив жене накинуть на себя одеяло, и закрыл глаза, словно ничто егобольше не интересовало и он забыл обо всем.
- Это всегда вопрос времени, - сказал мне Игнасио, когда мы вышли изспальни. - Числа сами по себе ничего не значат, че.
- Ты так думаешь? - спросил я, выпив залпом рюмку, которую мне принесМалыш.
- Это же ясно, че, - сказал Игнасио. - Ты учти, между "1" и "2"могут пройти годы, десять или двадцать, а может, и больше.
- Конечно, - поддержал его Малыш. - На твоем месте я бы ирасстраиваться не стал.
Я подумал, ведь он принес мне выпить, хотя никто его об этом не просил,сам пошел в кухню, себя не пожалел, проталкиваясь сквозь толпу. Ему былоназначено "14", Игнасио - "23".
- При счете все дело в часах, - сказал мой брат Карлос, которыйподошел ко мне и положил руку мне на плечо. - Не стоит слишком в этоуглубляться, хотя, наверное, это что-нибудь да значит. Если твои часыотстают…
- Дополнительное преимущество, - сказал Малыш и взял у меня из рукпустую рюмку, словно боялся, что я уроню ее на пол.
Мы стояли в коридоре рядом со спальней и потому вошли одними из первых,когда старший сын Северо вышел и сказал, что начинается фаза часов. ЛицоСеверо показалось мне вдруг изнуренным, однако жена только что закончила егопричесывать и он снова благоухал одеколоном, а это всегда вызывает доверие.Мой брат, Игнасио и Малыш окружили меня, словно хотели поддержать, но никтоне интересовался родственницей, которая получила число "1" и которая стоялав ногах кровати, и лицо ее было красным более чем всегда, а губы и векидрожали. Даже не взглянув в ее сторону, Северо велел своему младшему сынуперевести часы вперед, но мальчишка не понял и засмеялся, тогда мать взялаего за руку и сняла у него с руки часы. Мы знали, что это чистосимволический жест, достаточно было просто передвинуть стрелки вперед илиназад, не беря во внимание, который был час на самом деле, ведь когда мывыйдем из комнаты, мы снова поставим на часах соответствующее время.Некоторым уже было назначено перевести стрелки, кому вперед, кому назад,Северо давал указания почти механически, почти безразлично; мой брат впилсямне пальцами в плечо; на этот раз я был благодарен ему за поддержку, думая отом, что Малыш прав и что у меня может быть дополнительное преимущество, ноуверенности ни у кого не было; родственнице с красным лицом было даноуказание перевести стрелки назад, и бедняжка вытирала слезы благодарности, вконечном итоге, возможно, совершенно бесполезные, а потом вышла в патио,чтобы успокоить нервы среди горшков с цветами; чуть позднее мы слышим что-топохожее на плач из кухни, где снова принимаемся за рюмки с грапой ипоздравляем Игнасио и моего брата.
- Скоро наступит сон, - сказала нам Мануэлита. - Мама послаласказать, чтобы вы приготовились.
Что там особенно готовиться, мы тихо вернулись в спальню - сказываласьночная усталость; скоро рассветет и начнется обычный день, почти всех ждаларабота, которая начиналась в девять или в половине десятого; вдруг резкопохолодало, ледяной ветер из патио проник в гостиную, но воздух спальниказался нагретым от света и множества людей, почти никто не разговаривал,все только оглядывались в поисках места, где встать, и наконец, затушивпоследние окурки, присутствующие разместились вокруг кровати. Жена Северосидела на постели, поправляя подушки, но вскоре встала и осталась стоять вголовах кровати; Северо смотрел вверх, не замечая нас, он смотрел назажженную люстру, не мигая, сложив руки на животе, неподвижный ибезразличный ко всему, он смотрел, не мигая, на зажженную люстру, и тогдаМану-элита приблизилась к самому краю кровати, и мы все увидели у нее вруках носовой платок с завязанными в уголках монетками. Оставалось толькождать, потея от спертого нагретого воздуха, вдыхая, благодарение Богу, запаходеколона и думая о той минуте, когда мы сможем наконец выйти из дома,закурить и поговорить, может быть, обсудить, а может, и нет, все то, чтопроизошло ночью, скорее всего нет но закурить непременно, а потом затерятьсяна улицах. Когда Северо начал медленно смежать веки и отражение зажженнойлюстры стало постепенно гаснуть у него в глазах, я почувствовал, как МалышПессоа прерывисто дышит мне в ухо. И тут произошла какая-то перемена, будточто-то отпустило, я почувствовал, что мы все вдруг перестали быть единымтелом со множеством рук, ног и голов, словно распались, и я понял, чтонаступает конечная фаза, начинается сон Северо, и когда Мануэлита склониласьнад отцом и покрыла ему лицо носовым платком, аккуратно расположив уголки смонетками с четырех сторон, так чтобы не было ни складочки и было бызакрытым все лицо, мы все подавили единый вздох, который рвался из груди, ипочувствовали себя так, словно этот носовой платок закрыл лицо каждому изнас.
- Теперь он будет спать, - сказала жена Северо. - Он уже спит,смотрите.
Кто-то из братьев Северо приложил палец к его губам, но необходимости вэтом не было, никто и так не произнес ни слова, и мы на цыпочках сталипродвигаться к дверям, прижавшись друг к другу, чтобы меньше шуметь. Кое-ктото и дело оглядывался и смотрел на платок, покрывавший лицо Северо, словножелая убедиться, что тот спит. Я почувствовал прикосновение чьих-то жесткихкурчавых волос к моей правой руке, это был младший сын Северо, которогокто-то из родственников держал около себя, чтобы мальчишка не болтал и неерзал, и который теперь оказался рядом со мной, он думал, что это какая-тоигра, и тоже шел на цыпочках, вопросительно глядя на меня снизу слипающимисяот сна глазами. Я погладил его по подбородку и щекам и, прижав к себе, вывелв гостиную, а потом в патио, где Игнасио и Малыш уже доставали пачкусигарет; серенький рассвет и петух в глубине двора вернули каждого из нас кобычной жизни, к будущему, которое уже было определено в холоде этогопредрассветного утра, такого потрясающе прекрасного. Я подумал, что женаСеверо и Мануэлита (а возможно, братья и старший сын) остались в доме исторожат сон Северо, однако мы уже шли по улице, оставив позади и кухню, ипатио.
- Мы больше не будем играть? - спросил сынишка Северо, падая с ног отусталости, но продолжая бороться со сном с упорством, присущим всеммалолеткам.
- Нет, сейчас все пойдут спать, - сказал я ему. - Мама уложит тебя впостель, иди домой, здесь холодно.
- Это ведь была такая игра, правда, Хулио?