Если главный герой историй, которые я сочиняю, - водитель грузовика,значит, ему неизбежно встретится женщина, которая попросит подвезти, как этоделала Дилия; в общем, это давно известно, истории подобного рода почтивсегда полны фантазии, где ночь, грузовик и одиночество - тот необходимыйнабор, который приведет к недолговечному счастью в конце пути. А иногда нет,иногда с гор спускалась лавина, и я неведомо как спасался от нее, илитормоза отказывали на спуске, и тогда все начинало кружиться в вихресменяющих друг друга видений, это заставляло меня открыть глаза иостановиться, попытаться заснуть, обняв за талию теплую во сне Ньягару,чувствуя себя человеком, только что избежавшим опасности. Когда же по ходуистории на обочине дороги появляется женщина, она всегда - незнакомка,неожиданные повороты истории могут предположить какую-нибудь рыжеволосуюдевушку или мулатку, возможно увиденную когда-то в фильме или журнале, нозабытую среди повседневной суеты до тех пор, пока моя история не поставитпередо мной ее неузнанной. Но увидеть Дилию - это мало сказать сюрприз,целый скандал, потому что Дилии нечего было делать на этой дороге и вкакой-то степени портить историю своим жестом - нечто среднее между мольбойи угрозой. Дилия и Альфонсо - наши с Ньягарой приятели, с которыми мывидимся время от времени, вращаемся мы на разных орбитах, нас объединяеттолько верность университетским временам, общие темы разговоров, вкусы,иногда мы вместе ужинаем у них или у нас, мы наблюдаем со стороны ихсупружескую жизнь, основные составляющие которой, кроме всего прочего, -маленький ребенок и приличные доходы. Какого черта делать Дилии здесь, вэтой истории, где можно представить любую другую девушку, но не Дилию, ведьс самого начала было ясно, что по дороге я встречу девушку и тут произойдутразные вещи, которые могут произойти, когда мы доберемся до равнины инаконец остановимся после длительного напряжения бесконечных поворотов; всетак ясно с первого появления - ужин в компании других шоферов в деревенскомтрактире у подножия гор, история, в которой нет ничего особенного, затоприятная, в ней есть свои варианты и свои незнакомки, а теперь незнакомкабыла не похожа на прочих - это была Дилия, и не было ни малейшего смысла втом, что она стоит тут, на повороте дороги.
Может, если бы рядом была Ньягара, шепчущая и сладко посапывающая восне, я бы не стал подвозить Дилию, перечеркнул бы ее, и грузовик, и всюисторию - достаточно было открыть глаза и сказать Ньягаре: "Странно, но ячуть было не переспал сейчас с одной женщиной, и это была Дилия", и Ньягара,возможно, в свою очередь открыла бы глаза, поцеловала бы меня в щеку,сказала бы, что я глупый, или в шутку отослала бы меня к Фрейду, илиспросила, хотел ли я когда-нибудь Дилию, ну, может, когда был пьян, чтобыуслышать от меня правду, хотя тогда снова будет Фрейд или что-нибудь в этомроде. Но я чувствовал себя таким одиноким в своей истории, таким одиноким,каким я там действительно и был - водитель грузовика в полночь, наизвилистой горной дороге, у меня не хватило духу проехать мимо, я медленнозатормозил, открыл дверцу и помог Дилии залезть в машину, она чуть слышнопрошептала "спасибо" - от усталости ее клонило в сон - и вытянулась насиденье, положив под ноги дорожный мешок.
Правила игры в историях, которые я сочиняю, соблюдаются с первойминуты. Дилия-то была Дилия, но я в истории был шофером, Дилия знала толькоэто, мне бы в голову никогда не пришло спросить ее, что она тут делает срединочи, или назвать ее по имени. В общем, эта история была необыкновенна тем,что какая-то девушка приняла облик Дилии: это ее прямые светлые волосы,ясные глаза, ее ноги, сразу возникшие у меня в памяти, - слишком длинныедля такого роста, как у жеребенка; кроме этого, история была как всякаядругая - ни имен, ни прежних отношений, неожиданный случай, только и всего.Мы обменялись двумя-тремя словами, я дал ей сигарету и сам закурил, мы сталиспускаться по откосу, как это полагается делать на груженой машине. А Дилиятем временем расположилась поудобнее, закурив после стольких часов ходьбы погорам, среди затерянности, тяжелого забытья, может быть страха.
Я подумал, что она сейчас заснет и что мне приятно представлять ее себетак, пока мы не доедем до равнины, подумал - может, было бы любезно с моейстороны предложить ей перебраться в кузов и лечь на настоящую кровать, но ниодна история мне этого делать не позволяла, потому что любая девушкапосмотрела бы на меня с этаким выражением горечи и гнева, представив себемои ближайшие намерения, и почти во всех случаях дернула бы ручку дверцы -бегство было неизбежным. В историях, как и в предполагаемой реальной жизниводителя грузовика, так быть не может - надо разговаривать, курить,становиться друзьями и после всего получить согласие, обычно спокойное, наостановку где-нибудь в лесу или в каком-нибудь укрытии, согласие на то, чтопроизойдет потом, но теперь, уже без горечи и гнева, просто принять то, чтоуже принято после разговоров, сигарет и первой бутылки пива, выпитой прямоиз горлышка между двумя виражами.
Однако я дал ей заснуть, история развивалась своим путем, мне всегданравилось это в историях, которые я сочиняю, - подробное описание каждогошага и каждого действия, длиннющий фильм, от которого чем дальше, тем большеполучаешь удовольствия, оно разливается по всему телу, оно в словах и вмолчании. Я, правда, спросил себя, почему именно Дилия в эту ночь, но тут жеотступил - мне вдруг показалось таким естественным, что рядом со мнойдремлет Дилия, выкуривая время от времени сигарету или шепча что-нибудьвроде "почему здесь, в горах", и что история хитро запутывается среди зевкови отрывочных фраз, поскольку не было ни одного разумного объяснения, почемуДилия здесь, в самом глухом месте дороги, в полночь. Был момент, когда оназамолчала и посмотрела на меня, улыбаясь своей девчоночьей улыбкой, которуюАльфонсо называл подкупающей, и я сказал ей, как меня зовут, во всехисториях - Оскар, а она сказала "Дилия" и прибавила, как всегда прибавляла,что имя идиотское и виновата в этом ее тетка, любительница женских романов,а я подумал: почти невероятно, что она меня не узнала, в истории я былОскаром, и она меня не узнала.
Дальше все было так, как всегда подсказывает мне моя история, - сам ятак рассказывать не умею: только отдельные фрагменты, связующие нити,возможно невероятно угаданные, фонарь, освещающий складной столик в кузовегрузовика, остановленного под деревьями в укромном уголке, шипение яичницы;после сыра и сладкого Дилия смотрит на меня так, будто хочет что-то сказать,но решает не говорить, поскольку не нужно ничего объяснять перед тем, каквыйти из машины и затеряться под деревьями, я стараюсь разрядить обстановкус помощью кофе, который уже почти готов, и стопки грапы; глаза Дилии, скаждым глотком она прикрывает их перед очередной фразой, моя неосторожнаяпривычка ставить лампу на табуретку рядом с матрасом, надо принести еще одноодеяло - ночью будет холодно, - сказать ей, что пойду проверю дверцы навсякий случай, никогда не знаешь, что может случиться на этих пустынныхдорогах, а она опускает глаза и говорит: "Знаешь, ты не уходи спать вкабину, не будь идиотом", а я отворачиваюсь, чтобы она не видела моего лица,на котором мелькает смутное удивление тому, что это говорит Дилия, хотя, сдругой стороны, это всегда случалось так или иначе - то маленькаяиндианочка говорила "давай спать на полу", то цыганка укрывалась в кабине,а я обнимал ее за талию, и относил в кузов, и укладывал в постель, даже еслиона плакала и сопротивлялась, а Дилия - нет, Дилия медленно идет от столикак постели, на ходу расстегивая молнию на джинсах, в истории я могу видетьэто движение, хоть и стою спиной, я иду в кабину, чтобы дать ей время, чтобыподтвердить - да, все будет как должно быть, как было не раз, одно следуетза другим в непрерывном, напоенном запахами повторении, медленное движениеот неподвижного силуэта, освещенного фарами на повороте дороги, до Дилии,сейчас почти скрытой шерстяным одеялом, и тогда последнее - погасить лампу,и останется только неясная пепельная ночь, заглядывающая в заднее окошкожалобными вскриками ночной птицы где-то рядом.
В этот раз история длилась бесконечно, потому что ни я, ни Дилия нехотели, чтобы она кончалась, бывают истории, которые мне хотелось быпродолжать, но девушка-японка или холодно-надменная туристка из Норвегии еепрекращают, несмотря на то что мне решать, подошла ли история к моменту,когда больше нет ни сил, ни желания ее продолжать, потому что посленаслаждения начинаешь постепенно ощущать незначительность происшедшего, -тут надо изобрести какую-то альтернативу или неожиданную случайность, чтобыистория могла жить дальше, вместо того чтобы погружаться в сон с последнимнебрежным поцелуем или затихающими, уже ненужными всхлипываниями. Но Дилияне хотела, чтобы история кончалась, с первого ее движения, когда я скользнулк ней под одеяло, я почувствовал, вопреки ожиданию, что она сама ищет меня,и после первых взаимных ласк понял, что история только начинается, что ночьистории будет такой же длинной, как та, в которой я ее сочиняю. Есть толькоодно, ничего другого нет, только слова, которыми история рассказана; словакак спички, стоны, сигареты, улыбки, мольбы, просьбы, кофе на рассвете,глубокий сон, в котором смешалась ночная роса, и снова ласки, и сноваотдаление, до первого солнечного луча, проникшего сквозь окошко и ласкающегоспину Дилии, распростертой на мне, - он ослепил меня, когда я крепкоприжимал ее к себе, чтобы еще раз почувствовать, как она раскрывается мненавстречу, вскрикивая и ласкаясь.
На этом кончилась история, без непременных прощаний в ближайшемпридорожном селении, как это почти всегда бывает, - от истории я перешел косну, чувствуя только тяжесть тела Дилии, которая тоже засыпала и все ещечто-то шептала, как вдруг Ньягара сказала мне, что завтрак готов и чтовечером мы идем в гости. Я чуть было ей все не рассказал, но что-то меняостановило, может руки Дилии, пришедшие ко мне из ночи и не пустившие слова,которые бы все испортили. Да, я прекрасно спал, да, понятно, в шестьвстречаемся на площади, на углу, и идем к Марини.
Альфонсо как-то говорил нам, что у Дилии серьезно заболела мать и онапоехала к ней в Некочеа, Альфонсо пришлось возиться с малышом: масса забот,теперь увидимся, должно быть, когда вернется Дилия. Больная умерла черезнесколько дней, и Дилия два месяца вообще никого не хотела видеть; мыотправились к ним ужинать, прихватив коньяк и погремушку для малыша, и всебыло хорошо, Дилия - при своих функциях, от утки до апельсинов, Альфонсо -у столика для игры в канасту. Ужин протекал очень мило, как и должно быть,- Альфонсо с Дилией умеют жить, разговор хоть и начался с тяжелого, сматери Дилии, но тему быстренько прикрыли, а потом будто мягко раскрылсязанавес и мы вернулись в наше обычное настоящее, всегдашние развлечения спривычными шутками и своим гвоздем программы, среди всего этого так приятнобывает провести вечер. Было уже поздно, и мы достаточно выпили, когда Дилиякоснулась поездки в Сан-Хуан, ей необходимо было успокоиться после смертиматери, к тому же вечные проблемы с этими родственниками, которые всегда всеусложняют. Мне показалось, она говорит это для Альфонсо, хотя Альфонсо,должно быть, знал, в чем дело, потому что спокойно улыбался, наливая намконьяк, - поломка машины среди гор, кромешная тьма и нескончаемое ожиданиена обочине дороги, где каждая пролетавшая птица таила в себе опасность, авокруг полно страшных призраков времен детства, наконец, огни машины, страх,что шофер тоже может испугаться и проехать мимо, слепящий свет фар,пригвоздивший ее к крутому обрыву, и тут - волшебный скрип тормозов, уютнаякабина, путь к долине, разговор, может быть не очень нужный, но все-такичувствуешь себя как-то лучше.
- Все это ее травмировало, - сказал Альфонсо. - Ты ведь мне это ужерассказывала, дорогая, каждый раз я узнаю все новые подробности твоегоосвобождения, о твоем святом Георгии Победоносце, спасающем тебя от ночногочудовища-дракона.
- Это не так просто забыть, - сказала Дилия, - оно возвращается ивозвращается ко мне, не знаю почему.
Она-то, может, и нет, Дилия, может, и не знает, но я - да, я залпомвыпил коньяк и снова налил себе, Альфонсо даже удивленно поднял брови, он непредполагал за мной такой несдержанности. С другой стороны, его шутки былиболее чем похожи на правду, он сказал Дилии, чтобы она решилась наконецзакончить свой рассказ, первая часть ему хорошо известна, но ведь есть еще ивторая, это так обычно и понятно - грузовик, ночь и все то, что такестественно в нашей жизни.
Я пошел в ванную и посидел там немного, не решаясь посмотреть взеркало, чтобы не увидеть нечто ужасное - собственное лицо, каким онобывает, когда я сочиняю историю, а сейчас я именно такой, здесь, в этотвечер, это начинает медленно заполнять мое тело - то, о чем я никогда недумал как о возможном на протяжении стольких лет знакомства с Дилией иАльфонсо, две наши дружеские пары, вместе по праздникам и в кино, поцелуи вщечку… Сейчас все было по-другому, Дилия была для меня иной - сноважелание, но теперь уже реальное; из гостиной до меня донесся голос Дилии,они с Ньягарой смеялись, грозя надрать Альфонсо уши за его зануднуюревность. Было уже поздно, мы выпили еще коньяку по последней, сверхупослышался плач малыша, и Дилия побежала наверх, принесла его на руках: онвесь мокрый, поросенок этакий, я пойду в ванную, переодену его, - Альфонсов восторге, поскольку у него есть еще полчаса времени обсудить с Ньягаройпреимущества Виласа против Борга: детка, еще коньяку, - в общем, все ужеприлично набрались.
А я - другое, я пошел за Дилией в ванную, она положила сынишку настолик и что-то искала в стенном шкафу. И вышло так, будто она поняла, когдая сказал ей: "Дилия, я знаю вторую часть", когда я сказал ей: "Я понимаю,это невозможно, но ты же видишь, я знаю"; Дилия отвернулась, чтобы раздетьмалыша, я чувствовал, что она наклонилась над ним не просто, чтобырасстегнуть крючки и вытащить пеленку, а словно придавленная неожиданнойтяжестью, от которой надо освободиться, она и освободилась, когда,выпрямившись и глядя мне прямо в глаза, сказала: "Да, это было, это идиотизми не имеет никакого значения, но это было, я переспала с шофером, пойдискажи Альфонсо, если хочешь, все равно он на свой манер убежден в этом, онне верит и все-таки совершенно уверен".
Вот так и было - ни я ей ничего не сказал, ни она меня не поняла, дажеесли и сказала все это, а ведь я ничего у нее не спрашивал, наоборот, сказалей то, чего она знать не могла, будучи на своей половине истории. Ячувствовал, что мои глаза, будто пальцы, скользят по ее лицу, шее, груди,которую черная блузка обнимала именно так, как это делали мои руки всю ночь,всю историю. Острое желание охватило меня, я чувствовал полное правопривлечь ее к себе, искать под блузкой ее грудь, сжать ее в первом объятии.Я увидел, как она повернулась спиной и снова склонилась, но теперь ей былолегко, она освободилась от молчания; она быстро вынула пеленку, запахдетской мочи дошел до меня вместе с шепотом Дилии, успокаивающей ребенка, явидел ее руки - они искали вату, потом положили ее между поднятыми ножкамималыша, видел, как ее руки мыли ребенка, вместо того чтобы быть со мной, какэто было в темноте грузовика, столько раз служившего мне в историях, которыея сочиняю.
[Пер. А.Борисовой]
Из книги
"Вне времени"
Письмо в бутылке
Послесловие к рассказу
Дорогая Гленда, это письмо не будет отправлено обычным способом,поскольку почта с ее привычным для всех ритуалом конвертов и марок - не длянас. Самое лучшее: представить, что я положил письмо в бутылку и бросил ее вводы залива Сан-Франциско - я пишу вам в доме, стоящем на берегу этогозалива; или что я привязал письмо к шее одной из чаек, которые пролетают -стремительнее хлыста, рассекающего воздух, - перед моим окном и бросаютмимолетную тень на мою пишущую машинку. В любом случае, письмо адресовановам, Гленда Джексон, - где бы вы ни находились, а вы, вероятно, сейчас вЛондоне; многие письма, многие рассказы - это послания в бутылках,брошенных в море, и все они становятся частью этих неторопливых, дивныхsea-changes, описанных Шекспиром в "Буре" - два столетия спустя наримском кладбище Гая Секста, на плите, под которой покоится сердце ПерсиБиши Шелли, слова из "Бури" были выбиты безутешными друзьями поэта.
Полагаю, что только так и должны передаваться важные послания -неповоротливые бутылки, плывущие по неторопливым морским волнам, и так женеторопливо будет это мое письмо отыскивать вас, под вашим настоящим именем,не под именем Гленды Гарсон, которое тоже принадлежит вам, - целомудрие илюбовь изменили вас, не изменяя, точно так же, как сами вы изменяетесь, неизменяясь, от фильма к фильму. Я пишу женщине, что живет под великиммножеством масок, включая и ту, какую, не желая обидеть вас, придумал я, и япишу вам потому, что вы обратились ко мне - ко мне, писателю, скрывающемусяпод множеством масок; благодаря этому мы с вами заслужили право наоткровенный разговор; сегодня, хотя я и представить не мог подобного, пришелваш ответ - бутылка, брошенная вами в море, разбилась о скалы заливаСан-Франциско; меня наполнило радостью, под которой таится нечто похожее настрах, - страх не уничтожает радости, но вызывает паническое состояние,выводит ее за рамки плоти и времени, словно и вы, и я, каждый по-своему,именно этого и желали.