Стоит им только проверить мои телефонные переговоры и разнюхать про звонок герра Байера - пиши пропало. Я подумала, что можно, конечно, немного потянуть время: в кои-то веки я облечена некой властью над людьми. И сказала:
- По-моему, вы мне угрожаете, а меня такая постановка вопроса глубоко задевает. Я мирный человек. Или вы сейчас же объясните, что здесь происходит, или я вообще ничего не скажу.
- Мисс Данн, вы сами упаковывали чемоданы?
- Ну, разумеется, сама.
- Вы не оставляли их под присмотром посторонних лиц, пусть даже на минуту?
- На этот вопрос я уже отвечала при таможенном досмотре в Ванкувере. Нет.
- Вы прилетели сюда одна?
- Да.
- Вы должны были с кем-то встретиться по пути во Франкфурт?
- Нет.
- Вас кто-то ждал по прибытии в Вену?
Малюсенькая пауза.
- Нет.
- Мне кажется, вы что-то недоговариваете, мисс Данн.
- Мистер Шредер, вы не рассказываете мне, как обстоит дело на самом деле. Я отвечаю вам тем же.
- Одну секундочку, мисс Данн.
Меня оставили в камере для допросов. Я взглянула на блюдо с выпечкой. Немцы уже додумались изобрести "печенье правды"? Решили, что я не устою перед искушением из-за своих габаритов? Я отвела взгляд. И тут поняла, что очень устала - сказывалась смена часовых поясов, ирреальная прогулка по опустевшему аэропорту, камера с белыми стенами. Хотелось закрыть глаза.
Мистер Шредер вернулся в сопровождении двух мужчин; один явно отличался от остальных - он был одет как выходец из Северной Америки.
- Знакомьтесь, это мистер Брейс, сотрудник вашего правительства.
Я кивнула.
- А имя этого человека мы пока не сообщим. Он немец.
Снова кивок.
Мистер Брейс обратился ко мне:
- Мисс Данн, вы знаете, что по вашей вине закрылся седьмой по величине аэропорт мира?
- Наслышана.
- Из-за вас экономика Германии понесла убытки в десятки миллионов долларов.
- И что дальше?
- Говоря начистоту, немцы вами страшно недовольны.
- Взаимно. Я сидела, преспокойно жевала бутерброд с ветчиной и подумывала о том, чтобы почитать бесплатный выпуск "Экономиста", как вдруг на меня напали и повязали, будто хряка на празднике папуасов. - Пришло в голову, что я использовала в одном предложении слова "ветчина" и "хряк". Интересно, не нарушила ли я правил политкорректности, так муссируя "мясную" тему?
- Позвольте поинтересоваться, мисс Данн: неделю назад, в прошлый четверг, когда вы были еще в Ванкувере, вы выходили прогуляться часиков, скажем, около пяти сорока пополудни?
"Что такое? Мой метеорит?"
- Да это самый обычный метеорит, пустячный булыжник, который я положила в чемодан. С чего вдруг из-за него закрывать аэропорт? Боже правый. Простой камень.
Двое мужчин как-то недобро переглянулись. Я сказала:
- Что, перевозить метеориты противозаконно? Да их каждый день падает на землю миллионы! Я специально в Интернете поинтересовалась.
Мистер Брейс проговорил:
- Мисс Данн, то, что вы нашли, не является метеоритом.
- Ох.
- Ваш метеорит - обломок топливного ядра тепловыделяющего элемента РТГ - радиоизотопного термоэлектрического генератора. Он питал энергией советский космический спутник. Блок распался в воздухе; мы вычислили траекторию падения его составных частей - через Тихий океан между Алеутскими островами и побережьем Британской Колумбии. Приблизительно в 5.39-5.40. Полагаю, мы несколько приуменьшили радиус.
- Понятно.
- Немецкие власти обнаружили высокорадиоактивное ядро в вашей сумке во время стандартного рентгеновского осмотра багажа. Они приняли его за составляющую "грязной бомбы". Думаю, вы согласитесь, что у немцев были достаточные основания для тревоги.
- Хорошо. - Все молчали. - Теперь можно идти?
- Не спешите. Нам еще нужно дождаться результатов из лаборатории: они проводят полный спектральный анализ топлива. Обыкновенная формальность. Мы хотим убедиться, что это часть партии, изготовленной в 1954 году в закрытом советском городе Арзамас-16.
- Совершенно справедливо. - Я решила перейти на светский разговор, поскольку мужчины всегда удирают, стоит мне только проявить словоохотливость. - Думаю, теперь вы можете вздохнуть с облегчением, раз это не "грязная бомба". А ведь всего-то нужно было спросить, что у меня в чемодане. И не обязательно сразу сажать за решетку.
- Стандартная процедура, мисс Данн.
Мы пару минут поговорили о формальностях, и я снова поинтересовалась, не пора ли возвращаться в камеру.
- И да, и нет. Думаю, сначала вам будет интересно побеседовать с доктором Фогелем. - Он представил меня немцу, который зашел вместе с ним. - Доктор Фогель - онколог.
- Кто-кто? - Я прекрасно знаю, что такое онколог; просто не ожидала услышать это слово при данных обстоятельствах.
- Доктор Фогель специализируется на радиационном поражении.
Я вскочила:
- А какое отношение это имеет?…
Онколог сделал знак садиться.
- Пожалуйста, присядьте, мисс Данн.
Я повиновалась.
Доктор Фогель спросил:
- Мисс Данн, как вы подняли экземпляр с земли?
- Ну… рукой.
- Понятно. А впоследствии вы долго его держали?
- Вообще-то да. У него удивительная структура. Он упал с неба почти мне в руки. Я даже продукты бросила, чтобы взглянуть на него.
- Так сколько времени? Предположительно.
- Ну, несколько часов я его вертела и рассматривала, а потом…
- Что вы сделали потом?
- Положила его под подушку и заснула.
- Ясно.
- Кажется, мне тоже.
Все молчали.
- Как вы думаете, доктор, это серьезно?
- Боюсь, да. Очень.
Несмотря на причиненный ущерб, немцы приняли меня дружелюбно. Позволили лечь в настоящую больницу, а не довольствоваться тюремным лазаретом.
Историю о "грязной бомбе" так и не пропустили в газеты (подозреваю, в мире происходит масса случаев, о ко торых мы остаемся в полном неведении). Больничный персонал и без того прекрасно знал, кто я такая и что произошло в терминале - а заодно почему я теперь гощу в больнице. Я чувствовала себя городской легендой, возродившейся к жизни: "Знаете, это та сама сумасшедшая, которая приняла кусок космического мусора за метеорит. Сунула в свой чемодан и закрыла седьмой по величине аэропорт мира".
Из-за особой предосторожности меня поместили в изолятор - в пластиковый "пузырь". Возможно, у меня снижен иммунитет, и люди могли легко передать мне свои микробы. Доктор Фогель объяснил, что единственный надежный способ, каким можно оценить тяжесть радиационного поражения, - это наблюдение за скоростью проявления симптомов. Результаты анализа крови готовы не были, но если у меня имеется нехватка лейкоцитов, то я подвержена условно-патогенным инфекциям. По счастью, прямые симптомы - ожоги кожи, тошнота и лихорадка - так и не проявились. Помню, в одной передаче показывали несчастных вертолетчиков, которые поливали цементом расплавленный чернобыльский реактор. Через несколько дней их уже не было в живых. Проблема в том, что доктор Фогель не мог сказать наверняка, чего мне ждать. Медицина не в силах дать четкий прогноз. Бывает, что симптомы проявляются через несколько месяцев, а то и лет.
И вот я снова в изоляции, в "пузыре" - ни больше ни меньше. Что пытается сообщить мне природа?
Доктор Фогель принес англоязычную книгу по медицине, однако раздел о радиации слишком гнетущий. Очень много общего с рассеянным склерозом, разница лишь в интенсивности симптомов. Похожее ощущение: никогда не знаешь, пронесет в этот раз или уже конец. В "пузыре" воспринять свое состояние еще труднее: люди заглядывают, улыбаются и машут тебе рукой, будто щенку или котенку. Пройдя мимо, скорее всего смотрят на встречных с печальной физиономией: "Бедняжка в "пузыре", она обречена".
Ближе к закату в комнатушку, примыкающую к моей "одиночке", зашел Уильям в помятом костюме. На лацкане пиджака красовалось пятнышко томатного сока.
- Боже, Лиззи, ты что тут устроила?
- Тебе разве не рассказали?
- Кое-что, но не все. Ох, ты в этом кошмарном "пузыре"…
- Ага.
- Ты больна?
- Я? Нет.
- Так почему же тебя так запрятали?
- Гипотетически - чтобы защитить от посетителей. Меня не выпустят, пока не придут результаты анализов на лейкоциты. Пододвинь кресло, присядь.
Брат внял моему совету.
- Проезжал мимо твоей квартиры - все здание пленкой укутано. Люди какие-то ходят в скафандрах, как пришельцы. Ну и всыпят тебе соседи по первое число, когда домой попадешь.
- Вероятно. А у тебя усталый вид.
- Двадцать восемь часов на ногах, глаз не сомкнул. Да ладно, мне не привыкать.
- Спасибо, что заехал.
- Давай рассказывай, что стряслось.
Я поведала ему свою историю, умолчав обо всем, что касалось герра Байера и Клауса Кертеца. Уильям усмехнулся:
- Узнаю нашу Лиззи: то трансвестита порубленного найдет, то кусок плутония.
- Не плутония, а обогащенного урана, насколько я поняла.
Он расслабился и со свистом выдохнул. Огляделся.
- Знаешь что? Я в этой больнице уже у кого-то кровь покупал.
- Какое совпадение.
- Некоторые фрицы кому хочешь фору дадут. Одна дамочка помнит изобретение парового автомобиля.
- Представляешь, сколько у нее всего в голове?
- У бабки ДНК, как у резиновой игрушки для собак. Она до четвертой мировой войны доживет.
- Уильям, а когда ты встречаешься с долгожителями и платишь за кровь, ты им какие-нибудь вопросы задаешь?
- Только медицинские: как относятся к выпивке, сигаретам, что едят, кем работали, были ли в роду долгожители.
- Есть у них что-нибудь общее?
- Все как один утверждают, что не волнуются по пустякам - и, как ни странно, недолюбливают овощи. Правда.
- Нет, я вот о чем: кто-нибудь рассказывал, как удается жить со всеми этими воспоминаниями?
- Никогда. Как правило, это или земледельцы, или жители маленьких деревушек, где не бывает особых событий. В городах до 105 не доживают, а до 110 - тем более.
- А ты обнаружил что-нибудь, что их всех объединяет?
- Мы подозреваем, что у них есть определенные гены-маркеры. Только знаешь, будущее за… э-э… другими типами клеток - но я тебе ничего не рассказывал. В общем, теперь мы не только кровь собираем. - Брат потер глаза, моргнул и сказал: - Мне надо поспать. Тебя сюда надолго упекли?
- Если дела пойдут хорошо, утром выпишут. У меня одежды нет - багаж захоронили как токсические отходы; придется все новое покупать.
Уильям оставил телефон своего отеля, и мы договорились встретиться, когда меня выпустят. Уходя, он оглянулся.
- Похоже на то, что было с Джереми, да?
Я согласилась. Он сказал:
- Утром увидимся, Лиззи.
Я намеревалась как можно скорее вылететь в Вену. Поскольку Уильям не подозревал об истинной цели моей поездки, такая решимость привела его в недоумение.
- Зачем тебе Вена? Возвращайся домой, Лиззи. С тебя достаточно острых впечатлений.
- Нет. Я хочу увидеть Вену. - Я свободная женщина, и анализы отличные. Мы сидели в столовой отеля и перед блюдами, которые я могу охарактеризовать только как "привет мясу": телятина, фаршированная креветками, свинина с говяжьей начинкой. Правда, теперь я стала воспринимать мясо как-то иначе: как плоть, возможно, радиоактивную. Немецкое "фляйш" в меню тоже не способствовало аппетиту. В итоге я ограничилась салатом.
На следующее утро Уильям должен был возвращаться домой, и перед отлетом он решил дать мне "ценные указания".
- Вена - большой старый город, в котором живут в основном пожилые люди. Поверь мне, уж в стариках я разбираюсь - ими весь город набит; впрочем, у них точно ни один до 105 не дожил. Ты о деньгах волнуешься? Тебе не возместят убытки?
- Деньги ни при чем. Я из принципа хочу побывать там. - Я взъерошила волосы - вернее, то, что от них осталось. (Решила попробовать новый имидж а-ля "хаус фрау" и перед вылазкой в магазин одежды заскочила в салон, где меня накоротко остригли.)
- И зачем, скажи на милость, тебе понадобилась такая прическа? Волосы тебя украшали.
- Лучше уж самой, чем дожидаться, пока выпадут от химиотерапии.
- Кто тут болтает про химиотерапию? Лейкоциты у тебя в норме.
Брат говорил истинную правду. Просто мне не хотелось объяснять, что я устала быть собой и хочу перевоплотиться в кого-нибудь другого. Хотя бы на время. Думаю, большинство из тех, кто кардинально меняет прическу, руководствуются именно такими соображениями.
Уильям расправился со своей порцией телятины.
- Давай договоримся, что по возвращении ты встретишься с матерью в моем присутствии. Так когда отбываешь, сестрица?
- Завтра. Поеду поездом.
- Не полетишь?
- Не хочу.
- Город Франкфурт выражает вам искреннюю признательность. Да, кстати, я хотел спросить, тебе вернули метеорит?
- Нет, конечно.
- Знаешь, если бы ты попыталась его отсудить, процесс оказался бы занимательным.
- Будь реалистом, Уильям. Меня бы пристрелили, и дело с концом.
Мы помешивали в чашечках крепкий кофе. Я размышляла о прогнозе доктора Фогеля. Все не так мрачно, но и радоваться особенно нечему. Мне теперь до конца жизни суждено видеть в каждом синяке предвестник чего-то более страшного и подозревать в малейшем упадке сил начало беды.
Я спросила доктора:
- А нельзя просто сделать анализ крови?
- Мисс Данн, можно до конца жизни сдавать кровь на анализ - вероятнее всего, на лейкоциты, но что вы будете делать с результатами?
- Объясните.
- Вы просто доведете себя до ипохондрии, а это, на мой взгляд, опаснее для вашего организма, чем большинство заболеваний.
- Значит, предлагаете мне просто взять и забыть?
- Попросту говоря, да. Хотя окончательно все выкидывать из памяти не спешите.
У лифта я пожелала Уильяму доброй ночи и счастливого пути. Вот и весь мой дневник на сегодняшний день. Я только что проглотила большую немецкую таблетку снотворного. Завтра - Вена.
Разболевшись, Джереми уже не пошел на поправку. Самочувствие его все ухудшалось, иногда парню становилось невыносимо. После гриппа с осложнениями он почти не мог самостоятельно передвигаться, а двумя месяцами позже, когда сын переболел простудой, лицо лишилось мимики.
Порой я заходила в комнату и слышала его шепот. Я садилась поближе, пытаясь разобрать слова - всегда cуществительные, которые складывались в пугающие смысловые ряды: "…черная ткань… лимонные рощи… тьма… уксус… сломанные кости… молочно-белые кони… нагота". Когда Джереми перестал делать заметки, я временами записывала эти разрозненные слова. Бывало, ему становилось легче, и тогда я спрашивала, что они значат, но он и сам не мог объяснить.
Я ни в коем случае не утверждаю, будто успела хорошо разобраться в сыне. Джереми был больным парнем, сложным и запутавшимся - это, пожалуй, то немногое, что можно узнать о человеке за время, которое нам было отведено. Многое в жизни удается заменить иллюзией, но только не двадцать лет биографии, которой не было.
У меня есть собственная теория о жизни и ее скоротечности. Думаю, что человеческим существам, населяющим нашу планету, требуется 750 лет, чтобы узнать все, что надлежит. Не спрашивайте, как у меня получилась именно эта цифра; я назвала ее по наитию. Поскольку большинству из нас удается протянуть лишь до семидесяти, мы уходим из этого мира с 680-летним дефицитом жизненного опыта. Можно быть чуткими и отзывчивыми, прочитать все существующие на свете биографии и круглосуточно смотреть канал "История"; можно лобызать язвы прокаженных - и тем не менее опыта непрожитых 680 лет не наверстать никогда. Наверное, поэтому мы верим в нечто более великое, чем каждый из нас: короткая продолжительность жизни лишает нас познания абсолюта.
Однажды, когда Джереми лежал в полудреме, я поделилась своими соображениями с Уильямом. Брат ответил:
- Лиззи, ты бесишься, потому что у тебя нет возможности хорошенько узнать собственного ребенка. Брось думать об этом. Возьми хотя бы меня: я никогда до конца не пойму своих близняшек. Я знаю все, что полагается знать отцу, но… Сильно ли мне это пригодилось?
Наш разговор услышал Джереми.
- По твоим сорванцам зверинец плачет. Совсем распустились. И таких монстров еще детьми называют.
Я одернула сына:
- Джереми!
- Лиз, мои дети действительно монстры. Да и мы с тобой такими же были.
- Всегда считала себя приличной девочкой.
- Как же, взломщица ты наша.
Уильям застиг меня врасплох.
- Взломщица?
- Все знают, что ты лазила по домам.
Тут и Джереми приподнял голову.
- Что делала?
У меня уши горели.
- Летом твоя мамочка любила заходить в дома, когда там не было хозяев.
- И чем она занималась?
- Ничем. Просто забиралась в чужие дома и сидела в них.
Я спросила:
- Давно ты знаешь?
- Однажды, когда ты где-то болталась, к нам зашли полицейские. Сотрудница социальной службы объяснила, что у тебя просто такая фаза и не надо обращать внимания. Мать приняла ее совет очень близко к сердцу.
Джереми удивился:
- Подожди-ка, власти спускали такое с рук?
Мы с Уильямом прокомментировали в унисон:
- Семидесятые, что ты хочешь. Тогда все было по-другому.
Сын взглянул на меня.
- Мам, ты так ничего и не стащила?
- Нет. Меня вещи не интересовали. - Я взглянула в лицо Уильяму. - Все прекрасно знали, и никто не сболтнул?
- К этому я и клоню. Важно просто оставить ребенка в покое.
Дядька с племянником обменялись репликами, которые прошли мимо моих ушей. Я сидела красная как рак и чувствовала себя полной дурой: надо же было так наивно полагать, что меня никто не заметит.
Обождите-ка…
Минуточку…
А-а, ничего - просто за окном отеля проскочила пара европейских "неотложек" с включенными сиренами. В венской гостинице я занимаю люкс из трех комнат, дорогой и просторный. Денег не жалко: перспектива оказаться в изолированной комнате вызвала у меня мгновенное отвращение. Не то чтобы ночь в камере, а потом и "пузыре" далась нелегко; мне лишь кажется, что на эту неделю одноместных номеров хватит.
Поезд от Франкфурта до Вены мчался как на крыльях, и поездка в такси с вокзала тоже очень порадовала. За окнами мелькали шоколадно-кремовые стайки голубей, тщательно завитая седина, цементные орнаменты, похожие на кондитерскую глазурь - и печенья на салфеточках на каждом углу. Во Вторую мировую Вена не пострадала, а потому, как и Рим, город сохранил шарм старины и причудливость архитектуры. Бомбежки сровняли Франкфурт с землей, поэтому там все новое и прямоугольное - так дешевле. Нет, все-таки приятно сознавать, что остались еще старинные города с портиками и завитками.