- Капитально убралась. Я даже заставила вахтера перенести кровать в хранилище и запереть там вместе с вещами Джереми. Всю вашу аптеку собрала в коробку и отвезла в больницу. Теперь и не подумаешь, что там жил еще кто-то, кроме тебя.
- Кошмар какой-то.
- Да уж, такое нарочно не придумаешь.
Мы с Клаусом гуляли у водоема с лебедями. В Европе трудно разобраться, где озеро, где канал, река, пруд или какой другой резервуар, каких еще не изобрели в Северной Америке. День выдался солнечный, небо было сочным, как на рекламном буклете 1968 года "Добро пожаловать в Вену!".
- Похороны состоялись на следующий день?
- Да.
- Как все прошло?
- Чудовищно.
- Ну, вы к себе несправедливы.
- Нет же, я вполне серьезно. Мы предполагали, что на службу придет от силы пять или шесть человек - родные, Карлик и Джейн, бывшая подруга Джереми. Приезжаем, а на скамьях в церкви сидят чужие люди подозрительного вида: три пожилые семейные пары, одетые как-то по-деревенски, что ли.
Мы не знали, кто это - опекуны или еще кто. Спросить было неловко, но деваться-то некуда. Выяснилось, что это действительно его бывшие приемные родители, и я могла лишь стоять рядом и молча их ненавидеть. Женщины излучали добропорядочность и отнюдь не производили столь мрачного впечатления, как в рассказах Джереми; а вот мужья - еще те типчики. Вы представляете, эти люди были между собой знакомы!
Мужчины перешептывались, безбожно мешая проповеди. Потом мы направились на кладбище. Они и там ртов не закрывали. Был конец декабря, дождь лил как из ведра; у могилы землю размыло, слякоть везде. Мне поручили исполнить песню, и я пропела "Славься во веки" наоборот. Мальчишки прыснули, Уильям на них рявкнул - так племянничков еще больше разобрало: гогот стоял, точно у бара перед закрытием. И тут какой-то человек поскользнулся и упал в могилу. Прямо на спину.
- Майн Готт!
- Это было что-то. Бедняга напоролся на декоративный штырь на крышке гроба и проткнул себе легкое - и дураку было ясно, что дело серьезное. Джейн стала дозваниваться в службу спасения, а жена несчастного прыгнула вслед за ним, одновременно с Лесли. Сестрица в свое время работала на перевязочном пункте для горнолыжников, раздавала лейкопластыри, вот она и взяла на себя роль сестры милосердия. Лесли истошно кричала:
- Не трогайте его! Если сдвинете, рукоятка выйдет и впустит грязь, тогда у него легкое лопнет и он не сможет дышать.
От такой "помощи" становилось только хуже.
Я, разумеется, перестала петь. В могилу грязи набилось, как в свинарнике. Мне вспомнился фильм ужасов, где в финальных кадрах из-под надгробий вылезали покойники, облепленные землей. Уильям тут же устроил перепалку с одним из присутствующих - я даже не поняла, из-за чего. Другой приятель принялся их подначивать, мамуля направилась к ним, чтобы прекратить это безобразие, и толкнула неугомонного заводилу в грязь - тот тоже в могилу полетел.
- Ваша мать его специально столкнула?
- Не знаю.
- А что было потом?
- Слезы… Некрасивая сцена, одним словом. Джереми был бы в восторге.
- По судам вас не затаскали?
- Да нет, какое там. Несчастный случай. Мужик по собственной глупости туда угодил.
- А что дальше было, после похорон?
- Уильям и Лесли вернулись к диснеевским увеселениям, а я переехала жить к матери.
- Вы не могли вернуться к себе в квартиру, да?
- Нет.
- Я вас прекрасно понимаю.
Забавно было прогуливаться по этому кусочку урбанистического совершенства с ослепительными витринами и вспоминать квартирку на другом конце земного шара, кажущуюся теперь такой нереальной.
Клаус спросил:
- А после?
- Карлик, перед которым я отчитываюсь, взял меня обратно на работу, так что свободного времени не осталось. В конторе я несколько недель была объектом всеобщей жалости, но скоро этот статус утратила. Донна к тому времени уволилась, так что с ней проблем не возникло. Только через три месяца я рискнула наведаться в свою квартиру, да и то в сопровождении Уильяма. Он зашел первым, включил свет и потом позвал меня.
- Ну и как?
- Ничего. Прошлась, осмотрелась, стараясь ничего не трогать. Воздух был спертым и слишком горячим: я специально включила отопление на полную мощность - хотелось вытравить из квартиры все плохое. Торопливо собрала кое-какие вещи - колготки, блузки, косметику - и выскочила как ошпаренная. Мы туда каждый день с братом заглядывали, несколько недель. И лишь потом я решилась переночевать и смириться со своей участью. У меня с год, наверное, мурашки по спине бегали, когда я в дверь входила. С тех пор прошло шесть лет.
Что меня поразило в ситуации с Клаусом - то, как от одного человека, лишившегося способности внимать Гласу Божьему, судьба привела меня к другому, обреченному на ту же участь.
- Клаус, вы действительно никогда не думали вернуться к прошлому, ну, до таблеток?
Собеседника явно удивила такая постановка вопроса.
- Бог ты мой, нет, конечно.
- А почему? - Мы были в ресторане в третий раз. Похоже, в Вене все только тем и заняты, что едят да убивают время между трапезами. Нет, я не возражаю. Мне ведь нужно было чем-то заняться в ожидании справок от доктора Фогеля, имеющих непосредственное отношение к метеориту и радиации.
- Лиз, при мысли о том, каким я был хотя бы месяц назад, на меня неизменно нападает хандра.
Клаус заказал себе зобную железу (да-да, "сладкое мясо"). Мы сидели на надежно укрытой от посторонних глаз площадке на крыше ресторана, о которой знали, пожалуй, одни австрийцы. Вечер выдался теплый, столики освещались сотнями маленьких белых гирлянд, развешанных на деревьях и в небе над нами.
Клаус сказал:
- Из-за навязчивого состояния я не мог завести постоянную подругу - о женитьбе вообще молчу. У меня и друзей-то настоящих не было. Сейчас я будто начинаю жизнь заново.
- Не может быть, неужели все так мрачно?
Собеседник опустил вилку.
- Давайте посмотрим, чем я обладаю на сегодня. - Его лицо озарилось обезоруживающей улыбкой. - Зубы. Тысячи зубов день за днем. Благодаря им я до сих пор не сошел с ума. Вы когда-нибудь слышали о синдроме Туретта? Я знаю прекрасных хирургов, которые им страдают. Они умудряются оперировать по двенадцать часов, но едва снимут перчатки, все сыплется из рук. Бывает, жизнь идет коту под хвост из-за того, что в лобной коре или гипоталамусе перебор с какими-нибудь ерундовыми молекулами. Или их нехватка. Вот так, все в нашей жизни решают микроскопические частицы.
Я спросила:
- А что такого важного вы пытались донести до женщин, которых встречали на улице?
- Ах, бедняжки. Мне очень стыдно. Я бы с радостью завалил их цветами и благодарственными открытками - только, боюсь, неправильно поймут. Каждая из них имеет полное право пнуть меня между ног. Я это заслужил, поверьте.
- Клаус, не говорите глупостей. Вы же не отдавали себе отчета. Да, вы вели себя как сумасшедший не по своей воле.
- Не ищите мне оправданий.
- Я бы на вашем месте винила всех этих фрейдистов-психотерапевтов, которые долгие годы тянули из вас деньги. Я поражаюсь, почему вас сразу не отправили к дипломированному психиатру, который прописал бы лекарства.
- Лиз, история Вены неразрывно связана с Фрейдом…
- Замолчите, Клаус. Хватит нести чушь. - Меня вдруг разобрала страшная злоба. Я сижу в шикарном ресторане под открытым небом, ужинаю с красивейшим мужчиной во всей Европе и отчего-то негодую. - Вы мне так и не сказали, что же такое важное заставляло вас изводить этих несчастных.
От волнения Клаус даже перестал грамотно изъясняться.
- Я никогда не действовал из злых побуждений, никогда.
- Так что же вы хотели им сказать?
Он откинулся на спинку кресла, приковав к себе все взгляды; можно подумать, с его красивого лицо посыпались жемчужины.
- Меня притягивали женщины, которые были полностью довольны жизнью и судьбой. Не в сексуальном смысле, а в нравственном, хотя это, наверное, звучит жутко. Мне казалось, что я могу донести до них нечто, чего они не найдут в современной Вене со всем ее величием.
- И что же именно?
- Уже не знаю.
Джереми многое перенял от Клауса. Слабые и сильные стороны, которыми одарила их природа, по воли судьбы завели их в психический тупик. У меня пропал аппетит. Салфетка упала на пол, но я не спешила ее поднимать.
- Элизабет, что на вас нашло?
- Не разговаривайте со мной. Не сейчас.
- Майн Готт! Я позволил себе лишнее, проявил навязчивость?
- Нет, Клаус, вы тут ни при чем. - Я злилась, что мне не выпало случая узнать этого человека до того, как он сел на таблетки. Если бы мы тогда встретились, я бы увидела в его глазах пламенную натуру Джереми, его решимость, Солнце в конце автострады - что-то такое, отчего самой захотелось бы упасть на колени и ползти по мостовой. Сын передал свою роль мне, но из этого ничего путного и не вышло. Я чувствовала себя обманутой. - А у вас когда-нибудь были видения?
- Что вы подразумеваете под "видениями"?
- Когда вам грезится нечто нереальное, и в то же время вы не спите - картины, показывающие… то, чего люди еще никогда не видели?
- Скорее нет. Впрочем, мне бы очень этого хотелось.
- У Джереми были видения.
Клаус приподнял брови.
- Да, то-то и оно.
- И что же он видел?
- И много, и мало. Когда удавалось, я вела записи. Может, это была поэзия, а может, побочный результат медленной гибели мозга. Но я почему-то верю в другое. Все, что он видел, было очень интересно. Этот дар снизошел на сына незадолго до нашей встречи, за несколько месяцев до болезни.
- Что это было?
- Он видел землепашцев в прериях. Они пропустили посевную, хотя весна была в самом разгаре.
- Продолжайте.
- Эти люди считали, что зимой наступит конец света, и решили не заниматься бессмысленной работой. Кажется, они сожгли зернохранилище. Фермеры подумали, что скоро всему конец. Их жены и дети вышли на крыльцо и побросали в грязь заготовленные впрок овощи.
- А потом?
- С небес раздался голос. Он сообщил, что мир всегда будет исполнен тоски; на них обрушатся бедствия и несчастья - по воле Господней или из-за деяний рук человеческих. Вот почему не надо бояться конца: он придет, что бы ни случилось. - Я умолкла, обратив внимание, какое радостное оживление царит на крыше ресторана: крохотные белые огоньки перемигивались в небе, будто позвякивая, как детский ксилофон. Все здесь контрастировало с моими чувствами. - Клаус, я много с тех пор думала об откровениях Джереми. Могу пересказать их слово в слово.
Он не ответил, и я продолжила:
- С ними заговорила женщина с неба; она сказала, что им приготовлен подарок, но прежде фермеры получат знак. А затем голос упрекнул их в неумении отличить сон от яви и в неверии в возможность перемен. Женщина сказала, что глупо умирать, если не можешь изменить мир - это сродни пустому существованию. Фермеры, их жены и семьи поняли, что подарок они не получат - по крайней мере в этом году. И непонятно, что теперь делать. Посевная прошла, запасы еды уничтожены. Они знали, что наступит зима, и понятия не имели, как ее протянуть.
Клаус слушал напряженно, почти зло. Я продолжила:
- И вот они стоят на дороге, грязной пыльной дороге. Стоят и молят о знаке свыше. Им только хочется знать, что их не покинули.
- И что было дальше?
- С неба свесилась длинная веревка, будто откуда-то из космоса. На ее конце болталась человеческая кость. А потом фермеры заметили еще одну веревку, спускающуюся к земле, и к ней был привязан череп. И еще веревки, и еще - сотни костей, которые клацали, точно "музыка ветра". Фермеры поняли, что получили свое послание: их оставили, и теперь они в забвении, в глуши. Теперь они даже не люди, а пугала, манекены, лишенные души. Единственное их спасение в том, чтобы снова поверить в Сущность, которая их покинула.
- Ну и?
- На этом видения у Джереми прекратились. Его главная история так и осталась незаконченной.
- Значит, мой сын был мистиком.
- Можно сказать и так.
Зазвучал Штраус, будто музыка возродилась из глубины веков.
Мой спутник взглянул на меня и сказал:
- Я как и наш сын. Я тоже могу видеть. Мы остановились с ним в одном и том же пункте. Наткнулись на одну ту же стену.
Я расплакалась.
- Простите, Лиз.
- Почему в жизни никогда не бывает так, как хочется? - Я устала. Мне хотелось домой, но дома для меня больше не существовало. Я с таким же успехом могла бы решить поселиться на Марсе. Моя квартира казалась теперь просто конурой, клеткой.
Подошел официант и предложил десерт. Мы отказались. Клаус сидел, уставившись в блестящую поверхность стола, на которой отражались маленькие белые огоньки. И тут я решилась:
- Клаус…
Он ответил, не поднимая глаз:
- Да.
Я положила руку прямо перед ним и сказала:
- Клаус, ты ведь тоже одинок, правда?
И опять:
- Да.
Он взял мою руку в ладони и поцеловал ее. Взглянул в мои глаза, и тут мы влюбились друг в друга. Он знал, и я знала. Это ничего не меняло и все же меняло очень многое. "Так вот, значит, о чем все говорили… Вот она, любовь".
Мир - непонятное место. Я сейчас пролетаю над ним в "Боинге-777", рядом сидит Клаус. Дневник мой близится к концу - по крайней мере пришел конец той Лиз Данн, которой было слишком одиноко жить и слишком страшно умереть.
Мы летим в Ванкувер, на неделю поселимся в отеле, освободим квартиру и уступим ее первому же покупателю.
Я долго думала, что оставить себе из вещей - ничего не пришло на ум. Может, один из пыльных пузырьков с лекарствами Джереми да кое-какие фотографии на память. И его записи.
Что интересно, Клаус никогда раньше не летал на самолете - вы только представьте! Мне выпало наблюдать, как человек впервые смотрит на мир сверху. Редкий деликатес.
Последние три месяца дались нелегко. Клаус вытребовал-таки у немецкого правительства документ, где детально расписано, какому типу радиационного излучения я подверглась. Боюсь, новости не радуют, зато мне очень польстил праведный гнев Клауса. Я сказала:
- Знаешь, будь как будет. Я не сержусь - и ты не злись.
Он еще не отошел от потрясения, а я уже совсем успокоилась. У меня головные боли, и временами тошнит, а кроме того, я беременна - не ожидали?! Так что в моем организме идет борьба не на жизнь, а на смерть. А ведь так было всегда и будет всегда. Такова природа живых существ.
Клаус сидит у окна. Капитан сказал, что мы пролетаем Оркнейские острова - какое забавное название, Оркни - похоже на фамилию неспокойных соседей, которые разводят ротвейлеров. Клаус, будто ребенок, тычет пальцем в окно - в некотором удалении от нас увидел в небе еще одно воздушное судно. "В воздухе летят сразу два самолета!" Подумать только, этому взрослому человеку, который много повидал на своем веку, нужно было всего-то пойти и купить билет, чтобы взглянуть на мир.
Несколько дней назад, в тот день, когда подтвердилась беременность, так раскалывалась голова, что мной можно было комнату обогревать. Я кричала, молила дать какое-нибудь лекарство, лишь бы отпустило, и Клаус вытащил заначку из своего стоматологического набора - препарат, который, как он заверил, не повредит ребенку. Боль как рукой сняло, однако со мной произошло кое-что интересное. Я вдруг оказалась в прериях, где позабытые богом фермеры смотрели на гигантскую "музыку ветра" из костей. Те бряцали и клацали в легком, словно дыхание младенца, бризе.
А потом я оказалась над фермерами и над прериями; я смотрела на землепашцев, на их жен и детей и поняла, что голос, который говорил с ними, принадлежит мне.
Я сказала:
- Люди, вы в забвении. Перед вами стоит выбор, и решение придется принять в холодную, полную тягот зиму.
Они спросили:
- Какой выбор?
И я ответила:
- Вам надо решить, чего вы хотите: чтобы Бог был с вами в повседневной жизни или чтобы он оказался вдалеке от вас и не возвращался, пока вы не создадите столь совершенный мир, в который он бы мог войти.
- Это наш выбор?
И я ответила:
- Да.
Я щелкнула пальцами: веревки с костями попадали с неба, конусами свернувшись на дороге и в прошлогоднем жнивье. Когда я пришла в себя, в голове было свежо, как в комнате с открытыми окнами, где гуляет холодный свежий ветер.
Пилот сообщил, что мы пролетаем над Рейкьявиком. Мне кажется, здесь действительно пора поставить точку, ведь нет ничего плохого в окончании? В некотором роде даже приятно оставаться в неведении относительно того, что с нами происходит до рождения или после смерти. Или что случится в нервное, непредсказуемое время между мигом, который обозначает нашу готовность к переменам в жизни, и моментом, когда эти перемены происходят.
Клаус только что потянул меня за рукав и показал на звезды над Исландией, видные на небе среди бела дня. Неужели нет предела чудесам? Я смотрю на сверкающие искорки, срываю их с неба и бросаю вам, как бриллианты, как семена.
Вы - все, и все - в вас.
До свидания.
Ваша подруга Лиз.
Примечания
1
"On the Beach" (реж. С. Крамер по роману Н. Шюта, 1959,), "Bamby" (реж. Уолт Дисней, 1942), "Terms of Endearment" (комедия, реж. Джеймс Л. Брукс, 1983), "How Green Was My Valley" (реж. Джон Форд по роману Ричарда Лльюэллина, 1941), "The Garden of the Finzi-continis" (реж. Витторио Де Сика, 1970) - (здесь и далее прим. перев.)
2
Имеется в виду песня "Leper Messiah", David Bowie. Зигги Стардаст ("Ziggy Stardust") - один из псевдонимов Дэвида Боуи.
3
Имеется в виду "line dancing", танцевальное направление, которое развилось в Америке в начале 1990-х, а позже приобрело популярность и в Великобритании. Исполняется под музыку в стиле кантри: танцоры встают друг перед другом в шеренги и, исполняя синхронные шажки, повороты и притопывания, направляются друг к другу. Часто танцуют в широкополых "ковбойских" шляпах и других соответствующих стилю предметах гардероба.
4
"Гэп" ("Gар") - сеть магазинов, торгующих недорогой и модной одеждой для молодежи.
5
"We've only just begun", Carpenters
6
"The wreck of the Edmund Fitzgerald" - песня "Лайтфут Гордон" ("Lightfoot Gordon").
7
Фирма по продаже строительных и отделочных материалов.
8
Песня на стихи Пола Маккартни об одинокой женщине по имени Элеанор Ригби.
9
Строки из альбома "Темная сторона луны" ("The Dark Side of the Moon"): "I was shorter of breath and one day closer to death".
10
Мюзикл "The Sound of Music" - реж. Роберт Уайз, 1965 г.
11
Fleisch (нем.) - мясо. Созвучно с английским "flesh", плоть.
12
Лидер группы сатанистов, убийца жены режиссера Р. Поланского - актрисы Ш. Тейт и шестерых ее друзей в Беверли-Хиллз в августе 1969 г. Вместе с тремя сообщницами приговорен к смертной казни, которая была заменена пожизненным заключением.
13
"The Devil Went Down to Georgia": "Fire on the mountain, run, boys, run. The devil's in the house of the rising sun…"
14
Имеется в виду Солнечный Пояс - штаты, расположенные на крайнем юге, юго-западе и западе США.
15
Церковный гимн "Amazing Grace".
16
"Everybody's Talking About a Thing Called Love" из альбома "Faith Alive" Адама Фейта (Adam Faith).