Вдруг в толпе замелькал Влад Вертикалов в сопровождении его парней. Все эти дни его таскало по всяким санаториям ЮБК, где он выступал перед отдыхающими ВПК и получал хорошие гонорары. Этими "башлями" он набил рюкзак и боялся, как бы не обрушиться в новый запой. Прискакал сюда в поисках Милки, а она опять пропала. Ненадежный кадр, где ты? Народ улыбался: да вот только что здесь была. Ты подожди, Влад, сейчас она спустится, как Жар-птица. А Нэлла все читала:
Друзья мои, мне минет тридцать лет,
увы, итог тридцатилетья скуден.
Мой подвиг одиночества нелеп,
и суд мой над собою безрассуден.
В эти моменты Юст и Милка пробирались по темным аллеям Литфонда к его второсортной обители с удобным отдельным входом. Проскрипели под его телом доски крыльца, ее узкие стопы прошелестели бесшумно. А к Нэлле в этот момент на камень упруго вспрыгнул Влад Вертикалов, задребезжал гитарой. "Последнюю строфу "Плохой весны" поем вместе!" - "Да знаешь ли ты, что петь, мой Влад, мой брат?" - "Я все твое знаю, Нэлла, ряд за рядом!" Он хлопнул ее по попке, а она оперлась на его плечо. И запели:
Затем свечу зажгу, перо возьму,
судьбе моей благодаренье,
припомню эту бедную весну
и напишу о ней стихотворенье.
Буря восторга. Вопли любви. Трубы и банджо. Сакс и кларнеты. Барабан. Нэлка приблизила к мужественному Владу свое детское лицо. "Если ты меня любишь, дружище Влад, то почему же ты меня не бэрьёшь?" - "Потому что ты моя гениальная сестра!"
Юстас сел в свое единственное, быть может, еще волошинской поры, разлапистое кресло и притянул Милку к себе на колени. Тоска проникала в комнату сквозь щель между дверью и полом. У них оставалось еще пять дней, но обоим казалось, что за дверью косоротой кикиморой стоит немедленная разлука.
Президент ФИЦ и премьер ФУТ сидели в палатке и при свете ручного фонарика пили чачу.
"Ну, праздник-то, кажется, удался", - сказал ФУТ.
"Да вообще все удалось, - сказал ФИЦ. - Все нормально. Все мальчики и девочки счастливы. Сезон демократии благополучно завершается".
"Тьфу-тьфу-тьфу", - сказал ФУТ.
Он откинул полог палатки. На вершине кургана на фоне догорающего заката кучей силуэтов дергались танцоры. Доносились звуки твиста "Тысяча пластинок".
"Ментов-то не видно?" - поинтересовался ФИЦ.
"Очень странно, но ни один Красивый Фуражкин не появился, - ответил ФУТ. - Ты что, ФИЦ?"
"Что-то сосет, ФУТ".
"Надо выпить как следует, чтобы не сосало".
"Давай для начала хлопнем по целому стакану?"
"Давай. За Республику!"
"За Республику!"
"Я тебе еще не говорил, но, возможно, к утру наши мотоциклетчики прикатят. Восемь машин с колясками".
"Вот это здорово! Давай теперь тяпнем за них!"
"По полному?"
"Лучше по половинке, чтобы не окосеть".
Хряпнули пахучего и мутного и понюхали рукава штормовок.
"Скажи, ФИЦ, а куда исчезла наша МК, ну то есть Колокольцева?"
"Она сейчас с ним".
"Очень переживаешь?"
"Очень. Но терпимо. Ведь это входит в наш кодекс - любовь свободна!"
"Ну, давай теперь за любовь! По полному!"
Праздник республиканцев уже подходил к концу, а в Литфонде только завершалась сервировка пиршества в честь трех (или четырех?) именинников. На отдаленном холмике в углу территории был разложен костер, на котором запекали трех барашков. На трех террасах "бунгало" по соседству с костром были составлены столы с вином и закусками. В углу одной из террас функционировал бар под вывеской "Советский валютчик". Там фигурировало не менее дюжины "фирменных" бутылок джина и кампари. Откуда они взялись в Восточном Крыму, никто не знал. Держателем бара был Ваксон. Он повесил на стене объявление: "Первая выпивка - бесплатно. Вторая выпивка - рубль. Третья выпивка - десять рублей. Четвертая выпивка - бесплатно. И так далее". Ваксон рассуждал так: по первой выпьют все, по второй почти все, кроме пропившихся, по третьей не выпьет никто, кроме сценариста Мелонова, но до пятой не дотянет никто, даже он. На всякий случай было приготовлено еще одно объявление: "Бар закрыт на переучет".
Гости пока что стояли толпой на лужайке, уже известной нам по поэтическим посиделкам, меж трех террас, под тремя фонарями, курили и хохотали. Среди множества лиц, уже примелькавшихся читателю, в тот вечер появились еще и другие, примелькавшиеся ранее, но потом отдалившиеся по своим делам. В частности, приехал Рюрик Турковский с двумя великолепными актрисами. Нинкой Стожаровой и Ульянкой Лисе. Бледный, с синими подглазиями, он тем не менее сиял: оказывается, его неожиданно запустили в производство и вот сейчас, после короткого отдыха, он прямо кинется в этот головокружительный процесс. По этому поводу некоторые оптимисты из числа публики делали далекоидущие умозаключения: вот видите, все-таки партийная компашка способна на некоторые либеральные шаги. Приехала также молодая поэтесса Юнга Гориц, до чрезвычайности, со своей челкой, похожая на один из снимков Цветаевой. Ее сопровождал эстонский поэт Леон Коом, постоянно повторяющий что-нибудь из декадентского наследия, чаще всего: "Я хочу лишь одной отравы, только пить и пить стихи!" В этих случаях Юнга резко его прерывала: "Перестань, Левка! Ну сколько можно?"
Вскоре кумир молодежи Роберт Эр через жестяной мегафон объявил в своей характерной манере: "Пп-праздник открыт! Всем нашим пппупсикам хором - поздравляем с днем рождения!"
Ал Ослябя, Пол Канителин и Влэс Барбасов тут же грянули паркеровский хит "Время пришло". И начался едва ли не исторический в анналах советской литературы, самый веселый, спонтанный и забубенный летний пир на водах.
Анка и Мирка, обе на взгляд иных жеребчиков весьма соблазнительные, обсуждают друг с дружкой неожиданное появление Турковского. Обе почти без остановки курят.
Анка: Вот видишь - Рюрик: едва оклемался и пожалуста, появляется на курорте с двумя бл… ну, в общем, с двумя куртизанками.
Мирка: А что, Ирка разве с ним не приехала?
Анка: Шутишь? Ирка ему нужна только для перепечатки его гениальных опусов и комментариев. В светское общество, вроде нашего борделя, он ее не выводит.
Мирка: А я думала, что у них хорошая семья.
Анка: Конечно, хорошая. Детишек своих они оба обожают, однако Нинка и Ульянка тоже ведь неплохие бл… чувихи: согласна?
Стожарова и Лисе, продолжая разговор с солидными писателями Барлахским и Шейкиным, помахали Мирке руками, а первая даже крикнула ей: "Выглядишь классно!"
Мирка: Ну, вообще-то Нинка - свойская девка. Она иногда к нам заходит погулять с Дельфом.
Анка: Мирка, ну что ты несешь? Ты что, не знаешь, какие у них отношения с Ваксом?
Мирка: Ну, что-то у них было сто лет назад, а сейчас он говорит, что она его вытаскивает из депрессухи.
Анка: Никому из них не верь.
Мирка: То есть кому?
Анка: Нашим любимым, а также их дружкам. Вся эта мужская кодла только и думает о блядстве. Без этого, видите ли, рифмы не могут строгать, повестухи барабанить.
Мирка: Даже здесь?
Анка: Особенно здесь! Робка глаз не сводит с этой Колокольцевой. И твой тоже вокруг нее крутится. Наверно, оба уже с ней перетрахались.
Мирка: А мне казалось, что Вакса на Ралиску все время зырит. Уж я-то знаю его романтические взгляды. Подражает своим героям, в частности "местному хулигану" Абрамашвили.
Анка: Мимо цели. Ралиска каждую ночь встречается с Юстасом. Вот уж не думала, что наш викинг будет изменять своей Дануте! Оказывается, он такой же, как они все.
Мирка: Это неожиданно. Вот уж не думала. Мне казалось… ммм… ну, ладно.
Анка (понизив голос): Нам надо, Мирка, отвечать им тем же. Мы с тобой еще молодые бабы. Мне мой врач говорил, ревность - это лучший афродизиак. Почувствовав измену, мужик сразу в кровать полезет.
Мирка: Да где уж мне? И с кем?
Анка: Тебе? С кем? Да их тут тучи! Посмотри хотя бы, какие взгляды на тебя бросает Мелонов!
Мирка: А твой-то здесь? Ну, тот, о котором ты говорила?
Анка: Он завтра прилетает.
Ведя этот разговор, две дамы в цветастых платьях раскладывали на столе вилочки, ножички, нарезанные мелкими треугольничками столовские салфеточки. Закончив этот труд, налили в граненые стаканы по сто двадцать пять граммов водки. Ну, давай, махнем, подруга!
Вечер открылся той же пьесой в исполнении трио Осляби, что и на кургане Тепсень - Чарли Паркер "Колыбельная Птичьей страны". Под фонарем появился ведущий - тот самый Роб Эр: майка, джинсы, мокрые волосы зачесаны назад, губы - вперед. Заглядывая в пустую ладонь, он начал читать:
Сегодня по поселку
Тихонечко я брел,
И вдруг ко мне на холку
Слетел живой орел,
И в этой птице колкой
Героя я обрел.
Увы, был не из лучших
мой маленький герой.
Он не из райской кущи,
Штаны на нем с дырой.
Хотел он без зазрений
Явиться завтра в час,
Однако День Рождений
Привлек его сейчас.
Теперь дарю Ваксону,
Подгурскому дарю
Бродячую вакцину
Товарища Хрю-хрю.
Ослябя непреклонный,
Дуди в свою дуду,
Пой праздник внесалонный
В плюгавеньком саду.
Он быстро зашел за угол "бунгало" и тут же вышел оттуда, влача за руку странное существо, скорее уж нищую гориллу, чем человеческого мальчика. Тот был накрыт отвратной плащ-палаткой и ковылял на извращенных внутрь ногах. Гукал не по-нашему.
"Алле!" - вскричал Роберт и сорвал с существа его покров. И тут же из горбуна распрямился великолепный сияющий Эль-Муслим. Народ - вааще - отпал. Обняв друг друга за плечи, Эль-Муслим и Роберт под аккомпанемент Канателина запели новую песню на слова Эра.
Луна над городом взошла опять.
Уже троллейбусы уходят спать.
И словно ветры счастья,
в окно мое стучатся
лишь воспоминания.
Воспоминания о давнем дне,
когда однажды ты пришла ко мне,
в плаще таком веселом,
цветном и невесомом
ты пришла ко мне.
Плывут в дома воспоминания,
Слова любви, слова признания…
(И так далее, до конца.)
В толпе аплодирующих стояла в маленьком платьице на бретельках Ралисса Кочевая. Плывущее воспоминание коснулось и ее. Хм, подумала она, кажется, когда я первый раз пришла в квартиру Барлахского, ребята так и говорили - у нее плащ невесомый.
В круг под фонарем быстрым шатким шагом вышел Ян Тушинский. Он покусывал губы и заострялся: аплодисменты в чей-либо чужой адрес не то чтобы бесили, а как-то дьявольски его дезориентировали. Он вынул блокнот из кармана брюк.
"Вот новый стих, дарю его всем деньрожденцам, а также, косвенно, и супруге моей Татьяне Этьеновне". Что поделаешь, часто путал "Аполлинариевну" с "Этьеновной".
Я как поезд, что мечется столько уж лет
между городом Да и городом Нет.
Мои нервы натянуты, как провода
Между городом Нет и городом Да.
Все мертво, все запугано в городе Нет.
Он похож на обитый тоской кабинет.
В нем насупился замкнуто каждый предмет.
В нем глядит подозрительно каждый портрет.
…………………………………………………
А когда совершенно погасится свет,
начинают в нем призраки мрачный балет.
Черта с два - хоть подохни! - получишь билет,
чтоб уехать из черного города Нет…
Ну, а в городе Да жизнь - как песня дрозда.
Это город без стен, он - подобье гнезда.
С неба просится в руки любая звезда.
Просят губы любые твоих без стыда,
бормоча еле слышно: "А, все ерунда!"
…………………………………………………
Только скучно, по правде сказать, иногда,
что дается нам столько почти без труда
в разноцветно светящемся городе Да…
Пусть уж лучше мечусь до конца моих лет
между городом Да и городом Нет!
Пусть уж нервы натянуты, как провода
между городом Нет и городом Да!
Тут Пролетающий сбросил им сверху мгновенную радугу, и все озарились. Все-таки, этот Янк! Этот талант! Поменьше бы "ангажэ", побольше бы свинга! Странно, что этот Янк мной еще не охвачен, подумала Ралисса. Девичий голос из зарослей туи крикнул в тоске: "Он гений!" - и это была Заря.
Потом под фонарем оказалась Нэлла. Стояла как дева удачи в лиловой тунике. Руки простерла Ваксону, потом Гладиолусу, потом Ослябе, потом всем. Взялась читать приношенье:
…Сегодня, став взрослее и трезвей,
хочу обедать посреди друзей.
Лишь их привет мне сладок и угоден.
Мне снился сон: я мучаюсь и мчусь,
лицейскою возвышенностью чувств
пылает мозг в честь праздника простого.
Друзья мои, что так добры ко мне,
должны собраться в маленьком кафе
на площади Восстанья в полшестого.
Я прихожу и вижу: собрались.
Благословляю красоту их лиц,
плач нежности стоит в моей гортани.
Как встарь моя кружится голова.
Как встарь звучат прекрасные слова
и пенье очарованной гитары.
…………………………………………………
…Я поняла: я быть одна боюсь.
Друзья мои, прекрасен наш союз!
О, смилуйтесь, хоть вы не обещали.
Совсем одна, словно Мальмгрен во льду,
Заточена, словно мигрень во лбу.
Друзья мои, я требую пощады!
И все ж, пока слагать стихи могу,
я вот вам как солгу иль не солгу:
они пришли, не ожидая зова,
сказали мне: - Спешат твои часы, -
И были наши помыслы чисты
на площади Восстанья в полшестого.
Когда она кончила читать и застыла с отведенной в сторону гор рукой, все трое виновников торжества встали перед ней на одно колено. К ним почему-то присоединился и повторил их жест каскадер Марик. Когда эти трое заметили четвертого, они встали, а Марик еще некоторое время оставался коленопреклоненным, пока не прилег на бок. Тут прошелестела мимо сценической площадки и села в траву девушка по имени Мисс Карадаг. Аххо скромно отошла, села на траву рядом с Колокольцевой и поцеловала девушку в губы. "От тебя пахнет Юстасом", - прошептала она ей прямо в ухо. С другого боку к юной красавице подсела сама красавица Татьяна Фалькон-Тушинская. "Твое величество, как сладко от тебя пахнет Карадагом!" Милка ничего не отвечала, погруженная в печаль. Ах, как счастлива она была здесь все лето, пока не съехались все эти поэты! И художники, добавит тут всякий внимательный читатель. Да, конечно, никто не отрекается от литовского чудака и красавца. А те, кто прослеживают любовную ситуацию на этом курорте, оценят по заслугам его джентльменский такт, позволивший отогнать от Мисс Карадаг все связанные с ним подозрения. Ну, вот, извольте, он сидит в значительном отдалении от Колокольцевой, за столом рядом с Миркой Ваксон и Анкой Эр, распивает с ними и с обаятельным сценаристом Мелоновым бутылку коньяку "Греми", принесенную последним в объемистом кармане чесучовых брюк, и рисует в своем альбоме портреты участников и участниц августовских торжеств, которые всем своим пылом, вдохновением и любовным трепетом полностью отвергают возможность каких-нибудь мрачных событий. Ну вот, например, скетч: Антоша Андреотис, губастый почти как Эр, тощий, в клоунских штанах с Портобелло, камлает, витийствует своими словесами перед двумя женщинами, похожими на мать и дочь; и обе любимы:
"Скрымтымным" - это пляшут омичи?
скрип темниц? или крик о помощи?
или у судьбы есть псевдоним,
темная ухмылочка - скрымтымным?
Скрымтымным - то, что между нами.
То, что было раньше, вскрыв, темним.
"Ты-мы-ыы…" - с закрытыми глазами
в счастье стонет женщина: скрымтымным.
Скрымтымным - языков праматерь.
Глупо верить разуму, глупо спорить с ним.
Планы прогнозируем по сопромату,
Но часто не учитываем скрымтымным.
…………………………………………………
Скрымтымным - это не силлабика.
Лермонтов поэтому непереводим.
Вьюга безликая пела в Елабуге.
Что ей померещилось - скрымтымным…
А пока пляшите, пьяны в дым:
"Шагадам, магадам, скрымтымным!"
Но не забывайте - рухнул Рим,
Сусуман, Магадан, Скрымтымным!
Следующий скетч Юстинаускаса: Кукуш Лапидарьевич Октава, единственный в тоненьком пиджачке с галстухом а-ля Тифлис, держит ногу на табуретке, на колене гитара, лоб высоченный, тончайший усик. Исполняется новая песня про Амадея.
Моцарт на старенькой скрипке играет.
Моцарт играет, а скрипка поет.
Моцарт отечества не выбирает,
Только играет всю ночь напролет.
Припев: Григ Барлахский, Ваня Шейкин, Люба Октава и Таня Фалькон:
Ах, ничего, что всегда, как известно,
Наша судьба то гульба, то пальба.
Не оставляйте стараний, маэстро,
Не убирайте ладоней со лба.Коротки наши года молодые,
Миг - и развеются, как на кострах:
Красный камзол, обшлага расписные,
Белый парик, рукава в кружевах.
Припев: две пары в вальсе.
Где-нибудь на остановке конечной
Скажем спасибо и этой судьбе,
Но из грехов нашей родины вечной
Не сотворить бы кумира себе.
Припев: две пары увядают к его ногам.
И вдруг возникает новый ансамбль: Юнга Гориц с гитарой в руках, Леон Коом с флейточкой и Катя Человекова с проникновенным бубном. Юнга поет:
Плыл кораблик вдоль канала,
Там на ужин били склянки,
Тихо музыка играла
На Ордынке, на Полянке.
…………………………
Я как раз посерединке Жизни
собственной стояла,
На Полянке, на Ордынке
Тихо музыка играла.
…………………………
Это было на стоянке,
Душу ветром пробирало,
На Ордынке, на Полянке
Тихо музыка играла.
Почти одной линией, почти не отрывая карандаша, Юста изображает в своем блокноте массовый восторг и аплодисмент. Мелькает панорама восточных склонов гор и западных небес. Мелькают страницы. Появляются портреты виновников торжества: протестант Вакса, дерзкий Гладиолус, вечный экспериментатор Ослябя Ал.
Последний, в шортах спортобщества "Спартак", в сандалетах "Скороход", в брючных подтяжках и галстуке-бабочке, а также в шляпенции стиля "Холмс", выходит со своим золотым оружием в центр сценической площадки. Канетелин и Барбасов - в углу площадки средь гнущихся под ветром туй. Исполняется "Композиция для чтения прозы XYZ". Первым читает известный гражданин Арбата Гладиолус Подгурский. Текст послесталинского байронита: "Как хороши, как дерзки были гуси!"
Как на турнире менестрелей, Ульяна Лисе поднимает похожую на гладиолус, в кружевах, руку.
В отличие от наших так называемых "эстрадных поэтов" прозаики читают или по книжкам, или по бумажкам. Таков и Вакса, он вытаскивает из кармана пучок салфеток; на них записан текст перфокарты № 14 из незаконченного еще "Золотого медяка". Читает с завываниями и чечеточкой.
…Да, нелегко разыграть Гайдна в безумном городе Средиземноморья. Собраться втроем и разыграть "Трио соль минор", то есть сообразить на троих.
В безумном городе, где "стрейнджеры в ночи" расквасят морду в кровь о кирпичи. Приплыл на уголочек с фонарем кудрявый ангелочек с финкарем. В порту была получка! Гулял? Не плачь! Спрошу при случае. Хау мач? Ты видишь случку Луны и мачт?
…А я работала по молодежи, на "бёркли" ботала всю ночь до дрожи. Агент полиции, служанка НАТО, дрожа в прострации, крыл хиппи матом. Опять вы, факкеры, вопите - Дэвис! А в мире фыркают микробы флюис! Агента по миру пустили бОсым, от смеху померли моло-кососы.
…Искали стычки Мари с Хуаном, в носу затычки с марихуаной… Потом кусочники на "кадиллаке" меня запсочили в свои клоаки.