В детстве блаженная Матрона играла в куклы. То есть как понять "играла"? Она ходила в широком платье. Нашили ей самодельных кукол, и вот она бросала по одной кукле за пазуху, и они проскакивали через платье и падали вниз. Этим, как стали позже думать, она показывала, что матери будут убивать своих детей во чреве.
Однажды моя тетя Анисья пошла к Матроне со своей теткой Татьяной. Татьяна идет с открытым сердцем, а тетя Анисья говорит: "Да ну, что там она знает! Что она может сказать-то нам?" Ну вот, когда пришли, Матрона говорит: "Татьяна-то пусть заходит, а эта пусть идет к тому, кто знает". И не приняла ее.
На Устье, в четырех километрах от Себена, жил мужчина, у которого ноги не ходили. Матрона сказала: "Пусть идет с утра ко мне, ползет. Часам к трем доползет, доползет". Он полз эти четыре километра, а от нее пошел на ногах. Она его исцелила.
Еще Матрона говорила, что краситься большой грех, человек портит и искажает образ естества человеческого, дополняет то, чего не дал Господь, создает поддельную красоту, что ведет к развращению, и эти люди будут в аду.
Бабушка Анна сломала палец, пошла к Матроне, а по дороге думала: "Мне лучше идти в Березовку, к бабке, ведь она выправляет переломы", – но решила сначала зайти к Матроне. Когда Анна пришла, Матрона говорит: "Мама, кто там пришел? Анна? Ты ведь, Анна, хотела идти в Березовку палец исправить, ну и иди, иди!" Она пошла, идти надо семь километров. Пришла, а бабка говорит: "Да где же у тебя сломан палец? Он здоров!" Так вот, пока она шла, Матрона исцелила ей палец.
Один мужчина пришел в Себене в храм, набрал много свечей больших и ставил их на каждый подсвечник. Прихожане говорят: "Не жалеет денег", – а Матрона услышала и говорит: "Он ставит не свечи, а столбы, потому что ему надо поставить дом". Матрона часто ходила в свой храм в Себене и всегда стояла на левой стороне, подпевая певчим.
Блаженная Матрона уехала из Себена примерно в 1925 году, потому что братья ее, Михаил и Иван, относились к ней с пренебрежением, были против того, чтобы к ней ходил народ. Оба брата были коммунисты, а Матронушка со своей верой в Бога мешала им, да и боялись они за свое положение и родителей.
Километрах в трех от деревни Щепено были выселки, домов в пять, в поле. Там жили две сестры, тетя Наташа и Шура. Они еще приняли нищенку Прасковью (все ее звали Панькой) и жили втроем. У них были лошадь и корова. И их "раскулачили" – лошадь с коровой отняли.
Тогда Шура поехала в Москву хлопотать и заодно к Матроне зайти. Приехала к родственникам, спрашивает адрес Матроны. А они ей адрес не хотят давать: "Ты красивая, все с женихами бегаешь, нечего тебе у Матроны делать". Когда она легла спать, приснился ей сон: подходит к ней Матрона, надевает ей на голову золотой венец, говорит: "Тебя ко мне не допустили, а я тебе надеваю золотой венец". Она утром встала и родственникам сказала: "Вы меня к Матроне не допустили, а она ко мне во сне явилась". Тогда она пошла на прием к Калинину, встала в очередь. А очередь была на неделю. Нужны были документы; люди видят, что она деревенская, спрашивают, есть ли у нее паспорт. "А вот, – отвечает, – за пазухой, когда позовут, покажу". (Паспорта у нее, конечно, не было, откуда он в то время у деревенской?) Неожиданно к ней подошла незнакомая женщина и сказала: "Пойдемте со мной, я вас другим ходом проведу". Провела кругом, поднялись они на седьмой этаж и вошли в кабинет Калинина. Он говорит: "Садитесь, что у вас случилось?" "У нас взяли лошадь, корову и землю, – отвечает Шура, – что ж нам, помирать с голоду?" – "Нет, это неправильно, вам все отдадут. Идите, не волнуйтесь". На другой день она уехала домой. Тетя Наташа ее встречает: "Шурка, где ты была-то? Все нам отдали -корову, лошадь". Так они и жили единоличниками. Шура умерла молодой, в тридцать три года. Как-то приснилась Паньке тетя Наташа, вскоре после того, как умерла. Панька спрашивает ее во сне: "Как там Шурка-то живет?" "И я живу хорошо, – отвечает тетя Наташа, – а Шурка намного выше меня живет, в саду, хорошо".
В 1952 году я с мамой была у Матронушки перед ее смертью. У нас был адрес, где жила Матронушка. Мы сначала пришли в Староконюшенный переулок к Евдокии Михайловне [9] , нашей деревенской. У нее большая комната, метров сорок, иконы сверху донизу, в трех углах. Матронушки там уже не было… Евдокия Михайловна нам рассказала, что Матушка уехала на Сходню, дала ее адрес. Перед отъездом Матронушка предупредила: "Уезжаю, так надо. Против всех нас готовится что-то страшное, мне здесь быть нельзя, так будет лучше"… Было и раньше такое. Жаловались соседи, что без конца ходят люди, даже полковники на машинах приезжают. А времена были сталинские.
Так и случилось. Ночью приехали три полковника и три солдата из МГБ, окружили дом, вошли. Дочь Евдокии Зинаида лежала в постели, увидела их и стала молиться, чтобы только ее забрали, а не мать и брата. Предъявили ордер на арест Зинаиды. Она, уходя, пала на колени перед образом "Взыскание погибших" (Матушкина вторая икона, заказанная ею художнику) и молилась (думала про себя, а оказалось, вслух): "Царица Небесная, мне никто не может помочь: ни мать, ни брат, – одна Ты, в руки Твои предаю мою жизнь!" Ее увезли. Сына Сергея лишили права работать по специальности, он устроился рабочим на завод.
Евдокия Михайловна мне дала прочесть письмо от Зинаиды, где она пишет с Колымы: "Мама, ты за меня не волнуйся, Мамусик (так они звали Матушку) меня везде охраняет и везде со мною". Матушка во сне явилась Зинаиде, и та поняла, что она умерла; написала письмо матери – точно, день ее смерти. Евдокия Михайловна говорила, что после ареста дочери и ее таскали на допросы на Лубянку, угрожали. Она поехала на Сходню к Матушке со своим горем, а та ей сказала: "Ты только не плачь, ты проси Царицу Небесную и молись Богу, а им ничего не отвечай, с ними не пререкайся. Молись Господу, Царицу Небесную проси, и больше тебе ничего не надо. Главное, чтобы ты не плакала, не волновалась. Зинаида не пропадет, вернется".
Всех знакомых допрашивали, запретили ходить к ним – "враги народа". Матушку выписали из Москвы, и последнее ее место жительства так и осталось на Сходне, где она и умерла.
Жизнь Матушки была скитальческой, без пристанища. В Москве она жила во многих местах, переезжала с места на место, кто возьмет. До войны долго жила у Жаворонковых на Ульяновской улице (до ареста отца Василия [10] ).
Жила на Пятницкой, у Никитских Ворот, в Петровско-Разумовском (на Соломенной Сторожке), в Сокольниках, в Загорске, в Царицыно и других местах. Жить – живи, а кроме Евдокии Михайловны, ее никто не прописывал, все боялись в то время.
Евдокия дала нам адрес Матушки, и мы поехали на Сходню. Дело было ранней весной, наверное, в марте, снег был сильный. Доехали мы на электричке, а дальше идти пешком с километр до ее дома. Дошли мы, к нам выходит хозяин: "Вы к кому?" "Да мы, – говорим, – к Матроне идем". – "А она, знаете, не принимает". – "Как же не принимает, мы столько времени шли…" – "А вы чьи?" "Да мы, – говорим, – тоже оттуда, где она родилась". – "Ну-ну, идите, своих она вроде принимает".
Это были ее последние дни жизни – она в мае умерла.
Вошли мы, а послушница ее говорит: "Она вас принять не может". У них был земляной пол в прихожей, а в доме деревянный; ну, мы с мамой упали на пол на колени и плакали, молились, очень плакали, что она нас не принимает, – значит, мы грешные.
Минут, может быть, двадцать стояли на коленях. Потом открывается из другой комнаты дверь, и Матрона говорит: "Ну, пусть войдут, пусть, пусть войдут".
Мне было тогда двадцать два года, а маме – шестьдесят. Мы вошли. Я вошла с трепетом.
Вначале мама стала с ней разговаривать, а я рядом стояла. Мама сказала: "Я с мужем живу плохо". Матрона ей отвечает: "А кто виноват? Виновата ты. Потому что у нас Господь глава, а Господь в мужском образе, и мужчине мы, женщины, должны подчиняться, ты должна венец сохранить до конца жизни своей. Виновата ты, что плохо с ним живешь".
Маму отдали замуж не по любви… Слова Матушки перевернули ее жизнь. После этих слов мама стала молиться. Потом у них с отцом жизнь наладилась.
Я жила в Москве недавно, один год, как приехала из деревни, и работала на очень тяжелой работе, в котельной Первой градской больницы, давала воду горячую в роддом. Грязь, пыль; страшно мне было. Закрывалась там ночью, и мама со мной ночевала, ведь я была молодая, и по ночам стучались, я боялась. По ночам мы там молились, в этой котельной. Это до Матроны, еще до поездки к ней. При встрече она стала со мной говорить: "Где ты работаешь? Ну-у! Тебя оттуда возьмут". А я в управлении больницы никого не знала и думаю: "Кто меня возьмет? Кому я нужна?"
Через две недели меня вызывает главный врач и говорит: "Ты девочка умная, грамотная, мы тебя возьмем работать завскладом". Я говорю: "Боюсь, я там не справлюсь". – "Справишься. Если кто тебя будет обижать, придешь ко мне, и я тебе во всем помогу". Вот так я стала работать завскладом, а потом перешла в бухгалтерию.
Еще она мне сказала: "А ты что, задумала идти учиться? Иди, иди, сейчас время такое, учиться надо". А задумала я учиться на медсестру. Но война кончилась недавно, и у меня еще оставался страх, вдруг возьмут на войну, и поэтому я боялась идти учиться. Но когда она меня благословила, я стала учиться. Потом она мне еще сказала: "Судьба твоя далеко, эти женихи не твои, которые за тобой ходят, – гони их от себя, твоя судьба далеко".
Мне было тогда двадцать два года, а замуж я вышла в двадцать девять лет. Правильно она сказала. Еще она сказала: "Потом ты будешь жить хорошо-хорошо, счет деньгам в кошельке не будешь знать". Вот и сейчас я не знаю, сколько у меня там денег. Другие считают, пересчитывают, а я никогда не знаю. Сегодня денег у меня нет, допустим, завтра они у меня обязательно появятся, откуда-нибудь да будут.
На прощание матушка Матрона подозвала нас к себе, сказала: "Наклоните головы" – и благословила нас…
В начале мая мы опять хотели поехать к Матушке. Приходим к Евдокии на Староконюшенный переулок узнать, не там ли она, а та нам сообщает, что Матрона умерла и завтра в шесть часов вечера, значит, третьего мая, ее привезут в храм Ризоположения. Мы расстроились, было нестерпимо жалко, что ее больше не увидим, что теперь делать? И поехали домой.
У нас с мамой было задумано третьего мая поехать в Загорск к преподобному Сергию… Ну, говорим, в Загорск теперь не поедем, а то не успеем завтра матушку Матрону проводить. Легли спать. Вдруг маму в половине пятого Матрона будит: "Вставай, вставай скорее, везде успеете, езжайте в Загорск, везде успеете". Мы тут же собрались и поехали в монастырь, подали там записку о новопреставленной блаженной Матроне. Она, видимо, послала нас туда известить о своей смерти. Таким образом в Троице-Сергиевой Лавре узнали тоже о смерти Матушки, и монахи приехали из монастыря накануне похорон и в день похорон. В Сергиевой Лавре хорошо знали Матушку, она там часто гостила. На панихиде батюшка записочку нашу взял и говорит: "А кто это подал записочку? Кто подал записочку? Она что, умерла?" Там, видно, многие ее знали. Мы говорим: "Это мы подали. Да, умерла. Сегодня в шесть часов ее привезут в храм Ризоположения в Москве". Мы вернулись, успели, еще даже два часа ждали, пока ее привезут. Гроб с ее телом стоял в середине церкви, лицо открыто. Ручки у нее были такие маленькие, пухленькие, как у младенца, и все подходили, прикладывались к рукам.
Все, кто был в церкви, плакали: потеряли самое дорогое – путеводительницу в жизни, как жить без нее? Такая опора была, скажет слово – и не думаешь, не терзаешься, все так и будет…
Я передать не могу, что в церкви я чувствовала, что-то необычное, будто по воздуху ходила…
Ее отпели, все сделали как надо и четвертого мая похоронили на Даниловском кладбище. Снег шел, как сейчас помню. Автобус подъехал. Кто в автобусе, а кто пешочком шел, до кладбища недалеко. Похоронили там, где она в настоящее время и находится. Приходят люди, ставят свечи на могиле, священники служат панихиды. Горит у нее там неугасимая лампада с того дня, как ее похоронили.
На Добрынинской, где я жила, срочно ломали дома и нас выселяли. Я тогда ходила к Матроне на могилку рано утром, до работы, и просила, чтобы она мне помогла в трудную минуту.
Я жила вдвоем с сыном и просила Матрону, чтобы мне дали жилье, как по закону положено, сверх этого я ничего не просила.
Всех уже выселили, остались только те семьи, где по два человека. Вызвали нас на комиссию, решают, какую площадь давать. Начальник посмотрел документы. Сереже было одиннадцать лет, положена однокомнатная квартира, а он выписал ордер на малогабаритную двухкомнатную. Я сразу поняла, что это Матрона помогла. Дня за три до этого, в субботу под воскресенье, Матрона мне приснилась. Мы стоим с сыном около гардероба – у меня стояли на нем иконы. Матушка Матрона открывает дверь в нашу комнату. Сама в сарафанчике широком, седенькие волосы… Раскрывает дверь и складывает такую большую гору, чуть не с нее ростом, только я не могу разобрать, как бы в тумане, или это яблоки, или яйца крупные. Поворачивается к нам и говорит: "Ведь это я вам принесла!" Я сразу поняла, что она нам принесла квартиру. Мы тогда с Сережей сразу побежали в церковь, потом на кладбище, помолились, поблагодарили. И мы действительно получили квартиру двухкомнатную, такую, какую и не ждали.
Еще перед тем, как мне выходить на пенсию, за год, я все просила Матрону, чтобы мне получить пенсию побольше, чтобы хватало на храм. И вот я нашла дополнительные документы и получила полную пенсию, сто тридцать два рубля. А после мне снится сон, будто я пришла в больницу навещать Матрону. Я говорю: "Матронушка, я пенсию получила!" А она: "Ай, как я рада за тебя, как рада!" Видно, молилась за меня.
Один батюшка сказал мне поминать Матрону как святую. Ну, так я и стала делать примерно в семидесятом году. Через полгода она мне снится: подходит ко мне на своей могилке и говорит: "Я еще не святая, меня святой не называй", – и я опять стала обращаться к ней как к блаженной Матроне.
На Пасху в 1989 году на могилку к Матроне пришли две порченые, одной лет сорок, а другой лет тридцать. Я стояла у ног Матроны, у дуба, а они в головах. Народу было человек десять. Одна из этих двух кричит: "Ух ты, Матрона! Молишься за всех, Матрона!" Я ей говорю: "Положи голову к Матроне на могилку, где находится Матушкина голова". Она не может, что-то ей мешает. Я говорю: "Клади, клади, не бойся, нагибай голову, клади". Наконец она положила голову; но тут у нее стали дергаться ноги, и она начала биться о землю. Потом это прошло. Она поднялась, ей стало легче.
На могилке лежали крашеные яйца. Я ей говорю: "Возьми себе три яйца красных". Она: "Да? Взять три яйца, взять?" – и протягивает руку, а рука все ходит над яйцами и никак не может их взять. "Бери, бери, – говорю я, – не бойся". А вторая стоит рядом и кричит: "Не бери крашеные яйца, не бери крашеные яйца, не бери!" Наконец она все-таки взяла и спрашивает: "Что мне с ними делать?" Я ей говорю: "Клади в карман, завтра их съешь, это тебе от Матроны". А вторая хватает щепоть песку и сразу в рот, и начала жевать, глотать и кричать. А потом без всяких затруднений взяла яйцо. Обе они притихли, успокоились, поговорили с нами и пошли. Больше я их не видела. Вот как действует сама могилка и присутствие Матушки.
Блаженная Матронушка еще при жизни говорила: "После смерти моей приходите на могилку. Как принимала людей, так и буду принимать". Блаженная Матрона за три дня до своей кончины сказала, что она отойдет ко Господу. У нее спросили: "Матронушка, как же нам жить? С кем же мы теперь останемся, с кем советоваться будем?" Она ответила: "После моей смерти приходите на могилку, я вам так же буду помогать и молиться за вас, как при жизни моей. Разговаривайте со мной, все горести свои поверяйте мне, я буду вас видеть и слышать; что душе вашей скажу, то и делайте".
Рассказ Анны Филипповны Выборновой, дочери Ксении, которая была старостой в себенской церкви при жизни блаженной Матроны
Крестили Матрону в нашем храме, в сторожке при церкви, вместе с моим папой. Сначала папу крестили, а потом ее. Когда ее окунули в купель, то пошел аромат по всей сторожке, невозможно какой. Все удивились: "Что так духовит? Что же такое-то?" А священник сказал: "Эта девочка – дарованная от Господа. Она будет праведницей". Еще священник сказал ее матери: "Если она что попросит, вы обязательно обратитесь прямо ко мне, идите и говорите, не стесняйтесь, что нужно".
Однажды Матронушка говорит: "Мама, мне все снится икона "Взыскание погибших". Божия Матушка к нам в церковь просится". Собрались бабы, Матронушка благословила их собирать деньги на икону по всем деревням.
Один мужик дал рубль нехотя, и брат его дал копейку на смех. Когда деньги принесли к Матронушке, то она все деньги перебрала, что-то искала, нашла этот рубль и копейку: "Мама, отдай им, они мне все деньги портят".
Как только собрали деньги, сразу поехали в Богородицк и там заказали икону "Взыскание погибших". Когда икона была готова, прислали об этом сказать. Потом взяли подсвечник с тремя свечами, взяли икону в киоте и понесли ее от Богородицка до самой церкви в Себено переносом с крестным ходом, с хоругвями.
Так и донесли до нашего села. Пешком шли, несли на руках, а не чувствовали тяжести, как перышко, и сама Матрона ходила встречать икону за четыре километра, ее вели под руки. Вдруг она говорит: "Не ходите дальше, теперь уже скоро, они уже идут, они близко". Она слепая от рождения, а все говорила, как видящая. "Вот – идут, через полчаса придут, принесут икону". И правда: через полчаса показался крестный ход. Здесь, на месте, где жители встречали икону, отслужили молебен и тогда только понесли ее до Себена. А Матрона то держалась за икону, то ее вели под ручки – она слепая, не видела ведь ничего. Когда принесли икону, опять молебен был, и икону поставили в нашем храме. Она там до сих пор стоит [11] .
Матрона предсказывала с семи лет, даже раньше. Когда ей было шесть-семь лет, мама однажды на нее заругалась: "Зачем крестик снимаешь? Замучила меня, слепая!" Матрона отвечает: "Мамочка, это ты слепая сама, у меня свой крестик на груди". Она рожденная с крестиком на груди. Когда мать увидела, говорит: "Милая дочка! Прости меня, а я-то тебя все ругала! Я и не видела у тебя такой крестик!"
Когда она начала предсказывать, людей очень много к ней стало ездить. Привозили лежачих. Здесь ночует ночь и едет назад здоровый. Она большая была помощница!