Едва ли есть другая профессия, которая позволяла бы так тесно соприкоснуться с чужой жизнью, с ее интересами, тяготами и надеждами. Строительство собственного дома – знаменательное событие, поворотный момент в жизни любой семьи. В немалой степени ее будущее зависит и от того, насколько удобным и прочным окажется новый дом. Какой простор для проявления любви к ближнему! Даже если семья намеревалась построить самый простенький дом, она ведь все равно тщательно взвешивала свои возможности и силы, учитывая и нынешние, и будущие потребности. Кого-то, намеревавшегося сэкономить на фундаменте (Мф 7:26), нужно было образумить, а другому, не соизмерившему свои планы со своими возможностями (Лк 14:28), сказать: "давай посидим вместе" и подсчитаем расходы, ведь при чрезвычайно высоких процентах ростовщиков и неукоснительном соблюдении частного права каждому, кто переоценил свои средства, грозило неминуемое разорение. "А как он не имел чем заплатить, то государь его приказал продать все его" (Мф 18:25).
Житейская профессия вводила Спасителя в самую гущу народной жизни. Он имел и хорошее гуманитарное образование, вообще присущее тогда Его народу. Что, собственно, значит гуманитарное образование? В его основе лежит следующая идея: человек, желающий как-то участвовать в духовном водительстве своего поколения, должен пережить в себе историю человечества, прочувствовать ее внутреннее содержание, найти в нем то, что может оказаться плодотворным для будущего. Героические фигуры прошлого, пожертвовавшие собой во имя отечества, завладевают его сердцем. Он преклоняется перед мыслителями, писателями и поэтами, размышляя вместе с ними и сопереживая им. И если все это оживает в нем, то он открывает в удивительной истории человечества поистине живительные силы грядущего и, воспринимая их, сам становится еще одной живой ветвью на его древе, способной принести невиданные доселе плоды. Если же великую человеческую историю он воспримет лишь умом, чего вполне достаточно для успешной сдачи экзаменов, то он станет образованным человеком, но не более того. Иисус был именно той живой зеленой ветвью, и условия, в которых Он жил, как ни покажется это странным, весьма способствовали Его возрастанию. В те времена ни у одного народа как единого целого не было столь благоприятных обстоятельств для развития гуманитарного образования, как у Израиля, особенно это относится к иудаизму времен Иисуса. Тому способствовали Священное Писание, суббота и синагога.
Никакой другой народ в директивном порядке не собирал по крупицам свое литературное наследие, не сортировал его и не упорядочивал, как Израиль, и ни одному народу не вменялось в священную всеобщую религиозную обязанность знакомиться с этим наследием. Что у других народов считалось привилегией священнической касты, то в Израиле – всеобщей обязанностью. К тому же его литература не была мифологической или литургической, в ней отражались история народа, его законы, поэзия, мудрые изречения и все его надежды.
Суббота гарантировала народу Израиля, в том числе беднякам и даже рабам, один день, когда можно было не работать, а посвящать его исключительно чтению Священного Писания. В Древней Греции и Риме только у счастливцев, принадлежавших к особому классу, вся жизнь была один сплошной выходной день, для других же, называемых народными массами, из года в год все дни были рабочими, отчего один и тот же духовный уровень для всего народа был невозможен. Образование там было лишено той здоровой силы и естественной правды, которая свойственна лишь низшим слоям, ведущим жестокую борьбу за существование и не имеющим возможности сделать свою убогую жизнь духовно богаче. Даже самое возвышенное и великое в Библии видится нашей душе по-детски наивным и правдивым именно потому, что духовная жизнь целого народа воспринимается нами как духовная жизнь одного человека. Но это, как известно, чисто внешнее достоинство Священного текста.
Почему священная литература занимала такое особое положение, откуда происходило то удивительно благоприятное устроение всей жизни народа, благодаря которому он всегда помнил о своем прошлом, осознавая возложенную на него задачу и свои цели? Как мы знаем, Бог создал и воспитал этот народ для Себя, чтобы через него вновь обратить к Себе человечество. Этой цели и служила его литература, в том виде, в каком она существует сейчас, литература поистине священная, иначе говоря, направляемая духом Божьим, а не иным, господствующим в мире. Бог снова и снова различным образом открывался мужам израильского народа, и эти откровения о Его воле и Его намерениях явить человеческому роду Свою милость изложены в Священном Писании. История израильского народа направлена на великую цель, к которой однажды устремятся все народы Земли. Она выстроена в соответствии с определенным планом и богата событиями, явно способствующими прогрессу человечества. В ней было все имеющее вечную ценность, ценность для той благой цели, что стояла перед человечеством, – откровения, деяния Господа, укрепившиеся верой люди. Она служила своего рода руководством для последующих поколений, которое объединяло все прошлые, настоящие и будущие поколения в одну собирательную личность, читающую и одновременно пишущую здесь историю своей жизни.
Для Иисуса эта священная литература имела еще и особый смысл. Все изложенное в ней касалось Его самым непосредственным образом. Он был зрелым плодом и одновременно по сути корнем всего Божественного, что доселе произошло на Земле. Написанное было своего рода адресованным Ему посланием Его Отца, которое Он получит, когда станет человеком. Знать Ему это было вовсе не обязательно. Наверное, можно было бы сказать так: именно потому, что Он не знал этого и вживался без всякой предвзятости, как обычный израильтянин, в Священную историю и в Священное Писание, все ощущаемое Им при этом приобретало пред Богом еще большую ценность, и тем чище и полнее раскрывался в Нем подлинный израильтянин, подлинный человек.
Так Иисус внутренне заново проживал Священную историю. По той борьбе с искушениями в пустыне, когда Он изречениями из пятой книги Моисея решительно отвергал домогательства врага, можно заключить, что в юности Он мысленно в молитвах проделал вместе с Израилем весь путь его Исхода, сказав на его прегрешения себе: "Во Мне Израиль сделается другим". И если Бог, наставляя израильтян на день Страшного суда, говорит им через пророка Исаию (26:20): "Пойди, народ Мой, войди в покои твои и запри за собой двери твои (как в ту ночь, когда ангел смерти прошел по Египту), доколе не пройдет гнев", то, как следует из Евангелия от Матфея (6:6), Иисус отнес это наставление ко всем временам.
Но Его прочтение Священного Писания все же отличалось от нашего. Благодаря Своему внутреннему единству с Отцом Вечным или единству Отца с Ним, Ему удавалось живее проникаться далеким прошлым, высвечивая для Себя картины давно минувших дней, рисуемых обычно лишь немногими штрихами. Насколько ясно виделась Ему, к примеру, вся патриархальная эпоха, можно судить только по одной фразе: "Бог же не есть Бог мертвых, но живых, ибо у Него все живы" (Лк 20:38).
И это, поначалу не столь отчетливо осознаваемое родство с Богом, но тем сильнее подтверждавшее свою реальность в подсознательном, обнаруживает себя именно в той чудесной свободе и естественности, с которой Он от писаных законов Творца восходит к Его неписаным законам, обязывающим, к примеру, не разводиться с женой (Мф 19:3) и любить своих врагов (Мф 5:45).
Разве не наблюдаем мы это и в Его отношении к природе? В том, как Он взирает на Божьи создания, например, на лилии, не отождествляя с ними "их одежду", сколь глубоко задумывается над изменчивой судьбой семени и т. д., мы замечаем чуткость, теплоту материнской любви, свидетельствующую о внутренней взаимосвязи всего живого, напоминающую Ему о Его родстве с Творцом. Он чувствует, что Его Отец любит Свои Создания, Своих "детей" в широчайшем смысле этого слова, что Он предан им и с любовью заботится о них, стараясь всех накормить и одеть в достойные одежды. Говоря о Творении, Он пользуется притчами, но не как наглядными примерами, рисующими в нашем воображении великие замыслы Бога. В них Он раскрывает перед нами мудрость Своего Отца, как бы образ Его мышления, те великие принципы, которые в своем единстве пронизывают все сферы бытия – от низших ступеней до высоких сфер духа, так что на низших отражаются законы высших ступеней. Именно закон становления, закон развития и роста, столь наглядно раскрывающийся в растительном мире, и дал Ему впоследствии ясное, отрадное видение будущей истории Царства Небесного, когда Он все отчетливее понимал, как трудно будет Ему проявиться на Земле.
Обширные знания об истории и устройстве мира, накопленные Древней Грецией и Римом, пестрота бесчисленных дел и мыслей, лишенных высшего водительства, а потому бесполезных для той великой цели, – все это отчасти по воле провидения, отчасти намеренно выпускалось из Его внимания. И Он возрастал, довольствуясь лишь крохами образования, пребывая в святой простоте и сосредоточиваясь исключительно на одном - на человеке в его предстоянии Богу, человеке, обремененном великой задачей, находящемся в бедственном положении и ожидающем спасения, и на том, что открывало Ему Священное писание, – на откровениях Бога и Священной истории.
Внутренняя жизнь
Стремясь постичь Его внутреннюю жизнь в то безмятежное время, зададимся прежде одним немаловажным вопросом: "Осознавал ли Он Себя единородным Сыном Бога, сошедшим с Небес ради искупления грехов мира? Намеренно ли Он до тридцати лет оставался ремесленником и лишь потом публично открылся как Спаситель?" Обычно именно так и считают, но такое мнение вызывает у меня некоторое сомнение. Возможно, мать и намекала Ему, что с Ним и с Его личностью все обстоит не так просто, что Он "спасет людей Своих от грехов их" (Мф 1:21) и что "даст Ему Господь Бог престол Давида, Отца Его" (Лк 1:32). Ее слова находили необычный отклик в Его сердце, вызывая в нем неясную тоску и какие-то предчувствия. Но вот услышал ли Он от нее тайну Своего происхождения, сказать трудно, и о той надежде, которую Его мать возлагала на Него, Он, скорее всего, думал со священным трепетом и не без робости.
Чем торжественнее иные рабы Божьи (Авраам, Моисей, Исаия) призывались на служение, тем отчетливее складывается впечатление, что, во-первых, от рождения они были предназначены на это Богом, и что, во-вторых, существует некая связь состояния их сердца в тот момент с историей их внутренней жизни, отчего и создается впечатление, будто Бог услышал их молитвы о спасении всего народа; в-третьих, произошло это с ними внезапно, до того они и не подозревали о своем предназначении. Так было необходимо для их истинно человеческого развития. Кем я в конце концов стал, в каком-то смысле зависит от прожитой мною жизни. С Иисусом все обстояло иначе: Он был не просто предназначен, Он существовал всегда и стал человеком. Не проявилось ли это становление, с его божественным величием и полнотой, именно в том, что Ему лишь в торжественном призвании (во время крещения), вытекающем из самой Его жизни, полной тоски и мольбы о спасении мира, открылось ясное и полное осознание Своей миссии, значения Своей личности? И если Его переполненной предчувствиями душе виделось великое будущее, то зачем Ему было заботиться о завтрашнем дне? Кроткий и смиренный, Иисус оставался обычным плотником в ожидании того, чему суждено было произойти.
Так Он рос среди людей, не ведающих значения Его личности, не в тишине и спокойствии, а в суете и движении, свойственных человеческой жизни. Если подумать, какой это клубок отношений – человеческое общество, как опутан его нитями человек, особенно молодой или зависимый, например, ученик, работник, сын, как Его любящее сердце в меру возможного выстраивало эти отношения, делая их более сердечными и искренними, то мы представим себе, какую колоссальную борьбу вызывало в душе Иисуса несоответствие Его внутренней жизни тому, что Он наблюдал вокруг.
Он пребывал в лоне Отчем – это было предназначение всего Его существа, о том были все Его мысли. Там была Его родина. Сила и благодать Отцовской любви к Нему и Его любви к Отцу, ясность, истинность того, что Отец был в Нем, а Он – в Отце, и непреходящее значение такого бытия – все это Иисус назовет позже "мир Мой". Для Него он был естественным и единственно правильным, ведь Он с детских лет знал, что именно к этому предназначен человек, это и есть его изначальная суть. И как мучительно было Ему с каждым днем все отчетливее убеждаться, что другим людям этот мир неведом, и только Он пребывает в нем, Он – единственный воистину человек. Вот почему Иисус позже назовет Себя "Сыном Человеческим.
Мы могли бы это Его одиночество проследить и глубже. Позднее Он скажет: "Я не от мира сего", подразумевая, что происходит не из наблюдаемого нами материального мира, видимой природы как единого связанного целого, чем предстает перед нами Творение, с тех пор как ею правит некто другой, не Бог. Именно здесь Его сокровеннейшее Я ощущало себя бесконечно одиноким. Конечно, плоть и кровь Иисуса были от этого мира – видимой Вселенной, первой области творения, в которой Он сохранял силу власти Бога. "Я всегда делаю то, что Ему угодно", "Я соблюл заповеди Отца Моего и пребываю в Его любви" – так скажет Он позже, ощутив Себя победителем в неустанной борьбе, не знающей поражений. Здесь, в Себе Самом, Он был Господь и Победитель.
Но вокруг Себя Иисус почти не видел того, чем было полно Его сердце. Спасителю все реже и реже встречались родственные души, чьи дела и образ мыслей были бы Ему понятны и близки. Все чаще постигало Его печальное разочарование то в одном, то в другом из ближних, и это было для Него мучительной загадкой. Он невольно любил ближнего, как Себя Самого, и эта любовь усиливала боль и стыд за все неразумное, безответственное, что открывалось Ему в нем. Иисус болезненно воспринимал грех, неведомый и непонятный для Него (2 Кор 5:21), представлявшийся Ему чудовищным нарушением естественного порядка вещей, проявлением некоего психического расстройства, несовместимого с тем, что Он называл "мир Мой". И он видел, что эта погибель, поистине всенародное бедствие, распространяется в народе с ужасающей быстротой.
То, что Он возвысился над этой погибелью, конечно, утешало Его, все больше наполняя сердце отрадным предвкушением победы – победы всех. Но Он никогда не упивался мыслью: "Это они такие, Я же не такой". Нам трудно представить, насколько близко Он слился душой с другими людьми, воспринимая их грехи Своими. И когда Он наконец предстал перед Отцом, взойдя на казнь, которой обычно карались преступники, то причины, Его к тому побудившие, были куда проще, бесхитростнее и по-детски наивнее, чем мы, своей школьной мудростью, себе представляем. Иисус, причислявший Себя к нам и не находивший в этом ничего противоестественного, говорил Себе: "Все справедливо, мы того заслужили, чтобы Меня распяли".
Скорбь и печаль омрачают нашу душу, когда мы задумываемся над годами Его становления, превращения в зрелого мужчину, но она наполняется и удивительным светом тех толкований, которые Он Сам оставил для нас.
Услышав, как в Нагорной проповеди толкуется закон (Мф 5:21 и далее), мы чувствуем: здесь говорит не учитель добронравия, придумавший новую систему морали и теперь ее перед нами расхваливающий, а один из тех, с кем мы встречаемся в жизни, человек дела. Он говорит от всего сердца, преисполненного тепла и доброты, руководствуясь собственным богатым жизненным опытом, то – "исполнитель дела", человек, который "блажен будет в своем действовании" (Иак 1:25). Иисус, по сути, раскрыл перед нами Свою натуру, и мы увидели ее такой, какой она была в Его молодые и зрелые годы, и какую Он сохранил в суете мирской жизни. Он принимал все, без всяких обид, был покладистым, услужливым, щедрым и умиротворяющим, любил Своих врагов, благословлял проклинавших Его, делал добро ненавидевшим, просил за оскорблявших и преследовавших Его, сохраняя Свое доброе сердце открытым для всех и каждого.
Живущий такой жизнью лучится радостной верой в Свою победу! В наивном детском смирении – могучее Божественное Я, уверенное в победе над царящим повсюду злом. Он приведет всех к Себе, а через Себя – к Богу.
И все же в этой борьбе Иисус, и это Он знал, не был одиноким, надеющимся только на Себя. Победные силы Он черпал из единства со Своим Отцом. На "Я есмь… Ты должен", доносящееся до нас с высот Синая, Я в душе Иисуса откликается из глубин Мироздания: "Я хочу". Это Я – то возвышенное и торжественное, что открывается нам в преисполненной любви борьбе, именно торжественное, поскольку мы чувствуем, что в обоих случаях это Я по сути одно и то же. Он и Отец – одно. Во всех бедах и несчастиях, надвигающихся на Иисуса, Его прибежищем было лоно Отца, куда Он, исполненный печали и стыда, надежд и упования, приносил все беды мира. И именно оттуда, чем больше этого жаждали Он Сам и окружающий мир, все сильнее изливались свет, сила, спасение и жизнь. Таким Он был – "человек Христос Иисус", посредник между Богом и людьми (1 Тим 2:5), через Него человеческое все больше наполнялось Божественным, к чему оно и было предназначено и каким было задумано, через Него все ошибки и заблуждения рода человеческого возвращались "в лоно Отца".
Тяготы и невзгоды борьбы, которую Он вел, раскрыли перед Ним глубокий смысл Священного Писания. Оно и нас учит постигать настоящее в свете прошлого и задуманного Богом будущего. Иисус стал иначе понимать псалмы, в частности, псалом 13 ("нет делающего добро"), серьезнее молиться, нашел в первых главах Библии о грехопадении ответы на Свои вопросы, утешился предсказаниями пророков, приучил Себя и повелел затем избранникам Божьим день и ночь взывать к Богу, восклицая: "Будь милостив ко мне, грешному!"