II
До исповедания Петра
"Приблизилось Царствие Божие!"
Ужасное известие: "Иоанн взят под стражу" – облетело всю страну. Великое уныние, горькое разочарование овладело душами людей. Они так напряженно ждали, что сбудутся надежды, которые пробудил в них Иоанн, – и вот теперь этому грубо, жестко и вероломно положен конец. Казалось, все вернулось на круги своя.
Известие это было неожиданным и для Спасителя. Уединившись, Он приготовился к долгому ожиданию, и тут вдруг в такой прискорбной форме Ему дано повеление: "Твой час настал".
Если раньше Он сознательно оставался в тени, то теперь с поразительным бесстрашием начинает без устали, одно за другим совершать дела, преодолевая подобно стремительно атакующему полководцу новые рубежи и возлагая на Себя все новые и новые задачи.
Марк, а возможно, Петр, чей рассказ, согласно достоверным источникам, и передает нам Марк, во всех красках, как это может сделать только очевидец, описывает то великое время, когда Иисус выходит на открытое служение.
Он покинул Назарет (Мф 4:13) и поселился в Капернауме, проходя "на пути приморском" через деревни и возвещая: "Приблизилось Царство Небесное!"
Сколько радостной отваги в этом возгласе! Мы представляем себе Иисуса идущим через селения, Его сердце преисполнено благой вестью, которую необходимо донести до людей, и, не сдерживая душевного порыва, Он громко возвещает: "Час пробил, грядет то, чего мы так ждали, – приблизилось Царство Божие!" "Евангелие" – это, как известно, и есть "благая весть", к примеру, о только что одержанной победе. Заметьте, не учение, а известие о некоем, доселе неизвестном, факте или событии. Остается только сожалеть, что Лютер здесь, как и всюду в Новом Завете, слово, означающее, по сути, "объявлять", "провозглашать", передает словом "predigen" ("проповедовать"). Оно заимствовано из латинского, где praedicare означает изначально действие герольда, равно как и греческое слово, которым оно переводится. Для немецкого же языка оно иностранное, укоренившееся в церковной лексике, образное выражение, употребляемое в назидательных речах во время церковного богослужения. Когда мы слышим его, наше воображение тотчас же рисует нам церковь, кафедру и священника с его проповедями, втиснутыми в строгие рамки устоявшихся правил и имеющими не так уж много общего с обычной жизнью. Здесь Иисус (а позже – и апостолы) уподобятся именно герольду, который сообщает толпящемуся на ярмарке жизни народу важные известия или указы правителей и которому не подобает присовокуплять к официальным сведениям собственные замечания, увещевания и т. п. Стало быть, Спаситель выступал не как проповедник, а как человек, познавший полноту жизни. Под "Царством Божиим" Он понимал не какую-то новую, "более совершенную" форму богопочитания и отнюдь не то, что уже наступило, а другое, сегодня лишь ожидаемое – обетованное Богом время Его чистой власти, того порядка вещей, когда Бог станет "всем во всем" (1 Кор 15:28). Поэтому Иисус и говорит: оно приблизилось ("пришло" значило бы больше, чем сказанное Им).
Победа, одержанная Им над сатаной, Слово, данное Ему Отцом, что через Него исполнится Его воля, означали объявление войны противнику, которая непременно кончится победой. Предвещая ее, Бог тем самым облегчил Спасителю (и людям) Его великую задачу – вернуть Отцу всех заблудших чад. "Вернитесь к Отцу, Он идет к вам во Мне!" – вот сокровеннейший смысл Его призыва: "Покайтесь и веруйте в радостную весть – в Евангелие!"
Примечательно, что мы от Него (как, впрочем, и от Иоанна Крестителя) никогда не слышали призыва прежних пророков "Обратитесь!", но только лишь "Покайтесь!", то есть измените ваше сознание, всю свою духовную жизнь – в мыслях, чувствах, желаниях! "Обратитесь!" – относится к тому, кто знает, что праведно, но не следует этому; это требование к его воле не вступать отныне в противоречие со своим знанием. Но Спаситель хочет большего и идет намного дальше. Он возвещает новую реальность, новое отношение к нам Небесного Отца, будущий новый порядок вещей. У поверившего Ему произойдет переворот в духовной жизни, и в ней появится отблеск грядущего изменения мира. Нельзя уверовать в Его Послание, не проникнувшись тотчас же величием того, что прежде умалялось, и не умалив того, что прежде превозносилось.
Этим призывом "Покайтесь", означающим требование в корне изменить свое мышление, Иисус заявляет, что проповедуемое Им мышление противоречит существующему миропорядку, и предостерегает от попыток добиваться примирения двух типов мышления искажением смысла Его слов. А такие попытки наверняка будут, ибо превосходство, ясность, величие и красота мыслей Иисуса очевидны и кому-то захочется интерпретировать их в соответствии с собственным образом мыслей. Какой только "смысл" не вкладывали в "Царство Божие". Понятия "Бог", "господство", или "царство", неизбежно вытекают одно из другого, и не каждый убежден в существующей между ними неразрывной связи, поражаясь верности и значимости выражения "Царство Божие". В нем Иисус нашел решение вопроса: "Какова цель человеческой истории, каков идеал, к которому следует стремиться человечеству?" Человечество получило в дар понятие, которое по своей небывалой, неоспоримой силе, значимости и смыслу превосходит все прочие, и теперь оно, хочет того или нет, уже никогда не сможет вычеркнуть его из своей памяти.
Но мы, люди, не можем столь же величественно думать о Боге и Его Царстве, как Иисус, отчего беспрестанно пытаемся, не отвергая понятия "Царство Божие", придавать ему иной смысл, нежели тот, который вкладывал в него Спаситель.
Но правильно ли мы при этом понимаем Спасителя? Тут есть над чем задуматься, тем более что нынешние известные трактовки несколько отличаются от нашей.
Слова "Царство Божие", означающие, по сути, "Царская власть Бога" (сегодня сказали бы "эра" или "эпоха власти Бога") Иисус первым (если не считать Иоанна Крестителя) поставил во главу Божественных мыслей, обозначая ими планы Бога. Эта мысль впервые встречается в книге "Исход" (15:18), а затем упоминается неоднократно, но, скорее, как далеко не главная и неизменно отнесенная к будущему.
Иисус пришел к этому, наверное, из-за несоответствия Своего внутреннего мира миру внешнему, что повлияло на Его взросление. В Нем – полнозвучная гармония, абсолютное подчинение Отцу, от которого исходила бесконечная благодать; вне Его – везде и повсюду – измена, вина, проклятие, погибель – то, чего, по сути, Отец не хочет. "Каков Я, таким Отец хочет видеть весь мир. Я – начаток власти Бога, новой всемирной эпохи, когда грех и смерть будут побеждены. Привести к Отцу Его заблудших и потерянных детей – вот Моя задача, и когда Я ее решу, тогда и наступит то новое, чего прежде на Земле не было". Но это – результат развития, трудов и борьбы, потому Он и мог сказать: "Царство Божие" – в зародыше – есть во Мне, и этот зародыш уже пустил росток; и потому на вопрос фарисеев, когда придет Царство Божие (Лк 17:21), Он не отвечает прямо "вот, оно здесь" или "вон, там", а говорит, что оно придет, но придет неприметным образом, не так, чтобы его можно было увидеть и как бы официально засвидетельствовать, добавляя к этому: "Ибо вот, Царствие Божие среди вас", то есть уже действует среди вас, или, возможно, "внутрь вас есть" (в переводе Лютера), иначе говоря, уже прорастает в сердцах. И кто сегодня, подобно вам, все еще спрашивает о его приходе, пусть винит себя за такие вопросы. Но это начальное время его становления и развития, это не то, что понимал Спаситель как царственную власть Бога. А что иные через Него вырастут нравственно и могут надеяться на лучшую участь после смерти, то такое нынешнее положение вещей не то, что зовется Царством Божьим. Эпоха, когда миром правит смерть, способная настигнуть нас в любой момент, продолжается. И все же ее власть благодаря Иисусу значительно ограничилась, поскольку в действие вступили силы грядущего мира, прокладывающие пути новому, и противостоять им смерть не может. И если мы со Спасителем, то ее господство над нами иллюзорно, ведь в Нем нам открывается нечто вечное, над которым она, смерть, не властна. Да, мы все еще умираем, но происходит это по воле Божьей от дня грехопадения и будет продолжаться до времени, когда начнется Его Царство. И пока Царство Божие сражается за победу посреди другого царства, Его Отец будет заботиться о Своих чадах и не оставит их в смерти – в этом Спаситель был совершенно уверен. Его взор был обращен к той великой цели, к той полной победе, когда Отец решительно запретит смерти забирать Его чад. И Спаситель, Сын Его, это знал. А чтобы отдельным людям была уготована лучшая участь, пока еще в мире властвует смерть, для этого, пожалуй, достаточно Посланника. Но то, что Иисус есть Сын Божий, свидетельствует именно о всеобъемлющем, полном, превосходящем все пределы повороте в порядке вещей во благо нам. Вот почему (в то названное нами "счастливое время") Его исполненный надежды взор был постоянно обращен на то великое и общее дело. "Бог возлюбил мир, и Я послан его спасти". И что Он Спаситель мира, самаряне наверняка узнали от Него.
Разумеется, и апостолы, при всей их безмерной благодарности Спасителю за все происшедшее и достигнутое, вовсе не тешили себя мыслью, будто отныне их ждет блаженная смерть. Напротив, их душа, снедаемая тоской и утешаемая надеждой, жаждет окончательной победы. "Времена отрады" придут, когда пошлет Господь "предназначенного вам Иисуса Христа", – говорит с надеждой Петр (Деян 3:20). "Ночь прошла, а день приблизился", – пишет Павел (Рим 13:12); читаем и у Иоанна (1 Ин 2:8): "Но притом и новую заповедь пишу вам, что есть истинно и в Нем и в вас: потому что тьма проходит и истинный свет уже светит" (как бы "занимается уже утренняя заря"; Лютер же исказил эту фразу: "Тьма прошла, и теперь светит вечный свет"). Подобных мест в Библии немало, я же намеренно ограничился теми, которые не знающему греческого языка недоступны.
Свет Его взора, постоянно обращенного к полной и окончательной победе, и придает смысл чудесам, которые совершает Спаситель и которые по Его обетованию станут творить Его последователи, – смысл, отвечающий нашему духу, сердцу и разуму. Здесь мы видим действие законов высшего порядка, которые представляют в ярком свете Иисуса и смягчают в каких-то случаях суровые законы нынешнего мироустройства. Этот свет оказался бы обманчивым, если бы их действие вместе с Иисусом и апостолами прекратилось, ибо то, что он обещал, не исполнилось. Но нам до конца не ясно, существует ли постоянное или даже эпизодическое вмешательство некоего высшего, явно куда более прекрасного порядка вещей в нынешние законы. Что означает такое сосуществование двух, чуть ли не взаимоисключающих, порядков? Если высший прекраснее, то почему он не вытесняет другой? Единственный разумный ответ: именно этого он и хочет, к этому и стремится, двойственность же происходящего говорит о борьбе двух мироустройств – нынешнего и будущего – за власть, за победу. Чудеса – авангард будущего времени, они, по существу, не движущие силы, а их проявление, не причины, а следствия одержанных побед, ибо истинное поле битвы – человек, его душа, а воин – дух.
Спаситель, верящий в Свой в народ, провозгласил ему великую весть о том времени как послушный и надежный Свидетель, но как оно наступит и когда Он не сказал, оставляя знание этого Своему Отцу, бесконечно доверяя Ему и твердо зная: "Царствие Божие уже во Мне, и пришло оно, чтобы победить".
Первые деяния
Если у Марка (1:14 и далее) слово "bald" (вскоре) повсюду заменить более близкими оригиналу "alsobald, sofort" (тотчас, без промедления), нетрудно заметить, что повествователь явно стремится показать нам, с какой поразительной энергией Спаситель взялся за Свое дело.
Прежде всего Он призвал к Себе первых учеников, приветствуя их как старых знакомых, и те незамедлительно последовали за Ним. Почему? Ответ на этот вопрос – в нашем предположении относительно причин, побудивших Иисуса укрыться под покровом безвестности. С каким нетерпением они ждали этого мгновения, особенно с тех пор, как Иоанн был заключен в темницу! И они отправляются в Капернаум - средоточие безбожной жизни Израиля на берегу Генисаретского озера. "И вскоре в субботу вошел Он в синагогу и учил". Стало быть, учить этому Он начал только сейчас. "И дивились Его учению, ибо Он учил их как власть имеющий, а не как книжники". Речь любого человека, наделенного властью, будь то военачальник, чиновник или управляющий, в корне отлична (как правило, в лучшую сторону) от выступления профессионального "оратора". Она уверенна, лаконична, не оставляет никого равнодушным и касается только конкретных дел. Нечто могущественное, великое наполнило синагогу, когда в эту область духовного, в сферу предполагаемого и вольно трактуемого вступил некий муж, который их поучал, и не просто как "сведущий", а как "некто из дома Властителя". Какое впечатление произвели Его решительность, твердая уверенность, спокойная сила! То была речь герольда, свидетеля, борца, более того – победителя, а не просто учителя. Масштаб Его полномочий измерен Тем, Кто их Ему дал. Мы все чувствуем силу в словах Иисуса, как бы спокойно и просто они ни звучали; Он и Сам ее сознавал: "Всякого, кто слушает слова Мои сии и исполняет их, уподоблю мужу благоразумному, который построил дом свой на камне" (Мф 7:24). Услышав, их невозможно забыть, им верят, их любят, как бы становясь на мгновение такими, какими Он хочет нас видеть, чувствуют себя облагороженными и просветленными.
Среди слушателей "в синагоге их был человек, одержимой духом нечистым" (Мк 1:23). Знали прежде о его недуге? Вряд ли. Возможно, он был рассеянным, неряшливым, слабовольным, капризным, меланхоличным, с душой, истерзанной нечистыми помыслами. Возможно. Но мы этого не знаем. Нечистое в нем и он сам пребывали в согласии друг с другом, отчего его сознание не было двойственным. Теперь же ему светит иное солнце, над ним блещут иные Небеса, там живет Отец. И он стыдливо замечает, что в его груди рождается блаженная тоска по родине – той, что высоко над ним, и былого "единства сознания" уже нет. Если бы последующая сцена не завершилась столь быстро и чудесно, могло показаться (и в этом была бы доля истины), что проповедь Спасителя делает людей безумными. Внезапно с его уст срываются злобные, дерзкие, коварно льстивые слова: "…что Тебе до нас, Иисус Назарянин? Ты пришел погубить нас! знаю Тебя, кто Ты, Святый Божий" (Мк 1:24).
Как некстати! Неужели Спаситель ничего не знал о подобных припадках? Вряд ли. Скорее всего, Он, подобно нам, прослышав, что где-то происходят такие ужасные и странные вещи, предпочитал обходить эти места стороной, тем более что в Священном Писании ничего такого, что могло бы пролить на это свет, Он не встречал. Рассказанное же Саулом соотносится напрямую с Богом и почти не раскрывает сути таких диких, демонстративно противопоставляющих себя божественному порядку явлений, происходящих, разумеется, из чуждого нам мира. Но сейчас перед Ним неожиданно возникла жуткая, отвратительная реальность, и пребывающий в Нем Святой Дух ее засвидетельствовал. Трепет охватил Иисуса – вот она, еще одна иллюстрация сказанного когда-то Его противником: "Все это мое". Что Он должен делать? Выбора – действовать или нет – у Него не было, ибо голос не без лукавства принялся поучать присутствующих в вопросах религии. Как бы там ни было, но он открыл Его собравшимся как Сына Божьего, причем в льстивой, искушающей Иисуса форме. О, как внимают люди подобным голосам! Голос явно осмелел и вознамерился говорить дальше. Сократ когда-то весьма серьезно отнесся к похожему, более элегантному, но не менее апокрифическому свидетельству. Спаситель властно прерывает его: "Замолчи и выйди из него". Он сказал это духу, будто перед ним обычный человек. "Кем бы ты ни был – Я этого не потерплю". К людям же Иисус в таком повелительном тоне никогда не обращается. А поскольку они, взирающие на Иисуса сквозь пелену видимого мира, поначалу видят в Нем себе равного и приходят к осознанию Его Божественной сущности лишь в свете веры, то Он всегда пользуется Своим правом повелевать ими только в той мере, в какой они признают это право. И лишь когда эта пелена с них спадет, Сын Человеческий предстанет перед ними как царь. Взор же духовных существ из невидимого мира этой пеленой не затуманен, и они – хотят того или нет – признают в Нем Сына Божьего, потому Он ими и повелевает, но не как человек, а именно как Сын Божий. И чтобы не подчиняться Ему безропотно, бес, издав истошный крик, прежде сотрясает человека, повергнув Его ниц посреди синагоги, и лишь потом выходит из него – и тот выздоравливает. Как отрадно стало ему на душе! Так называемый экзорцизм, изгнание дьявола, не был для иудеев чем-то доселе неизвестным. Он сопровождался (как по сей день и у иных языческих народов) эффектными трюками и фантастическими ритуалами. Но здесь присутствующих поразило совсем другое – необычная, дышащая светом и жизнью царственная манера, с которой нечистому духу без лишних слов было велено удалиться. То были не сумерки суеверия, а светлый день, сила и власть Бога.
Спаситель, Сам того не желая, открыл для Себя новое направление деятельности, сильно повредившее Его репутации у людей образованных, настолько сильно, что они объявили Его своего рода чародеем. Он же впоследствии был вынужден признать эту деятельность для Себя очень важной.
Но вот исцеление тещи Симона было делом особенным, и уж для нее-то Он это особенное совершить мог. Похоже, ей было трудно смириться с тем "новым благочестием", ради которого ее зять бросил на произвол судьбы жену и ребенка – ее дочь и внука. "Он запретил горячке" – необычный подход, заставляющий нас задуматься.
Жители Капернаума не переставали дивиться: "Что это? Он и нечистыми духами повелевает, и они повинуются Ему?" Все только и говорили об Иисусе.