Суть последующего (Мф 6, 7) сводится к одному: Спаситель хочет упредить вырождение Своего дела в некую карикатуру на него или в антихристианство, чего явно и не без основания опасается. Вдруг то, чем преисполнено Его сердце – Отец, искупление, Царство Небесное, – станут использовать для назидания и поучения, сделают предметом поклонения и так называемой веры, вместо того чтобы просто и здраво уверовав в это, воспринять всем своим существом как истину и реальность. В противном случае сформируется двойственное мышление – подлинное и неподлинное; сообразно с одним будут веровать, а с другим – выстраивать свои поступки и дела.
Примечательно, как почти все, от чего предостерегает в Нагорной проповеди Спаситель – от долгой, громкой молитвы "напоказ", публичного воздержания от всевозможных яств и напитков, осуждения, указания другим на их ошибки, назойливых наставлений, – кое-кто сегодня "именем Иисуса" как раз усердно и делает, насаждает, прославляя как истинное христианство.
Естественно, тот, для кого Бог – реальность, ничего такого делать не станет. Не будь Он реальностью, тогда христианству подобная поддержка действительно была бы нужна, но какой в этом толк?
Это идейное направление, скатиться в которое может тот, кто думает именно так, подпитывается сознанием собственной набожности, которое оттесняет, что примечательно, самого Бога на задний план. Но те, к кому обращается Иисус от начала и до конца повествования, – самые что ни на есть обычные люди, не отличающиеся особенным благочестием, но любящие Бога, доверяющие Богу, позволяющие Ему действовать в себе и для своего же блага.
"Берегите вашу праведность, или благочестие", – так начинает Спаситель. Тут хочется сказать: укрывайте ее подобно сокровищу! Только она соединяет с Отцом. Всякая потребность подавать милостыню, молиться, поститься исключительно напоказ, "блистать" перед другими, оскорбляет Бога и ослабляет хрупкие узы общности с Ним. Особенно это относится к молитве. Отцу достаточно увидеть пред Своим ликом твою взывающую о помощи душу, чтобы понять, чего ты хочешь; или хотя бы услышать эти желания и мысли из твоих уст. Единственная разумная причина моей молитвы – вера в то, что Бог откликнется на мою просьбу и сделает нечто, что поможет мне. Тогда единственная цель моей просьбы – чтобы Бог принял ее, откликнулся на нее.
Любая иная цель молитвы (например, "покрасоваться перед людьми"), равно как и любое иное средство, способное, по нашему разумению, усилить молитву (будь то красноречие или изысканность), для нее губительны и лишают святости. Да и общая молитва на богослужении творится, по сути, не ради духовного удовлетворения, а чтобы донести до Бога желания всех, и ее цель очень проста: получить то, что испрашивается. А тот, кто испытал "духовное удовлетворение" от публичной молитвы, – молился ли он вместе со всеми или только слушал, как молятся другие? То, что делает, к примеру, фарисей на "углах улиц", отнюдь не моление. Непосредственность, простота и отсюда – краткое "предметное" изложение, свойственное разговору ребенка с отцом – вот что требуется в этом случае от молящегося. Поэтому и молитва, которой нас научил Спаситель, предельно кратка, в ней нет ни одного лишнего слова, излагается она тем безыскусным языком, каким ребенок разговаривает с матерью. Спаситель называет в ней желания, которые волнуют сердца тех, кто с Ним. Они пронизаны скорбью по поводу нынешнего положения вещей и твердой верой, что оно непременно изменится, так взывает о помощи дитя, видя, как унижен (применительно к нам – даже в собственном сердце) отец, которого никто не знает и не чтит; как нет почтения царю, еще не воссевшему на престол, Богу, Чья воля попирается на Земле! Сердцевина молитвы – просьба "Да приидет Царствие Твое". И чтобы оно, которое Иисус возвестил "приблизившимся", однажды действительно наступило, им надо этого неотступно и страстно желать, к этому всеми силами стремиться (Мф 7:33). Вся мощь и весь смысл любой молитвы заключен в вере, в том, что молитва поможет, благодаря ей произойдет нечто хорошее и доброе, которое иначе бы не произошло, и все потому, что Отец, услышав, не оставит ее без внимания и в ответ на содержащуюся в молитве просьбу что-то сделает. В сыновстве Божьем есть нечто царственное – человек, равно как и весь человеческий род, должен влиять на свою историю, и его влияние особенно велико, когда он просит о чем-то в молитве, поскольку тогда действует сам Бог. Так с каждым днем будет приближаться к нам Царство Божие, вовлекая все больше зла, проклятий и прочего в творимое Иисусом искупление, пока однажды, когда эта предварительная работа достигнет некой высшей точки, в нем окажутся все зло и проклятие – и тогда наступит день Его Второго пришествия. Бог хочет стать сутью человечества, содержанием нашего блаженства ("Царствие Твое") и нашего воления ("воля Твоя") – Бог всё и во всем.
Всё это – дело Божье. И делает Он его, если человек того хочет и, веруя в Него, просит, делает прежде всего в нем и через него, просящего.
А пока оно не наступило, у нашей плоти, души и духа есть еще потребности, не дающие нам покоя, и Иисус учит Своих (прежде всего собравшихся тогда вокруг Него) вверять их Отцу. Житель Востока, в противоположность нам, плоть свою не баловал, учеников же Иисус приучил быть еще более нетребовательными. "Вода отыщется повсюду, вам остается только раздобыть кусок хлеба на день". Просят, стало быть, рабы, верно следующие воле Отца. Они нуждаются в этом и имеют право просить. Их душа, совесть желает для себя и для их дел полного покоя, пусть они его и не заслужили, но испрашивать в твердой надежде на прощение – могут. Они ведь постоянно подвергаются опасности нарушить свою верность Отцу или даже отпасть от Него, когда же искушение чрезмерно велико и с ним не совладать, им дозволительно повиниться перед Отцом, просить Его быть снисходительным к их слабости. Ведь дьявол их еще не покинул (в противоположность Иисусу, сказавшему: "Ибо идет Князь мира и во Мне (а не "в отношении Меня") не имеет ничего" (Ин 14:30), даже в какой-то мере по праву властвует над ними, привязывая их к себе. И тогда им следует возопить о помощи с верой в победу над злом.
Перед нами вновь встает все тот же вопрос: что подразумевает Иисус, говоря "не противься злому" (Мф 5:39)? Ответ не так прост, и прежде всего потому, что древнееврейский язык, на котором говорил Спаситель, не имеет среднего рода. Здесь "злое" у Спасителя означает некий принцип (можно домыслить: "как бы оно ни обернулось против тебя"). Но движущей силой этого принципа, его исходной точкой, или фокусом, являются личностные качества человека, они-то для Спасителя и есть, собственно, причина того, почему злое проявляется в человеческой душе. Он очень часто (как и Иоанн в своем Первом послании) говорит о зле, но почти всегда в такой форме, что неясно, какого оно рода - мужского или среднего. Насколько мне известно, "зло" на древнегреческом языке в среднем роде в Библии не встречается, в мужском же роде мы находим его у Матфея (13:19) и у Иоанна (1 Ин 5:18). Следовательно, здесь имеется в виду дьявол, злой дух. При этом Иисус и мысли не допускает поставить его на один уровень с Богом, будто "злой и добрый принципы" уравновешивают друг друга. Спаситель, не закрывая глаза на власть зла в настоящем, твердо убежден, что Он полностью покончит с ней в будущем, именно в силу данного Ему, как человеку, права, обещанного человеку еще после грехопадения (Быт 3:15) и унаследованного Им как Сыном Человеческим, как Сыном Божьим.
Человек по сути должен быть могущественным, но в то же время на нем держится вся власть зла, на той вере и покорности, с которыми он отдается ему во служение.
Вот что можно сказать о таинстве молитвы. Столь же потаенными должны быть твое милосердие и пост. Это в наших силах. Самоотречение, к примеру, тяготы, жертва сил и времени из милосердия Божьего, скажем, у постели больного или в подобных случаях переносятся на удивление легко, если не вести им счета. Как только человек начинает их подсчитывать, или, что еще хуже, хвастаться ими, скрытая сила Божья тотчас же оставляет его.
Так Спаситель завершает Свое дополнение о "нашей праведности", предостерегая нас от ее фальсификации. Но Его предостережения на этом не заканчиваются. Он велит нам определиться в своем отношении к: 1) благам мира; 2) греховности мира и 3) к тому, чего требует от нас ложное христианство как таковое.
Сила и крепость современной эпохи – в тех благах, которые она принесла людям. Твое искреннее отношение к ним со всей ясностью определяет, истинный ты христианин или нет. Бог существует, и Он – твой Отец. Если ты в это веришь, то для тебя служение Ему будет не только добродетельно, но и единственно правильным и разумным поведением служить Ему всем, чем можешь (например, своим отношением к ближнему). Поступая иначе, ты ослабляешь свой дух.
Наш маячащий перед нами придуманный идеал – совместить благополучие земное, временное со стремлением к благополучию небесному, вечному. Спаситель нам этого вовсе не запрещает, нет, просто Он, причем самым серьезным образом, отвергает саму возможность этого. В Его понимании то "другое", борющееся, как и Бог, за наши души, есть власть некой личности, которую Иисус, как и Бога, сравнивает с неким господином и нарекает ее именем собственным. "Твоим сердцем завладеет либо тот, другой, либо Бог. Полюбишь его – возненавидишь Бога, станешь усердствовать одному, не будешь радеть о другом".
А если у человека вообще ничего нет? Есть ведь и такие, что живут куда хуже нас, читающих эти строки. Они, особенно в голодные времена, лишены абсолютно всего - денег, пищи. Что делать им (а таких среди слушателей Иисуса было немало)? В этом случае вопрос: "Есть Бог или Его нет?" – звучит еще острее. Можно ли от Бога ожидать "впредь" большего или нет? И тут Иисус тепло и сердечно рассказывает им о любви Отца к Своим чадам. И чтобы мы уверовали в Его любовь, Бог усыновил тебя и любит тебя, как Свое дитя. Так неужели ты думаешь, что Он тебя забудет? Даже вверивший себя Богу бедняк, как бы ни давила его нужда, чувствует невидимую помощь Бога, Его удивительную благодать. Мы же, к кому Он благосклоннее, испытываем подобное во сто крат сильнее. Нужно только давать Богу отчет в собственных делах, чтобы Он увидел и оценил их во всей полноте, тогда мы будем принимать и отдавать на виду у Него. Раскрывать же перед Богом лишь так называемое сердце – будь это на самом деле так! – не позволяя Ему заглядывать в наши "счета", и взывать к нашим делам – неподобающе и лицемерно. Не уповая на чрезмерно щедрую помощь, следует помнить, что деньги и все ими оцениваемое в глазах Бога мало значит, что там, на Небесах, прежде пекутся о нашем исцелении от всевозможных обольщений мамоной. Птицы небесные не сеют, не жнут, они ведь не для этого созданы Богом. Так зачем и нам подобные заботы? И Спаситель, приводя в пример птиц, которые с удивительным прилежанием, обходясь скромным средствами, строят свои гнезда и вскармливают птенцов, ясно говорит нам, что силу, полученную от Бога, следует употреблять на "вычисление издержек" (Лк 14:28), обдумывание и предвидение. Когда же некто, распоряжаясь своим будущим, забывает, что здесь его власть над ним ограничена (давая, к примеру, пустые обещания или делая долги), или полученное от Бога растрачивает впустую, забывая о любви к ближнему и потакая собственной страсти к удовольствиям и наслаждениям, то происходит это вовсе не потому, что Спаситель не заботится о нем. Такой человек по своей воле подвергает себя опасности, искушаясь Его "заботой" о нем.
Если, говоря о нашем отношении к благам мира, мы задавались вопросом: "веришь ли ты в Бога Творца?", то в отношении к греху и злу главный вопрос: "веришь ли ты в искупление?" Смотреть на грехи мира, в том числе и на пороки своего ближнего, в свете искупления, причем с таким же трепетным чувством, с каким взирает на нас Он, считать их в душе уже прощенными, а когда дело принимает серьезный оборот, истово вымаливать прощения, ища поддержки и добиваясь ее, приступать с ними к Богу, избегать любых грубых эмоций, за которыми скрываются обычно сварливость, властолюбие и чуть ли не кровожадность – вот к чему призывает нас Спаситель всей мощью Своих слов. Обсуждать же с кем-то его грех можно, лишь если он жаждет прощения. Если ты прощаешь ему в душе грех, вызвавший у тебя отвращение, и искренне ведешь себя с ним так, словно он перед тобой не согрешил, то в тебе к нему приступает и открывается великий Спаситель, говоря ему: "Я послан не судить людей, но спасать".
Не пытайся проповедовать или убеждать там, где почва еще не подготовлена! Вокруг сколько угодно людей, которым "разговор на религиозную тему" представляется забавным и интересным, "пажитью" для плоти, однако их сердце потребности в нем не испытывает. Ты же им повода для этого не давай.
Это одновременно спасительная диета или гигиена души. "Измени себя - вот лучший путь к Царству Божьему!" "Только учти, вздумаешь спасать свою душу неугодным Богу образом, рано или поздно погибнешь!"
И наконец, третье: отношение к требованиям ложного христианства. Сказанное здесь Спасителем – итог и обобщение всего, что Он говорил им прежде.
"Идите, – просит Он Своих слушателей, – сквозь узкие врата, врата тех помыслов, которые Я в начале проповеди нарек блаженными!" Но открыт и другой путь: внимать Моим словам, принимать их, возможно, даже ратовать за них, но согласно им не поступать. Такой путь пространен и удобен, и что самое привлекательное в нем – он проторенный. Люди будут гневаться, прелюбодействовать, ненавидеть, ссориться, скаредничать, выставлять напоказ свою набожность, тревожиться, судить, придираться, навязчиво проповедовать, и это станет нормой жизни, отчего создастся впечатление, что вот этот пространный путь и есть правильный, "христианский". На самом же деле он ведет к гибели. Мой же путь ведет к жизни, и не такой уж он непривлекательный, как часто не бывают непривлекательными тропинки, он вовсе не тернистый, не крутой, не каменистый, а, скорее, даже самый привлекательный, разве что только узкий, отчего обычно трудноразличим и требует внимания. Его мало кто выбирает, и вы нередко будете себя спрашивать, не заблудились ли мы, может, все же правы другие и они "тоже" придут к жизни?
Спаситель вовсе не хочет сказать, что такое количественное соотношение идущих тем и другим путем останется неизменным вплоть до Страшного суда. Он лишь советует, чем руководствоваться при выборе пути.