"Но куда страшнее, если мнимые пророки примутся Моим именем склонять вас на пространный путь". Лжепророки (например, во дни Иеремии) виделись себе людьми благочестивыми и вряд ли лгали умышленно. Во всяком случае, вели себя они не как язычники и собственную веру сообразовывали с духовными течениями своей местности и своего времени. В Самарии же, если они себя пророками Господними (3 Цар 22:6 и далее) и называли, все равно проблескивало в них нечто такое, что говорило об их отпадении от Бога, так что Иисус здесь вряд ли подразумевает тех, чья шкура уж очень явно выдавала в них волка. В Иерусалиме же во дни Иеремии они казались себе глубоко верующими и таковыми слыли, их-то, похоже, Иисус и имеет в виду как некое явление, которое повторится. Насколько ложными были откровения лжепророков, выдаваемые ими за истинные, отчего они сами в первую очередь и обманывались, или как часто они изрекали от имени Бога то, чего Он им не говорил, нам неизвестно. Возможно, были и подозревавшие, что выражение истинных пророков: "Господь говорил мне, скажи сынам Израилевым и т. п." – не более чем риторический прием, наполовину расчет, наполовину плод необузданной фантазии, "речевой оборот", который лжепророки впоследствии у них переняли. Именно против них направлена третья (у Лютера вторая) заповедь: "Не произноси имени Господа, Бога твоего, всуе!", то есть не прикрывай Божьим авторитетом собственные грехи! Лжепророки, судя по их популярности и преходящей славе, были виртуозами, мастерами слова. Они изучили основательно клавиатуру человеческой души и умели на ней играть. Успех для них был важнее всего, а судя по ним и другим, своей цели они достигали, правда, чисто человеческими средствами, все у них сводилось к внешнему, показному. То же произойдет и с христианскими лжепророками. Они примутся выставлять напоказ внешнее, то, чего люди могут достичь и сами, что Спаситель всегда отодвигает на второй план. Они станут пренебрегать внутренним, сокровенным, столь отрадным Его сердцу, превознося человеческие достижения, о делах же Бога будут упоминать ради внешнего почитания. Не по листьям и обличью, то есть не по словам заметите вы это, а по духу делаемого ими. Лжепророки добиваются в других того, чего уже достигли сами – внешнего обращения. Волк меняет свою шкуру. Не то чтобы "ради притворства", вовсе нет, намерения у них серьезные, они борются в себе с ненавистью, лицемерием и пр., но если ты, нищий волк, не хочешь стать нищим духом, то вся эта твоя борьба напрасна, волк останется в тебе, и хоть ты и не даешь ему проявляться, все равно послушен ему. Не обманись красивыми листьями, присмотрись, какие у дерева плоды, что за плоды рождаются в тебе (и в других). Возможно, ты подумаешь, что на тебя снизошла "благодать Божья". Но пусть решают твои близкие, твое начальство и подчиненные, друзья и враги, чего на тебе отныне больше: винограда или шипов. В конце концов, эти "колючки" в тебе и покажутся благодатью, но берегись, ибо это означает для тебя огонь. Тут Спаситель становится предельно серьезным. Иные, вступаясь за пророков, возразят: "Конечно, и у лжепророков есть свои теневые стороны, но отвергать то хорошее, что в них есть, не по-христиански". Иисус подобное возражение решительно, как опасное, отвергает. Если ты видишь, что дерево колючее, ясно, какие у него корни, винограда от него не жди. Божественное все хорошо и от своих корней не отрекается; человеческое же все гнило, до самых корней. Но такое суровейшее осуждение нашего рода возможно лишь на фоне таких ярких явлений, как пророки, особенно когда они обещают нам нечто совершенно новое.
Пространным путем будут приходить многие, которые скажут Христу (скорее всего, сильно преувеличивая):
"Господи! Господи! не от Твоего ли имени мы пророчествовали? И не Твоим ли именем бесов изгоняли? И не Твоим ли именем многие чудеса творили?" Он же отвергнет их как преступников, злодеев, ненавистников, прелюбодеев, скупцов.
Но станут, слушающие Его проповедь, поступать по Моим словам? Наверное, да, но каждый по-своему. Каждый извлечет из них свое. Каждый рассчитает и примется строить "свой дом". Кто-то и впрямь будет следовать им, но этот труд покажется ему почти бесполезным. Пройдет немало времени, прежде чем он лишь уберет "мусор" всех своих самообольщений и доберется "до скалы". Но он потрудится не напрасно. "Прекрасная погода" бывает не всегда. Придут бури и закружат на ветру "плевелы", все поддадутся светским страстям или увлекутся духовными лжеучениями. Его же дом устоит, устоит он и в последнюю бурю – в день праведного Суда Божьего. У другого "дом" – некая система. Он все знает, все по своему разумению одобряет, за все ратует, поэтому его быстро и легко возведенная конструкция и выглядит такой на редкость привлекательной. Только он не поступает по Моим словам". У скольких тогдашних слушателей их "дом" унесло бурей горьких обид, ожесточения, вражды, которая возвела Иисуса на крест, и пришедшей на смену ей бурей презрения!
Перейдем теперь к проповеди Иисуса в изложении Луки (6:20–49).
Она сложилась у Спасителя непроизвольно. К Нему в поисках помощи подступались самые разные человеческие скорби, терзающие тело и душу. Его помощь была скорой, но всегда она оказывалась не "мимоходом", являясь каждый раз результатом пусть недолгого, но душевного, личного общения. Такое глубокое понимание друг друга и незамедлительная помощь возможны именно среди бедняков, говорящих друг с другом простым языком и также просто излагающих свои просьбы. Сколько бед, нескладывающихся судеб, опрокинутых надежд, невыносимых условий жизни открылось тогда взору Спасителя, обостренному любовью к людям! Наконец Он собрался с мыслями и, подняв взгляд, оглядел толпу, с нетерпением ожидающую Его слов. Перед Ним были в основном люди неимущие, неудачники по жизни, угнетаемые, терзаемые бедами и невзгодами. Они-то, внутренне независимые, и должны были безоговорочно поверить в то, о чем Он говорил, – совершенно новое, необычайно великое, чего им прежде слышать не доводилось. Они были родственны Ему. Глубокое сострадание и особое ощущение братства охватили Его, соединившись с радостью при виде их искреннего чувства и простодушной готовности внимать Ему, их чистых сердец, без сопротивления открывшихся Ему навстречу, столь щедро одаренных Божьей благодатью.
Проповедь, поначалу пронизанная глубокой скорбью, охватившей Спасителя, наполнилась ликующим чувством грядущей победы. Сострадая тяжелому положению Своих бедняков, Он вдруг понимает: ведь именно это и делает их восприимчивыми к Царству Божьему. В Своем сердце Он называет их блаженными, и это слово выражает то, что он сейчас испытывает, находясь среди них. "О, как хорошо, что вы – нищие, вам принадлежит Царство Божие". Он видит среди них лица, отмеченные голодом, их одежда убогая, у них нет даже самого необходимого. Вот оно – тяжелейшее порабощение человека тираном по имени "нищета", настолько суровая и жестокая, что по сравнению с ней любая другая нищета, еще не обрекающая на голодную жизнь, выглядит чуть ли не богатством. Для бедняков у Него особое утешение, именно их Он нарекает блаженными.
Сила и власть речей Спасителя заключена по большей части именно в Его манере без раздумий, непроизвольно, но неизменно в свете Божьем, отдаваться без остатка впечатлениям от только что увиденного, от того положения, в каком находятся Его слушатели. Поэтому слово Иисусово всегда находило проем в крепостной стене, заграждающей от Него человеческое сердце, открывало путь к самому центру и тотчас овладевало им.
Так было и с этими людьми. Они с нетерпением ожидали Его речей, готовые услышать о серьезном наказании и суровых требованиях, которые в множестве предъявят к ним. И тут на них, как на войско, приготовившееся к бою, внезапно зашли с тыла! Спасителю ведомы затаенные горести, тревоги и печали этих людей, не покидающие их ни на минуту даже во сне. Они отгоняли эти мысли как неуместные для столь священного момента, а Спаситель излагает их с такой сердечной теплотой, с такой искренней жалостью к ним, какой они еще никогда не встречали. Не удивительно, что по щекам слушателей, взволнованных подобным обращением, текли слезы умиления. Как неожиданно трогательно прозвучали Его слова: "Блаженны плачущие!" Услышанное взбудоражило их души всепроникающей силой Божьей любви, осеняющей их из Царства Небесного.
И следующее слово Иисуса, хотя и отнесенное к будущему, было хорошо понятно им из собственного, пусть даже небольшого опыта. К Нему пришли тысячи людей, кто-то из них проделал немалый путь. И те, у кого он был длиннее, получили больше всяческих насмешек и резких осуждений, пока шли сюда.
Но "царское слово" Иисуса, обращенное к беднякам, иные "перевернули" так, будто их следует понимать в духовном смысле, другие же, движимые недобрыми чувствами к Господу, исказили, представив жестоким и неубедительным. Забудем о последних, а первым Иисус ответил бы: "Не знаете вы, что такое нищета, Я же и другие бедняки – мы знаем это не понаслышке".
Иисус говорил прежде все им, людям неимущим, ведь они такие же, как Он, и для Него в их положении нет ничего необычного. Ложный блеск мира на них не распространяется, но этот мир "блистает" благодаря им. Они привыкли к резким осуждениям, грубым порицаниям, скудной похвале; с ними всегда обращаются, как с существами низшего порядка, и покорность у них в крови. И если они голодают и живут в беспросветной нужде, не только как чужие в этом мире, но и как его мученики, то их судьба оказалась бы куда печальней, куда безнадежней, будь этот мир и в самом деле правильным и вечным.
Но, как мы видели, Спаситель, глубоко сочувствуя им, в то же время вовсе не считает особенно важным исправить это положение. Он далек от мысли, чтобы перераспределением благ хоть немного уравнять людей в несчастьях, не Его это дело, и не стоит тратить время на этот неизлечимо больной мир. Он знает, что этому миру недостает чего-то другого, не того внешнего благополучия, когда "всем живется хорошо". Вы блаженны потому, что к вам приближается Вечное. Продолжайте плакать и алкать! Вы и так блаженны, потому что будущее – за вами. Настанет время, и победа, Царство Божие, придет, тогда вы насытитесь, станете смеяться и веселиться.
"Ваше положение – подобающее одеяние для нынешнего внутреннего состояния людей, и оно вам только во благо. Царство Божие возникнет иначе, изнутри, но так, что затем и внешнее обретет истинный блеск мира Божьего". Спаситель здесь подобен полководцу, подбадривающему своих голодных и продрогших солдат надеждой на непременную победу и ее чудесные плоды. А в награду и утешение Он обещает нам не столько славу, в которую войдет каждый сообразно прожитой им жизни (как мы это сегодня себе не без оснований представляем), сколько славу Царства Божьего, которое придет к нам. Имел ли Он в виду, говоря такое, осознавал ли, как долго придется ждать окончательного прихода этого Царства? Вряд ли. Скорее всего, тогда, в начале Своего служения, Он даже и не задумывался, доведется ли Ему пережить его приход. Он доверял Богу и не заботился – в высшем смысле – о грядущем дне. Его душе и душам слушателей открылась радостная весть, которую Он и должен был принести людям. А что Отец, пока оно не наступит, позаботится о верующих, которые не доживут до этого времени, – в этом Он нисколько не сомневался. Они утешатся подобно бедному Лазарю. Но мы порой подгоняем смысл тех слов к нашим практическим потребностям, не понимая должным образом всю их глубину.
Спаситель всякий раз мысленно добавляет в конце "сейчас", подчеркивая тем самым малозначимость, мимолетность настоящего: "Блаженны алчущие (сейчас!) и плачущие (сейчас!)", желая тем самым, торжествуя, подчеркнуть: "Так стоит ли об этом говорить".
Лютер заменил торжествующее "сейчас" на "здесь", тем самым переводя смысл его употребления в чисто практическую плоскость. Он видит лишь отдельного человека, которому уготованы два места - Земля и Небеса. Спаситель же видит все человечество, для которого предназначены два времени: настоящее (сейчас!) и время Царства Божьего.
Только оставайтесь алчущими и плачущими! Вы блаженны уже потому, что хотите того, что вам предстоит. И оно потоками света вторгается в ваше настоящее и уже сейчас способно вас, алчущих, насыщать, утешать и делать счастливыми. И однажды, когда Царство Божие наступит, вы насытитесь, будете смеяться и веселиться.
Не стоит полагать, будто Иисус говорил так, трактуя беды и страдания исключительно в воспитательном смысле. Подобное назначение, помимо прочего, у них есть и всегда будет. Но Спаситель с высоты Своего понимания заглядывает далеко вперед: в будущем все переменится, когда однажды человек с помощью Божьей станет совершенным в совести и откроются пути Богу, Который придет и положит начало Своему Царству.
Скорбное положение тех, к кому обращался Спаситель, озарилось приветливым светом Царства Божьего, и тогда открылось значение их страдания для победы этого Царства. И тут Своим последним "блаженны" Он приветствует их как его соработников, нарекает блаженными именно из-за тех скорбей, которые они навлекают на себя сами, а не судьба, и причем ради Него, Сына Человеческого.
Это и мучительное, непонятное отчуждение других, их пренебрежительное отношение и непонимание; и чуть ли не таинственный, странный разлад с самим собой, случающийся чаще всего тогда, когда мы верим в живого и в итоге побеждающего Спасителя мира, прилепляемся к Нему и вместе с Ним надеемся на приход Царства Божия. Именно в те моменты, когда наше сердце переполнено и так хочется поделиться с другими, предложить им нечто благодатное, вдруг, будто под влиянием некой таинственной силы, перед нами закрываются все сердца, и мы становимся в их глазах изгоями, которых лучше сторониться.
Это может ввергнуть в уныние и даже довести до болезненно пренебрежительного отношения к самому себе. В сходном положении оказался Давид, когда его позор и бесчестие достигли предела и зажиточный крестьянин Навал обошелся с ним как с опустившимся авантюристом. Еще немного – и он стал бы тем, за кого его принимали.
Но тут из сердца Спасителя вырывается победный возглас. "Радуйтесь и веселитесь!" – велит Он, радуйтесь от всей души, словно дети, "ибо велика ваша награда на Небесах". Все, кто против вас, своими делами и поступками лишь умножают вашу награду, и вы с меньшими усилиями, о чем только можно мечтать, обретете "богатство на Небесах". Так было и с пророками. Божественное удивительно скромно, такая святая простота, но в то же время она столь беспощадно распинает наше человеческое начало, что постоянно вызывает в нас то душевный разлад, то самоуничижительное настроение.
Спаситель обращается и к богатым. Конечно, среди слушателей были и такие (скорее, зажиточные, как "человек с золотым перстнем" – Иак 2), и не заметить их в толпе было нельзя. Что это сегодня не так, как всегда, сокрушались они, почему на нас не обращают никакого внимания, словно нас здесь и нет?
"Горе вам, богатые!" Не следует думать, будто словом "блаженны" и тем более словом "горе" Спаситель выражает некое пожелание (пусть будет этим хорошо, а тем – плохо!). Просто за одних Он радуется, а о других печалится. "Мне жаль вас, богатые: не будет вам утешения, потому что вы сами отказываетесь от него, отклоняете его".
Это сказано, безусловно, сокрушенным сердцем. Богатый – и в этом его беда – в утешении не нуждается. Разъяснения, поучения, ублажения, в особенности если они сопровождаются восхвалениями, он приемлет, но вот утешение? Совет? Бедному можно прямо в глаза и без прикрас говорить самые суровые вещи, другое дело богатый – да он попросту этого не поймет и будет недоумевать. Впрочем, на нем лежит не вся вина, виновато и его богатство. Бедный, притесняемый нередко вовлекается в поток Божественных мыслей Евангелия и проникается ими. Богатому выворачивающие душу переживания тоже знакомы, но чаще как бы в миниатюре, сам же он остается таким же, как и прежде. Спаситель желает судить, а не быть судимым. Того же хочет и богатый, но, сближаясь, они остаются все равно на некотором удалении друг от друга; богатый лишь высоко чтит Спасителя или слугу Божьего, который обращается к нему от имени Спасителя, то есть благосклонен к нему. Бедный же позволяет себя судить. Богатый никогда ничего не воспримет (или не даст себя разубедить в чем-то плохом). Конечно, тут возможны исключения. Бывают скромные и смиренные богатые с такими глубокими потребностями, что заслуживают благословения не менее, чем бедные. Встречаются и надменные бедняки с таким самомнением и такими запросами, что о них следует сожалеть вдвойне как о "богатых" нищих.
Но в богатстве Спаситель подмечает еще одну, более опасную ступень. В Его время "богатый", как сегодня "образованный", принадлежал к "лучшему" обществу. В наше время отношения более сложные: сегодня иной образованный втайне страдает от голода и вынужден маскировать свой голод блестящей мишурой. Но тяготы голодной жизни спасительны. Есть и действительно богатые, вполне наслаждающиеся своим богатством, ни в чем себе не отказывающие, живущие исключительно в свое удовольствие. Жизнь этих якобы счастливчиков – та же смерть. Как часто сила, оглупляющая людей, рядится в яркие одежды!
Спаситель показывает, что встретят они в потустороннем мире. О чадах этого Царства, которые, придет время, тоже умрут, Спаситель не вспоминает. Для тех же, кто чужд Царству Божьему, смерть - великий переломный момент, меняющий ход вещей. Что станет с их изысканными потребностями там, где нет ни Бога, ни Божьей любви, а только мрак и мука!
Посмеивался кто-нибудь из тех, к кому были обращены эти слова? Возможно, ибо Спаситель перевернул взгляд на мир, отбросив привычные воззрения. Он тонко улавливал мысли и чувства, витавшие в воздухе.
Горе вам, смеющимся! Вы восплачете и возрыдаете.
Сейчас (пока) не время смеяться, в нынешнем критическом положении грешно во всем видеть веселую, забавную и уж тем более смешную сторону. Горе вам, довольным нынешним устройством мира. Придет Царство Божие, и то, над чем вы смеялись, откроется во всем своем блеске, а то, что вас услаждало и веселило, предстанет перед вами во всем своем убожестве. Как опечалитесь вы, осознав, какой вред постоянно причиняли себе и другим, отказавшись от душевного благородства, от истинного и вечного!
Горе вам, продолжает Спаситель, когда все будут говорить о вас хорошо, выражать свое расположение и восхищение. То нехороший знак: значит, ваши нравственные качества оставляют желать лучшего, а истинная цена вашим делам и поступкам невелика. "Ибо так поступали с лжепророками отцы их".