Стоит ли детально сопоставлять душевные болезни израильтян с психическими заболеваниями, получающими все большее распространение в наш век? Вряд ли те состояния души, которые описаны в Евангелиях, встречаются и по сей день, и какое-то из них, пусть в виде исключения, можно объяснить теми самыми причинами. С одной стороны, данное опасение вполне оправдано. Конечно, то, что люди с помраченным рассудком воображают себя одержимыми, играет немаловажную, даже роковую роль, но если мы правильно понимаем соответствующие места Нового завета, можно предположить, что это в большинстве случаев чистая их иллюзия. Ни в одном Евангелии не говорится о таком явном проявлении влияния демонов, чтобы у подверженного ему могло возникнуть хотя бы малейшее представление об истинном характере своего душевного состояния. Недопустимо безоговорочно верить подобным иллюзиям душевнобольного и уж тем более поддерживать их в нем.
Даже если не больной, а мы сами пришли бы к мысли, что причина этого недуга именно такова, Евангелия все равно не дают нам ни малейшего основания полагать, будто, сообщая ему свое предположение, мы принесем ему пользу. К тому же у Иисуса в подобных случаях за открытием причины всегда следует незамедлительная помощь. Правда, от этих неразумных поступков нас надежно защищает вышеупомянутое неприятие такого объяснения причин психических заболеваний. Но ведь Иисус готов помогать людям и сегодня, и мы, скрывая от несчастных причину болезни, закрываем многим путь к Его великой и прекрасной помощи.
Евангелия неоднократно упоминают о том, как активно действовал Иисус в таких случаях (Мк 3:11; Лк 4:41 и т. д.). Чего стоят Его слова о нечистом духе, который, выйдя из человека, "ходит по безводным местам, ища покоя, и, не находя, говорит: возвращусь в дом мой, откуда вышел. И пришед находит его выметенным и убранным; тогда идет и берет с собою семь других духов, злейших себя …" (Лк. 11: 24 и далее). Они свидетельствуют, что Иисус глубоко размышлял о причинах душевных болезней. Однако примеров исцелений душевных расстройств в Евангелиях куда меньше, чем рассказов об исцелениях болезней телесных. Отчасти это потому, что психические недуги были редки, но главная причина, и она священная, в другом: повествователи считают своим долгом не распространяться о подобных историях, дабы без нужды не разжигать и не удовлетворять наш болезненно-пристрастный интерес к оборотной стороне бытия.
Наиболее известный пример – изгнание бесов в стране Гергесинской (у Матфея). Стремительная череда событий, возбуждающих наше воображение и вызывающих ряд вопросов, которые требуют скорейшего разрешения, отразилась в самом фрагментарном характере повествования (Мф 8:28 и далее; Мк 5:1 и далее; Лк 8:26 и далее). Спаситель, весь день говоривший с народом притчами, вечером, беспредельно уставший, вошел в лодку, чтобы восстановить Свои силы сном. Тут поднялась буря, "волны били в лодку, так что она уже наполнялась водою", и ученики вынуждены были разбудить Его. Он Своим властным словом повелел буре утихнуть, и они "пришли на другой берег моря, в страну Гадаринскую), в город, населенный преимущественно язычниками. Их встретил вышедший из гробов нагой человек, охваченный то ли буйной яростью, то ли беспредельным страхом, понять трудно. И, подбежав к Нему, падает на колени и кричит тем известным нам уже по событиям в синагоге громким голосом: "Что Тебе до меня, Иисус, Сын Бога Всевышнего? Заклинаю Тебя Богом, не мучь меня!" Умышленно ли он набросился на толпу прибывших с Иисусом, желая излить на них всю силу своей ненависти к людям, но пред величием Иисуса он пал на колени. Возможно, его замутненный разум озарился светлым лучом предчувствия, и в нем вспыхнула робкая надежда на помощь Спасителя или, заметив, как внезапно прекратилась буря на море, он увязал ее с бурей в собственном сердце? Поспешил ли он к Спасителю, чтобы молить Его о помощи, но, оказавшись пред Ним на коленях, утратил власть над собой и из его груди вырвался крик, принадлежащий не ему и намеренно исказивший желание его души? Мы не знаем. Что это был за человек, с каким прошлым и каким настоящим? Во всяком случае, в данный момент Иисус знал о нем не больше, чем можно было заключить из его поведения. То, что мы знаем о нем сегодня, Спаситель услышал позже от местных жителей и его друзей или от его товарища по несчастью, о котором упоминает Матфей, вероятно, не столь сильно пораженного таким недугом, а лишь заразившегося им от него. О павшем перед Иисусом на колени Лука говорит так: "…встретил Его один человек из города, одержимый бесами с давнего времени, и в одежду не одевавшийся, и живший не в доме, а в гробах" (Лк 8:27). И далее: "Иисус повелел нечистому духу выйти из сего человека; потому что он долгое время мучил его" (лютеровский перевод "мучил его" неточен, в греческом оригинале соответствующее слово имеет тот же смысл, что и, например, в Деяниях святых апостолов (12:4 и 19:29), где говорится, как один человек был задержан или схвачен другим), "так что его связывали цепями и узами, сберегая его; но он разрывал узы и был гоним бесом в пустыни" (Лк 8:29). Что испытывал этот человек! Если у него осталась хоть капля собственного разума – а так оно, скорее всего, и было, – как стыдился он себя, какой ужас охватывал его при взгляде на себя со стороны, и в то же время, сколь оскорбительно было для него представать перед знакомыми и, возможно, собственными детьми подобным связанному дикому животному, как негодует он, осознавая себя несчастнейшим существом – вот почему он ночью и днем пребывал не в доме, а в гробах и отгонял приближающихся людей камнями вовсе не по причине болезни души, а из-за боязни подвергнуться истязаниям. Явного опасения, что Спаситель поступит так же, здесь незаметно, иначе бы он просто убежал. Однако некое другое Я в нем испытывало страх перед Иисусом. В этом страхе отразилась нечистая совесть бесноватого перед людьми и их бесчисленные издевательства над ним, которые он признавал отчасти заслуженными. Все это, вероятно, и вызывало в нем смутное опасение, что его сейчас постигнет заслуженное наказание. Поэтому он и упал пред Иисусом на колени. Его душа возопила о помощи, однако он только и произнес: "Не мучь меня". "Как тебе имя?" – спросил Иисус. Смысл этого вопроса станет понятен, если мы не будем считать, что Он тут же принялся психологически воздействовать на больного, – вот ведь как внезапно тот припал к Его ногам! Иисус знал лишь то, что видел и слышал. Но Спасителя насторожило, что больной, обращаясь к Нему, называл Его Сыном Божьим. Так обращались к Нему только демоны, тут что-то нечисто, некто другой живет в этом больном и говорит от его имени, и Спаситель желает знать, с кем имеет дело. Предположение, будто Спаситель спрашивает у больного его имя, давая ему прийти в себя и хоть немного освободиться от сознания своей одержимости, могло быть верным, только если бы больной знал, что он одержимый, а этого из повествования никак не следует. Значит, этот прием наверняка оказался бы безрезультатным. Нужно было избавить больного от этой иллюзии, причем без всякого содействия с его стороны. И Спаситель всю полноту власти, данной Ему как Сыну Божьему, обращает непосредственно к тому, которому было хорошо известно о наличии у Него такой власти. И все-таки вопрос Иисуса "Как тебе имя?" необычен, поскольку им Он призывает к ответу некую категорию существ, которым прежде повелевал молчать. Вопрос был задан, наверное, потому, что оттуда прозвучала просьба: "Не мучь меня". Но не из-за сочувствия, просто прежде, чем решить, как поступить, нужно узнать, с кем придется иметь дело. Если этот дух человеческого происхождения, то имя расскажет о его прежней жизни и послужит покаянием в грехах. Если же он происходит из иных сфер, то в его имени отразится все его существо, его нравственный смысл. Ответ, который Спаситель получил, был поразителен. Мы привыкли считать, что в тех сферах ложь – дело обычное, но сейчас дух перед величием Сына Божьего солгать не посмел, хотя и всей правды не сказал, а ответил уклончиво: "Легион", что в переводе на современный язык означало бы батальон или бригаду. "Потому что много бесов вошло в него", – объясняет Лука. Духи трусливо отказываются ответить на Его вопрос и вместо этого повторяют свою просьбу, а поскольку уже разоблачили себя, то выражают ее более отчетливо, упрашивая Иисуса не изгонять их из этой местности – "чтобы не повелел им идти в бездну".
Мы можем воспринимать сегодня такие рассказы как развлекательные, с нашей любовью к сенсациям, склонностью к искусству "все подвергать сомнению". Но мы представления не имеем о том, какую душевную боль испытывал в те минуты Спаситель. Он, прежде не бывший человеком и ставший им из сострадания к этим опустившимся существам, разве не должен быть милосердным и к тем, другим существам? Какая бездна горестей и бед, присущих бытию, открылась перед Ним! Он – Сын Человеческий, и прежде необходимо – так считает Он – помочь людям. Но сколь сурово Он должен поступить с другой стороной, чтобы победить в этой борьбе? Ответа, отказа, мы от Него не слышим. Просящие, похоже, времени на размышление не оставляют. Они тотчас же осознали, сколь необычна их просьба, и поняли, что их нынешнему состоянию приходит конец. И тогда у них возникает предложение: нельзя ли им переселиться в мир животных? Плохи, видно, их дела, коли они просят дозволения обитать в свиньях, да еще считают это для себя благом! И они решают: лучше уж это, чем бездна, правда, не подозревая, что для них это не выход из положения и немедленного изгнания в бездну им все равно не избежать. Местом обитания они выпросили себе стадо в 2000 свиней, и Спаситель им это позволил.
Сегодня мы можем отчетливо представить себе, что пришлось вынести этому несчастному жителю страны Гадаринской. Более того, мы чуть ли не восхищаемся его внутренней стойкостью, позволявшей ему хоть как-то справляться с такими душевными бурями. Достаточно узнать, что произошло со свиньями, правда совершенно неспособными сопротивляться злым духам. "И бросилось стадо с крутизны в озеро и потонуло".
Каково стало ему, когда душевное смятение вдруг прекратилось, – нам этого сегодня не понять. Он, наверное, тотчас же попросил одежду, и ее ему дали. Это нам хорошо понятно, что он не захотел покидать своего спасителя и пожелал сопровождать Его. Но Иисус налагает на него своего рода повинность. Он в долгу у Спасителя и у своих земляков, ибо своим исцелением причинил их хозяйству немалый ущерб и обязан этот долг вместо Спасителя оплатить.
Грустно видеть, как отреагировали на это деяние Иисуса его земляки. На их глазах произошло чудесное, доселе невиданное исцеление! Да, но какой ценой! Они привыкли к этому буйно помешанному, как к редкому явлению природы, и цена за его исцеление показалась им непомерно высокой. Узнав от пастухов, что случилось с их свиньями, жители городов и селений поспешили к Иисусу. И они увидели свое бедствие, и своего несчастного соотечественника, словно с другой, прекрасной стороны – одетого и в здравом уме, сидящего у ног Иисуса. И ужаснулись еще больше. Из густого облака тьмы, нависшего над этим народом, молнией вспыхивает невольная ужасная догадка: Бог рядом. Объятые великим страхом, они не придумали ничего иного, как только униженно просить Спасителя удалиться из их страны. В третий раз сжалось сердце Иисуса. В первый раз, когда Он увидел перед собой больного, затем – когда Ему открылась непроглядная тьма потустороннего мира, и вот сейчас – когда понял, что здешний мир живет во мраке и чувствует себя в нем хорошо. Против этого мира Он направляет Своего исцеленного – как провозвестника великой помощи Божьей, явленной на нем.
Если история о бесноватом рассказывается Евангелиями, вероятно, для того, чтобы позволить нам в виде исключения заглянуть в жалкий и стенающий потусторонний мир, то на примере другого случая благовестники столь же единодушно говорят о своеобразных трудностях, препятствующих исцелению.
Спаситель, взяв с Собой трех любимых учеников, взошел на гору, вероятно, не обмолвившись ни словом ни с ними, ни с оставшимися о том, что там с Ним произойдет. А произошло на той горе Его Преображение. Он имел обыкновение удаляться по ночам на гору. Так было и в этот раз. Сойдя в следующий день с горы, Он еще издали замечает явно взволнованную многочисленную толпу, собравшуюся вокруг Его учеников. Народ спешит навстречу Ему, чтобы ускорить Его приход, и Он, вкусивший на горе славу Небес, вновь погружается в бедствия земной жизни (Мф 17:14 и далее; Мк 9:14 и далее, Лк 9:37 и далее).
Некий муж умоляет Его взглянуть на своего больного сына. Его недуг удивительно напоминает нынешнюю эпилепсию. Однако мы имеем право отождествлять эту болезнь, коренящуюся в телесной жизни человека, с тем, что проявилось на мальчике. Перед девятью учениками, к которым в отсутствие Спасителя и обратился со своей просьбой муж, неожиданно встала задача, явившаяся испытанием их веры, решить которую, к сожалению, они не были в состоянии. Они должны были верить: во-первых, властелином и победителем здесь может быть только Спаситель; во-вторых – в отсутствие своего наставника им дана власть действовать от Его имени. Насколько сложна была эта задача для них, нам сегодня судить нетрудно, поскольку и мы постоянно оказываемся в такой ситуации, когда в отсутствие Иисуса вынуждены действовать Его именем. Испытание веры было тем сложнее, что их маловерие принимало вид скромности: дескать, трех "старших" учеников с нами нет, а мы всего лишь "младшие". Но они понимали, что задача неумолимо требовала решения. Как жалко это выглядело, когда то один, то другой робко пытался прекратить действие темной силы, и было совершенно очевидно, что все это обречено на провал из-за их малодушия. И сегодня есть люди, которые не имеют полномочий учеников Иисуса, но, прикрываясь Его именем, осмеливаются повелевать этими силами. Нетрудно представить, как потешалась над учениками власть тьмы и как все сильнее буйствовал мальчик. Когда же со своими советами, если не с упреками, вмешались книжники, обвиняя собравшихся: "Вот к чему приводят ваши дерзкие надежды!", ситуация стала невыносимой. Отца мальчика явно разочаровали неудачные попытки, и в нем уже поднимались недоверие к Иисусу и сомнения в Его силе. Однако, когда Спаситель стал его подробно расспрашивать о болезни мальчика, он описал Ему все и, закончив свои слова просьбой о помощи, не преминул добавить: "Если что можешь". Его отчаяние достигло предела, и он уже почти не сомневался, что перед ним власть, с которой никто из живущих на земле справиться не может. Он будто заранее извинял Спасителя, давая Ему понять, что даже если помощь не придет, он в Его доброй воле нисколько не разуверится. Вспомним, что от прокаженного мы слышим иные слова: "Господи! Если хочешь, можешь меня очистить".
Спаситель оказался в сложнейшей ситуации, недоступной нашему пониманию. Если у просящего нет веры, Он не может и не хочет помочь, тут он бессилен. Так и хочется сказать отцу мальчика: "Бедняга, коли не веришь, не надейся на помощь". Услышь он подобное, в нем иссякла бы последняя капля веры. Но Спаситель так никогда бы не сказал. Он не погасит теплящуюся лампаду и потому переносит – так и хочется сказать "с оттенком покорности и смирения" – всю тяжесть задачи на просящего: "Если сколько-нибудь можешь веровать, все возможно верующему". Тем самым Он как бы облекает его в веру, и у отца отрока вырывается знаменитый возглас: "Верую! Господи! Помоги моему неверию!" Пока продолжался этот разговор, злой дух упивался своим небывалым триумфом, но вдруг после тех слов отца он слышит грозные слова Иисуса: "Я повелеваю тебе, выйди из него и впредь не входи в него!" Дух вновь сильно сотряс мальчика, и тот сделался как мертвый, так что многие чуть ли не со злорадством говорили, что он умер. "Но Иисус, взяв его за руку, поднял его; и он встал".
Тем девяти ученикам пришлось выслушать серьезные нарекания за свое маловерие, если не сказать неверие. "…почему мы не могли изгнать его? Иисус же сказал им: по неверию вашему; ибо истинно говорю вам: если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: "перейди отсюда туда", и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас". Ученики не унимались, и Он дополнил сказанное знаменательными словами: "Сей же род изгоняется только молитвою и постом" (Мф 17:19–21). Любая просьба, к Богу ли, к людям, основана на предположении, что тот, к кому с ней обращаются, как-то на нее откликнется. Последний же ожидает от просящего некоего действия, которое свидетельствовало бы о наличии у него доброго намерения предпринять ради ее исполнения все возможное. Сами же исполнить то, о чем просим, мы не можем, но в наших силах сделать нечто такое, что подтвердило бы, как горячо мы этого хотим: например, чтобы избавиться от постигшей нас беды, отказаться если не от пищи, без которой нам не обойтись, то, по крайней мере, от дозволенных чувственных наслаждений. Перед лицом беды и несчастий вкушать пищу ради удовольствия недостойно. Если бы люди, молясь в уединении Богу, предстояли Ему в духе до тех пор, пока Он не исполнит просимое, то их просьбы оценивались бы совсем иначе. А то ведь можно подумать: "Не так уж они безутешны в своем горе, коли не забывают о еде". Примерно так же можно истолковать и слова Спасителя. Во всяком случае, из них можно заключить, насколько серьезно относился Спаситель к этому жалкому миру духов, как отчетливо видел различные степени проявления власти тьмы. Возможно, Сам Он, руководствуясь собственным духовным понятием о посте, не исключающем принятия необходимой пищи, постился постоянно.
Сегодня для нас наиболее поучителен именно третий случай, свидетельствующий о том, что Спаситель понимал, как далеко простиралось влияние сил тьмы, захватывающее даже область телесного.