Как и в случае с больным у купальни Вифезда 3(Ин 5), Спаситель, вновь вынуждаемый фарисеями, разъясняет здесь присутствующим, что означает это чудо – дар Его Отца. Оно возвещает величие того, что Бог даст людям в Нем, в Иисусе. Однако то, как холодно Его воспринимают люди, обнажает таинственные корни сопротивления, которым встречали и будут встречать в человечестве дела Отца. В этом сопротивлении Спасителю видится появление волка, который поначалу покажется всем победителем, и Он видит, что Его борьба с этим волком будет стоить Ему жизни.
Яркий свет, который озаряет те слова Иисуса, связанные с явленным чудом, оправдывает нас, попытавшихся проникнуть в их смысл, хотя мы здесь выходим за пределы земной жизни Иисуса, которой посвящено наше исследование.
Глава "Больные", как тому и должно быть, завершается картиной последнего и величайшего дела Иисуса из ряда Его чудес – воскрешением Лазаря. Здесь еще и еще раз нашей душе открывается во всей ясности и глубине, какой титанической борьбой сопровождалось это дело Иисуса. Отчетливее, чем прежде, перед нами предстает могучий враг, которого надо победить, своего рода Голиаф, которого нужно во что бы то ни стало укротить, что, по людским понятиям, совершенно невозможно. Но Богу это возможно – если только верить в Него. Иисуса не миновали глубокие скорби и печали – неизменные спутники любой борьбы, и этой в особенности, переменчивость ситуации и опасность, пусть временного, но поражения – и все из-за того, что слаба человеческая вера.
Вблизи равнодушного к Иисусу и исповедующего старую веру Иерусалима, подобно форпосту во вражеской стране, живут небольшой колонией люди, сплотившиеся вокруг Лазаря и его сестер. В глубокой печали они взывают к Нему о помощи. "Господи! Тот, кого Ты любишь (Лазарь), болен" (Ин 11:3), – сообщают Ему Марфа и Мария, полагая, наверное, что Спаситель сделает что-нибудь необычное в физическом смысле ради Своего любимца, конечно же, придет и умолит Отца. Отчасти они были правы, но, с другой стороны, скорее, наоборот. Спаситель "не знает никого по плоти" и не может знать. Его промедление – своего рода самоотречение, вызванное в тот момент особыми узами любви, связывающими Его с Лазарем. В этом есть нечто общее с тем, как Он медлил с ответом на просьбу Своей Матери на брачном пиру в Кане Галилейской. Именно серьезность и величие Его борьбы требуют обдуманного отказа от личных сомнений. Он, конечно, тотчас же обращается к Богу, ни на минуту не оставляя Своей заботы о Лазаре, но – не идет к нему. Ученики считают, что Спаситель не идет, потому что боится иудеев, но у Него есть на то более высокие причины. Спешить на помощь Своему другу через всю страну – слишком большая честь для смерти – Его противника. "Последний же враг истребится – смерть" (1 Кор 15:26). И тотчас получает согласие Бога, о чем и сообщает ученикам: "Эта болезнь не к смерти, но к славе Божией, да прославится через нее Сын Божий" (Ин 11:4). На третий день, уже на пути к Лазарю, к Нему приходит весть: "Лазарь умер". Большего унижения Иисус еще не испытывал, и то, как Он осторожно и тактично сообщает эту весть ученикам, говорит нам о том, каким ударом была она для них. Прежде Он им говорил "Болезнь не к смерти", а теперь вынужден сказать "Лазарь умер!". Это известие было и для Него потрясением. Выходит, в Вифании никакой истинной духовной борьбы и не было. Уверенность, которую вселяла им мысль "если бы Он был здесь" (вместо того чтобы верить, как верил сотник из Капернаума), и то, что они считали себя вправе ожидать Его прихода (опять-таки не в пример тому сотнику), скорее всего, и стало причиной, отчего именно так все и произошло, отчего князю мира удалось это издевательство над Иисусом, этот кажущийся триумф. Таков был ход этой борьбы. Но победа все равно за Ним, придет время, и Он ее одержит в борьбе настоящей, а не в той, что подобна учениям наших войск в мирное время, когда все заранее оговорено и скреплено приказами.
"Лазарь, друг наш, уснул; но Я иду разбудить его", – подготавливает Спаситель Своих учеников к печальному известию. В греческом тексте здесь стоит глагол, не допускающий двойного толкования (разбудить или воскресить) и имеющий только один смысл – "пробудить ото сна", так что мысль о воскрешении исключалась. Спасителю было важно донести до них всю серьезность положения именно постепенно. Ведь слова Иисуса источались Его могучим духом, протестующим против смерти. Добыча смерти – похищенная у Лазаря жизнь – оказалась в итоге, после его воскресения, ничтожной, не большей, чем если бы он не умер, а все это время спал. Говоря именно так, Спаситель сообщил ученикам о Своем намерении воскресить Лазаря прежде, чем известить их о его смерти. "Если уснул, то выздоровеет", – с облегчением отвечают ему ученики, уверенные, что эта тяжелая забота миновала. Они душой участвовали в Его борьбе и не могли сказать: "Естественно! Мы нисколько не сомневались, что дело уже улажено, Ты ведь сказал, что эта болезнь не к смерти". Они были далеки от такой мысли.
"Тогда Иисус сказал им прямо: Лазарь умер; и Я радуюсь за вас, что Меня не было там". То, что "болезнь не к смерти", что в этой атаке на нее последним словом будет прославление Сына Божьего, в этом Он нисколько не сомневался. Такой серьезный поворот событий станет куда большей победой, которая значительно укрепит веру Его учеников.
Слова "Я радуюсь за вас, что Меня не было там" позволяют нам глубоко заглянуть в сердце Спасителя, они открывают нам, что происходило в Его душе в часы той борьбы. Я рад, что все обернулось так и Лазарь воскреснет, ибо это куда больше укрепит веру Моих учеников, нежели его простое выздоровление – вот смысл этих слов. Он говорит Себе: "Будь Я там, Лазарь бы не умер". Его радость – своего рода ответ Самому Себе (подобно Мф 11:25) на вопрос: "Почему же Я не пошел туда?" Покорный Отцу, Он отказался идти туда, но то, что произошло потом, ошеломило Спасителя. Его покорность обернулась чистой победой, осененной светом, которого Он искал. Удивительно живо представляем мы Его себе, именно в этот момент осознавшего во всей полноте тяжесть свободы выбора, данной человеку, приносящей нередко горькое разочарование, но уже после того, как дело сделано и ничего изменить нельзя: "И почему я так поступил (или не поступил)?"
Некоторые допускают или даже уверенно cчитают, что Спаситель заранее знал, как будут развиваться события. Коли так, почему же Он сразу не сказал: "Болезнь не смертельная", – или еще более определенно: "Лазарь хотя и умрет, но Я его воскрешу"? Если согласиться с этим и представить себе дальнейший ход событий в этом случае, то какой неестественной оказалась бы смерть Лазаря и воскресение его, словно произошло это по заранее составленному плану, как померкла бы в нашем понимании вся серьезность сражения Иисуса, какой ущерб был бы нанесен Его чести и достоинству – и это все потому, что мы не воспринимаем со всей серьезностью Его человековоплощение.
Полный решимости победить и уверенный в Своей победе, но с таким смирением смиренный, как никогда прежде, пришел Спаситель в Вифанию. Помимо женщин, собравшихся вокруг Марии и Марфы, из Иерусалима пришло множество иудеев, чтобы "утешать их в печали о брате их". Для всех, кто считал, что неразумно придавать такое значение Иисусу, эти похороны превратились в сущий праздник по случаю победы над Ним, лишний раз подтвердившей, что не стоит принимать все Его высокопарные "сумасбродные" идеи. Погребенный Лазарь – прекрасный повод для самого искреннего сочувствия, красноречивый подтекст для всевозможных благих указаний и наставлений! Обе сестры стали настоящими пленницами этих победителей, способных лишь на утешения. У всех на душе неспокойно, глубоко взволнован и Спаситель. Его речь подобна приказу полководца: кратка и конкретна, она повелевает и не допускает возражений.
Марфа спешит навстречу Господу, желая поговорить с Ним с глазу на глаз. "Если бы Ты был здесь, не умер бы брат мой", – эта мысль тревожит сестер. Ее слова – упрек Спасителю, четко очерченная линия отступления ее веры перед атакой жителей Иерусалима. "Мы же знаем, вся беда в том, что Тебя не было с нами".
В душе Марфы еще теплится надежда, но вряд ли она, испугавшись, хотя бы робким намеком поведала о ней Господу. Иисус же ловит ее на слове и обещает то, чего она от Него ожидает, но Марфа возвращается на твердую почву вероучения. "Иисус говорит ей: воскреснет брат твой", на что она, как бы успокаиваясь, отвечает Ему: "Знаю, что воскреснет в воскресение, в последний день". Да, человек поверит во что угодно и станет надеяться, если только обещанное будет преподнесено ему в виде вероучения, откладывающего его исполнение на необозримый срок! Не будь Спасителя, эта надежда ничем не отличалась бы от любой из грез, которые любят называть религией. И если был бы Иисус не Спасителем, смог ли бы довести Свое дело, в том числе и воскресение мертвых, до победного конца, если бы сейчас, в этом конкретном случае, поставившем так явно под сомнение Его честь как носителя будущей победы, позорно капитулировал перед врагом, признав его превосходство? Зачем ждать этого дня? "Я есмь воскресение и жизнь". Спаситель с тех пор, как узнал о смерти Лазаря, беспрестанно возносил это человеческое бедствие пред лицо Бога и связывал его с Собой. И с Его уст срывается то, что переполняло Его сердце, что Ему страстно хотелось донести до всех: "Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет; и всякий живущий и верующий в Меня не умрет вовек". Но тогда Лазарю, если он действительно уверовал в Иисуса, воскресение сейчас было ненужным. Но оно было необходимо Иисусу. Признающий за Собой право определять нашу судьбу в потустороннем мире и обещающий верующему в Него верную победу над смертью должен засвидетельствовать и доказать это на деле, показав Себя Властелином и Победителем. В противном случае мы не только можем, но и обязаны усомниться в Его заверениях, равно как и во всех прочих подобных, которые выдумывали до Него иные высокие умы.
Стало быть, смерть Лазаря была попущена для того, дабы на ней Иисус явил Себя жизнью, что было для Спасителя крайне важно.
"Веришь ли сему?" – гневным приказом в суматохе битвы звучит этот вопрос, и испуганная Марфа подтверждает свое абсолютное доверие Ему, после чего уходит. "Учитель здесь и зовет тебя", – шепчет она Марии, думая, наверное, про себя: "Мне непонятны Его состояние и Его слова, пусть лучше Мария пойдет к Нему".
Марфа, подойдя к Иисусу, владела собой, Мария же была просто в отчаянии, и хотя встретила Его теми же словами, но пала к Его ногам, и это придает им несколько иной смысл: "Почему же Ты не пришел?" Словно бы она поддалась влиянию своего окружения. Бдительный враг уже воспользовался своей мнимой победой – поэзия уныния, безутешной скорби, даже недовольства овладела душами присутствующих.
Спаситель ей не ответил. Увидев плачущей ее и пришедших с ней плачущих иудеев (которые, невольно поддавшись отчасти злорадству триумфа, растрогались сверх меры), Он "Сам восскорбел духом и возмутился". Прежде всего Спасителя возмутило это неистовое рыдание, словно совершается жертвоприношение Его врагу, смерти, это стремление людей бередить свои раны, это скрытое возвеличивание всевластия смерти, невольно обращенное в ропоте своим острием против Бога. Как это могло произойти не с кем-нибудь, а с Марией здесь, пред Ним? Ему стало больно за нее, больше, чем за иудеев, от которых Он иного и не ожидал. Но Его гнев направлен был на Его врага, князя мира сего, который заставил раболепствовать перед ним человека, призванного "поразить его в голову". Оказывается, за все время Своего земного служения Он отвоевал у него лишь малую часть территории, занятой этим врагом в сердцах людей.
"Где вы положили его?"
"Господи! пойди и посмотри", – эти слова, которые в начале нашего Евангелия (Ин 1:46) ассоциируются с восходом солнца жизни, которая "была свет человеков", здесь звучат для Иисуса злорадным напоминанием.
"Иисус прослезился". Наш язык не позволяет точно перевести с древнегреческого эти слова и передать во всей полноте волнение повествователя.
Это было похоже на некий внутренний надлом под тяжестью скорби о страшном человеческом бедствии – смерти, и о "сне", сковавшем души людей, их "второй смерти".
Но в Его слезах, в этом признании собственной слабости, выразилась победоносная сила. Я думаю, что плачущий Иисус примирил с Собой сердца всех, преобразив, пусть на мгновение, их враждебность в сочувствие Ему. "Смотри, как Он любил его". Это сочувствие присутствующих было так велико, что "некоторые из них сказали: не мог ли Сей, отверзший очи слепому, сделать, чтобы и этот не умер?".
Это было самое позорное для Иисуса. Похоже, Он поддался этой всеобщей скорби, опустив Свой стяг пред лицом победившего врага и ничего не умея, как только проливать слезы. Порой есть нечто дурное, пугающе серьезное в этой "поэзии скорби", в этом расслаблении души, страстно желающей чувствовать себя несчастной, в этом проявлении неосознанного ропота против Бога, ропота, вытеснившего нашу веру. Это – дуновение ада, с его ненавистью к Богу, злорадно шепчущее нам: "Наконец-то вы поняли, кто такой Бог и каков Он". И тут нами может овладеть ложное благоговение, восторг перед величием собственного несчастья. Так, должно быть, случилось и сейчас, когда собравшиеся все дружнее и вдохновеннее заливались слезами.
И снова Иисус приходит в ярость. Мы понимаем это. "Отнимите камень", – приказывает Он. Марфа хочет Ему воспрепятствовать, объясняя: "Уже смердит, ибо четыре дня, как он во гробе". Как это ни печально, но и у покойника есть свой "день рождения", свой "возраст"! Марфа уже видит в лежащем в гробу нечто, вызывающее у нее отвращение. А вдруг, если отнять камень, этот мерзкий запах, выйдя из гроба, осквернит ее память о брате. Иисус ей с укором отвечает: "Не сказал ли Я тебе, что, если будешь веровать, увидишь славу Божию?" Когда и какими словами Он ей это сказал? Да вот этими: "Воскреснет твой брат" и "Я есмь воскресение и жизнь".
Заверения Иисуса суть приказания верить. Возвещенное Спасителем – данный нам залог, от которого не будет нам никакого толку, если мы, веруя, сами не воспользуемся им. И они отняли камень от пещеры, где лежал умерший. Иисус же возвел очи к небу и, обратившись – неожиданно вслух – к Отцу, сказал: "Отче, благодарю Тебя, что Ты услышал Меня". И, закончив Свое обращение, воскликнул ("воззвал громким голосом"): "Лазарь! иди вон".
Примечательно, что Иисус в Своей титанической деятельности всегда действует как обычный человек. Он не сказочный волшебник, и чудеса даются Ему нелегко. Вот и сейчас Он намеревался, просто был вынужден, привлечь силы всех неравнодушных к Лазарю (как прежде – Марфы). Не отрицаю очевидной схожести священнодействия Елисея при воскрешении сына синомитянки с нашими попытками возвращения к жизни людей, впавших в летаргический сон, но мне все же представляется, что Спаситель счел необходимым воздействовать на душу Лазаря нравственным убеждением, властным приказом ему собраться с силами и встать.
"И вышел умерший, обвитый по рукам и ногам погребальными пеленами, и лице его обвязано было платком. Иисус говорит им: развяжите его, пусть идет". Ни слова приветствия Лазарю, ни одного ликующего возгласа перед присутствующими. Поразительное священное сознание Своей скромной роли – так Он чтит Своего Отца.
Многие из присутствующих иудеев уверовали в Него, но другие же донесли о "неприятном случае" фарисеям – и Его смерть была предрешена.
Одержимые демонами
Психические болезни – это расстройства и телесные, и душевные. Как известно, именно в таких заболеваниях Спаситель отчетливо видел воздействие на душу человека "нечистых духов", или "демонов, бесов". Открытие удручающее, но и предвещающее победу. Ведь если все эти полчища сумбурных мыслей и сумрачных настроений больного были не его собственными настроениями, а некоего духа, которому Он Своим властным словом мог велеть удалиться, то избавление от этого несчастья, одного из самых тяжелых недугов, совершалось довольно быстро.
И мы вступаем в эту область деяний Иисуса, которую нельзя обойти вниманием, так как без нее их картина была бы неполной, между тем этой части Своего служения Он, несомненно, придавал большое значение. Но я делаю это с большой осторожностью, намеренно ограничиваясь рассмотрением исторических фактов, о которых рассказано в библейском повествовании.