Зорба - это непрожитая часть каждого так называемого религиозного человека.
И почему церковь была так против "Грека Зорбы", когда эта книга была издана? Это был всего лишь роман, церкви нечего было беспокоиться о нем. Но было так ясно, что это книга о непрожитом христианина в каждом христианине, эта книга могла быть опасной. И это действительно опасная книга.
Но Зорба потрясающе прекрасен. Казандзакис посылает его купить кое-что в городе, а он обо всем забывает. Он пьянствует, таскается по проституткам и наслаждается, и время от времени он вспоминает, что, кажется, прошло много дней, но у него все еще есть деньги. Пока все деньги не потрачены, как может он вернуться? Хозяин будет сильно гневаться, но тут уж ничего не поделаешь - это его проблема.
И через три недели ой возвращается, - а уезжал он всего лишь на три дня, - и не привозит ничего из того, за чем его посылали. Он приезжает со всеми своими историями: "Что за поездка это была! Тебе следовало бы поехать со мной. Я нашел таких красивых девок... и такое хорошее вино!"
А хозяин сказал: "Но как же с покупками? Три недели я сижу здесь, кипя от негодования".
Зорба ответил: "Когда доступно так много прекрасных вещей, кто беспокоится о таких пустяках? Ты можешь каждую неделю делать вычет из моего жалования и постепенно вернуть свои деньги. Мне жаль, что я не смог вернуться раньше. И ты должен быть доволен, что я вернулся, - поскольку все деньги вышли, мне пришлось возвращаться. Но в следующий раз, когда я поеду, я вернусь с покупками".
Хозяин сказал; "Ты никогда больше не поедешь. Я пошлю кого-нибудь другого".
Вся жизнь Зорбы - это жизнь простого физического наслаждения, но без всякого беспокойства, без всякого чувства вины, без всякой озабоченности грехом и добродетелью...
Я бы хотел, чтобы этот человек Зорба был жив в каждом, ибо это ваше природное наследие. Но не надо останавливаться на Зорбе.
Зорба - это только начало.
Рано или поздно, если вы допустите полное выражение вашего Зорбы, вы обязательно станете думать о чем-то лучшем, более высоком, более великом.
Это придет не из мышления; это придет из ваших переживаний - ибо эти мелкие переживания станут скучными.
Сам Будда стал Буддой потому, что жил жизнью зорбы. Восток не обратил внимания на это обстоятельство - двадцать девять лет Будда жил так, как никакому Зорбе и не снилось. Зорба был так беден.
Отец Гаутамы Будды распорядился так, чтобы во всем царстве отбирались все прекрасные девушки для ублажения Будды. Для разных времен года он приказал построить три прекрасных дворца в трех разных местах. По его приказу были созданы прекрасные сады и озера. Вся жизнь Будды была просто роскошью, чистой роскошью. Но ему стало скучно.
Одно из самых значительных переживаний, с которым он столкнулся, случилось тогда, когда как-то вечером перед ним танцевали прекрасные девушки... он пил вино, они пили вино, а затем, опьянев, все заснули. Посреди ночи он проснулся и посмотрел вокруг, и он был поражен; и этот шок был одной из поворотных точек в его жизни. Какая-то девушка храпела... она выглядела так отвратительно, с уголка ее рта стекала слюна... у кого-то еще текло из носа. И он сказал: "Бог мой! Так вот она красота!"
Он был готов. На следующее утро он отослал всех девушек из дворца: "Я не хочу больше видеть никаких девушек. Чего достаточно, того достаточно". Фактически, это было более, чем достаточно. За двадцать девять лет он прожил столько, сколько обычному человеку не прожить и за четыре или пять жизней. Посреди всей этой роскоши он вскоре обнаружил, что ему скучно, и в его уме гвоздем засел вопрос: "И это все? Тогда ради чего мне жить завтра? Жизнь должна означать нечто большее, иначе она бессмысленна".
Именно из зорбы начался поиск Будды.
Не каждый становится буддой; и основная причина в том, что зорба остается непрожитым.
Ты улавливаешь мой аргумент? Мой аргумент таков: живи Зорбой в полной мере, и ты естественным образом войдешь в жизнь будды.
Казандзакис написал "Грека Зорбу". Он умер. Если бы ему позволили пожить подольше... Он был болен, он был очень напряженным, он оставался очень несчастным, так как он всегда боялся греха. И затем он был отлучен от христианской церкви, - а это означает осуждение на муки в аду; только христиане могут попасть в рай... и это был такой удар, который он не смог пережить. На самом деле, этим отлучением христианская церковь убила его.
Если бы он был жив, я бы сказал ему: "Ваша книга - это только одна половина. Вам надо написать другую книгу, "Зорба-Будда". Тогда это будет завершенный феномен. Но написать другую книгу вы можете только в том случае, если будете жить своим зорбой. Вы даже не жили зорбой, как же вы можете жить буддой?"
Наслаждайся своим телом, наслаждайся своим физическим существованием. В этом нет никакого греха. За этим скрыт твой духовный рост, твое духовное блаженство.
Когда ты устанешь от физических удовольствий, только тогда ты задашь вопрос: "Есть ли еще что-нибудь?"
Этот вопрос не может быть только интеллектуальным, он должен быть экзистенциальным: "Есть ли еще что-то?" И когда этот вопрос будет экзистенциальным, ты обнаружишь внутри себя нечто еще.
Там много чего будет. Зорба - это только начало.
Как только будда, пробужденная душа, овладеет тобой, ты познаешь, что удовольствие не было даже тенью. Будет столько блаженства... Это блаженство не против удовольствия. Фактически, именно удовольствие приведет тебя к блаженству.
Между Зорбой и Буддой нет борьбы. Зорба - это стрела; если ты правильно последуешь за ней, ты достигнешь Будды.
Безусловно, в Греции атмосфера иная, чем в Индии. Греческая личность осталась материалистической.
В Индии основная атмосфера - это атмосфера пробужденной души.
Даже если ты продолжаешь спать, это не имеет значения, ведь вокруг тебя атмосфера восхода солнца. Поют птицы, распускаются цветы, и отовсюду поступают указания, что пора просыпаться.
Я поеду в Грецию снова, так как я наслаждался всеми этими депортациями. И в следующий раз мне придется говорить о Будде - ведь я там говорил только о Зорбе, а я никогда ничего не оставляю незавершенным.
И министр внутренних дел Греции уже пригласил меня: "Мы все устроим, приезжайте".
Я ответил: "Я приеду, но по крайней мере в течение трех недель не депортируйте меня", - так как ни одна страна, кажется, не в состоянии терпеть меня более трех недель. И есть страны настолько идиотские, что они не могут потерпеть меня даже тридцать шесть часов.
Англия оказалась наихудшей. Мне не дали и шести часов поспать в аэропорту - я даже не был на территории страны, а оставался в аэропорту, в комнате для отдыха. Но и там мне не позволили поспать хотя бы шесть часов.
Я спросил: "Какие у вас основания?", - служащий аэропорта ответил: "У нас нет никаких оснований. Вот бумага, информация от премьер-министра, в которой говорится: "Этот человек опасен, его нельзя впускать в страну"".
Но я сказал: "Я не собираюсь въезжать в Англию, из этой комнаты Для отдыха нет возможности попасть в Англию. И вы хорошо меня проверили - у меня нет с собой никаких бомб и всякого такого. И если я посплю часов шесть в аэропорту, какую опасность я буду представлять? Вы только подумайте..."
Он сказал: "Не втягивайте меня в неприятности, так как завтра этот вопрос будет обсуждаться в парламенте, и тогда мне придется отвечать за вас".
Так что мне пришлось на шесть часов отправиться в тюрьму. Мне сказали: "Единственное место, где мы можем позволить вам оставаться, - это тюрьма".
А на следующий день этот вопрос обсуждался в парламенте, и я всегда удивляюсь, когда поднимается этот вопрос и дается один и тот же ответ: "Этот человек очень опасен", - но ни у кого в парламенте не хватает ума спросить: "Какая опасность в том, что он просто поспит в аэропорту? Может быть, он и опасен, но какую опасность он представляет, спящим в аэропорту?" Никто в парламенте не задал такой вопрос.
Итак, я сообщил греческому министру, что приеду. Я Должен поехать туда.
На самом деле, я думал остаться там еще на некоторое время, и моя виза позволяла мне оставаться в Греции еще пятнадцать дней, но архиепископ Греции пригрозил правительству, что если меня немедленно не депортируют, они сожгут дом, в котором я остановился, сожгут заживо меня и всех, кто был со мной, подорвут дом динамитом.
И правительство перепугалось, они подумали: "Может возникнуть проблема, лучше немедленно выслать этого человека".
Я спал, когда меня пришли арестовывать. Обычно людей не арестовывают, когда они спят.
И у них не было никаких оснований, так как я пятнадцать дней не выходил из дома. Я сказал: "Вы должны представить какие-то основания, почему вы депортируете меня".
Они сказали: "У нас нет никаких оснований, только приказы сверху". И все эти приказы были основаны на угрозе архиепископа.
Это был тот самый архиепископ, который отлучил Казандзакиса от церкви.
И эти люди живут, как бы отстав от времени. Они не наши современники.
Ведь в тот день, когда меня депортировали с того острова, жители острова, которые не имели никакого представления обо мне, они слышали только слухи... Но когда они узнали об угрозе архиепископа, им всем стало стыдно. И они спросили меня: "Мы бедные люди, чем мы можем помочь?"
Я сказал: "Отправляйтесь все в аэропорт, чтобы показать архиепископу, сколько людей с ним и сколько со мной - хотя я пробыл здесь только пятнадцать дней, а они здесь находятся вот уже две тысячи лет". И в церкви с архиепископом было только шесть старух, а в аэропорту было три тысячи человек, весь остров.
Тем не менее, они не понимают, что они больше не нужны, что их время кончилось. И они говорят о том, что надо любить врага своего и надо любить соседа своего, что Бог есть любовь, - а сами пригрозили человеку, который ничего не сделал, что сожгут его заживо, со всеми его друзьями. А в том большом особняке находилось по меньшей мере двадцать пять человек.
Это показывает, что так или иначе западный ум не рос по направлению к духовности, любви, ненасилию. Весь их подход материалистичен.
Через две тысячи лет после распятия Иисуса этот человек угрожает мне - представитель Иисуса Христа в Греции угрожает мне, - что он сожжет меня заживо. Представляет он Иисуса Христа или тех раввинов, которые распяли Иисуса Христа?
Ум западного священника был препятствием на пути Запада к медитации. Но пришло странное время революции - по крайней мере для нового поколения, так как новое поколение не с этими старыми священниками и этими старыми церквами.
И новое поколение Запада смотрит на Восток. Это великая надежда.
Это Зорба, ищущий Гаутаму Будду.
Возлюбленный Бхагаван,
мысли о смерти стали частыми гостями во время моего ученичества. Как может ученик умереть в присутствии учителя, особенно когда физически учитель находится далеко?
Бхагаван, является ли Махакашьяпа единственным ответом?
Вопрос не в том, находишься ты в присутствии учителя или нет, а в том, полон ли ты любовью и доверием к учителю или нет.
Физическая близость ничего не значит. Значение имеет только духовная близость.
Достаточно твоей любви, твоего доверия. Ты можешь быть на луне, и учитель будет рядом с тобой - в действительности учитель будет внутри тебя, - так как по мере углубления твоей любви нечто от учителя, его энергия, начнет переходить в тебя и растворяться в тебе.
Боязнь физического расстояния - это боязнь отсутствия любви и доверия.
Махакашьяпа не является единственным ответом. Каждый должен быть ответом самому себе.
Махакашьяпа оставался рядом с Буддой, и после смерти Будды он умер; он не смог продолжать жить отдельно от него.
Но в этом уникальность Махакашьяпы. Это не единственный ответ.
Я расскажу тебе несколько других историй о Будде, чтобы ты мог понять.
Ананда прожил рядом с Буддой сорок два года. Никто другой не жил рядом с Буддой так долго, никому не было позволено оставаться с ним так долго. Но была одна проблема. Ананда был двоюродным братом Будды и был старше Будды, а по восточной традиции... Перед тем как принять посвящение, Ананда, как старший брат, сказал Гаутаме Будде: "Сиддхарта, - так Будду звали в семье, - выслушай меня: "После посвящения я должен буду исполнять все, что ты скажешь. Я буду твоим учеником, ты будешь моим учителем. Сейчас же я твой старший брат, а ты мой младший брат; ты должен исполнять все, что я говорю. Ты должен запомнить три вещи - не забывай о них, когда я стану учеником". Это прекрасная история.
Будда спросил: "Что это за три вещи?"
Ананда сказал: "Во-первых, я всегда буду жить вместе с тобой, ты никуда не отошлешь меня для распространения твоего учения. Во-вторых, если я захочу, чтобы ты принял кого-то - даже посреди ночи - ты не скажешь "нет", это будет моей личной привилегией. И, в-третьих, я буду спать в той же комнате, где будешь спать ты. Даже во время сна мы должны быть вместе".
Будда дал обещание, и эти условия соблюдались на протяжении сорока двух лет.
Но Ананда не стал просветленным. Можно понять его боль и отчаяние - люди, которые пришли гораздо позже, чем он, становились просветленными, а он оставался в своем невежестве точно таким же, каким был раньше.
В тот день, когда умер Будда, он сказал: "Что случится со мной? Я не смог стать просветленным, хотя я был с тобой сорок два года, изо дня в день, двадцать четыре часа в сутки. Без тебя я не вижу никакой надежды".
Будда сказал: "Ты не понимаешь динамики жизни. Возможно, ты станешь просветленным только тогда, когда я уйду; я и есть препятствие. Ты принимаешь меня как нечто само собой разумеющееся. В тот день, когда ты поставил три своих условия, я подумал, что эти условия будут для тебя препятствием. Даже сейчас ты не можешь забыть о том, что ты мой старший брат. Ты не можешь забыть о том, что имеешь определенную привилегию перед другими. Ты не можешь забыть о том, что я согласился на эти три условия только для тебя и ни для кого больше. Возможно, моя смерть поможет тебе".
Будда умер. И через двадцать четыре часа было созвано великое собрание всех просветленных учеников, чтобы записать все, что Будда когда-либо говорил за эти сорок два года. Но проблема была в том, что никто не был с ним непрерывно в течение сорока двух лет, за исключением Ананды, - а он не мог быть допущен на собрание, так как он не был просветленным. Невежественный человек, непросветленный - на его слова нельзя было положиться: он мог что-то вообразить, он мог что-то забыть, он мог привнести свое собственное толкование. Дело было трудное.
И сцена действительно трагическая. Собрание происходит в большом зале, а Ананда сидит снаружи на ступеньках и плачет, ведь он жил рядом с Буддой сорок два года и он знает больше, чем кто-либо другой. Он помнит каждый отдельный момент, но он непросветлен.
Когда он сидел на ступеньках и плакал, с ним что-то произошло. За всю свою жизнь он никогда не плакал. С появлением слез исчезло его эго; он стал подобным ребенку.
Они открыли дверь, чтобы посмотреть, сидит ли еще Ананда на ступеньках, - так как они сказали ему: "Сиди здесь. Если нам понадобится от тебя какое-то подтверждение, мы у тебя спросим, но тебе нельзя присоединиться к собранию".
Они увидели преображенное существо. Старый Ананда, старый эгоист исчез. Невинное существо со слезами радости на глазах... и они все могли видеть окружающий его свет.
Они пригласили его: "Входи. Теперь нам нет нужды беспокоиться. Но это странно... ты не смог стать просветленным за сорок два года и вот всего лишь через двадцать четыре часа ты достиг этого состояния", - и это постоянно подчеркивалось Гаутамой Буддой.
Ананда сказал: "То была моя вина. Его смерть стала смертью моего эго".
Все существующие писания записаны со слов Ананды. Были же другие просветленные ученики, которые не умерли вместе с Гаутамой Буддой. Их спрашивали - когда умер Махакашьяпа, это стало очень важным вопросом - у других просветленных учеников спрашивали: "Если Махакашьяпа умер, почему вы живете?"
Один из учеников, Моггальяна, сказал: "Теперь я должен жить ради откровения моего учителя. Я больше не живу - я умер вместе с ним; теперь он живет во мне. То был один путь, путь Махакашьяпы - раствориться в Гаутаме Будде. Это Другой путь. Я тоже растворился, но смерть никому не поможет. А в мире столько слепых людей, которым нужны глаза; столько людей во тьме, которым нужен свет. Я буду жить. Я буду жить, пока это будет возможно; я буду жить ради Будды".
Итак, дело тут не в том, что путь одного человека является определяющим. Каждый человек должен быть по-своему уникальным. Кто-то умирает ради учителя, кто-то живет ради учителя, и нельзя сказать, кто из них более велик, - возможно, никакое сравнение не будет правильным. Каждый из них является самим собой.
Помни только об одном - о твоей любви.
Тогда, где бы ты ни был, пространство и расстояние в пространстве не имеет значения. И при определенной глубине даже время не имеет значения.
А когда время и пространство оказываются несущественными, тогда ты действительно коснулся ног учителя.
Тогда, что бы ни происходило с тобой - жизнь ради его откровения или смерть, все что приходит естественно и спонтанно, - пусть случается.
Беседа 8
Безразличие к уму есть медитация
10 октября 1986 г., Бомбей
Возлюбленный Бхагаван,
мне часто хотелось задавать Вам вопросы, но, выждав какое-то время, я всегда обнаруживал, что Вы ответили на мои вопросы. И в то же время я обнаруживал, что все эти вопросы были просто дурацкими вопросами, исходившими из моего ума, без всякой связи с моим сердцем. Мое сердце хочет только плакать, а мой ум хочет только разузнавать, несмотря на любой ответ.
Не могли бы Вы прокомментировать то, как относиться к постоянно вопрошающему уму, который в любом случае не заинтересован ни в каком ответе? Или я просто греческий осел?
Ученик, который умеет ждать, в должный момент обнаружит, что на все его вопросы получен ответ.
Но умение ждать - это великое качество: это глубокое терпение, это великое доверие.
Ум не умеет ждать, он всегда в спешке. Он ничего не знает о терпении, поэтому он продолжает нагромождать вопросы на вопросы, не получая ответа.
Здесь требуется очень тонкое понимание: важен не ответ, а правильный выбор времени, твоя готовность воспринять ответ, иначе он просто не дойдет до твоего сознания. Нетерпеливый ум слишком занят расспрашиванием. Он забывает о том, что расспрашивание само по себе является бессмысленной деятельностью - подлинной ценностью является ответ, но для ответа тебе нужна определенная тишина, покой, открытость, восприимчивость. Ум не способен обладать этими качествами; поэтому на протяжении тысячелетий ум все спрашивает и спрашивает, но не находит ответа.
В мире ума есть только вопросы.