Охранник Гена тихонько рассмеялся, он давно спасовал, и теперь борьба за игру шла между Кириллом и Николаем.
До появления Амона ночной охранник и ночной инженер убивали время за компьютерными играми, молча водя пальцами по экранам планшета и смартфона. После открытия "Первого Полночного" ничего не изменилось, но однажды Кирилл явился в студию за два часа до эфира, помыкался по кабинетам и коридорам, поглазел на мужиков и неожиданно предложил сыграть в карты. При этом никаких игр не помнил, но правила преферанса схватил на лету и с тех пор частенько приезжал пораньше, проводя вечер за столом. Инженеры и охранники из других смен идею подхватили, показав, как сильно их достали цифровые развлечения, а несколько раз к игрокам даже присоединялись менеджеры и другие ведущие – специально задерживались после работы, чтобы сыграть в компании.
– Семь третьих, – решился Кирилл.
– Четвертых, – азартно ответил звукорежиссер.
– Восемь первых!
– Третьих!
– Точно говорю: на "красных", – пробубнил охранник.
– Ну и пусть играет восьмерную. – Кирилл посмотрел на звукорежиссера и кивнул на прикуп: – Бери.
Тот перевернул карты и поморщился: на столе появились две "черные" семерки. Охранник обидно захохотал:
– Две в прикупе?
– Заткнись. – Николай тоскливо оглядел свою "руку", вздохнул, скинул карты и буркнул: – Восемь третьих. Говорите.
– Вист, – тут же отозвался Кирилл.
– Пас, – не стал жадничать Гена.
Выход был от него, Кирилл быстро оглядел открывшиеся карты, оценил расклад и определил:
– Без одной.
– Согласен, – кивнул Николай.
Охранник взялся за авторучку, Кирилл – за чашку с остывшим чаем, а тасующий колоду звукорежиссер неожиданно поинтересовался:
– Слушай, а каково это: ничего не помнить?
– Не знаю, – пожал плечами Кирилл. – Не помню.
Гена вновь рассмеялся.
– А если серьезно? – не унимался Николай. – Что ты чувствуешь? Как себя ощущаешь?
Кирилл улыбнулся, внешне – дружелюбно, тщательно скрывая подступившее, словно ком к горлу, раздражение, и ответил вопросом:
– Если серьезно, то почему спрашиваешь?
– Из-за твоих монологов, – честно ответил Николай. – Чтобы их произносить, нужно обладать изрядным опытом.
– И знаниями, – добавил охранник. – Твои монологи выдают опытного мужика. Может, ты ничего не помнишь, но ты сам никуда не делся.
– Я думал об этом, – медленно произнес Кирилл, вертя на столе кружку. – Я не помню, кем был, что делал, но когда начинаю говорить, то обращаюсь к тому себе, которого забыл. А когда увлекаюсь, он говорит вместо меня… Бывает, я слушаю себя в записи и удивляюсь сказанному.
– Ни фига себе! – не сдержался охранник.
А звукорежиссер помолчал и негромко произнес:
– Возможно, монологи помогут тебе вернуть память.
Кирилл кивнул, показав, что услышал и согласен, а затем неожиданно продолжил:
– Спасибо.
– За что? – удивился Николай.
– За то, что вам не все равно.
И поймал себя на мысли, что говорит абсолютно искренне: он, действительно, благодарен за то, что при всех своих заботах и проблемах парни помнят о его беде и желают ему выздоровления. Без фальшивого сочувствия, спокойно и строго, как и должно быть.
– Да пошел ты! – засмеялся Николай и посмотрел на часы: – Успеем еще одну сдачу сыграть.
И подвинул колоду Кириллу.
Проведенное голосование показало, что подписчики желают видеть мучения мужчины, причем, по возможности, крупного. Ну, мужчины, так мужчины… Размер жертвы Дагена не волновал, он мог справиться с любым, даже прекрасно тренированным человеком, поскольку, как у любого другого Божественного, сила Дагена росла с каждым признанием. С каждым восторженным отзывом. С каждым лайком. И накапливалась, подобно заряду в идеальном конденсаторе.
Сила сходила в Дагена через сеть, но превращалась в наркотик: чем больше он получал, тем больше хотелось. Даген знал, что способен впитать бесчисленное количество лайков, и делал все, чтобы их поток постоянно возрастал.
А значит, нужно исполнять прихоти адептов.
Бросать то мясо, которое им по вкусу.
– Я – ваш бог, больные ублюдки. Но не могу плевать на ваши пожелания.
– Вы что-то сказали? – пролепетал толстяк, которого Даген нес на левом плече. Задумавшись, убийца совершенно позабыл о заготовленном "мясе" и едва не уронил его.
– Что?
– Мне показалось, вы что-то сказали.
И Даген понял, что произнес последнюю фразу вслух.
– Я говорил сам с собой.
– Вы сказали, что вы – бог, – дрожащим голосом заметил толстяк.
– И что?
– Я думал, боги не таскают грузы.
Какое хамство! Сначала замечание возмутило убийцу, но уже через секунду он восхитился: толстяк наверняка догадался, что его ждет впереди, но нашел в себе силу поддеть своего похитителя.
– Ты совсем ничего не боишься? – угрюмо осведомился Даген у будущей жертвы.
– Мне страшно, – не стал врать пленник. – Для чего вы меня похитили? Ради выкупа?
– Ты принесешь пользу, – неопределенно пообещал Даген.
– Какую?
Он еще интересуется!
– Парень, – с уважением произнес убийца, – ты знаешь, что под слоем жира у тебя стальные яйца?
– До сих пор не знал.
– Можешь ими гордиться.
– Меня зовут Борис.
– А меня – Сапожник.
– Это псевдоним?
– Ты ходишь в черную сеть?
– Нет.
– Да, это псевдоним.
Болтливого Бориса Даген заприметил в баре, куда зашел поужинать. Просто поужинать, потому что жертву он собирался искать в каком-нибудь укромном уголке, вроде парка. Но толстяк так громко рассказывал приятелям, что утром отправил жену с детьми к морю, с таким восторгом предвкушал "две недели идеальной жизни", что лучшей кандидатуры Даген решил не искать. Он последовал за Борисом на улицу, оглушил, связал, погрузил в багажник, а теперь тащил к месту казни.
– Мы в парке?
– На берегу пруда.
– Зачем?
– Увидишь.
Даген снял толстяка с плеча и принялся привязывать к столбу – металлической опоре на волейбольной площадке.
– Для чего все это? – Судя по запаху, мочевой пузырь Бориса не выдержал стресса.
– Вся проблема в том, что вы перестали ходить в храмы, – непонятно ответил Даген.
– Я хожу.
– Ты – молодец, но таких, как ты, мало. И ты ходишь в свой храм, к своему богу, к одному богу… А богов много, и многие из них забыты… И что делать? Что нам делать?!
– Я не понимаю, – клацая зубами, произнес Борис. – Вы – бог?
Но Даген не удостоил его ответом.
– К счастью, вы придумали сеть. Все эти сайты, паблики, сервисы… И теперь каждый сайт может оказаться храмом. В одном поклоняются жратве, в другом – котам, в третьем – вину, а в четвертом – смерти. Каждый лайк – выражение почитания. Каждый дает силу.
– Но при чем тут я?!
– Лайки нужно заработать, – деловито объяснил Даген. – Одни люди верят в добро, другие – в справедливость, третьи – в жестокость. К несчастью для тебя, я довольно жестокий бог.
Затем он заткнул Борису рот кляпом, установил треногу, закрепил видеокамеру, наладил свет – все оборудование Даген принес на пляж заранее, и включил приемник.
– Как обычно, в час ночи приходит "Первый Полночный" – экспресс ваших мыслей и чувств, главный паровоз братьев-полуночников и я, его машинист – Кирилл Амон. Как обычно, мы будем говорить, слушать музыку, прерываться на рекламу и снова говорить, потому что ночью слов мало и каждое из них ценится дороже, чем днем. Ночные слова особенные – в них больше искренности, ведь ночью проще промолчать и спрятаться, чем встать и заявить. Проклятия, произнесенные ночью, набирают силу Луны, а днем – сгорают на Солнце, потому что свет убивает тьму, а проклятия – это тьма. А что слово для вас, братья-полуночники? Вы знаете слова, которые можно произносить только ночью? Вы верите, что слово сильнее, чем кажется? Вам доводилось слушать наговоры, от которых по спине бежал противный холодок?.. У нас есть первый звонок.
– Доброй ночи, Кирилл.
– Доброй.
– Я позвонил, чтобы сказать спасибо. Вы замечательный.
– Спасибо, брат-полуночник, я просто говорю то, что думаю.
– В наше время это большая редкость.
– Говорить то, что вздумается, опасно в любое время, брат-полуночник. За честное слово можно попасть в тюрьму, лишиться жизни, а можно вылететь с работы и сдохнуть от голода. Что лучше: репрессии или закрытые двери? В обоих случаях ты проиграл. Правда колет глаза всем, и, коллекционируя правду о врагах, люди тщательно прячут правду о себе. И жестоко мстят тем, кто считает честность абсолютом.
– Получается, люди всегда будут страдать за честность и принципиальность?
– Во все времена и при любой власти, брат-полуночник. Так уж устроен человек.
– Грустно.
– Тогда давай послушаем веселую, а главное – короткую рекламу. Ты не против, брат-полуночник?
Кирилл запустил рекламный блок и потер пальцами виски – приближалась головная боль. Та самая, странная, словно от пролитой внутрь кислоты. Боль еще не наступила, но Амон знал, что она придет, поэтому и скомкал разговор. Но главное заключалось в другом: Кирилл вдруг понял, что боль приходит не просто так, что есть какая-то причина, и мучился, не понимая ее.
– Итак, братья-полуночники, мы снова вместе и слушаем следующий звонок. Ты в эфире.
– Доброй ночи, Кирилл.
– Доброй.
– Я теперь слушаю только вас.
– У тебя великолепный вкус, брат-полуночник.
– Но сегодняшней темы я не понимаю. Слова одинаковы и днем, и ночью.
– Попробуй сказать "Я тебя люблю" днем или под звездами. А еще лучше: под звездами на берегу моря.
– Вы сказали, что ночные слова наполняются силой Луны.
– Злые слова, – уточнил Амон. – А добрые становятся искренними.
– Это слишком сложно для меня.
– Но я рад, что ты позвонил, брат-полуночник. Я люблю радио, потому что оно – концентрированное слово. Нет видео, нет картинок – только слово. От меня – к вам. Вы слушаете и думаете. Концентрированное слово заставляет думать – ведь вас ничего не отвлекает, и этим радио похоже на книгу. Ты читаешь книги, брат-полуночник?
– Не часто.
– Книга – это слово, а слово – то, что было в начале. Когда не было картинок, не было видео, только слово, которое стало фундаментом Вселенной. Мир покоится на слове, брат-полуночник, и война начинается со слова. Тот, кто владеет словом, – владеет всем.
– То есть радио лучше, чем кино?
– Ты можешь поговорить с героем фильма?
– Нет. Но это и не требуется.
– И сравнивать несравнимое тоже не требуется.
Слушатель осекся, помолчал и пообещал:
– Я буду думать над вашими словами.
– Мне приятно это слышать.
Кирилл хотел поставить какой-нибудь трек и получить несколько минут отдыха, но пришел следующий звонок, и он машинально ответил:
– Доброй ночи, брат-полуночник, ты в эфире.
– Доброй ночи, Кирилл, это я, Сапожник.
– Доброй ночи, брат Сапожник, рад снова слышать.
– Взаимно, брат Кирилл. Я хочу сказать, что мне нравится сегодняшняя тема. Слово ночи… Это звучит. И ты хорошо рассказал о Луне… Помнишь ее?
– Луну?
– Да.
– Я как раз смотрю на нее, – медленно ответил Амон, бросив взгляд в окно.
– А когда-то я пинал ее камни.
– В мечтах?
– Да… Да, брат Кирилл, в мечтах… – Показалось, что Сапожник загадочно улыбается. Как человек, довольный тем, что его не поняли. – Будь добр, поставь "Танго "Черная каракатица".
– Будем слушать его каждую ночь?
– Да… Оно сблизит сегодня нас. – Даген помолчал. – Поставишь?
– Безусловно.
– Спасибо, брат Кирилл.
Даген повернулся к мычащему от ужаса Борису и негромко сказал:
– Ты уйдешь под очень хорошую музыку, толстяк со стальными яйцами. Но твой уход будет страшным.
И бросил взгляд на планшет: трансляцию смотрело почти восемьдесят тысяч человек, и их количество постоянно росло. Лайков пока немного, тысяч десять, но Даген понимал, что его больные поклонники ждут начала казни, и взялся за кнут.
В этот момент его уважение к смелому Борису исчезло, осталось лишь жгучее желание убивать.
– Посмотрим, жирный, выдержишь ли ты сотню ударов?
Эфир закончился, Кирилл традиционно пожелал слушателям мира, отключил микрофон, несколько секунд молчал, невидяще глядя перед собой, после чего рывком поднялся, выскочил из студии, добежал до туалета и склонился над раковиной. Думал, вырвет, но все ограничилось неприятными спазмами.
А когда они прошли, рот неожиданно наполнился кровью.
Что происходит?
Эфир принес обычный прилив сил, наполнил энергией, словно он не у микрофона просидел это время, а накачивался стимуляторами. Кирилл чувствовал себя готовым к марафону, к боксерскому поединку за чемпионский пояс, к полету в космос… Но все закончилось головной болью, тошнотой и кровавой слюной.
И ощущением надвигающейся беды.
Беспощадным ощущением.
Из туалета Кирилл сразу вышел на улицу, хотя обычно прощался со звукорежиссером, и остановился за проходной.
– Подруга опаздывает? – улыбнулся охранник.
– Иола не приедет.
– Решила отоспаться?
– На работе завал.
– Зато новенькая опять здесь.
Охранник кивнул направо, и удивленный Кирилл разглядел под соседним фонарем давешнюю девчонку в очках. На этот раз она была одета в те же джинсы и кроссовки, но кофту сменила на блузку.
– Ого.
– Не ожидал?
– Честно говоря, нет. – Кирилл улыбнулся и подошел к настойчивой поклоннице: – Привет.
– Привет.
Он сам не понимал, почему затеял разговор. Красивая? Да, красивая, но не первая и не последняя красавица на его пути. Легкая добыча? Он давно миновал этап, когда его интересовали исключительно податливые женщины. И лишь подойдя совсем близко, Кирилл понял, в чем дело: из головы ушла боль, а из рта – привкус крови. Случайно или нет, но рядом с девчонкой он почувствовал себя гораздо лучше.
– Теперь скажешь, как тебя зовут?
– В прошлый раз ты не спрашивал.
– То есть не скажешь?
– Марси.
– Очень приятно.
– Мне тоже.
– Не спится?
– Уже неделю.
– Что так?
– Не знаю, – девушка вздохнула, и Кирилл понял, что она отвечает ему предельно искренне. – Накатила непонятная тоска, и я стала плохо спать. Чего-то боюсь, а чего – не знаю. Ищу… но что – неизвестно. Иногда кажется, что я потеряла себя и незнакома с той, кого встречаю в зеркале. Я путаюсь… – Марси грустно улыбнулась: – Зато из-за бессонницы стала слушать тебя.
– Я не всегда говорю умные вещи.
– Но ты интересен. И когда ты говоришь, тоска становится слабее.
"Получается, мы лечим друг друга?"
– Иногда то, что ты слышишь, говорю не я, – неожиданно признался Кирилл.
Он ждал удивления, расспросов, хоть какого-то уточнения, но прозвучало спокойное:
– Значит, мы похожи больше, чем тебе кажется.
А в следующее мгновение подъехало такси.
– Где же красивая женщина в роскошном купе? – хихикнула Марси.
– Работает.
– Ночная смена?
– Вроде того.
– Неужели она медсестра?
– Навалилась куча дел.
– Бывает. – Девушка помолчала. – Мой друг уехал в командировку. – Пауза. – И думает, что сейчас я дома.
– А ты?
– Брожу по городу и пытаюсь понять, что со мной происходит.
– И не спишь?
– Не могу уснуть, – поправила собеседника Марси.
– Поедешь ко мне?
– Зачем?
– Чтобы не оставаться на улице.
– Мир полон добрых людей, – легко рассмеялась девушка.
– Неужели?
– А разве нет?
– Садись. – Он распахнул дверцу. – Садись, пока не передумал.
Ведь кислота из головы, действительно, ушла, и Кириллу захотелось сделать девушке что-то приятное.
– Ну, раз ты настаиваешь…
Она села рядом с водителем и демонстративно отвернулась, глядя в окно и показывая, что развлекать благодетеля разговором не намерена, а Кириллу и не требовалось – он достаточно наговорился во время эфира и теперь с удовольствием разглядывал привычную ночную Москву – безлюдную и чистую, красивую, словно выстроенную заново.
Они промолчали всю дорогу, и лишь во дворе, после того, как такси уехало, Марси попыталась замаскировать охватившую ее неловкость болтовней, но Кирилл поднял руку и сказал:
– Ни о чем не беспокойся.
– Я и не беспокоюсь. – Марси передернула плечами, но было видно, что фраза прозвучала вовремя.
Они поднялись на третий этаж, Кирилл поскрежетал ключами, открыл старую дверь и включил в коридоре свет:
– Проходи.
Ему показалось, что уверенность все-таки оставит девушку, но Марси справилась и перешагнула порог.
– У тебя уютно.
– Ага. – Он прошел дальше. – Комната одна, поэтому спать тебе придется на диване.
– А тебе?
– Я поеду к красивой женщине.
Как Кирилл и ожидал, Марси обрадовалась, но виду не подала.
– Оставишь меня? – с некоторым вызовом спросила девушка. – А вдруг я окажусь воровкой и…
– Если найдешь что-нибудь ценное, позвони, – охладил дерзкую Кирилл.
– Диван вынесу!
– Флаг в руки.
– Одежду!
– Она вся у красивой женщины.
– Как ее зовут?
– Иола.
– Дурацкое имя.
– Не глупее, чем Марси.
Он сам не знал, зачем сказал, зачем бросил эту ненужную, детскую фразу. Бросил и задел.
– На самом деле меня зовут Маша. – Девушка посмотрела Кириллу в глаза. – Мария. А Марси я стала называть себя… После одного случая.
– Очень приятно. – Он вновь протянул ей руку. Она ее приняла, видимо, слегка отошла. Но тут же спросила:
– А тебя? Как тебя зовут по-настоящему?
– Кирилл… другого имени нет.
– Врешь! – девушка явно обиделась на то, что он не оценил ее порыв и не ответил с той же искренностью.
– Не вру, – вздохнул Амон. – Если верить паспорту, меня зовут Владимир Олегович Тоцкий, но я нашел паспорт в чужой одежде и совсем не чувствую этого имени. А Кириллом назвал себя, едва открыв глаза. Поэтому – Кирилл.
– Ты живешь по фальшивым документам?
– Весь этот мир фальшивый. – И прежде, чем она вновь приступила к расспросам, продолжил: – Белье, одеяло и подушка в комоде, все чистое, я тут давно не ночевал. На кухне должен быть кофе.
– Я разберусь.