"Впрочем, будь вас даже две - ваше назначение непонятно. Для еды вы тонковаты и, извините, недостаточно празднично выглядите. Вы, очевидно, ошибка производства!" - постановили палочки для еды и дружно отвернулись.
А потом палочку положили в узкую черную коробочку. Внутри коробочка была покрыта малиновым бархатом и очень напоминала палочкин гроб. "Вот и жизнь прошла", - успела подумать палочка, и наступила темнота.
И вот однажды коробочка вдруг открылась, палочка ощутила себя в чьей-то руке и взлетела вверх. Огромное пространство было залито ярким светом, и до самого горизонта (так ей показалось) перед палочкой громоздились музыкальные инструменты. Но не это было самое удивительное. Самое удивительное - что вдруг наступила тишина. Полная тишина. И палочка увидела, что все смотрят на нее и ждут ее команды.
А потом палочка опустилась вниз, снова взлетела вверх, и началось волшебство! Ударили литавры, грянули золотые тромбоны и валторны, заговорили контрабасы. Палочка шла вправо - и послушно начинали петь скрипки, им вторили альты и виолончели, она летела влево - и взрывался, рассыпался хрустальными брызгами рояль, она опускалась вниз - и музыка стихала до шепота, до еле слышного шелеста, она начинала свой путь вверх - и оркестр набирал силу, дышал глубже, и мелодия вновь росла, заполняя зал, и никто - никто! - не отрывал от палочки напряженных и влюбленных глаз.
А потом палочке долго аплодировали, а она кланялась и смущенно оглядывалась на оркестр: "Это не я, это все они!" "Нет-нет, это ты!" - улыбались ей инструменты. А потом палочка ехала куда-то во внутреннем кармане фрака дирижера и все никак не могла успокоиться - счастье не уходило, не покидало ее. Да, это было настоящее счастье.
Выходит, не все на свете делается сообща. Бывает и в одиночку.
Сказка про то, что самое главное
Вы напрасно думаете, что, когда все уходят из комнаты, гасят в ней свет и закрывают дверь, в ней ничего не происходит. Как раз наоборот - в ней происходят самые интересные вещи! Просто вы этого никогда не увидите.
Художник очень не любил, когда ему говорили, что у него в мастерской страшный беспорядок. "А что такое, по вашему, порядок?" - спрашивал он. И сам отвечал: "Порядок - это когда я совершенно точно знаю, где что у меня лежит!" А он и вправду знал и мог не глядя выхватить из кучи предметов на рабочем столе нужную кисточку, тюбик с нужной краской.
Художник приходил в мастерскую около полудня - он не любил рано вставать. Приходя, он прямо в пальто плюхался в кресло и, сидя неподвижно, долго смотрел в одну точку. Точка эта могла располагаться на недописанной картине, а могла быть и совершенно в другом месте - бог его знает, о чем художник в это время думал. Потом он вздыхал, поднимался, снимал пальто, надевал заляпанный красками халат, включал старенький кассетный магнитофон, наливал себе полстаканчика вина и уходил в работу.
Работал художник до позднего вечера. Потом он допивал вино, надевал пальто, еще некоторое время смотрел на незаконченный холст, бормоча что-то себе под нос, выключал магнитофон, мыл кисти, гасил свет и уходил - до завтра.
И начиналось! Сотни вещей, живших в мастерской, любили хозяина - каждая по-своему. Поэтому каждой хотелось думать, что она у хозяина самая главная. Любовь, как ни верти, требует взаимности.
"Это все мы, мы! - кричали краски, стараясь перекричать друг друга. - Без нас бы он не написал ни одной картины! Мы - его голос, его чувства, его шепот и крик!" - "Ну конечно! - отвечал им холст. - Да если бы я не терпел вас на своей безупречной поверхности - где бы вы были, кто бы вас увидел? Выставка произведений в тюбиках? Или на палитре? Недаром картину называют "Холст" а не "Краски"!"
"Ах, как мило! - возмущалась кисть. - Конечно, можно размазывать краску по холсту пальцами, говорят, это сейчас даже модно, однако наш хозяин работал и работает кистью!".
"Не мешало бы вам знать, - говорил карандаш, - что все начинается с эскиза. А эскиз возникает, когда хозяин берет в руку меня!" "Нет, дорогие мои, - вздыхала бутылка, в которой еще совсем недавно оставалось вино. - Если бы не я, хозяин бы и не подошел к мольберту, не взял бы вас, краски, вас, кисть, не натянул на подрамник вас, уважаемый холст. Без меня он печален, неуверен в себе и сомневается, что его картины вообще могут быть кому-то интересны". - "А я, а я? - подпрыгивал, дребезжа, старый магнитофон. - Вы когда-нибудь видели, чтобы он рисовал без музыки, в тишине? Живопись - это застывшая музыка!"
"Ах, какие мы все умные! - улыбалась рамочка с фотографией темноволосой женщины. Рамочка стояла на самой верхней полке для книг, поэтому улыбалась свысока. - Неужели вы думаете, что если бы не было здесь меня, если бы он не смотрел на меня каждое утро, если бы не было у него в жизни его единственной несчастной любви, он бы нарисовал что-нибудь стоящее? Да он бы вообще не взялся за кисть! Разве вы не видите, что всю свою жизнь он рисовал и рисует только ее одну - фотографию которой храню для него я!"
И только старые часы на стене молчали. Они-то отлично знали, кто тут самый главный. Поэтому они никогда не вступали в спор и только тихонько тикали, отмеряя время: тик-так, тик-так…
Сказка про сардинку
Сардинку звали Лида. Всю свою молодую жизнь, сколько себя помнила, она носилась в огромной стае сардин по бескрайнему синему океану. Все в стае были точно такие же, как Лида, - юные, стройные, серебристые, очень похожие друг на друга. Лида и имен-то многих подруг не знала - это вон Зойка, дальше - Надя, а дальше - неизвестно, да и как отличишь? А это и не мешало - они вместе весело щебетали о чем угодно и хохотали без причины. Иногда стая вдруг разворачивалась на месте и неслась в другом направлении - все как одна.
Лида не могла понять, как это происходит, - в стае не было никакого вожака, никто не отдавал команды, просто вдруг р-раз - и все повернули. В конце концов Лида перестала об этом думать. В самом деле - когда ты бежишь, ты же не командуешь ногам: "Левой-правой, левой-правой!" - они сами. Бежишь, и ладно.
Наступило лето, и стая сардин вместе с другими такими же стаями двинулась к югу, к побережью Восточной Африки - на нерест. Лида понятия не имела о том, что такое нерест, да похоже, никто не знал, но говорили об этом радостно и с благоговением. Вода с каждым днем становилась теплее и теплее, на горизонте показались черные скалы и оранжевые безлюдные пляжи - Африка.
Ничто не предвещало беды. Как вдруг! Вода над сардинками взорвалась, закипела! Это были бакланы - большие белые птицы. Сложив крылья, они, как снаряды, пробивали поверхность океана, влетали в самую середину стаи и длинными острыми клювами хватали сразу по несколько сардинок. Лида с подругами бросилась вниз, но оттуда на них уже надвигалась здоровенная акула с широко раскрытой пастью, а за ней еще и еще! Акула ни в кого особенно не целилась - стая была такой плотной, что от нее можно было откусывать, как от огромного бутерброда. Мало того - она становилась все плотней и плотней, пока не сбилась в бешено крутящийся шар - снизу его поджимали акулы, сверху падающие бакланы, а вокруг, нехорошо улыбаясь, носились стремительные дельфины. Впрочем скорее всего они не улыбались - просто у дельфина так устроено лицо. Вообще, улыбка - довольно обманчивая вещь.
Сбоку медленно подплыл невероятных размеров кит - уж от него-то Лида никогда ничего плохого не ожидала - раскрыл свою бездонную усатую пасть, вдохнул - и сардиний шар превратился в шарик, стал меньше в два раза!
Лида первая поняла, что надо делать. "Врассыпную! - громко закричала она. - Все врассыпную! В разные стороны!" "Нет-нет, только вместе! - бормотали сардинки, задыхаясь от собственного вращения. - Мы всегда вместе! По-другому нельзя! Ты что?! Нельзя-нельзя!"
И тогда Лида изо всех сил рванулась в сторону, и вдруг оказалась одна - впервые в жизни. Это было очень странное ощущение: слева, справа, снизу, сверху - никого. Только где-то позади еще бурлила вода - там заканчивался акулий-дельфиний-бакланий пир. Тут и там в воде плавали чешуйки ее недавних подруг - они медленно, покачиваясь, опускались в глубину и гасли там, как серебряные звездочки. Еще несколько минут - и океан снова был безмятежен, прозрачен и спокоен.
Поначалу Лиде было неуютно без родной стаи - она чувствовала себя раздетой. Но скоро заметила, что в одиночку она никого не интересует - и дельфины, и акулы, и тунцы гонялись за сардиньими стаями - одна она была для них слишком мала, да еще попробуй поймай, а бакланы со своей высоты просто не могли разглядеть в воде одинокую темную Лидину спинку. Она некоторое время скучала по веселой болтовне с подружками, но как ни старалась, не могла вспомнить, о чем они говорили: обычно все наперебой повторяли одну и туже фразу. "Мы плывем к югу!" - вдруг восклицал кто-то, и все радостно соглашались: "Да-да, мы все плывем к югу! На юге тепло!" "Да-да, нам там будет тепло!" - кричала Лида вместе со всеми. Ничего более содержательного на память ей не пришло, и Лида решила, что без таких разговоров в жизни вполне можно обойтись.
А на следующий день она встретила такую же одинокую сардинку, плывущую в том же направлении. У сардинки был поцарапан бок - баклан так и не смог ее схватить. К удивлению Лиды, сардинку звали не Катя, не Лена, не Зина, а Коля, и дальше они поплыли вместе.
А потом был нерест - Лида уже догадалась, что это он и есть, и она наметала десять… нет, сто тысяч прозрачных золотых икринок, из которых скоро должны будут появиться на свет новые крохотные сардинки, и Коля носился вокруг, переживал, помогал Лиде как мог и вообще устал гораздо больше, чем она. А наутро Лида попрощалась с милым Колей, с опасными берегами Африки и уже совершенно спокойно поплыла в сторону открытого океана.
Она плыла и чему-то улыбалась.
Сказка про пятый палец
С утра пальцы были построены по команде. Большой палец (никакой он не был большой - наоборот, маленький и толстый, просто всегда командовал) объявил: "Настали трудные времена! Пришло время сжаться в единый кулак! Мы идем драться!" "Да-да," - забормотали пальцы, - "все как один!", послушно согнулись в поясе и прижались друг к другу. И только Мизинец не пошевелился - он удивленно спросил: "А с кем мы идем драться? На нас что, напали?" "Как с кем? С этими, как его - с фашистами! Немедленно согнуться!" - скомандовал Большой. "Не согнусь", - тихо произнес Мизинец. "Ты что - пятая колонна? - грозно пошутил Большой палец. Он любил грозно пошутить. - А ну согнуться в строй!" "Не согнусь", - еще тише ответил Мизинец. Так они и стояли напротив друг друга, а между ними плотно сжались, согнувшись, остальные три пальца. И вдруг до них донеслось: "Привет! Вы что, не идете нас бить? Тогда и вам привет!" "Какой еще привет?" - произнес оторопевший Большой палец. Мизинец тоже оторопел, хотя ничего не произнес. А остальные пальцы даже ничего не услышали - когда ты согнут и сжат, ты ничего не слышишь и ничего не соображаешь. "Но вы же нам показываете привет! Когда мы приветствуем друг друга, мы всегда так складываем пальцы! Алоха!"
А "Алоха" - это и есть "Привет". Не по-фашистски, нет. По-гавайски.
Сказка про одну щуку
Жила-была одна щука.
Это такая специальная фраза, чтобы начать рассказ. Например - жила-была одна баба. И вы уже приготовились слушать.
Но в нашем случае все это не совсем так. Потому что щука действительно жила-была совершенно одна. Это притом что в речке Клязьма, где происходило дело, никто в одиночку не жил - лещ с лещихой, окунь с окунихой, судак - со сварливой судачихой. Ничего себе жили, не жаловались.
"Голубушка, - говорили щуке, когда вечерами все рыбы собирались вместе пить чай. - ора бы тебе остепениться. Вдвоем и веселей, и приличней как-то. Глядишь - и щурята пойдут! Что ты, в самом деле, все одна да одна? Мы, конечно, понимаем, что щуки живут до ста лет и даже дольше, но все-таки молодость проходит, как ни верти! Вон, к примеру, карась! Кто он, спрашивается, был еще вчера? Ноль без палочки, мелкое сорное явление! А теперь, рядом с карасихой? Солидный гражданин, ячейка общества, отец семейства! И всем он понятен, и все его уважают! А ты? Ни семьи, ни кола, ни двора. И все где-то ходишь! Может, ты индивидуалистка? Где ты там одна ходишь?" - так ей говорили.
А щука улыбалась в ответ, пила чай и молчала. Потому что ни одной на свете рыбе она не могла раскрыть свою страшную секретную тайну. А раскрыла бы - ей бы все равно никто не поверил.
Дело в том, что это была не простая, а волшебная щука.
Она исполняла три заветных желания. Причем не рыбам, а людям. Уже много лет подряд.
Это было очень тяжело и даже опасно. Сначала следовало добиться того, чтобы тебя поймали. А рыбаки с годами становились все менее умелыми и терпеливыми, поэтому добиться того, чтобы тебя поймали, было непросто. И потом - это ведь очень больно и страшно, когда в губу наконец впивается железный крючок, и тебя выдергивают из родной речки на жгучий непривычный воздух. Дальше надо было сделать так, чтобы рыбак тебя услышал. Это тоже непростое дело - голос у щуки совсем тихий, и если рыбак в этот момент шумно радуется улову, или из приемника на ветке играет "Русское радио", или он, скажем, выпил (а кто ж на рыбалке - и не выпил?) - он может ничего не понять: щука и щука. Пару раз щука чуть не погибла, и ей приходилось кричать изо всех сил, чтобы рыбак ее наконец услышал. Такому бестолковому, нечуткому человеку исполнять три его желания не было никакой радости, да и желания у таких людей, как правило, оказывались дурацкие. Но тут уж щука ничего не могла поделать - работай и не умничай.
А потом все уже было не так сложно: ошалевший от счастья рыбак загадывал три своих желания (некоторых щуке приходилось торопить - они принимались отчаянно думать, а щука не может дышать на воздухе вечно), и щука плюхалась в воду. Отпускали по-разному: кто светясь от радости, кто - недоверчиво. Но - отпускали.
А дальше - совсем просто: оставалось всего-навсего исполнить три желания.
Но ведь когда ты точно знаешь, что надо делать, то это совсем не сложно, правда?
Шампанское
Не только люди обожают спорить о достоинствах вин. Сами вина спорят о собственных достоинствах с еще большей охотой. Особенно если это выдержанные, дорогие, или, как сейчас принято говорить, элитные вина. Того и гляди, какое-нибудь "Шато Ла Тур" сцепится с каким-нибудь "Масетто". Понятное дело - самомнение растет с возрастом, а иногда и опережает его. Поэтому к столу под каждое вино подают отдельный бокал - не дай бог. Бывали случаи, вина устраивали скандал даже внутри выпившего их человека, но мы сейчас не об этом. Если вина разного сорта оказались в одном погребе или на одном складе, - поверьте, скучно не будет.
А в этот раз на складе собралось множество бутылок с винами со всего мира - дело шло к праздникам. И шум поэтому стоял страшный. Окажись бутылки на одной полке - они бы наверняка переколотили друг друга. Но каждый сорт предусмотрительно поставили на свою полку - поди дотянись. Оставалось кричать и спорить.
И только одна бутылка улыбаясь, молчала. Это была бутылка шампанского. Уж она-то точно знала, что вино, хранимое ею, - вино всех вин, королевский напиток праздника и любви, и уж тут-то никто спорить не будет: любое вино можно пить по какому угодно поводу и даже без повода, а шампанское - это всегда праздник. На поминки, заметьте, шампанское не подают. Недаром оно не томилось в общей душной бочке, а дозревало и набиралось силы в своей собственной бутылке, рядом с такими же красавицами, и специальные люди то и дело слегка поворачивали их, смотрели на свет, следили за температурой и вообще выказывали всяческое уважение. А когда на голову бутылке надели витую металлическую корону, а сверху украсили ее золотой фольгой, все стало окончательно ясно: она - избранная. Именно ей суждено подарить небывалый праздник счастья людям. Оставалось просто ждать. Это было несложно - вина умеют ждать. Они делаются от ожидания только лучше.
И вот в один прекрасный день бутылку шампанского вместе с несколькими другими, вдруг притихшими бутылками, аккуратно сложили в ящик, наполненный соломой, и все они куда-то поехали. По дороге ящик поведал, что им страшно повезло: их везут в ресторан - очень дорогой и очень известный. Бутылка шампанского почти не волновалась - все шло по плану. Судя по тому, что по приезде в ресторан ее поставили в холодильник, она поняла: скоро! Она чувствовала, как шампанское внутри нее замирает и пружинится, готовясь к выходу на сцену. Знаете, как медленно тянутся у бутылок последние часы перед самым главным? Точно так же, как у людей!
И вот наконец настал вечер, в зале ресторана зажглись огни, тихо зазвучала музыка. Бутылка шампанского представляла себе, как сейчас за столами рассаживаются красиво одетые господа и дамы, улыбаются друг другу, здороваются, целуют друг друга, шутят, листают меню. Она даже чуть-чуть подпрыгивала от нетерпения, а за ней все не шли и не шли! Холодильник то и дело открывался, и чьи-то быстрые руки выхватывали из него то бутылку минеральной воды, то блюдечко с маслом. Не то, не то! И вот, когда надежда уже почти умерла, дверь холодильника распахнулась как-то особенно торжественно, рука в белой перчатке нежно обняла бутылку шампанского за горлышко, и через мгновение она увидела себя стоящей на серебряном подносе рядом с двумя тонкими бокалами. А потом поднос медленно поплыл через горящий огнями зал, и бутылка чувствовала, как все гости ресторана провожают ее восхищенными взглядами. А потом официант остановился у маленького столика, за которым сидели двое: молодой человек в изящном костюме и необыкновенной красоты дама в строгом вечернем платье. В руке молодой человек держал маленькую коробочку, коробочка была открыта и в ней сверкало колечко с бриллиантом. "Вот это да! - успела подумать бутылка. - Он предлагает ей руку и сердце!" В этот момент официант ловким движением ослабил корону на ее голове, и шампанское выстрелило вверх волшебным салютом! "Поздравляем, поздравляем!" - кричало шампанское всеми своими пузырьками. "Счастья вам! - беззвучно кричала бутылка. - Счастья вам и любви!"
"Ты же знаешь, я не люблю шампанское!" - нахмурилась дама.
"Но по случаю…" - начал было молодой человек.
"Терпеть его не могу! - отрезала дама. - С детства".
"Ну хорошо, что тебе заказать?" - молодой человек, кажется, совсем не расстроился.
А бутылку шампанского поставили в ведерко со льдом. Лед медленно таял, и бутылка чувствовала, как с последними пузырьками из нее уходит жизнь. А потом молодой человек увел свою капризную даму, разошлись остальные гости, ресторан опустел, официанты, громко переговариваясь, убирали со столов грязную посуду, уборщица мыла пол и ставила стулья на столы ножками вверх. Один официант уже без всякого уважения ухватил бутылку шампанского за горлышко и унес на кухню. Там он отхлебнул из этого самого горлышка, скривился и вылил умершее вино в мойку с объедками.