- Да вон, посмотри! - шепотом воскликнул Тимофей и кивнул в сторону опушки. По опушке важно шествовал волк Арнольд. Роскошная его шуба играла на солнце всеми оттенками благородной серой гаммы. Анжела застыла - похоже, она лишилась дара речи.
- Ну что? Может, у него пойдешь, спросишь? - обнаглел Тимофей. (Зайцы быстро наглеют.) - Совсем ты от жизни отстала, рыжая!
Анжела смерила Тимофея долгим и каким-то новым взглядом, развернулась и молча исчезла в чаще. Она пошла писать письмо двоюродной сестре Зинаиде - та была чернобуркой и жила в государственном питомнике - нету ли у них чего серенького? Волк Арнольд был слишком увлечен своими мыслями - он решал в уме шахматную задачу, - поэтому никого и ничего не заметил. А заяц Тимофей вернулся под елку, перевел дух и теперь думал - переодеваться в белое или с его легкой руки новый тренд уже шагает по планете?
Вилка Зина
Зинаида была очень хорошо воспитанной потомственной вилкой. И мама, и бабушка ее были вилками и всю свою жизнь безукоризненно выполняли свою работу. И Зина всегда строго следила за тем, чтобы она была хорошо вымыта, блестела и при сервировке стола располагалась именно на том месте, которое ей было отведено правилами. Нерадивых официантов, путающих эти правила, Зина не переносила. Впрочем, нерадивых официантов в ресторане, где работала Зина, не водилось - это был очень хороший старый ресторан, гордящийся своими традициями.
Каждый день задолго до прихода гостей Зину вместе с другими столовыми приборами тщательно протирали и раскладывали на свежей хрустящей скатерти стола в строгом порядке - это был любимый Зинин момент: ей казалось, что начищенные приборы выстраиваются, как солдаты на плацу, и сейчас начнется парад.
А что вы думаете! В центре - торжественная белая тарелка на другой тарелке - побольше, справа - салатный нож, потом ложка для супа, потом нож для рыбы, потом нож для мяса, слева - салатная вилка, потом рыбная вилка, потом она, Зина, - у самой тарелки! А сверху еще ложечка и вилочка для десертов и фруктовый ножик! А сверкающие, тончайшего стекла бокалы? Для воды, для белого вина, для красного? А салфетка, наконец, - накрахмаленная, горящая белизной салфетка, схваченная в талии широким серебряным кольцом? Зина наслаждалась каждым мгновением этого праздника.
Когда Зиной ели, она этого, честно сказать, не любила. Во-первых, это не больно-то приятно - когда тобой едят. Во-вторых, идеальный порядок построения на столе быстро нарушался, гости веселели и часто хватали совсем не тот прибор, который полагался к блюду. Хотя, казалось бы, как можно перепутать? Бери по очереди с краю и не ошибешься. Так что когда до Зины доходила очередь и ей ели, она зажмуривалась и терпела, так как догадывалась, что в понимании людей это и есть ее основное предназначение. Потом вечер подходил к концу, гости разбредались, официант Арнольд собирал приборы на специальный поднос и нес на кухню, где посудомойка Клавдия Ивановна мыла каждую вилку, каждый ножик своими мягкими теплыми руками. Зина любила Клавдию Ивановну - они обе понимали, что такое чистота. Потом приборы вытирали полотенцем, клали на другое полотенце и гасили свет - до завтра.
В этот день все с самого начала пошло не так. Сперва официант Арнольд, сервируя стол, положил Зину не совсем так, как надо, - ближе к краю стола. Арнольд с утра бывал неточен в движениях, и Зина его за это терпеть не могла. Потом за Зинин стол пришли гости, и это были два немолодых человека. Зине гораздо больше нравилось, когда к ней за стол садились пары - это было так романтично, а Зина в глубине души была неисправимым романтиком. Да-да, такое бывает: снаружи человек строг и черств и главнее всего для него порядок, а внутри - романтик, ничего не поделаешь.
Гости пили виски, вполголоса говорили о делах, и Зина приготовилась скучать. И когда уже подходила ее очередь работать - вот-вот должны были подать горячее, - вдруг случилось непоправимое: гость неловко провел локтем по скатерти и Зина полетела под стол! Она ударилась об пол и зазвенела изо всех сил - я здесь, я здесь! И гость уже принялся было неловко шарить рукой под столом вслепую. Но тут Зина услышала голос подлеца Арнольда: "Ах, не беспокойтесь ради бога, - я сейчас принесу новую!" "Дама придет!" - сказал второй гость и все трое засмеялись.
А Зина лежала на полу, стиснув зубья, и думала, что вот так теперь она будет лежать и лежать до самой ночи, и никто про нее не вспомнит, и не заметят, и в конце концов выметут вместе с мусором и выбросят на помойку. Конечно, такого случиться не могло - очень трудно вымести вилку вместе с мусором, но ведь приятно иногда пожалеть себя, правда?
"Боже мой, Катерина, это ты? Откуда ты здесь?" - услышала Зина голос одного из гостей. "А я прилетела. Только вчера! Вот уж не ожидала тебя встретить!" - ответил милый женский голос.
Засуетился Арнольд, пододвигая к столу еще одно кресло, и Зина увидела совсем рядом с собой маленькие лакированные женские туфельки. "Ну как ты живешь? Что тебе налить? Закажешь что-нибудь? Официант! Коля, познакомься, это Катерина!" - Голос гостя было просто не узнать.
А потом прошел час, и еще полчаса, и давно ушел, попрощавшись, Коля, и ресторан опустел, и Арнольд уже несколько раз проходил мимо стола, специально покашливая, а эти двое все говорили и говорили, и никак не могли наговориться. А вилка Зина лежала под столом. Она лежала и улыбалась. И ей почему-то совсем не было грустно.
Гитара
Гитара не очень хорошо помнила, как она появилась на свет. Сначала из тонкой еловой дощечки вырезали форму ее тела с отверстием посередине - это называлось "дека", потом к деке приклеили гнутые деревянные борта - это называлось "обичайка", потом мастер соединил корпус с длинной шеей - шея называлась "гриф", и все это еще не было гитарой. Потом в грифе проделали щелочки и аккуратно вставили в них серебряные поперечинки - это называлось "лады". На головку грифа шурупами прикрутили хитрую машинку с зубчатыми колесиками и красивыми крантиками - это называлось "колки". Потом к корпусу приклеили темную планочку с отверстиями - "порожек", и покрыли корпус прозрачным пахучим лаком. Потом гитара долго висела, подвешенная за гриф, вместе с такими же, как она, и сохла - нет, она и тут еще не была гитарой. И вот настал день, когда мастер взял ее в руки, ловко продел струны в отверстия на порожке, закрутил колки, струны туго натянулись, мастер провел по ним рукой, и вдруг гитара задрожала и запела в ответ! Это было так прекрасно и так неожиданно! Да, именно в этот момент гитара стала гитарой - отсюда началась ее жизнь.
Потом гитара висела на стене в музыкальном магазине. Она была совсем не самая дорогая, поэтому висела в самом низу - верхние ряды занимали сверкающие перламутром надменные красавицы. Гитара не сильно переживала на этот счет. "И чего они задирают нос, как будто на них по двадцать струн? Струн у нас у всех по шесть, и нечего тут задаваться!" - так она размышляла. И конечно, была права.
Однажды в магазин пришел мальчик. На вид ему было лет двенадцать. Он был невысокого роста - прилавок доходил ему до подбородка. Мальчик положил подбородок на прилавок и долго смотрел на гитару - она висела прямо напротив. Он стоял и стоял, пока продавец не спросил, что ему нужно. Тогда он молча развернулся и вышел на улицу, и гитара подумала, что она его больше не увидит, но на следующий день мальчик вернулся с папой. Папа повздыхал, покряхтел, полез в карман за бумажником, продавец снял гитару со стены и уложил в картонную коробку. Потом они ехали куда-то втроем и гитара думала, что вот у нее наконец появился хозяин. Она была рада любому хозяину - ведь до этого у нее вообще никого не было.
Оказалось, что мальчик совсем не умеет играть на гитаре. Но он так хотел научиться, что не выпускал ее из рук. Он подходил с ней к зеркалу - ему нравилось, как они смотрятся вдвоем. Он украдкой нюхал ее - ему кружил голову запах сухого дерева и лака. Ночью он брал гитару с собой в постель и всегда держал руку у нее на талии. И гитара не могла не ответить на такую любовь. Пальцы у мальчика были тоненькие, непослушные, от жестких струн на них появились мозоли - мальчик не замечал. Он снова и снова зажимал на грифе три аккорда, которые уже успел выучить. Гитара помогала ему из всех сил. Как нам помогают гитары? Мы этого не знаем. Мы просто говорим: эта гитара удобная, прямо по руке, а эта - никуда не годится. Так мы говорим.
А через полгода мальчик уже что-то напевал себе под нос и уже не смотрел на гриф перед тем, как поменять аккорд, а еще через полгода вокруг них уже собиралась компания, и мальчик пел, а гитара играла, и девочки смотрели на них неожиданно задумчивыми глазами. Конечно, смотрели они на мальчика, но гитаре казалось - на них обоих. "Мы - одно целое!" - с гордостью думала она. Так она думала.
Мальчик быстро рос, и гитара становилась все меньше и меньше - когда каждый день вместе, этого не замечаешь. И вот однажды он прибежал домой возбужденный и счастливый. В руке он держал длинный черный чемодан. Даже не сняв пальто, он раскрыл чемодан и оттуда ощерилась, сверкая черным лаком и хромом, электрогитара. Электрогитара была плоская, с острыми рогами и напоминала то ли космический истребитель, то ли хищную рыбу.
Мальчик осторожно вынул электрогитару из чехла, тихонько побренькал по струнам - сверкающая гадина отвечала ему шепотом, ничего не было слышно, и гитара даже успела подумать, - надо же, все в красоту ушло! Но мальчик размотал какой-то провод, воткнул его в тумбочку, стоявшую в углу, на тумбочке загорелась красная лампочка, и вдруг комната наполнилась невероятными, оглушительными звуками! Электрогитара ревела самолетом, пела скрипкой, звенела колоколами! Конечно, звуки издавала не она, а тумбочка с красной лампочкой - она называлась "усилитель", но вид у этой самодовольной дуры был такой, как будто усилитель тут вообще ни при чем. Мальчик не выпускал ее из рук несколько дней.
Гитара очень расстроилась. Когда гитару перестают брать в руки, она всегда расстраивается. Нет, мальчик еще вспоминал про нее, настраивал, рассеянно брал несколько аккордов и ставил в угол. И гитара снова расстраивалась. А потом мальчик со своей электрической подругой стал надолго исчезать из дома, это называлось "гастроли". Что оставалось делать? Считать дни.
Однажды после гастролей у мальчика собрались гости - такое теперь часто случалось. Мальчик был уже совсем не мальчик - мальчиком он оставался только для гитары, пылившейся в углу. Она сильно постарела, лак на ее деке пошел мелкими трещинками, время для нее остановилось. Гости, как обычно, пили вино, громко разговаривали.
Гитара не прислушивалась к их разговорам - выпив, гости всегда говорили одновременно, и что-то понять все равно было невозможно. Вдруг чья-то рука взяла гитару за гриф, вытащила на свет. Незнакомый парень сдул с нее пыль, пощипал расстроенные струны. "Да забирай на здоровье!" - услышала она голос мальчика. А потом она ехала на заднем сиденье в темной машине неизвестно к кому неизвестно куда. "Ну и пусть!" - думала гитара. А что она могла еще думать?
В новом доме гитару повесили на стену - слева и справа от нее висели то ли фотографии, то ли картины в рамах - попробуйте, вися на стене, разглядеть, что там висит справа и слева от вас. Поверьте мне, это совершенно невозможно. Играть на гитаре никто не собирался. Иногда уборщица, наводя порядок в доме, отряхивала ее палочкой с пушистыми перьями на конце. Это было щекотно, но не более того. Теперь гитара почти все время спала - происходящее вокруг ей было неинтересно. Просыпалась она только когда новый хозяин, пробегая мимо, наугад проводил пальцами по ее струнам. От этого она всегда вздрагивала, а потом засыпала вновь. Что ей тогда снилось? И сколько прошло лет - двадцать, тридцать? Мы не знаем.
"Да не может быть! Ты шутишь? Это действительно она? Да, смотри-ка, это она…" Гитара с трудом открыла глаза - на нее смотрел ее мальчик. Лицо его покрылось морщинами, волосы поседели, но гитара узнала бы его из тысячи седых мужчин. Рядом с ним стояла немолодая красивая женщина и держала за руку - а вот она держала за руку того самого мальчика, который много лет назад увидел гитару в музыкальном магазине. Сзади довольно улыбался хозяин дома.
"Можно?" И гитара почувствовала, как знакомые руки снимают ее со стены, осторожно подтягивают колки, как родные пальцы касаются струн.
И она запела в ответ.
Глафира
Глафира была не обычной машиной. Нет, она была очень дорогой машиной самой-самой последней модели - обычную машину Глафирой не назовут: все больше Лены, Зины, Вали. Глафира стояла не где-нибудь на улице, а в главном зале роскошного автомагазина, и видела, как в витрине справа от нее светится и мигает рекламный щит с ее, глафириным, изображением почти в натуральную величину. Глафира ждала своего принца.
Принц Глафире сразу понравился: он без всяких разговоров сел в салон, подвигал туда-сюда кресло, обтянутое кремовой кожей, потрогал руль, зачем-то включил радио, сказал "Тэ-экс", вышел и направился в сторону кассы. Он не задавал лишних вопросов менеджеру по продажам, который стоял, услужливо склонясь, у капота, и не торговался. "Настоящий принц!" - решила Глафира.
Никогда еще Глафире не было так хорошо. Хотя где ей могло быть хорошо? На заводе, где ее собирали, свинчивали, красили и сушили? Или на тестовом стенде, где ее трясли, дергали и вообще пытались сделать больно? Ей не было так хорошо даже в магазине, хотя многие считают, что ожидание счастья приятней самого счастья. Принц (его звали Альберт) водил машину превосходно: быстро, но мягко, и они оба получали одинаковое удовольствие от езды. Жила Глафира в теплом чистом гараже, и каждое утро ее мыл молчаливый человек с неприметным лицом в черном комбинезоне. Ездили они в основном по банкам - красивым высоким зданиям, где на стоянках рядом с Глафирой ждали своих хозяев такие же дорогие ухоженные машины - Альбины, Снежаны, Виолетты.
Вечерами Альберт с Глафирой отправлялись в очередной ресторан. Иногда по дороге они заезжали за девушками. Девушки не нравились Глафире: все они были какие-то одинаковые, расфуфыренные, длинные и дохлые. Они зазывно хохотали, очень хотели понравиться Альберту и от них невыносимо разило духами. Они искололи своими острыми шпильками весь Глафирин коврик. Одна из них, хохоча, уронила тюбик губной помады под сиденье. Мстительная Глафира закатила помаду в самый дальний угол, чтобы ни за что не достать. Там она и осталась - навсегда.
Раз в четыре месяца Альберт привозил Глафиру в специальный центр, где ей устраивали внимательный осмотр: подтягивали все гаечки (было щекотно и немножко больно), меняли старое масло на новое (а вот это было очень приятно), натирали ее специальным воском и полировали. И когда Глафира медленно выезжала из ворот центра, сверкая всеми своими боками, стоящие в очереди машины провожали ее завистливыми фарами.
Шли годы. Это такая обязательная фраза, если ты рассказываешь историю. На самом деле прошло всего два года. Какое там прошло - пролетело! Счастье умеет торопить время. И однажды Глафира увидела, что Альберт притормозил у того самого салона, где они познакомились два года назад, и внимательно рассматривает витрину. В витрине уже не было плаката с глафириным портретом - там стояла новая машина. Она была очень похожа на Глафиру - и осанкой, и разрезом глаз, и даже цветом - просто она была моложе. Она была настолько невозможно молода, что Глафира зажмурилась от горя. Ее возлюбленный, ее принц, совершенно не стесняясь ее, таращился на эту юную красавицу, и Глафира видела, как она ему нравится! Это был конец.
Два дня Глафира не находила себе места. Нет, она продолжала вести себя безупречно - воспитание не позволяло закатить Альберту истерику. Но жить так больше было нельзя. И к концу второго дня Глафира решила: лучше покончить со всем разом - и с собой, и с ним. И по дороге домой она, выбрав на асфальте ямку побольше, специально въехала в нее колесом и изо всех сил рванула руль вправо. "Прощай, жизнь!" - успела подумать она, как и положено думать в таких случаях.
Конечно, ничего у нее не получилось - как ни верти, а машинами управляют люди. Альберт даже не понял, что произошло: руль чуть-чуть вильнул в сторону, ямка и ямка. Он вообще в это время думал совершенно о другом.
А еще через пару дней он привез Глафиру в тот самый салон, где когда-то началась их любовь, выгреб бумажки из бардачка, забрал из багажника спортивную сумку и ушел, не попрощавшись. Глафира, по счастью, стояла спиной к двери и не видела, как он выезжал из магазина на молодой красотке, и эту дуру распирало от радости.
А потом Глафиру вымыли снаружи и изнутри, наклеили на лобовое стекло листок с ценой и выкатили во двор, где уже стояли такие же, с бумажками на лбу, брошенные Анжелики и Снежаны, хмурые и не склонные заводить беседу.
А еще через три дня Глафиру купил лысоватый полненький человек. Звали его Николай Иванович, и он совсем не был похож ни на Альберта, ни на принца вообще. Прошло несколько дней, и Глафира убедила себя, что Николай Иванович - тоже, скорее всего, принц, просто не такой явный. Иначе ведь и быть не может, верно?
А еще через неделю она поняла, что он ей почти нравится.
Сказка про деревянную палочку
Знаете, как называется завод, где делают всякого рода палочки? Палочковый завод! Нет, конечно, в каких-нибудь серьезных документах он числится как "Деревообрабатывающий комбинат номер такой-то дробь такой-то по изготовлению палок и палочек для нужд населения", но кто же так говорит? Так вот, дело было на палочковом заводе.
Множество палок и палочек собралось на складе готовой продукции. Все они были новенькие, пахнущие кто свежим деревом, кто лаком, и всем им не терпелось познакомиться друг с другом. "Мы - палочки для еды! - кричали палочки для еды. - Мы всегда вдвоем - одна и другая! Нас повезут в китайский ресторан! А может быть даже в японский!"
"А мы - барабанные палочки! - кричали барабанные палочки. - Нас тоже всегда две - для правой и для левой руки! Нами будут выбивать дробь по тугой барабанной коже, под эту дробь станут маршировать роты, поднимать знамена и расстреливать врагов!"
"А нас вообще сто штук! - кричали счетные палочки. - Мы будем учить детей считать! Да, мы маленькие, одинаковые и по отдельности никому не нужные, зато вместе делаем важное общее дело!"
И только одна палочка молчала. Именно потому, что была одна. Сначала она даже думала, что произошла какая-то ошибка, и вот сейчас принесут и положат рядом вторую такую же, и сразу станет ясно, для чего их произвели на свет, но ничего такого не происходило. Тогда палочка внимательно осмотрела себя и пришла к выводу, что выглядит она довольно неважно - тоненькая, хлипкая, некрашенная. Что такой можно делать? Кому она такая нужна?
"Простите, - еле слышно обратилась палочка к палочкам для еды. - Вы случайно не знаете, зачем я?" - "Вы? А почему вы, собственно, одна?" - вытаращились на нее палочки для еды.
"Не знаю", - еще тише ответила палочка.