3
В это солнечное тихое утро Андрей Веселов, как обычно, появился в конторе, где уже толпились колхозники, собираясь на прополку посевов. Отправив людей на работу, Андрей пошел на конюшню, попросил конюха Авдея Калугина, того самого, которого выпороли когда-то колчаковцы, запрягать коня.
- Далече? - строго спросил старый Авдей. Будь то председатель колхоза или кто другой, Авдей должен был знать, куда поедут на его лошади (всех колхозных коней он считал своими), долго ли проездят.
- Надо глянуть, подошли ли травы на лугах.
Авдей стал запрягать рослого, гладкого жеребца, в сотый, в тысячный раз наказывая, чтоб не гнал без надобности председатель коня, чтоб обязательно накормил его на лугу да привез бы оттуда свежей травки на ночь.
- Вот я литовочку приторочу тебе к ходку. Слышь-ка? Легонькая, как вода. Вчера сам отбил ее.
Садясь в ходок, Веселов увидел бегущих к нему людей. Впереди его жена, заплаканная, с непокрытой головой.
Позади всех ковылял, опираясь на палку, дед Игнат Исаев.
"Что еще случилось?" - беспокойно подумал Андрей и спрыгнул с ходка на землю.
Подбежав к мужу, Евдокия ткнулась ему в плечо. Колхозники, взволнованные и напуганные чем-то, толпились вокруг, не решаясь произнести ни слова.
- Да что с вами? - сердясь, воскликнул Андрей. - Говорите!
Евдокия оторвалась от мужа, подняла голову с полными слез глазами:
- Я приемник включила… Бомбят города наши… Война ведь…
В ту же секунду заговорили все разом:
- Господи! Пожить спокойно не дадут…
- Да где она, война-то? Далеко от наших краев или близко?
Кто-то заголосил на всю деревню.
- Да тихо вы, спокойно! - громко крикнул Веселов. - Без паники чтоб… Все на работу по своим местам. Поеду в район, узнаю…
* * *
… Другой, четко размеренной жизнью жила теперь деревня. Радио в колхозе не было, и Веселов принес в контору свой батарейный приемник. Утрами сюда собирались люди и, прослушав сводку Информбюро, спешили в поле, на фермы.
Настроение взрослых передавалось и детям. И хоть Поленька и Петька не особенно ясно представляли себе, что такое война, но, видя озабоченность старших, как-то посуровели, притихли. На озеро ходили теперь редко. Берег все лето был пустынным и неуютным.
* * *
Маленький бревенчатый домик, где помещалась начальная школа, обычно гудевший первого сентября от ребячьих голосов, стоял сейчас притихшим и грустным. Много колхозников в первые же дни войны ушло на фронт, и дети помогали взрослым убирать урожай. Под присмотром старенькой учительницы они собирали колосья после комбайнов и лобогреек.
В начале зимы добровольцем ушел на фронт сын Кузьмы Разинкина, тракторист Гаврила. Провожая его, старик Разинкин беспрерывно говорил:
- Уж ты, Гавря, поддержи фамилию, смой позор за гордеевский отряд… Тогда и умру спокойно я… Тебя-то дождусь.
Андрей Веселов пожал на прощанье руку Гавриле. Гаврила понял председателя, оказал тихо:
- Да не переживай ты… Кто-то должен хлеб выращивать. - И, помолчав, добавил: - В военкомат почаще заглядывай. Мне ведь тоже на третий раз удалось только…
- Да мы с Ракитиным каждый месяц туда ездим… А что толку? - глухо ответил Веселов.
Целую зиму старый Кузьма Разинкин бегал к Веселовым с письмами от сына.
- Гляди-ка, Андрюха! - кричал дед еще с порога, пристраивая палку в угол. - Бьет ить Гавря супостатов в хвост и гриву. Танкист, сказывает. Ну-ка, читай! Пишет - медаль в награду получил.
Андрей читал письмо, а старик напряженно слушал, подставив к уху ладонь.
Весной 1942 года, когда только-только начали таять снега, Гаврилу Разинкина ранило. Старый Кузьма посерел, слег в постель. Но неожиданно Гаврила приехал из госпиталя домой на двухнедельную побывку, и болезнь Кузьмы как рукой сняло.
Гаврилу встречали всем селом как героя. Все радовались, смеялись, только двое плакали: отец Гаврилы Кузьма да белый, сморщенный Игнат Исаев. Кузьма плакал от радости, а Игнат - неизвестно отчего. Приковыляв домой, старый Игнат лег в постель и больше не встал.
Хоронили его молча. Только Демьян Сухов широко перекрестился и сказал:
- Ну и с богом, Игнатушка. Господь наказал тебя, господь и облегчил. Спи…
Когда Гаврила снова уехал на фронт, Андрей Веселов пуще прежнего зачастил в военкомат. Евдокия ничего не говорила, только вздыхала иногда украдкой. Андрей сказал как-то:
- Да пойми ты, не могу же я, когда другие…
- А разве я что говорю против? - только и промолвила Евдокия. Андрей обнял ее, молча поцеловал в голову, вдохнул давно знакомый, ни с чем не сравнимый запах ее волос.
Наконец Веселов и Ракитин все же добились своего. Как раз к этому времени призвали в армию Павла Туманова, Ивана Бутылкина и Григория Бородина.
До железнодорожной станции мобилизованных и добровольцев везли на подводах. В спешке вещевые мешки Андрея и Григория забросили на одну бричку. Поленька и Петька, напуганные слезами женщин, сидели на вещах, невольно жались друг к другу, поглядывали на молчаливо идущих следом за бричкой взрослых.
Бородин шагал мелко и неровно, часто оглядывался назад. Андрей Веселов шел легко и спокойно, сурово сжав губы. Назад он посмотрел только раз, когда дорога взбежала на холм. Зато смотрел долго, точно навсегда хотел запомнить знакомые и родные с детства места: слепящую гладь озера, в беспорядке рассыпанные по его берегу домишки, колхозные дворы и амбары, высокие, раскидистые тополя вдоль улиц…
На станции Евдокия Веселова и Анисья Бородина взяли детей за руки и направились к эшелону, который должен был увезти на войну их мужей. Петька схватил свободную руку Поленьки и сжал ее. Так и подошли они вчетвером к вагону. Григорий, взглянув на детей, двинул бровями, но промолчал. Только по острому красноватому лицу его пробежало что-то похожее на горькую улыбку. Махнув рукой, он полез в вагон… И уже оттуда проговорил:
- Собаку мне убереги. Днем пусть на цепи сидит, а к вечеру спускай.
Когда эшелон ушел, Евдокия все-таки не выдержала и тихо и тяжело заплакала, обмякла, опершись на плечо Анисьи. Та бережно поддерживала ее, молча ждала, когда она выплачется.
Так же молча ехали обратно. Евдокия вроде и успокоилась, а нет-нет да и отворачивалась, прикладывала платок к глазам.
- Мне тоже своего жалко, - проговорила вдруг у самых Локтей Анисья. - А вот не плачу. Рада бы, да не могу. А люди не поймут…
Евдокия, уже несколько лет руководившая огородной бригадой, сказала:
- А ты к людям иди, легче станет. Вот ко мне в огородницы и определяйся.
Анисья не сказала ни да ни нет. А через неделю пришла на колхозные огороды и молча принялась за прополку морковных гряд…
Теперь Поленьке и Петьке никто не запрещал играть вместе.
4
Ровно через год вернулся с фронта по ранению Иван Бутылкин. Недели две он куролесил по улицам села, что-то пьяно выкрикивал. Женщины провожали его угрюмыми взглядами, иные говорили:
- Добрых людей бьют на фронте, сколь уж похоронных прислали. Вчера Авдотья Ракитина получила, второй день ревом ревет. А на этого и шальной пули не нашлось…
Ранней весной 1944 года заявился в село и Григорий Бородин. Пока Анисья хлопотала у стола, Григорий вышел во двор, отвязал собаку и сел на крыльцо. Рослая сука, повизгивая, тыкалась ему в грудь, клала на колени лапы, лизала лицо. Григорий, улыбаясь, ласково гладил ее по спине…
Пообедав, Григорий снова вышел во двор и просидел на солнцепеке с собакой до вечера.
На другое утро Анисья встала затемно, растопила печь, приготовила завтрак, завязала в тряпочку кусок хлеба, несколько крутых яиц и бутылку молока. Григорий, лежа в постели, молча наблюдал за женой.
Когда Анисья накинула на себя выгоревший под солнцем пиджак, взяла узелок и пошла было из дома, Григорий привстал на кровати:
- Куда?!
- Так ведь я… Мужиков же нет в колхозе… Работаю теперья. У Евдокии Веселовой я в огородной бригаде… Сейчас землю под вспашку готовим.
- Сиди! - бросил ей Григорий и лег.
Анисья потопталась у порога в нерешительности.
- Так что же… Лапшу я сварила вам на завтрак, к обеду суп приставила в загнетке… - начала было Анисья, но тотчас умолкла, потому что Григорий резко сбросил с кровати голые ноги.
- Сиди, сказал, дома! - Григорий зевнул и добавил: - Сам теперь буду работать.
Однако прошел день, другой, а работать Григорий не торопился. И жену не пускал.
Неделю спустя Бородин встретил на берегу озера Евдокию Веселову с ведрами. Она заметно постарела за три военных года, изменилась. Но по легкой походке он сразу узнал в ней прежнюю Дуняшку.
- Здравствуй, Евдокия Спиридоновна, - сказал он, поравнявшись.
- Здравствуй… - впервые после того далекого-далекого вечера за поскотиной поздоровалась с ним Евдокия.
Григорий помолчал, не зная, что сказать дальше. Слишком уж неожиданна встреча, а разойтись невозможно.
- Вернулся вот… По ранению. Калека, почитай…
- А Андрюшу убили… в сорок третьем… Слыхал? - Евдокия проговорила это тихим, ровным голосом и беззвучно, почти без слез, заплакала, пошла дальше, согнувшись совсем под тяжестью полных ведер. Видно, все было давно выплакано, и безысходное горе могло теперь только выжать несколько капель из ее глаз.
Григорий минуты три смотрел ей вслед. Затем подошел к самой воде. Золотые блики, как большие качающиеся цветы, лежали по всему озеру, с которого только-только сошел лед. У берега они были крупные, а чем дальше, тем мельче и мельче.
Бородин сел на отполированную волнами каменную плиту, поднял обточенный водой голыш и бросил его далеко в озеро. Прислушался к глухому всплеску. Через минуту подумал: "Теперь лежит на дне…" Встал ипошел обратно. Шагал бодро, точно сбросил в озеро вместе с камнем десяток лет…
Через несколько дней после встречи Григория и Евдокии на берегу Поленька забежала зачем-то по привычке к Петьке. Григорий, только что пообедав, сидел у стола, курил. Петька и чернявый Витька Туманов, примостившись у окна на лавке, рассматривали новенький баян, привезенный Григорием. Переступив порог, Поленька в нерешительности прижалась к косяку.
Григорий сразу узнал ее, Поленьку Веселову, хотя за его отсутствие она вытянулась, похудела, превратилась в угловатого подростка, а волосы заплетала теперь в косу, доходившую до пояса. Долго щурил глаза, оглядывая девочку с головы до ног. Поленька краснела под его цепким взглядом, ежилась, готовая каждую секунду пулей выскочить из комнаты.
- Та-ак-с, - протянул Григорий, не вынимая изо рта папиросы. - Чья же будешь такая? Породы длинношеих у нас в деревне до войны вроде не водилось…
Поленька не выдержала, быстро выскочила на крыльцо. Там передохнула, прислонясь к резному столбу под навесом, и побежала домой, забыв, зачем приходила к Петру.
- Что она тебе, помешала? - обиженно спросил Петька у отца после того, как Поленька ушла, и опустил неведомо отчего покрасневшее лицо. Григорий встал из-за стола, прошел по комнате, поплевал на окурок и бросил его в угол.
- Ты чего краснеешь-то? - повернулся он к сыну.
- Я не краснею, с чего взял? - ответил Петька, заливаясь краской еще гуще.
- Она, может, по делу приходила, - спокойно заметил Витька Туманов.
Григорий усмехнулся в жесткие, насквозь прокуренные усы:
- Больше, кажись, не придет. Ни по делу, ни без дела…
- Тебе что, легче от этого будет? - недовольно проговорил Петька.
- Может, и легче - крикнул Григорий. - Ишь ты! Учись вот играть на инструменте да помалкивай. А то в два счета отберу.
Вечером, когда сквозь груды нежно-розовых облаков косо прорывались длинные желтоватые снопы лучей, а с околицы, из-за длинных бревенчатых амбаров, доносились голоса ребят, Петька вышел из дома. Отец, возившийся у крыльца с собакой, окликнул его:
- Далеко пошагал?
- Так… Схожу куда-нибудь. К Витьке пойду.
Потом долго оба молчали. Отец, кажется, забыл о нем. Склонился над собакой и внимательно перебирал ее шерсть. Петька хотел уже повернуться и уйти, когда отец, не поднимая глаз, снова проговорил:
- Ты поди забыл, за что я тебе несколько раз кожу с задницы спускал?
- Нет, помню…
- Но-о! - удивился Григорий и недоверчиво поднял на него глаза. Встал, медленно взошел на крыльцо, взялся за ручку двери. - Коли помнишь, так объяснять нечего. Увижу еще тебя в компании с дочкой Евдокии Веселовой - в последний раз измолочу и выгоню из дома к чертовой матери. Иди куда хочешь. Мое слово - кремень. Знаешь?
Отец громко хлопнул дверью. Вздохнув, Петька опустился на то место, где только что сидел отец, и стал смотреть на озеро. Оно было разлиновано длинными розоватыми полосами.
За амбарами, кажется, ребята гоняли футбольный мяч. Петьке до смерти хотелось побежать туда. Но он слышал, как повизгивали за амбарами девчонки, которые сидят, наверное, кружочком на траве и наблюдают за игрой, и не решился. "Среди девчонок, конечно, и Поленька, - думал он. - А отец… А может, там ее и нет вовсе?.." Петька встал, обернулся и посмотрел на окна своего дома. Потом медленно побрел к амбарам.
Поленька была там. Она сразу заметила его, растерянно, но в то же время обрадованно, как показалось Петьке, улыбнулась. Он подумал почему-то, что ее улыбку заметили все девчонки, резко остановился.
- Иди, иди сюда, к нам, - звонко крикнул Витька Туманов. Но Петька постоял и пошел обратно.
Ему было очень стыдно, точно он в чем-то обманул кого-то.
Глава вторая
1
После ухода в армию Веселова председателем колхоза в Локтях стал бывший шофер Егор Тушков, освобожденный от призыва по болезни.
- Шея у него, должно, болит. Ишь красная какая, точно кирпич, немногим разве потоньше бычачьей, - зло говорили бабы.
Избрали Тушкова председателем не от хорошей жизни. Что бы там ни говорили про него, а руководить колхозом было некому: кроме Тушкова, пьяницы Мусы Амонжолова да двух-трех подслеповатых стариков, мужчин в деревне не осталось.
- Руководи, мужик все же, - горько бросила ему в лицо после собрания Марья Безрукова. - Хорошо хоть, что Евдокию Веселову в правление ввели. Все же следить будет за тобой…
Иван Бутылкин, вернувшись из армии, стал правой рукой своего дружка-председателя. Назначен он был кладовщиком.
- Что ты, Егор, делаешь, - возмутилась Евдокия Веселова. - Почему с правлением не посоветовался?
- Чего советоваться… Время военное - не до разговаривания… Ты не мешай руководить. За огородом лучше смотри. Капуста-то засыхает вон…
Капуста на огороде действительно засыхала, потому что лето стояло сухое, знойное. Евдокия Веселова, Анисья Бородина и другие женщины, обламывая плечи, целыми днями носили на коромыслах воду из речки.
- Из-за нашей лени, что ли, засыхает она! - обиженно сказала Евдокия председателю. - Мы плечи коромыслами в кровь растерли. Да разве наносишь воды на такую прорву. Дай еще с десяток баб ко мне в бригаду. Хоть помидоры спасем от зноя…
- Ладно, ладно. Баб пришлю тебе… - И Тушков поспешил отойти от Веселовой.
На первом же собрании Тушков и Бутылкин протащили Амонжолова в председатели ревизионной комиссии. В день собрания Веселову услали навсякий случай в район продавать соленые помидоры. Вернувшись и узнав о назначении Амонжолова, Евдокия насела на Тушкова:
- Вон ты как руководишь, Егор! Всех своих дружков на теплые места рассадил… Всех пьяниц…
- Ну, вот что! - взревел Егор, багровея толстой шеей. - Ты не кипятись тут зазря. Насчет Амонжолова собрание решило. И не тебе отменять его решения. А мужнины руководящие замашки брось. Ты хоть Веселова, да не Андрей, а Дуняха только… Веселовская власть в Локтях кончилась. Мы еще посмотрим, стоит ли тебя в членах правления держать… Капуста-то так и посохла…
Евдокия не удержалась, заплакала:
- Да разве мне власть нужна? Дурак ты…
Однажды во время ревизии в кладовой обнаружилась большая недостача различных продуктов. Муса Амонжолов, руководивший ревизией, хотел ее скрыть, но вмешалась Евдокия. Тушков зло сказал Бутылкину:
- Фигурально выражаясь: не умеешь, не бери. Придется сдать ключи от кладовой. На всякий случай… пока.
- А как же… с этим, с нехваткой? - Бутылкин умоляющими глазами смотрел на председателя.
- Придется погасить ее… от греха.
- Да чем? Ведь на двадцать тысяч почти, ежели считать по государственным ценам…
- Ну, чем… Корову продай, кабана заколи - и в район… Мясцо-то на базаре там сейчас… хе-хе, не по государственным ценам… Еще и останутся деньжонки.
- Вот сволочь, вот сволочь какая, разорила ить она меня, - крутил Бутылкин головой на длинной шее. - Долго ли, Егор Иваныч, терпеть ее… их, Веселовых, будем?..
- Осторожней с этим, Иван… Тут надо потихонечку затереть ее, без шума… Как-нибудь выберем время…