* * *
Однако выбрать время, чтобы "затереть" Евдокию, было не так-то просто. Егор Тушков, при всей своей ограниченности, понимал, что может сломать на этом себе шею и поэтому на неоднократные напоминания Бутылкина о необходимости "заткнуть глотку Веселихе" отвечал уклончиво:
- Погоди, Иван. И бог могуч был, да терпелив.
- Ну, годи, - нервно усмехался Бутылкин. - Годишь-годишь, да и в дураки угодишь. Вспомянешь тогда Бутылкина. Веселова в каждое дело вон нос сует, будто… как вроде… эх, да что!
- Не кипятись. Дурак сперва умного на кладбище свезет, а потом уже сам помрет.
Бутылкин, нахлобучив со зла шапку на самые глаза, оставлял председателя на несколько дней в покое.
Однажды зимой Евдокии показалось, что в амбарах не хватает семенного зерна. Было это примерно за полгода до возвращения Григория. Веселова, несмотря на сопротивление Тушкова, настояла на том, чтобы перевешать все семена. Не хватало двести центнеров.
- Купим, - ответил Тушков. - До весны еще далеко.
- Далеко до солнца, а до весны близко, - возразила Евдокия и стала собираться в район.
Тушков обеспокоенно зашевелился.
- Узнают ведь в районе сейчас, что семян у нас не хватает, - головы снимут, - сказал он Веселовой. - Ты что, не понимаешь? И ты в стороне не останешься - член правления все же. А весной сымать уж некогда будет, сеять надо. И дадут семян.
- Эх, Егор, Егор, плачет тюрьма по тебе. Рано или поздно угодишь за решетку, - проговорила Веселова и, не обращая внимания на его слова, продолжала собираться к отъезду.
- Тьфу ты, дьявол в юбке! - выругался Тушков. - Сколько там не хватает?
- Двести центнеров.
- Ладно, будут.
- Откуда, когда? - удивленно спросила Евдокия.
- Через неделю будут. А откуда - не твое дело.
Действительно, через несколько дней к колхозному амбару подошли три автомашины, груженные зерном. Потом машины подъезжали еще дважды, Тушков достал каким-то образом зерно в соседнем колхозе. Но как достал - этого Евдокия понять не могла.
- Ну, довольна? - зло спросил ее Тушков.
- Проверить надо, что за зерно. Может, еще не годится на семена.
- Я и без проверки знаю, что не годится. Обменяем, это легче. - Тушков помедлил и добавил: - Вот ты и займись обменом. Тут тебе и карты в руки.
В локтинском колхозе была всего одна разбитая полуторка. Веселова до самой весны ездила на ней в район, обменивала семена.
Потом Евдокия проследила, чтобы семена перед севом протравили. А когда наступил сев, опять ее худенькая фигурка, обтянутая рваной одежонкой, маячила в поле то там, то здесь.
А после сева она потребовала у Тушкова созвать общее собрание, чтобы обсудить итоги весенних полевых работ. И тогда-то поднялась Марья Безрукова.
- Не итоги сева, а вопрос о председателе обсуждать надо! - сразу закричала она, едва Тушков открыл собрание. - Ну что же мы, так и будем держать Тушкова заместо иконы? Он, как боров, заелся, глаза салом заплыли, а баба, - Марья ткнула пальцем в Веселову, - она вот хлещется день и ночь…
- У нас же не отчетно-выборное собрание, товарищ Безрукова, - перебил Марью Тушков. - Вот зимой соберемся на отчетное, там такую, значит, свою активность проявите.
Ему в ответ дружно закричали с мест:
- Правильно ставит вопрос Марья!
- Уже сейчас видно…
- Поворачивай собрание на отчеты-выборы…
Дед Демьян застучал костылем об пол.
- Ты нагрел место-то, знаем… Вот и виляешь хвостом…
- Пуще места руки нагрел! - крикнула Марья Безрукова.
Тушков растерянно посмотрел в угол, где сидели Иван Бутылкин и Муса Амонжолов. Заискивающе улыбнулся растревоженному собранию и проговорил:
- Воля ваша, товарищи колхозники… Я, вы знаете, шофер, завсегда проживу. А насчет виляния и этого… фигурально выражаясь, нагретия места - это вы зря. Я работал…
- Знаем… ты скажи лучше, сколь штанов протер, сиднем сидя в конторе… - опять вскочила с места Марья Безрукова.
Старик Разинкин, выставив вперед острую бороденку, крикнул тонким фальцетом:
- Он экономный - штаны кожей обшил.
- Колхозной, - вставил Демьян Сухов.
- Да что толковать. Нового председателя надо… - неслось со всех сторон.
Тушков зачем-то перекладывал на столе с места на место обгрызенный карандашик и повторял беспрестанно:
- Воля ваша… воля ваша… А только собрание-то не отчетно-выборное… Опять же с районными властями не согласовано… Представителя нет.
- Согласуем задним числом. Не волнуйся насчет этого.
- Тише! Прошу слова!.. - это крикнул поднявшийся внезапно Бутылкин.
Раздались возгласы:
- Проверьте там, передние, - не пьяный он?
- Нет вроде… Ключи от кладовой не у него ведь…
- Ну, пусть тогда скажет…
Бутылкин пошарил глазами по залу, зло оглядел Марью Безрукову: тянули, мол, за язык тебя! - отыскал недавно приехавшего из госпиталя Григория Бородина, мрачно сидевшего у самого выхода, несколько секунд смотрел на него. Потом заговорил:
- Перво-наперво насчет кладовой, товарищи женщины… Был такой прискорбный факт. Чистосердечно и со всей колхозной искренностью сознаюсь… Пережил свой стыд, внес растрату наличными и уяснил окончательно… А насчет выпивки, - так ведь на свои кровные если, это уж соответственно полному праву, потому как с точки…
- Ты кончай свою предисловию, давай про суть, если есть она у тебя. Нечего время тянуть… - перебил его, стуча костылем, Демьян Сухов.
- Суть имеется. Колхоз мне тоже дорог, как вам всем, здесь сидящим… Егор Иваныч в самом деле не того… Трудно ему, не по плечу должность. Правильно, нового председателя надо, то есть лучшего. А кого? Одни бабы в колхозе.
- Так что с того, что бабы?! - метнулась посредине зала Марья Безрукова. - Так ведь я и говорю…
- Ты сидела бы лучше, бабка, - осадил ее Тушков, а Муса Амонжолов зашевелил широченными плечами, схватил ее за руку и потянул на место.
- Бабы, когда молчат, умнее, хе-хе, кажутся, - снова начал было Бутылкин, но Марья закричала, будто ее резали:
- Да отпусти ты, дьявол косоглазый, - и вырвалась из рук Амонжолова. Тот буркнул себе под нос:
- Не старуха - прямо черт…
- Бабы, говоришь, одни в колхозе. По многим деревням, слышно, баб командовать колхозами поставили. И ничего… не в пример нам живут…
Иван Бутылкин дважды воскликнул:
- Ты кого имеешь? Кого имеешь? Евдокию Веселову, что ли? Навроде, значит, царицы, что после мужа трон займет и корону наденет… - И добавил насмешливо: - Давайте, кому желательно. Командовать она любительница…
Евдокия Веселова, вскочив, в первое мгновение ничего не смогла сказать.
- Я… Ты… говори, да не заговаривайся! - возмущенно крикнула наконец Евдокия. - Эта корона не на голове у меня, а на плечах, в виде коромысла. Тяжело, а ношу ее, потому что надо…
- Шуточки Бутылкина полностью дурацкие и не к месту, - поддержал Веселову Демьян Сухов.
- Тут все собрание не к месту. Для ради чего, спрашивается, Тушкова менять?
- Да ведь нельзя нам больше с таким председателем!
Евдокия Веселова, оскорбленная и возмущенная выходкой Бутылкина, не успела еще сесть на место, как бывший кладовщик, не давая ей опомниться, боясь упустить время, закричал:
- А я что говорю - можно? Нельзя, конечно. Но Веселова отказалась сейчас… ввиду неподходящности. Она правильно сказала, по-честному: с коромыслом справляется, а с колхозом - где ж… А что же нам делать, что делать? - Бутылкин на какую-то секунду умолк, будто задумался, но тут же звонко хлопнул себя ладонью по лбу: - Ха, спрашиваю, что делать! Да вот же он, Бородин-то! Давайте Бородина изберем! Григория Петровича, значит.
- Правильно! - крикнул со своего места Амонжолов.
Колхозницы молчали, будто всех сразу охватило недоумение. И в тишине еще раз раздался неторопливый голос Амонжолова:
- Правильно, голова у Ваньки работает. Прямо черт!
- А чем не председатель? - закричал Бутылкин. - Фронтовик, знаем с детства…
- В том-то и суть, что знаем…
- А может, и в самом деле, а, женщины?
- На безрыбье и рак рыба. А на безлюдье, выходит, и Фома - дворянин.
Бутылкин волчком крутился перед колхозниками, сорвал с головы фуражку, прижал ее к груди и подвел итог:
- Так ведь что делать-то?.. Евдокия Спиридоновна отказалась, сами слышали. Тушкова - нельзя. А кроме Тушкова и Бородина - кто? А Бородин… Зачем старое вспоминать? Он войну прошел все таки. Война - шутка ли! Она закалку дает…
Колхозники замолчали, подумали. Потом вздохнул кто-то:
- Сменяем свата на Ипата…
- Ну глядите, бабы… - тихо заметила Марья Безрукова, убедившись, что Бутылкина и его друзей не перекричать, - как бы не пожалели потом…
- Хуже уж все равно не будет. Ведь все же фронтовик…
- Давайте голосовать.
Так Григорий Бородин, совершенно неожиданно для самого себя, стал председателем колхоза.
2
Когда известие о событии в Локтях дошло до района, оттуда приехал представитель. Разобравшись, в чем дело, он увез Григория Бородина в райисполком. Там покрутили, повертели - и вынуждены были утвердить решение общего колхозного собрания, тем более что Егор Тушков был как председатель не на хорошем счету.
- Что же, работайте, раз доверили колхозники, - сказали Бородину в райисполкоме. - Хозяйство трудное, тяжело вам будет…
- Постараемся, - сухо ответил Григорий, подумал, что бы еще сказать более серьезное, значительное, и добавил: - Опыта председательского нет у меня, вот что…
- С опытом руководства никто не рождается, Бородин, его приобретают в процессе работы.
Григорий хотел усмехнуться, но не посмел. Только выйдя на улицу, скривил губы.
За годы войны обветшали избы колхозников, прохудились телятники и коровники: соломенные крыши пошли на корм скоту, а покрыть заново после зимы еще не успели - не хватало рабочей силы.
Все это Григорий заметил после того, как его избрали председателем колхоза. Нельзя сказать, чтобы такая должность особенно обрадовала его. Новое положение Бородина вызывало в нем скорее тихое недоумение. Как-то странно, непривычно было думать ему, что теперь он хозяин здесь, что обо всем ему надо заботиться.
Вспоминались почему-то Григорию без всякой связи два далеких события. Вот стоит он на коленях перед Дуняшкой, протягивая к ней руки… А вот стоит перед колхозниками и, помимо своей воли, униженно просит принять его в колхоз… Может, потому вспоминалось, что и в первом и во втором случаях видел он перед собой Дуняшку. И когда он, Григорий, стоял на коленях и когда просился в колхоз, Дуняшка смотрела на него насмешливо, как понял он только сейчас, презрительно, с каким-то превосходством…
Григорий думал об этом, сам не замечая, тихо улыбался: "Ну, ну, поглядим, как сейчас ты… как сейчас посмотришь…"
Через несколько дней после собрания и в самом деле пошел к Веселовой. Второй раз в жизни он переступил порог дома Евдокии. Молча, не здороваясь, прошел к столу, накрытому чистенькой старой скатертью, оглядел невысокие стены, железную кровать с тощей постелью, с двумя подушками в цветастых ситцевых наволочках, марлевые шторки на окнах…
Евдокия, поглаживая голову испуганно прильнувшей к ней Поленьки, сидела у другого конца стола, удивленно смотрела на Бородина.
- Ну вот, - сказал наконец Григорий. Помолчал и добавил: - Вот оно как в жизни-то бывает…
Евдокия не ответила, ждала, что он скажет дальше. Григория словно давило это молчание, он повел плечами и снова промолвил, ухмыляясь в усы:
- Отец мой говаривал когда-то: "Жизнь - завсегда игра: не то проиграл, не то выиграл…" А? Проиграла ведь ты…
- Не пойму речей твоих, - спокойно произнесла Евдокия. И наклонилась к Поленьке: - Иди, доченька, поиграй на улице.
- Не понимаешь. Нет, врешь, - усмехнулся Григорий. И крикнул: - Врешь! Вот оно - богатство твое… вот, вот. - Встав, Григорий начал тыкать рукой в железную кровать, в окна с марлевыми занавесками. - Обеспечил тебе Андрюха сладкую жизнь! Спите на голых досках. Едите хлеб с водой…
- Ты что, издеваться надо мной пришел? - прерывающимся голосом спросила Евдокия и тоже встала. - Если так, то… - она указала ему рукой на дверь.
- Обожди, хозяюшка, не гони. Один раз уж указала от ворот поворот, хватит… Гнули вы меня с Андрюхой, унижаться заставляли. А верх-то в конце концов мой. Мой! Вот я и пришел в глаза тебе посмотреть…
- Ну и смотри! Смотри!! Чего в них видишь? - с такой силой крикнула Евдокия, что Григорий вздрогнул, поднял голову. А встретившись с глазами Веселовой, еще раз вздрогнул: она смотрела на него насмешливо, презрительно, с тем же превосходством, что и всегда. И видел он вовсе не Евдокию, а прежнюю Дуняшку, только более сильную.
Бородин несколько секунд стоял безмолвно. Потом усы его дернулись и начали как-то странно шевелиться.
- Убирайся отсюда, - сказала Евдокия, продолжая жечь его глазами. Григорий не выдержал ее взгляда, отвернулся и пошел к двери.
- Ладно. А из членов правления вывели тебя на заседании. Я настоял… Так что можешь больше не заявляться в контору.
* * *
Как-то вскоре, в теплый солнечный день, Григорий, объезжая верхом на лошади поля, недалеко от деревни встретил Ивана Бутылкина. Заложив руки в карманы брюк, тот шагал по дороге, бормоча что-то под нос.
- Под мухой, что ли? - окликнул его Бородин, подъезжая.
Бутылкин глянул на председателя исподлобья, сплюнул на дорожную пыль и только потом ответил:
- К сожалению - увы!
- Откуда шагаешь?
- Так… Вон оттуда, - кивнул Бутылкин назад.
Григорий слез с коня, надел повод на руку, сел на землю и стал закуривать. Молча протянул кисет Бутылкину.
- Не балуюсь. Знаешь, Григорий Петрович, берегу здоровьишко.
Григорий сосредоточенно рассматривал лохматый, закручивающийся пепел на конце своей самокрутки.
- Тогда на собрании ты здорово за меня агитировал. А почему - не могу понять.
- Подрастешь - уяснишь в полном соответствии, - ответил Бутылкин. - А пока в долгу считай себя.
- Ишь ты!.. А почему на работу не выходишь?
Бутылкин пожал плечами, обтянутыми чем-то порыжелым, отдаленно напоминавшим пиджак.
- Мне вредно на солнце. Раньше кладовщиком вот работал. Ничего - в тени-холодке… В аккурат сейчас должность эта свободная.
- Пропьешь ведь все.
- Стопками-то? - В голосе Бутылкина прозвучало даже искреннее удивление. - Из Алакуля воду ведрами черпают, а оно полнехонько…
Через неделю Бородин назначил Бутылкина кладовщиком.
Колхозники заволновались:
- То ли делаешь, Петрович!
- Опять разворует он все!
- Примется за старое - под суд отдадим, - успокоил колхозников Бородин. - Я ему не Егор Тушков.
- Ну, гляди, гляди…
Вскоре бывший председатель Егор Тушков, ставший снова шофером, завез ночью на машине Бородину свиную тушу. Муса Амонжолов легко закинул ее на плечи, отнес в погреб и положил на лед.
Все это было проделано быстро, без суеты. Тушков и Амонжолов ходили по двору уверенно, точно весь век жили в доме Григория.
Когда Григорий, услышав заливающийся лай собаки, вышел из дому, Егор Тушков, сидя уже в кабине, проговорил:
- Бывай здоров, председатель.
- Бывай, да друзей не забывай, - добавил Муса Амонжолов и восхищенно прищелкнул языком. - Собака у тебя - прямо черт…
Машина уехала. Григорий сходил в погреб, чиркнул там спичкой. Потом принес из дома замок и повесил его на тяжелую, из сосновых плах, дверь погребка.
Утром, зайдя в кладовую, сурово двинул бровями:
- Ты что же это, а?
- Ну, чего там! Все на одной земле живем… Ты будь спокоен, Григорь Петрович. Не перевелись пока в Локтях хорошие люди.
И Бутылкин рассмеялся нахально, уверенно, далеко закинув маленькую голову с редко торчащими волосами песочного цвета. Григорий шагнул, наклонился к самому лицу Бутылкина:
- Не скаль зубы, выбью!
Бутылкин резко оборвал смех. Голова его в тот же миг приняла нормальное положение. Зеленоватые глаза обожгли Бородина, а тонкие длинные губы несколько раз дернулись, приоткрывая зубы - белые, только редковатые и неровные.
- Я тебе выбью! - раздельно произнес Бутылкин, опять приоткрыл на секунду зубы и продолжал: - Я так скажу… Председателем кто тебя сделал? И за что? За красивые глаза, что ли? Невыгодно - отваливайся. К нему - с сердцем, а он в сердце - перцем… Я, брат ты мой, любитель выпить и… да и украсть, пожалуй. Но оскорблений не терплю…
- Так. Значит, колхозным добром промышляешь?
- Видишь ли… У людей не краду, за это - очень даже в тюрьму легко. Да и жалко их, людей-то…
- Колхозное воровать - безопаснее, что ли?
- Проверено на практике, - уже мягче проговорил Бутылкин. - В кладовке - усушка, утруска, мыши, язви их… Особенно если с руководством по совести…
- Так, - снова повторил Бородин, сев на мешок с отрубями. - Ну и жулик ты…
- Я полагал, это вам известно, - уже с издевательской улыбкой проговорил Бутылкин.
- Что, что известно? Ты еще что-нибудь сочини! - повысил голос Бородин. Но сам понимал, что Бутылкин чувствует в его окрике фальшивые ноты.
- Ты не волнуйся, Григорий Петрович… - тихо, успокаивающе заговорил Бутылкин, расхаживая по кладовой. Правое веко у него подрагивало, точно он беспрерывно подмигивал. - У нас будет порядок. Жизнь - она что? Она всегда в тягость, если в ней правильную дорогу не нащупать…
Григорий от неожиданности даже привстал:
- Что, что?
В ушах опять гудели слова отца: "Каждый живет по своей линии, топчет свои тропинки…". И казалось уже, будто отец сказал их, эти слова, совсем недавно, может быть, вчера.
- Правильную дорогу, говорю, иметь нужно в жизни, - повторил Бутылкин. - А ты не нащупал пока свою. Вот и топай по нашей, а?