Евгений Васильевич остановился и посмотрел вправо и влево. Вправо дорога шла, никуда не сворачивая, а забор парка упирался точно в угол гостиницы. Это, выходит, где-то там на седьмом этаже его окно, и из него как раз парк виден и колесо обозрения. Он прислушался. Но шум проезжающих машин перебивал все другие звуки. Никакой музыки или детских криков слышно не было. Хотя, если парк закрыт, так и не должно быть ни музыки, ни криков.
Евгений Васильевич посмотрел на часы. Потом задумчиво оглянулся на заходящее солнце. До темноты еще два часа. Это, как минимум.
И он пошел налево вдоль решетки, трогая иногда крепкие стальные прутья.
Забор тянулся и тянулся. За ним было темно и зелено. Трава там стояла высокая, и никто ее не косил, жужжа оранжевыми косилками на широких ремнях. Иногда в просветы между кустами просматривались старые серые асфальтовые дорожки, засыпанные прошлогодней черной листвой.
Евгений Васильевич посмотрел вперед, дальше - там улица переходила в настоящую дорогу, уходя за холм. Местные называли эти холмы сопками. Забор так и тянулся вдоль дороги.
Пора было возвращаться. Пора было ужинать.
Ночью уже, хорошо перед тем поужинав и крепко выпив - так-то он почти не пил, но в командировке себе позволял - Евгений Васильевич вышел на высокой бетонное крыльцо. Глубоко дышал. Смотрел на луну. Вслушивался, затаив дыхание. Снова дышал свежестью, зеленью и немного солью недалекого океана. Откуда-то из-за стены деревьев слышны были обрывки какой-то музыки. Иногда вроде бы даже хоровое пение. Там, в парке, за деревьями. Там, где сегодня утром на самом верху колеса обозрения была уже зеленая кабинка.
Днем специально спросил в офисе, где у них тут еще горы, о которых слышал, и где море. Они опять все ему мило улыбались (они тут все были очень милы и улыбчивы), а потом говорили, что и море есть, но туда ехать надо, а времени ведь просто совсем нет, и горы есть, но так просто их из центра города не видно. У нас тут, говорили, природа просто уникальная. Тут и зимы самые настоящие, с сугробами до третьего этажа. И лето - настоящее. С жарой и зноем. А если циклон, так почти тропические ливни - подвалы заливает, машины на улицах глохнут. Они даже гордились таким климатом и такой погодой.
Но гор действительно видно не было. А море все же далеко. Это если перед самолетом специально съездить посмотреть, с самого утра, что ли. Но надо тогда заранее все рассчитать, иначе можно опоздать на регистрацию.
Вообще странное дело: на работе не знают, например, какие тут есть рестораны, в единственной в городе высотной гостинице. Удивляются, что именно ее ему выбрали для проживания. Все, мол, обычно в другой живут - ближе к офису. А рестораны? Ну, не знаем, мы тут по ресторанам не ходим. А куда ходите? Опять улыбаются, переглядываются: мол, что ему тут рассказывать. Приехал и уедет. А мы тут живем.
Он теперь пошел в гостиницу по центральной улице. Опять предлагали подвезти на машине. Тут, похоже, вообще никто не ходит пешком. Странное дело, город маленький, зеленый, уютный, но все только ездят. Маршрутки, автобусы, свои машины. Вот и тут - что вы будете ноги бить? Сейчас подвезем! А тут идти всего полчаса. Или даже двадцать минут. И вообще - ходить полезно.
Зашел по дороге в магазин и купил там самый дешевый фотоаппарат. Теперь вечером ходил и все вокруг щелкал: забор этот черный. Гостиницу стеклянно-современную. Высокие деревья в парке за стальной оградой.
Сегодня хорошо - солнце. До этого был сплошной туман и сумерки туманные. При солнце видны сопки вокруг города. Очень далеко и очень красиво. Они обрисованы четко, как тушью на старинных японских картинах. Сделал несколько кадров с высокого крыльца. Снизу на него смотрел охранник в черном. Смотрел внимательно и как-то запоминающе.
А колесо все же крутится. Сегодня оно уже не стоит, а именно поворачивается. Сменяются кабинки. Поднимаются и опускаются. Оттуда, наверно, не только весь парк видно, но и весь город. Сам-то город низкий. Старые улицы - в двухэтажных шлакоблочных домах пятидесятых лет. Центр - пятиэтажный. Сейсмические требования у них такие, говорят. Хотя, в самом центре строят две башни - уже довели до двенадцатого этажа. Да и гостиница в девять высоких этажей.
Похвалил местным эти новые дома. Удивились, переглядываясь. Что, у нас строят высотки? Странно, странно. А где, говорите? В самом центре? Вот прямо около нас?
Окна выходят на другую сторону, поэтому показать пальцем не получилось.
Но все равно осталось ощущение, что говорят, как с малым ребенком. Мол, придумывай, что хочешь, говори, только не плачь и не хулигань.
Да что они, издеваются все, что ли?
Уже сами предложили ему съездить на море. Тут далеко, конечно, но на машине за полдня можно обернуться. Правда, никто там не купается, потому что вода холодная. А зачем тогда ехать? Ну, посмотреть на море. Неуверенно отвечают, будто сами не знают, зачем предлагали.
Вечером Евгений Васильевич снова ходил вдоль ограды парка. Прошел туда и сюда, не жалея времени и ног. Ну, нет никакого входа. Будто и не было его никогда. Ни арок никаких, ни ворот на замке - нет ничего. Может, стоит обойти вокруг? Музыка-то слышна. Колесо, так его, вращается. Как же туда ходят люди?
Девушки в гостинице делали большие глаза, удивлялись вопросам. А никто туда не ходит. Очень старый парк. Это же еще довоенный. Так вот и стоит заброшенный. Какая музыка? Какое колесо? Да вы шутите, правда?
Ну, а как же раньше в парк ходили? А? Раньше-то - как? Пусть даже до войны.
Утром договорился на работе и пошел по городу гулять. Зашел в большой краеведческий музей. Потолковал со старенькой сотрудницей.
А никто не скажет, как оно было раньше с этим парком. Город-то - приезжих. Весь город - приезжих. Местных тут никого и нет. Никаких вообще местных нет и не найти. После войны всех выселили, а потом заселили приезжие. Вот и эта старенькая музейская Маргарита Павловна - она тоже из приезжих. Тут давали такие подъемные, да еще с жильем было легче. Потом, надбавки разные - народ-то и потянулся.
Ну, и климат еще, да. Вы знаете, у нас тут даже виноград по распадкам растет! И вызревает, что интересно. А вон та роща, что при въезде в город, зовется грушевым садом. И груши там есть. Только мелкие, одичали.
Парк? Какой еще парк?
Дальше Евгений Васильевич слушать ее не стал. Раз уж и тут ему начинают открыто врать и издеваться… Ушел из музея и пошел опять к парку.
Вот же - парк. Вот забор в три метра. Вот деревья в парке. А там, дальше, километрах в двух-трех - огромное колесо обозрения. Работающее.
Вот, блин… Действительно, как маленький ребенок! Вбилось же в голову, вперлось - и не успокоишься!
Он оглянулся по сторонам, поплевал на ладони, подпрыгнул, зацепился и стал медленно и аккуратно карабкаться вверх, упираясь ногами. Сзади стали тормозить машины. Кто-то кричал, что сейчас позовет полицию.
- Тьфу на вас! - громко сказал Евгений Васильевич, мягко спрыгнув в кусты.
И тут же шагнул в густую тень деревьев. Ну, кто за ним кинется? Как у них тут за нарушителями в парк ходят? А? Если входа все равно никакого нет?
Шум сзади сливался в непонятное шуршание на самом краю слуха, потом совсем стало тихо. Евгений Васильевич шел и шел вперед - сначала по высокой траве, потом по заметенному старой листвой потрескавшемуся асфальту. Потом асфальт стал чистым. Потом - новым. Черным и пахнущим гудроном. Музыка звучала все громче.
Вот же оно - колесо. Небольшая очередь к кассе. Медленное движение кабинок по кругу. Вверх - вниз, вверх - вниз. Вот же!
На скамейках сидят старушки. Молодые мамы возят туда и сюда разноцветные коляски.
Да что же это - как они все сюда попали? В запретное место? Тоже через забор, что ли?
Евгений Васильевич стоял посреди центральной площади парка у работающего красивого фонтана, облицованного полированным красным гранитом, смотрел по сторонам и ничего не понимал.
А потом к нему подошли двое полицейских в новенькой черной форме, представились по всем правилам и потребовали предъявить документы. Рассмотрели с интересом командировочное удостоверение, вложенное в паспорт. Полистали привычно, проверив прописку. То есть, теперь это называлось регистрацией. Спросили как-то скучно и уныло:
- Нарушаем, гражданин?
Он все еще не понимал.
- Просим вас покинуть территорию парка культуры и отдыха. Во избежание.
Евгений Васильевич покорно повернул обратно, откуда пришел, но его цепко прихватили за локти, развернули и повели по широким людным аллеям мимо пруда с утками и лебедями, мимо шумных смуглых шашлычников, мимо скульптур и скамеек. Выход был роскошный, под старину. Высокие ворота. Арка. Колонны.
- Сюда, пожалуйста.
Аккуратно вывели и оставили.
Слева знакомый мост висел над Москвой-рекой. Сплошной поток машин сверкал на солнце, как стальная змея.
- Крымский мост, - сказал он вслух сам себе.
- Да. А вы приезжий, наверное? - поинтересовался кто-то сзади.
Евгений Васильевич даже не оглянулся. Он слушал знакомый шум машин. Вдыхал знакомый воздух. Смотрел вокруг удивленно.
Это как же - телепорт какой-то, что ли? Фантастика в действии?
- Никакой фантастики, гражданин.
Опять он вслух говорил? Вот же - как приезжий какой-то, действительно. Просто обалдел от всего увиденного.
- Но как же это? - обернулся он, одновременно обводя все рукой.
- А так. Это вот Москва. Это река. Это Парк Горького. Какие еще у вас вопросы?
- А моя командировка? Восемь часов в самолете? Провинциальный город на краю страны?
И тут он сам все понял. Щелкнуло как будто. Встали шестеренки в нужное положение. Вот оно, в чем дело…
Нет никаких провинциальных городов. Давно уже нет. И страны этой нет, что за восемь часов не пролететь из центра к окраине. Есть только Москва. А чтобы народ не волновался, ему в этой Москве устроены разные парки и аттракционы. И работа его, никому не нужная в самом деле - это аттракцион, и командировка эта дурацкая - тоже аттракцион. И самолет - аттракцион. Могли и сутки внутри держать, показывая кино. И тот город странный - он тоже всего лишь аттракцион. Вся жизнь, выходит…
- Ну, вот вы уже все и поняли, правда? - спросил высокий человек в черном костюме, медленно надевая темные очки. - А теперь, пожалуйста, посмотрите сюда.
Сверкнула вспышка.
Очистилась память.
Перезагрузилась система.
Начался новый аттракцион.
Бабочки
Возле огромного глянцевого плаката с яркими тропическими бабочками гуляли девушки в рекламных костюмах. Они тоже были бабочками. За спиной у них трепетали цветные прозрачные крылья, на головах расходились в стороны длинные черные усики.
- Заходите к нам, - приглашали они всех. - Заходите! Вы увидите самую натуральную красоту. Живые бабочки будут садиться на ваши плечи. Вы рассмотрите узор на крыльях, услышите сам их полет… Заходите же! Всего сто рублей!
- И не дорого, - отметил Иван Петрович, проходя мимо.
- И не дорого, и не дорого, совсем не дорого! - подхватили девушки.
Они улыбались. Крылья трепетали. Усики гибко раскачивались. На ярком весеннем солнце это выглядело еще красивее.
Иван Петрович был давно холост, и девочки ему всегда нравились. А вот бабочки - не очень. Он помнил, как покойная жена визжала, если в комнату медленно влетало какое-нибудь гудящее на лету насекомое. А уж когда на нее упала с потолка божья коровка… О! Это было просто как удар по ушам. Ультразвук буквально. Сам-то Иван Петрович к разным летучим и ползучим был равнодушен. Разве что больших пауков побаивался. А муравьи иногда вызывали интерес - за ними наблюдалось, как в детстве.
Чего жена так боялась, она и сама ответить не могла. Причем, что странно, как раз пауки, которых побаивался Иван Петрович, не вызывали у нее никакой отрицательной реакции. А вот все остальные, с шестью лапками, да еще, не дай бог, с крыльями - просто ужас. Чуть не до обмороков.
Эти "бабочкины выставки" в последнее время как-то расплодились, размножились. В отпуске в городе у моря видел их. В командировке в глубокой провинции - тоже видел. Вот, в большом городе, в промышленном - опять эти бабочки. Кому-то нравится, конечно, но все равно иногда становится интересно: на что они все живут? Этим же девочкам надо хоть маленькую зарплату платить. Тому, кто билетики при входе отрывает - тоже. За помещение аренду заплатить, за сами эти билетики, чтобы типография постаралась. А уж бабочки-то, бабочки! Неужели они бесплатны? Потом, обязательно необходим бухгалтер, чтобы все это учитывать. И какое-то руководство для организации и общего координирования.
В общем, подумал Иван Петрович, тут выходит сплошная отмывка чьих-то больших и наверняка незаконно заработанных денег. Тут же - попробуй потом проверь, сколько потрачено на самом деле. Можно списать на тех же бабочек… А они, кстати, сколько в потомстве дают? Ну-ка, ну-ка?
Дома он сразу полез в Интернет и нашел информацию.
"Количество яиц у одной самки в зависимости от вида бабочки варьирует от нескольких десятков до тысячи".
Ну, и как это понимать с арифметической и бухгалтерской точки зрения? В какую сторону округлять? Пусть половина яиц погибнет. Из остальных, значит, вылупятся гусеницы. И начнут жрать зелень. Не бабочки вредны - гусеницы. Вон, капустница беленькая летает себе по огороду, порхает над грядками - ничего страшного от нее не будет. А вот от ее маленьких гусениц - вся капуста, как дробью побитая. Или вот моль домашняя. Что за ней гоняться с криками? Она как раз шерстью и не питается. И кожаные башмаки она не объедает. Это все делают ее детки - гусеницы. Потом, отъевшись, они превращаются в куколок. И из тех куколок уже вылупляются красивые и совершенно безвредные для общества бабочки.
Вот чего только раньше жена их так пугалась, а? Чего тут страшного? Они ведь даже не кусаются - просто нечем!
На самом деле Иван Петрович был не бухгалтером, как можно было подумать. Он работал в отделе по борьбе с расхищением всякой собственности. Раньше собственность была только социалистическая, а Иван Петрович был лейтенантом. Теперь он давно полковник, и уже скоро ему уходить на заслуженную пенсию. Совсем скоро. Последний отпуск, предпенсионный. Старость, да. Но умище-то, умище куда девать? Вот и ходит, смотрит по сторонам, считает по привычке и высчитывает. Так же однажды он раскрыл сеть по сбыту фальшивой валюты. Точно так же, прогуливаясь и размышляя. Кстати, надо будет спросить у ребят, не проверяли ли этих, с бабочками. Странная какая-то контора. Мутная. И странно, что много их стало.
Отпуск был длинный. Делать было совершенно нечего. Весенняя погода - штука неустойчивая: вчера было солнце и ласковый ветерок. Сегодня - настоящий шторм. Гнутся деревья, дождь лупит в окно так, что страшно за стекло. Хорошо, что успел поменять рамы. Пластик. Герметичность. А в те, старые, рассохшиеся от времени деревянные, наверняка уже налило бы под окна, и прыгал бы Иван Петрович с тазиком и тряпками туда и сюда, собирая воду и боясь ночного звонка снизу: "Вы опять нас залили!".
А тут - лупит в окно, но ничего ведь не слышно. Тишина в комнате. Запах хорошего кофе. Компьютер на столе чуть гудит. Так и тянет поработать, посчитать что-нибудь. Оставить своим ребятам задел на будущее. Иван Петрович знал, кто будет на его месте в отделе - конечно, первый заместитель. Так и подбирал в свое время, чтобы мог "подхватить знамя борьбы с расхитителями…". Он махнул рукой и рассмеялся вслух. Вот ведь, какие живучие штампы. Это как в новогоднюю ночь стоя хором петь "Союз нерушимый…", или на вопрос "Ну, что?" тут же доставать деньги и вкладываться со всеми.
Вот, скажем, те же бабочки… Откуда у хлопцев тропическая грусть? Что за мода и как все началось?
Великая все же вещь - Интернет. Практически все можно найти. Нашелся и тот, кто первым открыл выставку с живыми тропическими бабочками. Американец. Понятное дело. Кто бы еще сомневался? Угу, даты рождения и смерти. Рановато умер. Статьи. Есть и переведенные на русский язык. Восхищение бабочками, как высшим произведением природы в своей красоте. Описание сложного пути от личинки до полноценного организма. Дом - музей. Он же - лаборатория по выведению особых сортов бабочек. Самых красивых и самых долгоживущих. И еще - самых больших в мире.
Так…
Все же Америка. Но это же выходит - страшно дорого! Не может быть товар или услуга из богатой страны - и дешево.
Иван Петрович походил из комнаты в комнату, зашел на кухню, сделал себе еще кофе - кофемашину подарили коллеги перед самым отпуском. Вернулся к компьютеру и сел за расчеты. Никак не выходило прибыльным это дело. Просто никак.
Кто там после этого натуралиста впрягся? Его жена? Понятное дело. Тоже активистка и прочее. Тоже американка. И - какая странность - тоже покойница. Что это они мрут так быстро? Там же продолжительность жизни на двадцать лет выше, чем у нас!
Хотя, насекомые, запахи эти постоянные, настоящие тропики в доме, высокая влажность… Надо будет зайти, полюбопытствовать, как там на этой выставке у нас все устроено.
Так, а что там о насекомых в энциклопедиях?
Днем он все же заплатил сто рублей и прошел на выставку. Мог бы и бесплатно, привычно махнув перед администратором толстенькой бордовой книжицей, но был честен перед собой - это еще не настоящее расследование и не служба, это все еще отпуск и отдых. Просто мысли разные фантастические. И интересно ведь.
Ну, и скучно еще в долгом последнем отпуске. Очень скучно.
Внутри было душно и влажно. Огромные яркие бабочки садились на руки, переползали, хватаясь цепкими черными лапками, покачивались на вытянутом в сторону указательном пальце.
Внезапно что-то кольнуло в спину. Иван Петрович стал махать руками, и ему предложили выйти, чтобы не пугать редкую живность. А то поломают крылья, обтрясут пыльцу - знаете, уважаемый, сколько с вас потребуем в возмещение ущерба? Знаете, сколько стоит одна такая бабочка? У-у-у…
В спине нарастала боль. В голове метались мысли.
Вернувшись домой, долго вертелся у зеркала - не было ничего на спине! Но ведь болело!
Снова полез в энциклопедии. Снова читал о том, самом первом, американце. И тут вдруг осенило. Все вдруг стало ясно и понятно. Сразу и полностью, как бывает при раскрытии сложного дела. Когда долго копаешься в бумагах, считаешь, потом допрашиваешь, сверяешь цифры, делаешь запросы… И вдруг - как луч яркий в темноте. Сразу все становится ясно и понятно.
Этот фанатик… Он же что писал в статьях - нет ничего лучше, красивее и воздушнее бабочек. Он же всю жизнь положил на выведение все новых и новых, все больше и больше чтобы, чтобы еще ярче. И первые выставки пошли на его собственные деньги - а дальше-то, дальше как? Откуда средства?
Вот оно! Это как в секте: сначала вкладываешь свои деньги в ее создание, а потом тебе несут все новые и новые сектанты - твои рабы, фактически. Но тут - вот он, уже лежащий в кровати, полковник полиции… Как они с него деньги возьмут? Или с другого кого - как? Что должны сделать, чтобы он сам, добровольно, расстался с зарплатой?
Да очень просто. Сам к ним прибежишь. Потому что уже горит левое плечо огнем, уже боль такая, что не выдержать.