Эти упреки вызвали угрызения совести у Марии-Луизы. Было время, когда она задумала бежать. Но при мысли о том, что белые простыни будут привязаны к пыльным перилам балкона и, возможно, валяться в грязи, ее душа домохозяйки возмутилась. Такие приключения были уделом женщин-нерях. Эта мысль пришлась ей по душе. Она успокоилась и решилась написать императору вот такое лживое письмо:
"Я очень рада тому, что у тебя все в порядке и что ты намереваешься построить очаровательный домик в деревне. Прошу тебя найти в нем комнатку для меня, поскольку ты знаешь, что я продолжаю рассчитывать на то, что смогу приехать к тебе сразу же, как только представится такая возможность, и что я молю небо, чтобы это случилось как можно скорее. Если ты разобьешь очаровательный садик, я надеюсь на то, что ты поручишь именно мне доставку растений и цветов для него. Я слышала, что с тобой поступили несправедливо, запретив выписать их из Парижа. Все ведут себя по отношению к тебе очень несправедливо, меня это возмущает, это очень гнусно. Хотя, по честности, удивляться этому не приходится, поскольку мы живем в таком мире, где очень редко встретишь возвышенные души".
В июне Мария-Луиза решила поехать на воды в Экс, что в Савойе. Несмотря на противодействие австрийского двора, опасавшегося вызвать этим неудовольствие Бурбонов, 29 июня она покинула Шенбрунн. Это путешествие она предприняла под именем графини де Колорно.
11 июля она была уже в Шамуни (Шамоникс), где провела шесть дней, гуляя по берегу ледяного моря и по полям.
17 июля, довольная проживанием у этих шамуняров, живших, как она сказала, "в самой заброшенной деревушке в мире", она уехала в Экс.
В Карруже к ее карете подошел присланный австрийским императором офицер. Его звали Адам-Альфред фон Нойперг.
Вот как описал его портрет Меневаль:
"В то время, – пишет он, – это был мужчина сорока с небольшим лет, среднего роста, но с очень аристократической осанкой. Ловко сидевший на нем гусарский мундир и белокурые вьющиеся волосы делали его на несколько лет моложе. Широкая черная повязка закрывала шрам от раны, в результате которой он потерял глаз. Взгляд его был живым, пронзительным, изучающим. Манеры были элегантными, выдавали воспитанность. Язык был ядовито-острым. Он обладал многими прочими достоинствами".
Этот донжуан (люди уже перестали считать его победы над женщинами) родился в 1775 году в Вене в результате поспешной и греховной любви графини фон Нойперг и некоего французского офицера, чей огромный рост приводил в ужас врагов и привлекал дам.
Послушаем снова Меневаля:
"Не могу не рассказать о любопытной детали общности судеб, которая связала бывшую французскую императрицу и генерала Нойперга. Последний был рожден от одного француза. В то время, когда его отец, граф Нойперг, находился в Париже с дипломатической миссией, он познакомился с одним французским офицером из древнего аристократического рода и часто принимал того в своем доме. Графиня Нойперг не осталась равнодушной к достоинствам графа де… настойчиво принявшегося за ней ухаживать. Граф Нойперг мало внимания уделял своей супруге, предоставляя ей большую свободу действий, заботясь только о том, чтобы получать удовольствие от пищи и карточной игры. Между графиней и молодым офицером образовалась интимная связь, плодом которой стал генерал Нойперг. Доказательства этого можно найти в письме матери генерала, обнаруженном среди бумаг графа де… после его смерти. Это переплетение обстоятельств может дать обильную почву для размышлений тем, кто допускает, что в жизни человеческой не последнюю роль играет судьба".
Генерал Нойперг уже исполнял при Марии-Луизе в Праге в 1812 году обязанности камергера.
Узнав его, она не проявила ни малейшего удовольствия.
Говорят даже, что на лице ее появилось "выражение неудовольствия, которое она даже не попыталась скрыть".
Ей показался подозрительным этот человек с убаюкивающими манерами, глядевший на нее большим черным глазом и ведущий себя с подчеркнутой вежливостью. Она не ошиблась. Нойперг получил от императора Австрийского задание шпионить за ней и помешать ей любыми путями встретиться с Наполеоном.
Данные ему тайные инструкции были ясны и очень строги:
"…Переписка и сношения герцогини де Колорно с островом Эльба требуют самого строгого надзора. Следует также вскрыть различные каналы, которые могут быть использованы.
Графу фон Нойпергу поручается со всей возможной тактичностью отговорить герцогиню де Колорно от мысли посетить остров Эльбу, поскольку эта поездка наполнила бы огорчением отцовское сердце Его Величества, делающего все возможное для того, чтобы сделать счастливой жизнь любимой дочери… В случае если все увещевания будут бесполезны, графу надлежит проследовать за герцогиней де Колорно на остров Эльбу".
Мария-Луиза поселилась в Экс-ле-Бэн в доме, где некоторое время жила королева Гортензия. Нойпергу удалось вскоре сблизиться с ней. Умный, галантный, обворожительный, он так ловко ухаживал за ней, что с каждым днем его ухаживания принимались все с большей снисходительностью.
Его желание стать любовником Марии-Луизы ничуть не мешало ему выполнять обязанности шпиона. Даже наоборот… 11 августа он направил в Вену вот такой доклад:
"Сегодня здесь побывал слуга короля Жозефа, направлявшийся с секретным заданием на остров Эльбу. Из достоверного источника мне стало известно, что императрица Мария-Луиза спешно написала ему несколько строк и вручила локон своих волос в качестве подарка императору Наполеону. Этот слуга направился в Неаполь, куда, по всей видимости, идет вся почта".
Эта постоянная слежка не ускользнула от внимания Марии-Луизы. 18 августа полковник Лещинский, брат Марии Валевской, сумел вручить ей письмо от Наполеона так, что это произошло незаметно для Нойперга. Она незамедлительно написала ответ, который был передан на остров Эльбу тем же гонцом.
"Как я была бы рада немедленно приехать к тебе, сразу же после того, как сын окажется со мной. Я уже распорядилась доставить его сюда, но тут пришло письмо от моего отца, в котором он просит меня вернуться в Вену, чтобы принять участие в работе конгресса, на котором будет решаться судьба моя и моего сына. Кажется, что Бурбонам очень хочется отнять у меня Парму. Меня здесь стережет полиция и австрийская, русская и французская контрполиция, а господин Фитц-Джеймс имеет приказ арестовать меня в случае, если я пожелаю направиться в сторону острова Эльбы. Но несмотря на это, верь в то, что я намерена туда приехать. Мое желание поможет мне преодолеть все преграды, и я уверена, если только они не прибегнут к грубой силе, что вскоре буду рядом с тобой. Но я не знаю пока, как смогу это сделать.
Постараюсь уехать как можно скорее, а пока не даю твоему офицеру ни минуты покоя. Если узнают о том, что он здесь, они смогут его арестовать. Уверена, что они обыщут его: ты не представляешь себе, до чего строги отданные им приказы; даже сами австрийцы ими возмущены; генерал Нойперг (sic) сказал мне, что в кармане у него лежит приказ перехватывать все письма, которые я могу тебе написать…"
Да, у генерала Нойперга, действительно, такой приказ лежал в кармане. Но для того чтобы помешать Марии-Луизе поехать на остров Эльбу, у него было еще одно, намного более изощренное средство…
Покидая Милан (где он командовал дивизией), чтобы исполнять в Савойе обязанности надсмотрщика за Марией-Луизой, Нойперг, выпятив грудь, заявил:
– Не пройдет и полгода, как я стану ее любовником, а потом и мужем.
Этот галантный генерал был уверен в своем очаровании. Он умело использовал его и добивался, ухаживая за дамами, поразительных результатов. "Несмотря на потерянный глаз, черную повязку и тридцать девять лет, – пишет Макс Бильяр, – в жилах у Нойперга текла кровь молодого человека: он мог бы преподать уроки соблазнения дам самому Дон Жуану и задать много очков вперед всем ловеласам по части покорения женских сердец".
Однажды в Мантуе, сообщает нам "Скандальная летопись времен Реставрации", он сумел совратить дочку некоего трактирщика благодаря уловке, достойной сказок Бокаччо.
Придя в трактир господина Фраскони, за дочерью которого, восемнадцатилетней девицей, он ухлестовал, сообщает нам автор "Хроники", граф фон Нойперг потребовал для себя комнату и хороший ужин. Когда к нему подошла девушка с ужином, он взял ее за руку, попросил показать ему язык, посчитал пульс, покачал головой и заявил, что он – врач.
– Вы заражены, – сказал он ей, – болезнью, которую следует немедленно вылечить. Пойдите и лягте в постель. Я вас осмотрю, а потом закончу ужин.
Встревоженный Фраскони спросил, может ли его дочь подождать с осмотром, поскольку ей надо обслуживать других посетителей.
– Ни в коем случае, – строго сказал Нойперг. – Ибо она может их заразить.
Лиза поднялась вслед за Нойпергом в свою комнату. А очень озадаченный болезнью дочери Фраскони стал сам обслуживать клиентов. Когда она полностью разделась и легла в постель, генерал принялся тщательно ее ощупывать.
– Здесь больно? – спросил он, положив ладонь на ее грудь.
– Нет, – сказала девушка.
– А здесь?
И он кончиком пальца погладил сосок левой груди. Как человек, старающийся стереть пятнышко. Лиза от возбуждения застонала. Генерал нахмурился.
– Левый сосок очень чувствителен, – сказал он. – Я был прав. Давайте осмотрим другой.
Намочив палец слюной, он прикоснулся кончиком его к соску другой груди жестом человека, пытающегося снять с него божью коровку. Лиза, для которой все это было в диковину, захрипела.
– Болезнь слишком запущена, – сказал Ной-перг. – Мы сейчас находимся накануне кризиса. Но я вас вылечу.
Он спустился вниз в зал и отвел трактирщика в сторону.
– У нее лихорадка, очень заразная, – сказал он. – Я строжайше запрещаю входить в комнату дочери. Я буду приходить к ней, поднимаясь по наружной лестнице для того, чтобы никого не встретить. Два дня я лично буду кормить ее и лечить. У меня при себе есть все нужные лекарства. Не переживайте…
Господин Фраскони поблагодарил Нойперга. Тот вскоре вновь поднялся в комнату, где Лиза, все еще возбужденная различными прикосновениями к ее телу, чувствовала, что на нее накатила теплая волна, причину которой она по своей наивности видела в том, что у нее началась лихорадка.
Лжеврач извлек из кармана баночку с мазью, сунул в нее палец и снова приступил к массажу сосков грудей.
Спустя несколько минут Лиза принялась со стоном извиваться.
– У вас именно та болезнь, от которой часто страдают девушки, затянувшие с замужеством, – сказал Нойперг. – В вашем возрасте вы должны быть замужем.
– Точно, – прошептала Лиза, охваченная непонятными ей желаниями.
– Мой долг врача вынуждает меня предложить вам то единственное лекарство, которое сможет вас излечить, – важным тоном сказал генерал. – Не чувствуете ли вы почесывания в этом месте?
И он благочестивым жестом указал, как сообщает нам автор летописи, "на то место, которое древние называли расколотым сердцем"…
– О, да! – ответила девушка с возрастающим возбуждением.
– В таком случае, – сказал Нойперг, – всякое колебание с моей стороны было бы преступлением. Я должен поступить так, как поступил бы ваш муж. Не будем никому об этом рассказывать. Это останется нашей тайной. Я делаю это для того, чтобы вас вылечить…
Вытянувшись всем телом, как струна на скрипке, Лиза согласилась.
Тогда бравый генерал положил редингот на стул, снял сапоги, взобрался на постель и с большим умением отпустил девушке первую порцию лекарства…
Целых два дня, пока господин Фраскони ставил в церкви свечки, моля бога об излечении дочери, Нойперг в полной безопасности наслаждался очаровательной Лизой, которой, судя по всему, очень понравилось это оригинальное лечение. А потом он скрылся, оставив восхищенной девушке воспоминания об очень самопожертвенном докторе…
Оказавшись перед лицом столь опытного соблазнителя, бедная Мария-Луиза, естественно, подвергалась большой опасности. Своим единственным, но очень опытным глазом Нойперг с наслаждением раздевал ее. Уверенный в своей неизбежной победе, он горделиво думал о наступлении того момента, кода он станет любовником дочери австрийского императора.
Кроме всего прочего, его очень забавляла мысль о том, что он сумеет наставить рога Наполеону. Поскольку он оставался очень молодым по своему складу характера…
Всячески стараясь завоевать расположение бывшей императрицы, генерал продолжал шпионить за ней. Он записывал все, что она говорила, фамилии ее посетителей, вплоть до выражения лица при произнесении в разговоре имени Наполеона.
20 августа он послал императору Австрии вот такой доклад:
"Название острова Эльба и имя его обитателя произносится очень редко, и сегодня у нее нет ни малейшего желания туда поехать. Но зато она испытывает горячее желание снова увидеть своего принца…
Ваше Величество может быть совершенно спокойным; со стороны прекраснейшей эрцгерцогини нет ни малейшего контакта либо тайной переписки".
Но на самом деле Марии-Луизе при помощи необычно хитрых уловок удавалось обманывать Нойперга. Она регулярно получала письма от Наполеона, отвечала на них, тайно встречалась с секретными агентами и с пылом готовила свой отъезд на остров Эльбу.
Для того чтобы полностью обезопасить себя, она даже написала своему "дорогому папочке" письмо, в котором объявила о своем скором возвращении в Вену. Увы! На другой день Нойпергу донесли о визите к ней графа Лещинского. И Нойперг незамедлительно написал в Вену:
"Три дня тому назад некий польский офицер (кажется, по фамилии Германовский), прибывший с острова Эльба, остановился в почтовой гостинице между Женевой и нами (Франжи или Аннеси) и прислал через нарочного послание императора к императрице Марии-Луизе. Я узнал об этом факте, но не смог узнать цели его визита, предположив, что он приехал из Алламана от короля Жозефа.
Ее Величество, соизволяющее ныне наградить меня своим милостивым доверием, сообщила мне, без вопроса с моей стороны, о цели визита вышеуказанного польского офицера. Император Наполеон с большим интересом справлялся у Ее Величества о ее здоровье и настойчиво приглашал ее приехать на остров Эльбу…"
На самом же деле Мария-Луиза, узнав о том, что Нойпергу стало известно о прибытии Лещинского, решила взять инициативу в свои руки и сочла нужным показать Нойпергу письмо Наполеона.
Но спустя несколько дней после этого Нойперг отправил в Вену доклад следующего содержания:
"В течение десяти дней император Наполеон прислал сюда трех человек для того, чтобы убедить императрицу в необходимости приезда к нему без всякого на то разрешения, и для того, чтобы сообщить ей о том, что ее ждет его бриг, бросивший якорь в Генуе. Императрица, решительным образом настроенная на то, чтобы отказаться от всего, что смогло бы ранить отцовское сердце Вашего Величества, категорически отказалась выслушать эти предложения, и эмиссары, среди которых находился некий польский офицер, граф Лещинский (sic), до этого путешествовавший под именем Германовского, уехали, так и не получив от нее ответа. Капитан Юро, муж дамы для чтения, носящей то же имя, уехавший на остров Эльбу, тоже прибыл сюда для того, чтобы встретиться с женой, и привез письмо от императора. Я имею все основания предположить, что письмо это было написано в резких тонах и упрекало императрицу в том, что она покинула императора в горе и оставила своего принца. Это послание произвело на императрицу очень сильное действие и сразу же сказалось на ее самочувствии. Это новое доказательство неуважительного отношения только укрепило августейшую принцессу в ее нежелании ехать к мужу. Эта поездка не произойдет без разрешения Вашего Величества, поскольку мне кажется, что Ваш гнев для нее гораздо сильнее желания быть с мужем. Поэтому-то императрица не разрешила капитану Юро вернуться на остров Эльбу, а предложила ему поехать вместе с ней и ее свитой в Вену, где, несомненно, за ним можно будет установить наблюдение".
Теперь, утверждая, что Мария-Луиза не желала ехать на остров Эльбу, Нойперг был прав.
Да что же такое произошло?
Мещанскую душу Марии-Луизы ранило одно письмо Наполеона.
Дойдя до крайнего возбуждения от желания, император потребовал от жены немедленно прибыть к нему на остров, пригрозив, что "в случае задержки с приездом она будет похищена силой".
Эта угроза, так лицемерно использованная слащавым генералом Нойпергом, испугала бывшую императрицу.
При мысли о том, что ее, словно какую-то танцовщицу из Венской оперы, похитят, сунут в кабриолет и, возможно, переоденут в мужской костюм для того, чтобы ввести в заблуждение полицию союзников, она просто обезумела. Ее муж представлялся ей одним из тех соблазнителей, которыми ее пугали, когда она была маленькой.
Поставленная внезапно перед необходимостью выбора между авантюрой, какой ей представлялся отъезд на остров Эльбу, и спокойной и безмятежной жизнью, которую предлагали ей одновременно Нойперг и отец, Мария-Луиза не стала колебаться. Она безусловно, безоговорочно и, кажется, без сожалений выбрала покой.
После сорока восьми часов размышлений она сделала свой выбор и спокойно написала австрийскому императору:
"…Три дня тому назад я приняла одного из офицеров императора, доставившего письмо, в котором он говорит, чтобы я без промедлений приехала одна на остров Эльбу, где он ждет меня, сгорая от любви…
Поверьте, дорогой папочка, что теперь у меня много меньше, чем когда-либо, желания предпринимать эту поездку, и я даю Вам честное слово в том, что никогда не пойду на это, не спросив Вашего на то разрешения. Прошу Вас также сказать мне, что я, по-вашему, должна ответить императору…"
Нойперг мог слать победные реляции. Теперь он мог быть уверен не только в том, что сможет привезти Марию-Луизу в Вену, у него появилась почти полная уверенность в том, что он сумеет сделать ее своей любовницей…
Спустя несколько дней под нажимом галантного генерала, желавшего воспользоваться "случаем, который может представить путешествие", она уехала из Экса и короткими этапами двинулась в сторону Австрии.
Однажды вечером, в Швейцарии, под действием, возможно, каких-то угрызений совести, она отправила мадам де Монтебелло такое необычное письмо: