- Уж натерпелась я, пока их вырастила… Теперь-то на пенсии, двадцать три рубля получаю… Да хоть бы и не получала… Много ли мне надо? Эфенди в совхозе трактористом работает, свой дом, мать не оставляет, возьми всевышний от моей жизни да ему прибавь! И на дочку жаловаться грех. А вот этот… - Уголком косынки женщина вытерла слезу, скатившуюся из здорового глаза. - Ноги-то у меня, видишь… Ревматизм замучил… И он, несчастный, век мой укорачивает…
У Агарагима не было ни малейшего желания выслушивать ее жалобы. Зная себя, он боялся смягчиться, пожалеть парня. Раздраженно взглянув на часы, он хотел отойти, но женщина, почувствовав его намерение, шмыгнула носом и снова заговорила:
- Работать никак не приладится. Сперва в совхозе работал, потом на железную дорогу подался. Потом уж Эфенди к себе его взял, на тракторе обучил… И оттуда сбежал. Бросил трактор. Слонялся, слонялся. Слава богу, в армию взяли. Вернулся, бумагу привез - шофер, выучили там. Дали ему в совхозе старенький грузовик. Ничего, одумался вроде, стал работать. Что ж, думаем, раз такое дело, женить надо парня. Высватали ему хорошую девушку, - старуха кивнула на веранду. - Дочку ему родила, вон в твоей машине сидит - забавляется… Вторым тяжелая ходила, а тут опять ему, невезучему, беда: машина перевернулась. Подбили его спекулянты, глупого, деньгами заманили… Нагрузили капустой машину, да и погнали ночью в Армению. Только, видно, Бог-то следил за ними, свалилась машина в ущелье. Один аферист руку сломал, другой ногу покалечил, а наш хоть бы нос раскровенил!.. Посадили, год дали. А невестка, как посадили его, давай горевать!.. С утра и до ночи льет и льет слезы, никак успокоиться не может. Горевала, горевала - и мертвенького родила… Мальчик был…
Агарагим взглянул на невестку хозяйки и подумал: как же должен быть ненавистен он этой женщине, если даже не взглянула ни разу, "здравствуйте" не сказала. И эта, толстая, тоже зла на него, беду в дом принес. Он едва удержался, чтобы не начать оправдываться, объяснять, что ни в чем не виноват, что, желай он им зла, он их Биннета инспектору немедленно передал бы. Вот тогда уж помучился бы…
- Пришел из тюрьмы, - вздохнув, продолжала старуха, - просил, уговаривал, чего только не делал, чтоб машину дали. Дали!.. Только машиной-то не назовешь, дыра на дыре, заплата на заплате. День работает, пять дней чинит… Сегодня утром и говорит мне: выходной, мол, поеду, сенца привезу скотине. А я как чувствовала, не надо, говорю, сынок. Я сон плохой видела. Да и знаю, всегда же с ним что-нибудь… Поехал. Ну вот, что теперь делать с ним? Где у него деньги за ремонт платить?
У Агарагима кончалось терпение. Солнце уже ушло со двора и виднелось лишь вдалеке на горах. Немного погодя оно скроется за вершиной, упирающейся в самое небо, и наступит вечер.
Старуха взглянула на него, вздохнула и, с трудом переставляя непослушные ноги, направилась к дому. Видимо, все сказала, что хотела. Теперь уж как гость решит.
Взревывая и отчаянно дымя, во двор ворвался "Москвич".
- Слава богу! - выпалил Биннет, выскакивая из машины. - Вот он, Аждар!.. Нашел…
Сидевший за рулем человек отворил дверцу машины, спустил ноги и, как старому другу, во весь рот улыбнулся Агарагиму; спереди у него было всего три зуба - два снизу, один вверху. Голубовато-мутные, пьяные глазки его светились радушием. Он был такой же тощий, такой же невидный, как Биннет, и так же трудно было определить его возраст.
- Ну, выходи же, ей-богу! - поторопил его Биннет.
- Добро пожаловать… Дорогой гость… - держась рукой за дверцу, с трудом выговорил Аждар. Шагнул вперед и протянул Агарагиму руку. - Ты не тужи, браток… Машина… Это я мигом… Эта машина? Эта, да? - Аждар, пошатываясь, направился к "Жигулям".
Биннет вынул из машины дочку, стряхнул с сиденья осколки стекла.
Упершись одной рукой в бок, Аждар пристально рассматривал "Жигули", а Агарагим тем временем оглядывал его "Москвич". Битый, погнутый, весь в заплатах… Ни задних сидений, ни стекол в дверцах; на ходу неплохо продувает - не машина, а словно утильсырье. Не верилось, чтоб хозяин такой машины был мастером по ремонту автомобилей.
- Так… - Аждар внимательно оглядел побитые места. - Это пустяки… - сказал он Биннету. - Ерунда, слово даю, ерунда. - Он уселся на траву и вытянул ноги. - Я… Это… Закурить… Хочу, - и он сунул в рот "Аврору".
- Слушай, да он же пьян! - шепотом сказал Биннету Агарагим.
- А он всегда такой, - таким же шепотом ответил Биннет. - Он же на винном заводе работал… Только он все равно… Он соображения не теряет. Он, знаешь… Он за пятерых один сделает и не охнет. Руки золотые. Ты не волнуйся, он ее за час поправит. Как новая будет!
- Эй!.. Биннет, - Аждар глубоко затянулся и оперся на локти, - чего там шепчетесь? Он думает, пьяный? Ха, пьяный!.. Я Аждар, не кто-нибудь… Ведро выпью, а иголочное ушко прострелю. Ты скажи ему, гостю, скажи. Скажи, это Аждар! - он стукнул себя кулаком в грудь.
- Да я уж сказал, - Биннет засмеялся.
- Ну тогда водички принеси, нутро горит.
Биннет пошел за водой. Аждар, послюнив палец, загасил папиросу, бросил окурок через плечо и сел.
- Браток… Ты… Это… Ты не горюй. Ясно? Чего горевать, если есть Аждар? Сейчас… Как новая будет… Со склада… Биннет мне родня, ясно?.. Я все сделаю… И ни копейки… Ясно? С родственников не беру… Деньги… Что они, деньги? - Он вздохнул, поскреб заросший щетиной подбородок, взглянул на "Жигули", потом на небо, потом повернулся и поднял глаза на гору за деревней. - Вон гора, видишь?.. Гокезен называется… Не слыхал?.. Видишь, вершина?.. Как пика. А я залезу! Точно говорю - залезу! Просто времени нет… Залезу и шибану там стаканчик!
Обливая шею и грудь, Аждар с наслаждением выпил принесенную Биннетом воду. Агарагим облизал губы, но просить воды не стал.
- Ну… господи благослови!
Аждар поднялся, достал из багажника "Москвича" деревянную кувалду и лом. Можно было подумать, что лом этот годами валялся где-то в грязи, столько на нем было ржавчины. Встав на колени возле машины, Аждар поставил лом под поврежденное крыло. Ударил снаружи кувалдой разок, другой. Крыло, затрещав, лопнуло по всей длине. Аждар отпрянул.
- Э-э-э!.. Что ж это такое? Треснуло… Не металл, а бумага… Я не виноват…
Агарагим кинул яростный взгляд на Биннета. Сейчас он был раздосадован больше, чем когда Биннет повредил ему машину. Он чуть не отшвырнул Аждара от "Жигулей".
Аждар сам отошел в сторону. Бросил лом и кувалду.
- Чего-то руки дрожат… - Он усмехнулся. - Давай, Биннет, принеси немножко.
Биннет побежал в дом, а Аждар снова опустился на траву.
- Поправим… - сказал он. - Тут главное - терпенье… Про трещину ты не думай. Залатаем - будет как новенькая. Аждар - это Аждар. Я, правда, больше по грузовым… С этими… Не приходилось… Ничего… Ты, главное, не сомневайся, - Аждар все бормотал, бормотал, и чувствовалось, что уговаривает он не столько клиента, сколько себя самого.
Появился Биннет: в одной руке стакан водки, в другой помидор. Аждар принял у него из рук водку и помидор.
- Мне пятьдесят два, - сказал он, глядя на водку, - тридцать два года с ней дружбу веду… Думаешь, я почему не влез на гору? Влезу! Клятву дал… Что выпью там, на горе! Господи, прости меня, грешного!.. - Он обратил лицо к небу. - Прости и помилуй. Ты знаешь, нету на мне больших грехов… А если мелочь какая… Ну их на водку спиши…
Он отпил полстакана, сморщившись, откусил от помидорины и проглотил, не жуя.
Биннет не смел взглянуть на Агарагима. Он мысленно молил бога, чтоб тот надоумил Аждара, чтобы Аждар сделал, выручил бы его из беды.
А Агарагим молчал, с омерзением поглядывая на Биннета. Нашел кому доверить!.. Ничтожество! Жарища, а этот мозгляк вон какую кепку напялил!.. Надо же, с кем судьба свела!
Аждар расстегнул сатиновый пиджак, почесал впалую грудь. Майки на нем не было. Ребра торчали наперечет, живот, казалось, прирос к позвоночнику.
- Ну, господи благослови! - Аждар поднялся с земли, взял в руки лом, кувалду. - Начнем… - сказал он, но видно было, что начинать ему очень не хочется.
- Не надо, - сказал Агарагим.
У Аждара будто гора с плеч свалилась, та самая, которую он столько лет собирался покорить. Но он не показал виду.
- Чего, браток? Давай! Я это мигом…
Но тут уж Агарагим не выдержал.
- Хватит! - выкрикнул он. - Не умеешь - не берись! Хуже только машину изувечишь. А ты!.. - Он обернулся к Биннету. - Взрослый человек! Чего ты меня сюда притащил? Поиздеваться решил?! Я тебе такое устрою! Хочешь? Это я запросто!
- Ну зачем?.. Ну что ты… - Биннет испуганно хлопал глазами. - Вышло так… С кем не бывает? Я за братом послал, приедет, решим, как что…
- Они решат! А я завтра в Баку должен быть! Понимаешь ты это?
- Ну… Раз мастер тебя не устраивает, может, в Баку починишь… Скажи сколько. Я заплачу.
Агарагим медлил, боясь назвать сумму. Он понятия не имел, во сколько может обойтись ремонт.
- Тысячу! - бросил он, не глядя на Биннета.
- Да ты что?! - Аждар швырнул лом и кувалду. - За что ж тут тысячу брать?!
- За что? Машина новая, четырех месяцев не ездил!
- Пускай новая, но тыщу… - Аждар покрутил головой.
- Тысячу, - повторил Агарагим, тоном своим показывая, что не собирается устраивать торговлю.
Застегивая сатиновый пиджак, Аждар направился к веранде. Сел на топчан к хозяйке и стал что-то говорить ей, разводя руками.
Биннет молча стоял перед Агарагимом. Курил, лихорадочно затягиваясь сигаретой. Наконец поднял голову, спросил несмело:
- Может, сбавишь? А, дядя?
- Я уже и сказал точка! - Агарагим повысил голос.
Отворилась калитка, и во двор вошел невысокий коренастый человек, обритый наголо. Он шел, чуть раскачиваясь, помахивая руками… В нем не было ни малейшего сходства с Биннетом, но Агарагим сразу догадался, что это и есть Эфенди, старший брат.
- С приездом! - приветливо сказал Эфенди и крепко сжал руку Агарагима твердой и жесткой рукой. - А чего это ты стоишь? Эй, мама! Кто же так гостя встречает?! Где ваши хлеб-соль? Где стол накрытый?
Он поднялся на веранду. Аждар, сокрушенно качая головой, что-то тихо проговорил ему. Мать запричитала, ударяя себя по коленям, и, похоже, это не понравилось Эфенди.
- Перестань! - раздраженно бросил он. - Слава богу, я еще не умер. Жрать давайте быстрее, с голоду помираем!.. Невестушка, ты где там запропастилась?
Молодая женщина поспешно вышла на веранду. Эфенди взглянул на нее и ладонью похлопал по столу. Молодая женщина мгновенно исчезла в комнате, и Агарагим понял, что в этом доме Эфенди - хозяин и слово его - закон.
Принеся белоснежную скатерть, женщина ею накрыла стол.
- Поднимайся сюда! - позвал Агарагима Эфенди. - Я вижу, они тебя совсем довели… А ты, - он обернулся к стоявшему в стороне брату, - пойди и принеси Аждаров саз. Пускай побренчит, послушаем…
На веранде было нежарко. Солнце село, жара спала…
Агарагим пил чай и думал: хорошо, что пришел этот Эфенди. С его появлением он как-то сразу перестал беспокоиться, на сердце стало легко, неизвестно откуда взялась вдруг уверенность, что все образуется, обойдется. Он смотрел на румяные щеки Эфенди, на его густые кустистые брови, на потрескавшиеся толстые пальцы - и думал, что вот такой человек может все.
Биннет принес саз и пристроился с краю стола. С тех пор как пришел брат, он не проронил ни слова. Говорили Аждар и Эфенди. Толковали о том о сем, обо всем на свете, только не о разбитых "Жигулях".
Молодая хозяйка принесла большую миску куриной чихиртмы - из тех самых петушков, - поставила графин красного вина и бутылку водки. Накрыла на стол и снова исчезла.
Эфенди стал разливать вино по стаканам.
- А ты, дорогой, - он взглянул на Аждара, - прикладывался уже сегодня?
- А как же! - Аждар усмехнулся, показав три передних зуба.
- Губишь себя. Не бросишь водку, так и помрешь, не достигнув своего желания. Ну да мы твою заботу на себя примем: тело твое снесем на гору, зароем там, а на могилу ведро водки поставим.
- Вот за это спасибо! - Аждар весело потер руки. - Договорились: помру раньше тебя - сделаешь, как обещал! - Он поднял стакан. - За здоровье нашего гостя! Пусть всегда светлым будет его путь, пусть лает его собака, пусть пылает в его доме очаг! - В несколько глотков Аждар опустошил стакан.
Биннет поднял свой только после того, как Эфенди сделал ему разрешающий знак. Выпил, но еды в рот не взял, ни крошки.
Агарагим был голоден, но что-то стояло в горле, мешало есть, он с трудом проглотил кусок, другой. Он все ждал, когда Эфенди скажет ему наконец:
- Ешь спокойно, о деньгах не волнуйся. Деньги здесь, у меня в кармане.
Но Эфенди вел себя так, будто здесь все свои и собрались случайно. Не спросил его даже, кто он, откуда, куда ехал.
Было уже поздно, но свет не зажигали: луна светила так ярко, что все было отчетливо видно.
Биннет то и дело поднимался из-за стола и уходил куда-то. Сперва Агарагим думал, что он так, может быть, по нужде, но потом увидал, что из-за утла, за которым скрылся Биннет, поднимается дымок: не решаясь закурить при старшем брате, Биннет подальше уходил с папиросой.
Аждар вынул саз из чехла, приник к нему подбородком и закрыл глаза…
Агарагим не очень-то жаловал саз, годами не слышал его и не скучал. Но игра Аждара потрясла его. Немыслимо было поверить, что грязные, потрескавшиеся пальцы жалкого, тощего, погибающего от водки мужичонки, могут извлекать из саза эти поразительные звуки. Почему-то Агарагим вспомнил дочку, жену - и ему захотелось плакать…
Биннет, не отрываясь, смотрел на своего гостя. Он видел нежную кожу чисто выбритого лица, такую белую и прозрачную, словно ее никогда не касался луч солнца. Видел волосы, черные, густые, волнистые. Светлые глаза гостя были ясны и красивы, как у молоденькой девушки. Он был высок и широк в плечах - и из него вполне можно было бы выкроить трех таких, как Биннет. Сорочка на нем была белоснежная, накрахмаленный воротник ее стоял прямо, Биннет подумал, что ни разу в жизни не надевал он такой белоснежной, такой твердо накрахмаленной сорочки. Гость был красив, и Биннету казалось, что сердце у такого человека должно быть так же прекрасно, как лицо.
"Ну зачем ему эта тысяча? Да будь я хоть наполовину так красив, имей я сто машин, я бы все сто разбил и не охнул. Тысячу запросил! Неужели совести нет? И половины за глаза хватит!" - додумалось ему.
- Эфенди, дорогой, послушай вот это… Сам сочинил, называется "Вершина Койезен". - Аждар заиграл новую мелодию, но, взяв несколько аккордов, отложил саз. - Ох, судьба-судьбинушка!.. И когда только взберусь на свою вершину?
Ему никто не ответил. Разговор за столом не клеился.
Аждар вылил в рот остаток водки, скривился, крякнул.
- Эфенди, а Эфенди! Тыщу-то где возьмешь?
- Помалкивай! - беззлобно прикрикнул на него Эфенди. - Против смерти средства нет, а это… Был бы ты жив-здоров, а все остальное устроится! - Он провел ладонью по бритой макушке, усмехнулся. - Аждар, а сколько стоит твоя машина?
- Машина? - Аждар пожал плечами. - Разве это машина? Собаку на веревке не затащишь, а я вот ничего, езжу… Ладно… Ты скажи, где тыщу возьмешь?
Агарагима передернуло. Никакого такта у людей, такие вопросы можно и без него было бы обсудить. Эфенди-то не поддерживает разговор, а этот пьянчуга никак не угомонится.
- Нет, ты скажи! Если даже Биннет весь дом свой на базар принесет, никто тыщи не даст! Тыща рублей! Это ж подумать!..
- Чего пристал? - Лицо у Эфенди слегка покраснело. - Слава богу, не нищие. У Биннета корова есть, два теленка. У меня в доме ковры найдутся. Сестра у нас есть, любого брата стоит, она поможет. Только бы гость наш обождал немножко.
"И обожду, - решил Агарагим. - Завтра дам срочную телеграмму, что задерживаюсь".
- Сказал бы матери, - Аждар толкнул в бок Биннета. - Пусть хинкал сготовит, утром посидели бы, поели… - Он с трудом сосредоточил взгляд на лице Агарагима. - Ты когда-нибудь ел хинкал с курутом?
- Ел в Борчалы…
- В Борчалы!.. - Аждар покрутил головой. - Такой, как в Казахе готовят, ты нигде есть не мог… Только… Условие… Хинкал под кизиловую… Ясно? Ну, я пошел, пускай детишки не думают, что пропал их отец… - Он стукнул себя в грудь кулаком. - Я Аждар! Ясно?! Аждар! И я влезу на эту гору!.. Могилой отца клянусь, влезу! Хоть на четвереньках, а вскарабкаюсь! Меня не зря Аждаром зовут!..
Он, спотыкаясь, спустился по ступенькам, и долго еще со двора доносился его голос: "Меня не зря Аждаром зовут! Да, Аждаром!.. Аждаром!".
Эфенди взял Агарагима под руку, отвел в сторону.
- Ну, дорогой, ложись и спи спокойно. Как ты сказал, так и будет.
- Вы только поймите меня, - не желая сдаваться, сказал Агарагим. - Машина же совершенно новая… Не обижайтесь…
- Какая может быть обида? Ты на нас в обиде не будь, мы кругом виноваты… Задержали, обеспокоили… Зато утром хинкалом тебя угостим. А деньги… Все будет в порядке. Ну, будь здоров! Спокойной ночи!
Агарагим попросил, чтоб ему постелили во дворе. Из комнаты вынесли койку с металлической сеткой и поставили под грушей.
Агарагим лег, как был одетый, даже туфли не снял. Только сейчас он почувствовал, как устал, все тело ныло, голова была тяжелая, но сон почему-то не приходил. В другое время он с наслаждением выспался бы на воздухе, под деревом, а сейчас лежал, уставившись в ясное небо с сиявшими на нем звездами, и слушал, как гудит у него в ушах…
Такая большая деревня - и ни звука, словно ее со всеми домами и жителями опустили в глубокий колодец. Корова и телята, привязанные возле хлева, жевали жвачку и изредка постегивали себя хвостами по бокам. Агарагиму вдруг начало казаться, что вокруг никого, одна только мертвая пустыня, и утро здесь никогда не наступит, и солнце не встанет из-за гор, и он так и будет вечно лежать под деревом, не в силах выбраться из-под сверкающих золотистых звезд.
В саду прокричал удод, где-то далеко ему отозвался другой. Агарагим сел и стал слушать их перекличку. Потом повернулся, взглянул на террасу. Толстуха спала на своем топчане и, несмотря на жару, кажется, закуталась с головой… И тут в тишине Агарагим уловил какой-то тихий ноющий звук. Это не птица. И не из сада слышится - с веранды. Он напряженно прислушался. Кто-то плакал. Затаившись, давясь рыданиями, чтоб не было слышно. Женщина на веранде была неподвижна, но Агарагим уже знал: плачет она. Завтра Биннет поведет на базар корову или телят, а деньги на покупку коровы та женщина собирала по копеечке, отрывая от себя. Да и Эфенди не просто будет продать пару ковров. Полгода копи - в пять минут выброси. А почему? Да потому что так захотел этот бакинец. И ничего не поделаешь. Биннет только-только вылез из одной истории - и если опять накроется, машины ему не видать, как своих ушей. Вот мать и плачет. А может, не плачет, может, ему показалось? Нет, точно. Вот повернулась… Плач затих… Легла лицом к стене… И опять плачет под одеялом.
Агарагим подумал, что, кроме маленькой кудрявой девчушки, никто сейчас не спит в этом доме. Там, за закрытой дверью, Биннет и его красавица жена лежат рядом и глядят в потолок. Глядят и молчат. Биннет курит, прикуривая одну папиросу от другой, жена плачет. Плачет, покусывая яркие, как вишни, губы, и в душе проклинает Агарагима: "Чтоб жена твоя мертвого родила!"