Насыров в самом деле производил впечатление человека, который последние дни не томился в больничной палате, а занимался экстремальными видами спорта на свежем воздухе, а перед текущей встречей еще коротко сбегал в финскую баньку. Был он мужественен, загорел и вообще походил на актера из рекламы дорогого мужского парфюма. Только глаза подкачали – тускло прятались под толстыми темными веками. Но все равно перла от главы мощь, ощутимая, физическая и психическая, которую Денис встречал только у пары знакомых бойцов – людей, полностью уверенных в своих силах и своем будущем. Ни сам Денис, ни люди из его бизнеса – тот же ГФИ, например, да и Мухутдинов – такой уверенностью похвастаться не могли. А их младший коллега мог и откровенно этой способностью кичился. Возмутительно.
– Денис Маратович, я очень виноват. Прошу прощения за то, что так долго ждать вам пришлось. Надеюсь, вы не зря потратили время и немножко познакомились с тем, что у нас получается.
Тут Денис слегка успокоился. Сага о недуге, затянутая полгода назад, была, похоже, не совсем фольклором. У Насырова был голос очень больного человека. В отличие от большинства руководителей сельских районов, говорил он без акцента, но так, будто сдерживал сильную боль, и очень этого стеснялся.
– О, это да, – ответил Денис. – Просто наизусть кое-что выучил. Только я ведь хотел с вами лично как бы знакомство свести, а антураж – вторым порядком…
– Человека видно по делам. И не только человека.
– Но и чиновника. Безусловно. Я впечатлен, кроме шуток. Вы же в район когда приходили, он не таким был?
– Что вы. Совсем другим. Дыра дырой. В дыре нефть, правда, но толку с нее. Нефть – не вода, ею не напьешься, и наешься не всегда. Мы постарались все изменить. В промышленности, в аграрном, в социальном секторе. Главное – люди изменились. Мы и сами…
– Да, просто перестройка на марше, – сказал Денис с усмешкой и поспешил загладить возможную обиду собеседника: – Честное слово, такого разительного прогресса в жизни я не видел. Просто революция в отдельно взятом районе.
– Мы сторонники эволюционной теории. Особенно в последнее время, – размеренно сказал Насыров. Речь ему явно давалась с трудом, голос малозаметно пополз вверх по октаве.
Что ж ты крючок никак не подхватываешь, с досадой подумал Денис. Приходилось тащить нить беседы самому:
– Я, Альберт Гимаевич, почему про революцию говорю. Потому что есть у нее начало, а, простите, конца нет. Ей, революции – да и эволюции тоже, так что противоречия нет, – становятся тесны рамки и границы. Вот я и приехал спросить вас – не столько как чиновник, сколько просто как политолог. Ну, и посмотреть на все, конечно. Но и спросить – вам здесь не тесно?
Насыров тяжело повел головой. Похоже, ему было тесно – или просто воротник был слишком тугим.
Денис испугался, что дурацкая искренность Насырова собьет его с мысли, и опять начинай сначала. Но сказать ничего, чтобы толкнуть разговор в продуктивном направлении, не успел. Насыров принялся с тяжелым подсвистом ронять:
– Мы догадываемся, для чего вы приехали, Денис Маратович. Это, так сказать, вопрос эволюции. Все в нее упирается, в конце-то концов.
Так, подумал Денис. А дяденька не сайентолог часом? Или мунист какой? И чего ради он себя во множественном числе величает, как самодержец Николай Кровавый?
– Мы ждали визита – вашего, или еще чьего-либо, – продолжил Насыров. Голос стал совсем срывающимся – и только, видимо, навык главы администрации делал его понятным. Говорил Насыров все медленнее и размереннее, чтобы можно было разбирать смысл в замысловатых фистулах. – Вы не обижайтесь, но вы могли быть и не первым. А сначала мы с ужасом ждали. Мы ведь здесь построили маленький такой анклав, который не мешает чужим и позволяет выживать своим. Но этот анклав – он как шарик надувной. Любое вторжение – и лопнет. И хана всем, кто внутри. Поэтому мы береглись. Но потом дошло до нас: страусиная политика не спасала никого. Надо принимать угрозу реально, и превращать ее в содействие. Другого пути нет. Поэтому мы рады, что именно вы здесь. И что мы разговариваем с вами именно сейчас. Когда вы стали ближе к нам. Когда вы…
Насыров резко замолчал, набычился и схватился за нижнюю челюсть.
Денис, слушавший его с растущим недоумением и беспокойством, напряг ноги, чтобы вскочить, спросить про плохо ли и не надо ли врача, и независимо от ответа броситься из комнаты – хотя бы за Санией. И опять его подкосила лютая слабость, не только выкусившая ноги в районе колен, но и будто воткнувшая в нижнюю половину головы здоровенный ком горькой ваты. Денис обмер. Сил осталось лишь на то, чтобы догадаться – у Насырова болезнь заразная, и залетный казанец сейчас станет ее жертвой.
И тут полегчало.
Денис обвис в кресле. Рубашка на спине и под мышками стала как заплесневевший на теле горчичник. Рот скребла полынь. Денис откашлялся и показал рукой на бутыль. Насыров, не отрывая ладони ото рта, вытащил левой рукой откуда-то сбоку широкий стакан для виски, поставил под краник и набурлил почти под самый срез. Денис дотянулся, похватил и припал. Вода была сладкой и пьяной, как глоток воздуха после нырка к шарм-эш-шейхским кораллам на 20-метровой глубине. Она оживляла и позволяла не думать, что с ним такое происходит и не показалось ли ему, что у Насырова в момент, когда он ставил стакан, глаза сверкнули как у кошки – изумрудным многоугольником.
Денис поставил стакан другим человеком – бодрым, сильным и готовым к любым передрягам. Голова была прозрачной и ясной, а кожа звенела как струна. Даже рубашка, кажется, подсохла. А гормоны или протеин какой они туда, часом, не добавляют, подумал он рассеянно и ласково посмотрел на Насырова. Насыров наконец оторвал руку от лица, но сильно далеко решил не убирать – держал на уровне груди. Он состроил мгновенную гримасу, отчего лицо на секунду съехало куда-то вверх, как маска, но тут же вернулось обратно. А может, не протеин, а кокаин, подумал Денис, теряя значительную долю энтузиазма. И решил перехватить инициативу:
– Мне льстит такая оценка, хотя "ваш-не ваш" – не тот критерий, к которому я привык. Но в данном случае…
– Все, Денис Маратович, не могу больше, – виновато сказал Насыров. – Эта официальная оболочка… Вы позволите?
Все-таки в баню, и с девками, подумал Денис и кивнул.
Насыров ответил тоже кивком, благодарным. Вытер рот рукой, сунул ладонь под подбородок и аккуратно снял лицо.
Денис почувствовал, как по спине снизу вверх стремительно скользнул широкий ледяной клинок. Он вжался в кресло, пытаясь избавиться от жуткого ощущения. Пытаясь отвлечься от кошмара. Пытаясь проснуться.
Существо в кресле Насырова аккуратно положило лицо главы администрации со скальпом в ящик стола и страшно зашевелило тем, с чего это лицо сняли. Сперва был фас человеческого черепа – плосковатый, довольно точно воспроизведенный, только синий, с носом и крупными холодными глазами. Потом челюсти поехали вперед, нос – им навстречу, а лобная кость стала покатой. Существо придвинуло к себе бутыль, страшно вывернуло светло-лиловую голову на длинной чешуйчатой шее и пустило струю минералки в вытянутую зубастую пасть.
Глава администрации-2
Мне в тот день впервые стыдно стало – наверное, после школы, когда меня у окошка соседской бани застукали, где Лейсан мылась. Но там все понятно, пацан, дурак. А тут здоровый лоб, столичная штучка, с академическим образованием – а сказать нечего.
Это я уже в себя пришел после переезда, начал владения изучать. Естественно, с упором на нефтянку. С НГДУ начал, потом до геологоразведки и сервисных центров добрался. По сужающей. А у "Татнефтегазсервиса" офис почти в черте города. Ну, ты был, знаешь? Нет? Все, не трогаю. Просто слушай. Ну, не слушай – да какая разница. Понимаешь, воспринимаешь – и хорошо. А как назвать, потом сам придумай, если пожелаешь.
Вот. Я там до конца смены проторчал, с руководством общался. А на пролетариев времени не хватило. Ну, шофера отпустил, решил с народом вместе пройти. Вахтовый автобус тех, что подальше живет, увез. Я с остальными пешком отправился. Ну, идем, говорим за жизнь. Я с людьми говорить умею и всегда умел, честно. Сначала, значит, про как жизнь да как работа. Мне-то интересно в свою сторону народ повернуть, чтобы люди не возражали против того, чтобы под район уйти. Понятно, что это не от них зависит, но все равно поддержка трудового коллектива – великая сила. Не всегда решающая. Но когда как контрольный выстрел срабатывает, когда – ситуацию ломает.
И только я решил в эту тему выйти, мне один спец – как сейчас помню, инженер из цеха капремонта скважин и насосных установок, крепкий такой и молодой, парень, можно сказать, Ильдар, если не ошибаюсь, говорит: Альберт Гимаевич, все нормально, и зарплата хорошая, и жилье есть, а живем как коровы на ферме. Почему, спрашиваю. Потому, говорит, что вода в Аждахаеве – вы, наверно, и не знаете, весь день на работе, – течет 3 часа в день. Рано утром и рано вечером. И вот если мы в утреннюю смену, то все в принципе, нормально – и сами успеваем умыться, и детей утром умыть перед школой, а вечером ополоснуть пред сном. А если вторая – то привет. Что жена в ведерки наберет, тем морду и моем. А в те же ведерки надо ведь и на готовку набрать, и на питье, да и в туалет, чтобы смывать – квартиры-то городского типа, с канализацией. Хоть нужник во дворе сколачивай. А нефть и мазут – это ведь не просто грязь. Ее смывать надо. Иначе кожа вот такая становится. И руки мне показывает. А руки – это сейчас я скажу, что это были цветы-василечки и детская опрелость. Тогда я такое только в каком-нибудь дерматологическом центре для особо запущенных мог увидеть.
И понимаешь, Денис, он ведь не наезжал, за грудки не хватал. Просто рассказал – как, я не знаю, приятелю. Тот про свою неприятность, он – про свою. Ну, и еще добавил, что вода наша вообще для снабжения населения не годится, потому что техническая. Ну, все равно пили, куда деваться – в каждом доме на кране фильтры, японские, наши "родники". А в унитазе, если долго не тревожить, внизу такое масляное пятно поверх воды образуется. Разноцветное. Пустяк, а неприятно.
А я в самом деле не замечал этой фигни, у меня с самого начала в коттедже артезианская скважина была. Я по-другому и думать не мог.
В общем, завелся я. А я, между прочим, только потому чего-то добился, что злиться умею. Вот когда все гладко идет, по накатанному, я ничего не могу. Максимум – пить начинаю, или в морду. Да. А когда вводную дают: Насыров, вот пустыня, ты голый, перед тобой стена в сто километров длиной и высотой, еды-воды нет… Я, клянусь, что-нибудь организую. Антикризисный управляющий на вашем языке это называется., наверное. Я таких слов не люблю. Просто решаю сложные проблемы. А без них и неинтересно жить-то.
Видишь, не зря соседочку Ляйсан вспомнил – тогда в бане было дело, и сейчас, в принципе, к ней свелось. Решил я Ильдару, ну, и остальным ребятам, воду дать. А как иначе? Тут цифры сами по себе играют. Человек на 60 процентов состоит из воды. В Аждахаеве население – 15 тысяч. Если перемножить, получится, я 8 тысяч человек физически спасти должен. Ну, согласен, не туда немного пошел сейчас – ты извини, в этом состоянии с цифрами и, как это, формальной логикой не все ладно.
Дальше тебе, наверное, известно. Дали мы воду. Сначала на 8 часов в сутки – полный рабочий день. Потом круглосуточно. Потом выяснилось, что мы микроскопом в носу ковыряемся. Читал же про голливудских красавиц – не помню, как их там… Они требовали, чтобы, когда съемки, их во французской минералке купали. А у нас весь поселок, получается, как блондиночки эти голливудские. Просто анализы решил провести, а ученые в крик: да уникальная, да позитивный эффект, да сульфатно-гидрокарбонатная, да магниево-кальциевая, да со значительным содержанием биоактивной органики. Намели на сто баранов сена. А что я, дурной, такое богатство в канализацию спускать? Наняли маркетологов, туда-сюда…
У меня к тому времени уже обе руки чесались. Это с рук почему-то почти всегда начинается. Не знаю уж, почему. Иногда только с шеи. Но тогда принципиально по-другому течет все. И результат другой – ты увидишь. Но тогда-то я откуда мог знать? Ну, думал, нервы. Думал, питание неправильное. В Казани дерматологам показывался. В Москве. В Германию собирался уже. А в одно прекрасное утро просыпаюсь – здрасьте, чешуя пошла. И пальцы в когти прекращаются. Вот так, видишь, прямо из-под кожи… Да брось ты дергаться, у самого такие будут через месяц-другой. Ну ладно, ладно, не буду больше.
Я тоже так испугался. Думаю, все, мутант. И помру скоро. С женой общаться перестал, запил, ты что… Забросил все, сел в машину и уехал – есть тут типа база отдыха. Как раз для таких случаев. Ну, вообще для гостей. А какие гости с такими руками? Один поехал. Думаю, порыбачу, уток постреляю, в себя приду. И, значит, или поправлюсь, или помру.
Там скрутило совсем. Как раз после охоты. На уток ходили, я стреляю хорошо, трех свалил. Ну, пришли с Мансуром, это егерь, он айда стряпать – в вине тушить, со специями. А мне плохеет совсем. Я креплюсь, нельзя виду показывать, при подчиненных-то, понимаешь? А от уток дух пошел – я такого никогда не чувствовал. Сперва нормальный. А чем дольше они готовятся, тем хуже. Как с помойки, где черви уже. Я говорю: Мансур, что за дела. Он сначала глазками хлопать, потом в обиду. Я подошел, посмотрел – ну, нормальные утки. Свежак. А меня чуть на стол не вырвало.
Я же не знал, что теперь почти вегетарианец, прости господи. И что вообще только сырое переношу. И что процесс трансформации прерывать нельзя. Без подпитки водой так худо делается – просто перманентное похмелье, кишечный грипп и дамский токсикоз в одном флаконе.
В общем, упал я там. Мансур меня в джип – и до Аждахаева. В больничку. В себя пришел – как огурец, зато руки уже по локоть как в броне синей. Якудза, ты что. И жена рыдает, говорит: я сперва думала, ты меня больше не любишь, молодайку местную нашел. Потом решила, что заболел, пожалела тебя, дурака, потому что ты заразить меня боишься. Потом возненавидела, из-за того, что заразил. Чуть руки на себя не наложила. Альбертик, говорит, идиоты мы с тобой старомодные. Ты погляди – это же весь поселок уже такой. Чешется и чешую пускает.
В общем, вода это. Ты не знаешь, наверно, я тоже не знал. В мире почти все залежи воды, самой чистой, находятся на глубине от 700 метров и ниже. Это так называемые юрские слои – глинисто-сланцевые отложения. Тогда здесь мелкий залив был, всякая живность, динозавры-птеродактили тонули, слипались в курганы такие в десятки метров высотой. Получались горючие сланцы, которые миллион лет, или сколько там, не вымывались – их сверху плотные глины мелового периода прикрывают. Компостную яму видел когда-нибудь? Получилась такая компостная яма площадью в сотни, тысячи квадратных километров, консерва из юрского периода – с органикой тех времен. С ферментами. С ДНК. Которые, значит, могут вступать в симбиоз с другими ДНК и подминать их под себя. Перестраивать. Стремительно перестраивать.
А мы эту консерву открыли.
Теперь вот имеем 2 тысячи человек в разной стадии трансформации. Кто в кого. Но большинство в травоядных таких, типа игуанодонов. А еще считается, что народ не стадо.
Ладно, как говорят, революцию пережили, эволюцию уж как-нибудь… Те, кто уже перевоплотились, полностью, не как я, это пока полсотни человек, они ведь еще по домам живут. Тяжело, конечно. Жилье не приспособлено, мебель толком не используешь, скотина вся разбежалась. Ездим, кормим. Перестраиваем пока интерьеры. Дальше проще будет.
Вопрос пока, какими дети получатся. Но это скоро выясним – уже на следующей неделе первые роды в новых, будем говорить, условиях ожидаются.
Ну, в школе обучение продолжаем – только новые предметы вводим. Основы безопасности новой жизни, так скажем. И все тремя потоками идет – для обычных, для перевоплощающихся, и тех, кто уже. И ничего, не враждуют. Поначалу побаивались, понятное дело. Но тут ситуация такая – большой вопрос, кто кого еще бояться должен. Уж никак не травоядный хищника.
Странно, что мы первые добавку черпанули. Хотя не зря же Аждахаевым называемся. Видать, в последние сотни лет кто-то вглубь лез и вылазил вот таким вот…
С другой стороны, где гарантия, что мы первые? Может, все как мы делают – молчат и готовятся.
Я сначала, конечно, задергался: в Казань, в Москву, к врачам. Потом с умными людьми… Ну люди мы, люди, что ты так смотришь? Просто выглядим и как это… Ну, звучим по-другому. Я специально интересовался. Знаешь ведь самое распространенное определение – двуногая мыслящая птица без перьев? Это чье определение? Человека или тиранозавра? Вот и я теперь не знаю.
Зато я про себя знаю – я ведь человек. У меня внешность изменилась, но, блин, у людей она всегда меняется. Меня 40-летней давности поставь рядом со мною прошлогодним. Или каким бы я был лет через 40. Совсем бы разные люди получились. Мозги у меня те же, умения и желания те же. Душа. Что у меня, души теперь нет? Совесть, в конце концов. Я совестью отвечаю за свое население.
Вот, посоветовался с людьми, в общем. Прикинули мы, что дальше.
Получается – нас перебьют. По-любому. Хоть налоги платить будем, хоть в армию пойдем, хоть детей на опыты отдадим.
Я тут думал – помнишь, был такой таежный тупик? Нет, ты не помнишь… Лет 30 назад газетчики нашли хуторок в тайге, там какие-то деды с бабками живут, лет 100 уже. И знать не знают, что революция была, война, индустриализация с коллективизацией всякой… Ну, и айда про них писать. Интересно же – такие динозавры среди нас. А если бы их сейчас нашли, думаешь, в газете стали бы писать? Ну, это-то само собой. Но первым делом насчитали бы им налогов за 100 лет, с пенями и штрафами. А как иначе? Государство ради вас армию содержало, от китайцев границу охраняло, лечило кого-то бесплатно и, в принципе, могло все эти 100 лет и вас лечить. А вы, значит, жрете тюрю, не моете харю, и считаете, что никому ничем не обязаны? Да вы по жизни государству должны.
А мы – тем более. Потому что у нас нефть есть. И потому что мы не хутор, а район. И если у нас птичий грипп – приходят санинспекторы и истребляют всю птицу. А если вот такое? Кто приходит?
Я не знаю кто и подумать боюсь – хотя и думаю. Долгими бессонными ночами.
Мы-то в чем виноваты? Все живое из воды вышло. И красота там родилась – Афродита, прочее. Я не издеваюсь, просто голова иначе работает.
Мы сами, что ли? Мы специально? Но на это ведь смотреть не будут.
Смотри, вот самый шоколадный вариант, который нам могут предложить. Нас всех в больнички. С решетками, конечно. И там резать по пальчику. По коготку. И изучать, значит, варианты мутаций и способы применения в народном хозяйстве и в оборонной отрасли. А я, как про оборону речь зашла, понял: не жить нам. Понимаешь, не только ведь кожа сползает. Это ведь все броня. Везде – на руках, на ногах, по всему телу, лицо… Ну, то, что вместо него. Мы нечаянно, конечно – не совсем уж изверги – но убедились, что прямое попадание из ружья, допустим, эта чешуя не держит. А чуть по касательной – вполне. Плюс реакция. Плюс расширение восприятия – ультрафиолет, инфракрасный диапазон, ультразвук… Ты его, кстати, уже воспринимаешь – а вчера еще в обморок падал. Хотя парень крепкий. А псы вон все наполовину сдохли, наполовину разбежались. А здоровые волкодавы были у пары тут. Я вот кавказца потерял. Ну ладно.