Старые письма - от друзей, от коллег, от родственников. Письма обстоятельные и аккуратные - и написанные в страшной спешке; все эти письма потеряли значение и смысл, пролежав забытыми столько лет. Письма лежали слоями, словно геологические напластования. Раскопки прошлого - поиск ответов, поиск смысла. Письма от старых друзей, которые давно потерялись. Письма становятся сдержаннее и холоднее с годами. Открытка от Энни. Хочу тебя. Надо будет все это сжечь. Зачем все это хранить?
Серьезные, сосредоточенные лица. Дженни стояла спиной к солнцу; остальные щурились в ярком свете, даже в тот момент, когда она нажала на спуск. Дункан спросил, встретят ли они на обратном пути того кролика.
Движения его пальцев. Сколько раз он играл эту музыку? Он почти и не слушает, что играет.
Дорога обратно; сначала - к Чарльзу, отвезти его с Дженни домой. Роберт упорно отказывается зайти на чашечку кофе, но в конце концов им удается его уговорить - на минуточку. После отъезда Роберта с семьей Чарльз и Дженни остаются одни; между ними - явственное напряжение. Дженни спрашивает, был ли у него роман с Энни. Говорит, женская интуиция ей подсказывает, что у них что-то было. У Чарльза как будто камень с души упал. Выходит, что причина подозрительного поведения Дженни - страх из-за его отношений с Энни. Сомнения в Дженни, которые Роберт все-таки заронил ему в душу, как будто развеялись. Что за глупости ты говоришь, сказал он, Энни не в моем вкусе. Когда они отправились в постель, он занимался с ней сексом, как будто просил прощения. До конца дня и потом, в воскресенье, они больше не заговаривали об этом.
Старые записки, все эти письма - кто бы мог подумать, что их столько накопится! Старые бумаги - пласт за пластом, как на археологических раскопках; время как бы отступает, погружается в глубину.
Их секс был сродни искуплению вины. Чарльз и сам уже не понимал, как он мог позволить, чтобы дурацкие подозрения Роберта всколыхнули в нем столько тревоги? Перевернуться так, чтобы оказаться сверху - неожиданное воспоминание об Энни. Не думать об этом, не думать; действовать, как машина - без воли и памяти.
Ни одной фальшивой ноты. Только когда он задумывается о том, как играть, его пальцы запинаются на клавишах.
Машина без воли и памяти. Задать программу: завтра после отъезда Дженни проверить нижний ящик комода. Окончательно убедиться. Открыть ящик, проверить все бумаги - ждать всю ночь и весь день. Он ни на секунду не выпускал ее из поля зрения. Мера предосторожности.
Ящик набит битком и выдвигается с трудом - туда уже очень давно не заглядывали. Бумаги на самом верху прижаты так, что мешают открыть ящик. Выгрести их одной рукой, устранить помеху. Вот так, достаточно, теперь можно добраться до любого уголка. Зарыться в ворох рваных бумаг. На самом дне, неизвестно откуда - две копии "Паводка". Чарльз вдруг поймал себя на том, что с головой погрузился в слова, которые сам же и написал когда-то.
Эта река унесет прочь бесконечную тиранию лжи, и поддержку этой тирании и этой лжи, и власть, которая держится только на слабости остальных.
Когда догорел последний клочок, Чарльз вернулся к комоду - и снова проверил бумаги, на случай, если он что-нибудь пропустил. Зачем он хранит этот хлам?! От него только проблемы, и чем дальше, тем больше. Почему бы не сжечь все это? Все эти старые письма с истертыми уголками, мятые и молчаливые. (Аккуратные и элегантные буквы как бы сторонятся друг друга, не желая соединяться. Синие чернила, порывистое начертание. Почерк наводит на мысль о настойчивости, даже о принуждении. В записях явно таится подтекст, требующий очень внимательного прочтения. Эти значки обещают ответ на некий важный вопрос - но их корни уходят все глубже. На первый взгляд они ведут к свету - но подталкивают во тьму, к затемнению мысли, где мысль становится бессильной тенью. Эти буквы сначала как будто тепло обнимают - но теплота быстро сменяется прохладцей и равнодушием. Кажется, вот они, здесь - но уже в следующую секунду синева чернил растворяется в странице, и на поверхность всплывают слова, и промежутки между словами - словно мостки между видимым и невидимым, между известным и неизвестным; мостки становятся плотнее, и смысл проясняется - так затягивается рана, так свертывается кровь, так нарастают мозоли на коже. Слова, словно по тайному сговору, складываются в предложения, а те таят в себе наблюдения, даже знание. Эти предложения только кажутся бессмысленными, они несут в себе бремя чьей-то вины; в них нет ни предупреждения, ни угрозы, лишь подтверждение того, о чем ты уже знаешь или хотя бы догадываешься. Они постепенно формируют орнамент смысла, строгую иерархию, в которой ни одно предложение, ни одно слово, ни одна буква, написанная синими чернилами, не дают прямых ответов, но намекают, подсказывают, направляют туда, где пути смысла сходятся на миг и опять разбегаются; и каждая буква, округлая и безмолвная, - и свидетель преступления, и сама идея преступления, и это все - как непрошеное вторжение.)
Разворошить прошлое, его изодранные, позабытые обрывки. И тут он увидел - прямо на ложе из бумаг, за грудой конвертов. Волос; длинный вьющийся каштановый волос. Волос Дженни. Кингу вдруг стало страшно. Так страшно, что тошнота подкатила к горлу.
Он осторожно взял волос двумя пальцами, поднял на свет и пристально его изучил. Это мог быть только ее волос - Дженни. Других вариантов нет. И лежал этот волос на самом дне, под грудами бумаг.
Но все равно: это еще ничего не доказывало. Кроме того, что Дженни, может быть, и открывала этот ящик. Или ее волос мог остаться на одежде Кинга и упасть в ящик, когда Кинг рылся там в первый раз. Каштановый вьющийся волос еще ничего не доказывал.
И все же - он был в ящике. Лежал на самом дне, под грудами конвертов. Кинг попытался припомнить волосы всех женщин, которые когда-либо спали здесь, в его спальне. Этот волос мог быть только волосом Дженни.
Ящик комода выдвинут, перевернут; содержимое рассыпано по полу. Неистовый поиск - чего? Того, чего здесь уже нет?
Свалить все бумаги в металлическую корзину; сжечь их дотла - по нескольку за раз. Что есть прошлое, кроме свидетельства обвинения? Но уже самая первая пачка - столько дыма. Он опять распахнул окно. Стало лишь ненамного лучше. Выйти на улицу - слишком подозрительно. Вся комната провоняла дымом; корзина полна обгорелых бумаг - на больших листах еще можно кое-что разобрать. Прошлое сопротивляется. Не дает себя уничтожить. Кинг и не думал, что это окажется так непросто - избавиться от старых, ненужных бумаг. Он просмотрел все, что осталось, - старые письма, заметки, счета, открытки. Ничего такого, что могло бы ему повредить, попади оно в чужие руки. Он вернулся в комнату, там все еще пахло дымом. Он себя чувствовал глупо, и это было обидно.
Но он так и не мог позабыть о волосе. То, что Кинг нашел в ящике, его не пугало. Его пугало другое: то, чего он не нашел.
На следующий день он проснулся рано. Пришел на работу пораньше и понял, что не в состоянии работать. Все утро он ждал новостей, которые успокоили бы его, - от Роберта. Или хотя бы от Дженни. Все утро он пытался убедить себя в том, что ничего криминального он не сделал, и сейчас его больше всего пугает именно неопределенность - молчание и необходимость ждать.
К обеду он слегка успокоился, но только слегка. Как обычно, в обеденный перерыв он пошел домой и уселся за пианино.
19
После обеденного перерыва Кинг вернулся на работу. Когда он проходил мимо кабинета, где сидела Джоанна, та окликнула его и сказала, что его искали. Какой-то мужчина. Кинг спросил, кто - она не знала; он не представился. Сказал только, что зайдет позже.
Работа не клеилась. Кинг взялся было за статью, но быстро понял, что он лишь пробегает глазами по уравнениям, совершенно не вдумываясь в их смысл. Зазвонил телефон, и Джоанна соединила его с Дженни. Дженни сказала, что ей очень понравились выходные. Но ее голос был немного отсутствующим, словно она думала о чем-то другом.
- И знаешь, Чарльз, у меня остался твой второй ключ - я забыла его отдать. Он тебе очень нужен?
Чарльза вновь охватило кошмарное ощущение собственной уязвимости.
- Нет, не особенно. Я приеду в Лондон на выходные, тогда и заберу ключ.
Дженни медлила с ответом.
- Ты уверен, что хочешь приехать? Я могу отправить его по почте.
- А почему ты думаешь, что я не хочу приехать?
- Послушай, Чарльз, я не очень понимаю, что между нами происходит. По-моему, нам надо сделать перерыв и как следует все обдумать.
Теперь уже Чарльз помедлил с ответом.
- Может быть, ты и права. Я позвоню тебе ближе к концу недели, тогда и решим.
Между ними как будто встал некий барьер. Рано или поздно ему все равно придется поговорить с ней начистоту и выяснить правду - другого выхода нет. Кстати, вот и причина поехать в Лондон. Если уж ни за чем другим. Но ему нужно время.
Невозможно работать. Формулы расплывались перед глазами, смысл ускользал. Кинг отложил статью и отправился к Джоанне.
- Как выглядел тот человек - который меня искал?
- Ну, такой… в общем, обыкновенный. Мне показалось, он немного нервничал. И ничего мне не сказал.
- Молодой, старый?
- Около тридцати. Одет - просто жуть! - Джоанна рассмеялась и продолжила раскладывать бумаги у себя на столе.
- И как же он был одет?
- Брюки, похоже, от одного костюма, пиджак - от другого. И совершенно кошмарные ботинки.
- Видно, вы хорошо его рассмотрели.
- На такое у женщин наметан глаз, Чарльз. Мне показалось, он физик. Наверняка он еще зайдет.
Джоанна явно воспринимала все это как маленькое развлечение. Чарльзу не понравилось такое ее отношение к постороннему - уж слишком беспечное.
- Нельзя, чтобы по зданию бродил кто попало, Джоанна. Еще пропадет что-нибудь.
Невозможно работать. Вернувшись к себе, Кинг попытался взяться за расчеты. Но из головы никак не шел этот волос - вьющийся волос Дженни среди его бумаг. Он снял трубку и набрал рабочий номер Роберта. Никто не ответил. Он попробовал позвонить Роберту домой - то же самое.
Он поднялся в столовую. Может, удастся отвлечься газетами. Он буквально с порога заметил мужчину, сидевшего в самом углу. Темные сальные волосы - и одежда в полном соответствии с неблагосклонным описанием Джоанны. Мужчина сидел один, явно в глубокой задумчивости. Если он и заметил Кинга, то не обратил на него никакого внимания.
Кинг взял с подставки газету и выбрал место, с которого было удобнее наблюдать за незнакомцем. Вполне возможно, это и вправду был физик - приехал на встречу с кем-нибудь или еще по каким-то делам. Для полицейского он был чересчур странным и заметным. Официальные лица не ходят с такими потрепанными портфелями. К тому же у полицейских наверняка есть дела поважнее, чем сидеть целый день в университетской столовой.
Кинг шумно перевернул несколько страниц газеты, исподтишка поглядывая на незнакомца. Не было смысла избегать встречи - если это он приходил сегодня, значит, рано или поздно он придет снова. Лучше прямо сейчас разобраться с этим вопросом. Кинг поднялся, подошел к незнакомцу и представился.
- О, доктор Кинг, я польщен нашей встречей. - Незнакомец протянул костлявую руку. - Я - Эдвард Уоррен.
Кинг облегченно вздохнул. Так это всего лишь тот псих, который прислал ему "Видение Вселенной".
- Я надеялся, что вы сможете уделить мне немного вашего драгоценного времени, чтобы обсудить мои идеи - если только я не отрываю вас от чего-то важного.
Вовсе нет, ответил Кинг и предложил Уоррену спуститься к нему в кабинет. Тот молча проследовал за Кингом.
- Присаживайтесь, мистер Уоррен.
Чарльзу сейчас нужно было отвлечься от мрачных мыслей, и Уоррен вполне для этого подходил. А отделаться от визитера труда не составит.
Уоррен чопорно уселся, сдвинув колени и слегка приподняв пятки над полом. Он открыл портфель, вытащил какие-то бумаги и протянул их Кингу. "Видение Вселенной: Приложения и дополнения".
- Это самые свежие результаты - мне не хотелось перепечатывать работу целиком, пока вы не выскажете свое мнение.
Чарльз взгромоздился на край стола и посмотрел на чудного посетителя сверху вниз.
- Большое спасибо, что вы прислали мне вашу работу, мистер Уоррен.
- Благодарю вас. Скажите, я правильно установил ширину полей? Я знаю, что поля должны быть широкими, но не хотел переусердствовать.
- Поля страниц? Ну, с полями-то все в порядке. А вот то, что между полями, вызывает у меня ряд сомнений.
- Я все понимаю, доктор Кинг, конечно, теорию идеонов трудно усвоить при первом прочтении. Все-таки эта теория - результат многолетней работы.
- Нисколько не сомневаюсь. Ваше упорство и работоспособность достойны всяческого восхищения. - Кинг наконец нашел опус Уоррена под грудой бумаг. - Вы написали, что хотите опубликовать эту работу?
- Не просто хочу - почитаю священным долгом.
- Ну, вы должны понимать, что я не могу вам помочь с публикацией. Я вам дам адреса некоторых журналов…
- Все эти адреса у меня уже есть, доктор Кинг. Я же не идиот. Но они не возьмутся за публикацию моей работы.
- Я рад, что вы это понимаете.
- Видите ли, они все знают мое имя, и у них есть инструкции - мои работы не публиковать. Потому что теория идеонов наглядно покажет им всем, какие они непробиваемые кретины; конечно, они никогда не признают мои труды истиной. Если бы даже я попытался представить им работу под другим именем, они все равно сразу раскроют эту уловку и догадаются, кто стоит за псевдонимом; теория идеонов тесно и неразрывно связана с именем Эдварда Уоррена.
- Так что же вы от меня хотите?
- Доктор Кинг, в мире физики назревает революция. Кто станет ее героем, кто жертвой? Кто мучеником? Но один-единственный человек не может начать революцию, как бы ни были велики его таланты. Ему нужны союзники, нужны помощники. Доктор Кинг, я хочу, чтобы вы стали моим союзником.
Кинг заерзал на столе и потер подбородок.
- Понятно. Видимо, вы хотите, чтобы я откровенно высказал вам свое мнение по поводу вашей теории?
- Смиренно прошу вас об этом. Собственно, я и пришел, чтобы выслушать ваше суждение.
Кинг открыл "Видение" на первой странице:
- Хорошо. Возьмем ваши начальные постулаты. "Скорость света не является постоянной". Вынужден с вами не согласиться.
- Вы не согласны? - Уоррен засмеялся. - Но, доктор Кинг, неужели вы пропустили простое и очевидное доказательство; как же иначе объяснить действие линзы?
- Вы правы в том отношении, что при прохождении через линзу свет замедляется. Когда говорят о постоянной скорости света, речь идет о скорости света в вакууме. Это очень хорошо обосновано теоретически, и никаких доказательств обратного нет.
Уоррен вскочил и взъерошил руками свои сальные волосы. Он заметался туда-сюда по маленькому кабинету, так что Кингу пришлось слезть со стола и отойти в сторонку, чтобы растревоженный посетитель его не снес.
- Чушь! Постыдная чушь! Доктор Кинг, я был о вас лучшего мнения, я был уверен, что вы способны заглянуть за горизонт, я думал, что в вас есть мужество, есть воля, что вы станете моим соратником по борьбе. Я надеялся, что в вас - в единственном из всех - еще остался революционный дух.
Кинг вздрогнул:
- С чего вы взяли? С чего бы мне быть более революционным, чем все остальные физики, с которыми вы общались?
Уоррен как будто его и не слышал:
- Вижу-вижу, и вас уже обработала Академия наук, эти механики мысли. Вы-то наверняка ничего не помните. Всем, кто прошел через них, они что-то такое колют - чтобы стереть память. Вы что, не видите - они же вас ослепили! Вы считаете себя человеком науки, вам кажется, будто вы ищете истину, а на самом-то деле вы - всего лишь очередной инструмент сионистской научной пропаганды! И сейчас вы начнете втолковывать мне этот бред, что время течет по-разному и что Е равно эм-цэ квадрат, да? Вас оболванили, как и всех, доктор Кинг. Я пришел, чтобы освободить вас, а все, что вы можете, - это долбить мне вашу волшебную формулу про постоянную скорость света.
- Почему вы прислали мне вашу работу? - тихо спросил Кинг.
- Да потому что я думал, что из всех людей именно вы станете поборником истины, свободы, справедливости…
- Но почему я?! - Кингу вдруг хотелось схватить Уоррена за плечи и как следует его встряхнуть; он с трудом удержался. - С чего мне быть тем избранником, кого должна волновать истина и свобода? Как вы вообще обо мне узнали?
Уоррен, видимо, заметил, что ему наконец удалось произвести впечатление на собеседника, и был явно этим доволен:
- Вы - приверженец истины, доктор Кинг. Вы же не будете этого отрицать? Вы - тот, кто станет священным поборником науки, преодолеет препоны измышлений и лжи - и свергнет диктатуру невежества!
Кингу вдруг стало не по себе. С какой стати этот Уоррен объявляет его поборником свободы? Может, он и о "Паводке" что-то знает? Сейчас Кинг уже был готов подозревать всех подряд - всех до единого.
- Все ученые ищут истину, мистер Уоррен, - что бы они ни считали истиной. Но все-таки, что подтолкнуло вас искать помощи именно у меня? Кто назвал вам мое имя? Что еще вам обо мне говорили?
Уоррен стоял у окна, глядя на улицу.
- Мы с вами вдвоем, доктор Кинг, мы одолеем их всех. Вы уважаемый ученый, вас знают в научных кругах, у вас много контактов. Замолвите словечко - а дальше все пойдет само собой. Разумеется, я не жду, что мою теорию примут сразу же. Такие идеи слишком оригинальны и слишком опережают свое время, чтобы человечество приняло их немедленно. Но рано или поздно их примут! - Он отвернулся от окна и подошел к Кингу. - Нужно заставить человечество осознать свою слепоту и недальновидность, нужно сорвать повязку - и открыть всем глаза на пагубность теории относительности; это антихристианское, идолопоклонническое, непристойное собрание лжи.
Кинг сел в кресло, из которого поднялся Уоррен, и воззрился на странного сумасшедшего в пиджаке и брюках от разных костюмов.
- Я не буду вам помогать, мистер Уоррен. Может, меня и оболванили, как вы изволили выразиться, но я не согласен с вашими идеями. Я считаю их полной чушью. Может быть, я ошибаюсь, а вы правы, но у вас свои воззрения, а у меня - свои, и мы не можем согласиться друг с другом. Но мне интересно, кто вас надоумил отправить вашу работу именно мне?
- Может быть, вы ошибаетесь? - Уоррен как будто не верил своим ушам. - Как спокойно тупица соглашается со своим невежеством! Впрочем, может, и так. Вам ведь, в сущности, наплевать, правильно? Что вам за дело до того, что вся ваша физика - сплошное нагромождение вселенской чуши; вы-то уже урвали себе уютный кабинет с огромным столом. Вся ваша наука - вздор, но кого это волнует?! - Уоррен снова взъерошил свои засаленные патлы. - Господи, да меня от вас просто тошнит. Вы себе даже оправданий не ищете, просто с ходу отвергаете все, что вам непонятно. Вы даже не готовы к тому, чтобы спокойно, как воспитанный человек, обсудить спорные вопросы.
Кингу уже надоел этот бред. Он резко поднялся: