* * *
Существует особая опасность для души, пребывающей в плену у страстей. Сражаясь с ней, следует неустанно прибегать к исповеди и принятию Святых Таин.
Преподобный Нил Сорский (1433-1508) почитал себя столь великим грешником, что просил не предавать его тело земле после смерти, как недостойное погребения, а бросить на растерзание диким псам.
Не потому так ужасался своих грехов великий подвижник, что совершил какие-то особые злодеяния, а потому, что каждый грех считал преступлением перед Богом и в великой скорби оплакивал его.
Такое осознание греха и такая сила раскаяния достигается бесстрастием. Напротив, страсти убивают всякое раскаяние и сводят на нет саму возможность исправления.
Великий аскет, отшельник и церковный писатель авва Исайя, живший в Египте во второй половине IV – первой половине V века, учил: "Конец [то есть, в данном случае, – вершина. – Ред. ] добродетели – любовь, а конец страстей – самооправдание". Вот это самооправдание и есть величайшая опасность, преодолеть которую возможно лишь с помощью благодатных сил Церкви. Человек, предающийся страстям, не может по-настоящему сокрушаться о грехах, потому что действенное раскаяние заставило бы его бороться с этими страстями. Вместо этого он становится на безблагодатный путь осуждения других. Как писал святой Григорий Богослов (329-389), "порочные люди любят слагать вины свои на тех, кто их обличает".
Осознание своего греха – это результат определенной победы над страстями, вот почему святой Исаак Сирин говорит: "Сподобившийся увидеть свои грехи блаженней сподобившегося увидеть Ангела". А по словам святого Киприана Карфагенского (ок. 200-258), "первая степень счастия – не согрешать, вторая – сознавать согрешения".
Опасность впасть в безразличие к содеянному греху или, хуже того, в состояние самооправдания и осуждения обличающих должна преодолеваться не только молитвой и борьбой со страстями, но также частой исповедью и причастием.
Могут ли проститься грехи человеку, который на исповеди не вполне ощущает сердечное раскаяние? Да, могут! Можно сказать, что они прощаются ему в долг. Сказать о себе: "грешен" и назвать грех грехом – еще не значит прочувствовать свои грехи так, как Исаак Сирин или Нил Сорский…
Осознание совершенного греха – всего лишь начало долгого процесса, а раскаяние – его завершение. Дистанция между ними велика. Человек понимает умом, что совершил дурной поступок, но совесть его не мучает, сердце не сокрушается о содеянном. Нет стыда за совершенное, нет покаянных слез. Как же быть человеку? Кто имеет власть снять с него этот сознаваемый, но не оплакиваемый грех? Никто, кроме Церкви в лице священника, которому дана эта власть.
Нередко приходится слышать: а разве нельзя искренне покаяться пред Господом и получить от Него прощение без иерейского посредничества? Зачем же Таинство Исповеди? Да, Господь прощает кающихся, но кто дерзнет утверждать, что покаяние его полное, совершенное? Кто скажет о себе, что он увидел свои грехи сполна?
Мы немощны в жизни, потому и грешим. Мы немощны в покаянии, поэтому должны исповедать свои грехи Церкви, чтобы иерей, несмотря на немощь нашего покаяния, разрешил нас от всех грехов его, молясь: "Примири и соедини его Святей Твоей Церкви". Поступает он так, чтобы не преградить нам путь ко спасению, снимая грехи своею властью и допуская до Святой Чаши, вновь примиряя и соединяя с Церковью.
О безусловной необходимости свидетельствования Святой Соборной и Апостольской Церкви говорил Своим ученикам Сам Господь Иисус Христос, даровавший им особую власть отпускать грехи:
"Истинно говорю вам: что вы свяжете на земле, то будет связано на небе; и что разрешите на земле, то будет разрешено на небе" (Мф. 18: 18).
Также и после Своего Воскресения из мертвых, явившись ученикам, Господь сказал им:
"Мир вам! Как послал Меня Отец, [так] и Я посылаю вас. Сказав это, дунул, и говорит им: примите Духа Святаго. Кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся" (Ин. 20: 21-23).
Власть "вязать и решить", о которой говорится в Евангелии, дана была апостолам как предстоятелям Церкви, о чем свидетельствуют слова Господа, обращенные к первоверховному апостолу Петру:
"Я говорю тебе: ты – Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее; и дам тебе ключи Царства Небесного: и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах, и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах" (Мф. 16: 18-19).
Впоследствии эта ответственность посредством рукоположения перешла на епископов и пресвитеров.
Таким образом, в Таинстве Покаяния священник действует по поручению Самого Христа, свидетельствуя об искренности раскаяния, приносимого христианином, и примиряя его с Богом и Церковью. Священник допускает исповедника к церковному общению, то есть к участию в Литургии.
В поучении, которое батюшка произносит перед исповедью, говорится: "Чадо, Христос невидимо стоит, приемля исповедание твое; я же – только свидетель". Это принципиально важно: мы исповедуемся не иерею и не он судит наши помыслы и дела. Более того: даже перед Христом мы в этот момент предстаем не как перед грозным Судьей, а как перед всеблагим Спасителем.
Мы исповедуемся в присутствии свидетеля, которым является священнослужитель. Но что это за свидетель и какова его роль в таинстве?
Митрополит Сурожский Антоний (Блум, 1914-2003) приводит в связи с этим такую аналогию. Свидетели бывают разные. Например, случилась авария на дороге. Какой-то человек при этом присутствовал. Ему не важно, кто прав, кто виноват, он просто констатирует: я видел то-то и то-то… Другие свидетели выступают на суде, давая показания, направленные либо против подсудимого, либо в его пользу. Отчасти этим же занимается и священник, потому что он молится, предстоя перед Христом: "Господи, этот человек пришел к Тебе в покаянии, прими же его! Уж если мне жалко грешника, то Ты, всемилостивый, сострадаешь ему гораздо, сильнее, чем я. Сам я его спасти не в силах, я могу лишь чем-то с ним поделиться, чем-то помочь, но преобразить и исцелить его можешь только Ты…"
Существует и третий род свидетелей. При освящении брака молодые приглашают самого близкого человека, который может разделить с ними радость соединяющего их чуда, того, кто в Евангелии назван другом жениха (Ин. 3: 29).
Вот и священник – друг Жениха, друг Господень, приводящий кающегося к Жениху-Христу. Он – тот, который настолько глубоко связан любовью с исповедующимся, что готов разделить с ним его духовную трагедию и привести ко спасению.
У одного подвижника как-то спросили: "Каким образом люди, которые начинают тебе рассказывать о своем житье-бытье без какого-либо раскаяния или сожаления, вдруг бывают охвачены ужасом перед своим недостоинством и начинают исповедоваться, плакать и меняться буквально на глазах?" Благодатный старец ответил: "Когда человек приходит ко мне со своим грехом, я этот грех воспринимаю как свой собственный. Мы с этим исповедником едины: в тех прегрешениях, которые он совершил действием, я непременно повинен мыслью, желанием или поползновением. Поэтому я и переживаю его исповедь, как свою, спускаюсь, ступенька за ступенькой, в глубины его мрака и, дойдя до самого дна, накрепко связываю его душу со своею и каюсь всеми силами души в грехах, которые он исповедует и которые я признаю собственными, потому что я с ним един состраданием и любовью. И тогда он охвачен моим покаянием, и не может не каяться, и выходит освобожденным".
Человек должен прийти в Церковь и излить свою душу перед Господом. Не повторять механически, заглядывая в книжку, чужие, не пережитые и не прочувствованные слова, а заглянуть к себе в душу и спросить: что заставило бы меня покраснеть перед лицом людей, которые знают меня и любят, которые уважают меня? Чего я не готов открыть всем им из страха, что они увидят меня таким, каким я вижу себя сам? Вот в чем на самом следует исповедоваться Христу Спасителю.
Существует глубокая, хотя и не для всех очевидная связь между исповедью и духовным руководством. Само по себе исповедание грехов не предполагает духовных советов и наставлений. Священник должен, прежде всего, помочь кающемуся увидеть и глубоко осознать свои грехи, чтобы очистить душу покаянием, которое с готовностью принимает милосердный Господь, по благодати дарующий прощение и духовное исцеление.
В то же время духовник, имеющий дело с неповторимой человеческой душой, призван не только относиться к ней со вниманием и осторожностью, но и осуществлять душепопечение, руководить христианином на его духовном пути в Царство Небесное. При этом следует помнить, что само по себе духовное руководство имеет вполне самостоятельное значение и не ограничивается принятием исповеди.
Впрочем, исповедники все равно надеются получить от духовников ответы на мучающие их вопросы, хотя не всегда это оказывается возможным.
В житии преподобного Амвросия Оптинского (1812-1891) описывается один из таких случаев. Люди постоянно стекались к нему, открывая свои души, рассказывая о своих бедах и нуждах и испрашивая советов, благословения и святых молитв. Как-то он три дня продержал паломников без ответа. Когда у старца спросили о причине столь долгого молчания, он вздохнул: "Что я могу сказать? Три дня молю Матерь Божию просветить меня и дать ответ, но Она молчит. Как же я могу говорить без Ее благодати?"
Опасность в данном случае заключается в том, что вместо исповедования в грехах мы приходим к священнику за разрешением наших житейских проблем и нестроений, вольно или невольно возводя его в ранг старца.
Возрождение церковной жизни в России, сопровождающееся массовым открытием храмов, породило еще одну немаловажную проблему: сегодня любой священник с первых шагов своего служения независимо от возраста и личных качеств вынужден исполнять роль духовника, душепопечителя, а то и старца, что представляет серьезную опасность и для его паствы, и для него самого.
Выступая на собрании клира Московской епархии в декабре 1988 года, покойный Святейший Патриарх Алексий II обратился с недвусмысленным упреждением к "младостарцам", которые, "как правило, непременным и единственным условием спасения объявляют полнейшее подчинение себе тех, кто прибегает к их руководству, превращая их в неких роботов, не мóгущих без благословения такого "старца" совершить любое дело, каким бы незначительным оно ни было. Человек, таким образом, лишается той благодатной свободы, которая дарована ему Богом. <…> Отдельные же современные "старцы" – а вернее их будет назвать "младостарцами", – не обладая духовным рассуждением, налагают на воцерковляющихся "бремена неудобоносимые" (Лк. 11: 46), <…> необоснованно применяя к мирянам, по большей части духовно еще не окрепшим, формы духовного руководства, уместные только в монашестве".
Митрополит Сурожский Антоний говорил по этому поводу:
"Само рукоположение не дает священнику право или возможность руководить другими людьми. Оно не прибавляет ему ни ума, ни учености, ни опытности, ни духовного возраста. Оно дает ему страшное право стоять перед Престолом Божиим, там, где только Христос имеет право стоять…"
Преподобный Симеон Новый Богослов дал одному из своих учеников совет по поводу того, как должны строиться отношения между духовным чадом и духовником:
"Молитвами и слезами умоли Бога послать тебе бесстрастного и святого руководителя. Также и сам исследуй Божественные Писания, особенно же практические сочинения святых отцов, чтобы, сравнивая с ними то, чему учит тебя учитель и предстоятель, ты смог видеть это как в зеркале и сопоставлять, и согласное с Божественными Писаниями принимать внутрь и удерживать в мысли, а ложное и чуждое выявлять и отбрасывать, чтобы не прельститься. Ибо знай, что много в эти дни стало прельстителей и учителей".
* * *
Таинство Покаяния неразрывно связано с Евхаристией, поскольку упраздняет грех как препятствие для принятия Тела и Крови Христовых. В то же время Таинство Евхаристии запечатлевает покаяние, принесенное на исповеди. Однако само по себе участие в Таинстве Покаяния не является достаточным основанием для того, чтобы приступить к Святым Таинам. Совершение тяжких грехов требует продолжительной подготовки к причащению.
После исповеди священник может наложить на кающегося епитимию, которая, впрочем, сама по себе не является составной частью Таинства Покаяния. Епитимия – не наказание за грехи, как ошибочно полагают многие, а педагогическое и исправительное средство, способствующее труду покаяния, аскетической работе над собой.
Следует обратить особое внимание на то, что Таинство Покаяния вопреки распространенному мнению ни в коем случае нельзя рассматривать исключительно в качестве допуска к последующему Причастию. Эти таинства действительно неразрывно связаны, поскольку немыслимо приобщаться Святых Христовых Таин, предварительно не очистившись, однако к исповеди следует подходить со всей ответственностью как к вполне самостоятельному и великому таинству. Кстати говоря, в Греческой и некоторых других Поместных Церквях Таинство Покаяния осуществляется отдельно от Евхаристии.
Как же узнать, совершилось ли таинство нашего покаяния, как почувствовать, что грехи наши отпущены, а мы – прошены?
"Знак совершившегося покаяния, – пишет отец Александр Ельчанинов, – чувство легкости, чистоты, неизъяснимой радости, когда грех кажется так же труден и невозможен, как только что далека была эта радость <…> Если же нет этого чувства облегчения, возрождения, надо иметь силы вернуться опять к исповеди, до конца освободить свою душу от нечистоты, слезами омыть ее от черноты и скверны. Стремящийся к этому всегда достигнет того, чего ищет. Только не будем приписывать себе свои успехи, рассчитывать на свои силы, надеяться на свои усилия, – это бы значило погубить все приобретенное! "Рассеянный мой ум собери, Господи, и оледеневшее сердце очисти; яко Петру дай ми покаяние, яко мытарю – воздыхание и якоже блуднице – слезы"".
Молитва перед исповедью священника Андрея Кордочкина
Мы не умели и не желали молиться Тебе. Мы не искали Твоей воли и не пытались увидеть Твой промысел в обстоятельствах нашей жизни. Всегда и везде мы хотели следовать только своей воле.
Мы не благодарили Тебя за жизнь, которую Ты дал нам, мы роптали и жаловались на нашу судьбу. Мы всегда были чем-то недовольны. Мы просили Тебя исцелить нас от телесных болезней, но не просили исцелить болезни нашей души.
Господи, прости нас, грешных.
Мы не знаем и не любим Священное Писание. Мы не хотели глубоко и сознательно знать Православную веру, и уклонялись в суеверия. Мы боялись колдунов, сглаза и порчи, но не боялись быть Тебе злыми и неблагодарными детьми.
Мы не пытались понять смысл молитв, с которыми мы обращаемся к Тебе в храме и дома, потому язык наш был близок к Тебе, а ум и сердце – далеко от Тебя.
Господи, прости нас, грешных.
Мы не хранили посты, не стремились чаще приобщаться Твоей Плоти и Крови или же приобщались по долгу, с холодом и равнодушием.
Когда мы молились Тебе, мы искали разрешения сиюминутных проблем, мы искали чудес и знамений, подобно лукавым и прелюбодейным людям, о которых говорит Евангелие (Лк. 11: 39), но не искали Тебя, и жизнь наша стала далека от Тебя.
Господи, прости нас, грешных.
Мы согрешили злобой и раздражительностью с другими людьми. Мы согрешили грубостью, хамством и дерзостью. Мы согрешили жадностью и мелочностью. Мы были суетливыми, мы лицемерили, пытаясь выглядеть лучше, чем мы есть на самом деле. Мы завидовали тем, кто, как нам казалось, живет лучше нас. Мы были жестоки и равнодушны к тем, кто живет хуже, чем мы. Мы не накормили голодного, не ввели в дом странника, не посетили больного в госпитале и не позаботились о заключенном в тюрьме. Мы заботились только о себе и о своей жизни.
Господи, прости нас, грешных.
Мы рассказывали пошлости и смеялись над ними. Мы ругались матом. Мы осуждали других людей и смеялись над ними, и потому в нашей душе не было мира. Мы жалели для других доброго и ласкового слова и многих ранили обидным, глупым и оскорбительным словом. В Твоем храме мы грубо одергивали людей и делали им замечания; многих мы соблазнили и оттолкнули.
Господи, прости нас, грешных.
Мы согрешили неуважительным и непочтительным отношением к родителям. Мы изменяли нашим мужьям и женам. Мы не смогли воспитать в наших детях веру и любовь к Тебе. Мы не умели любить наших детей; мы были жестоки к ним или, напротив, дозволяли им все. Мы убивали наших детей до того, как они рождались на свет. Мы были строптивыми и сварливыми. Мы были ревнивыми и нетерпеливыми, мы относились к членам нашей семьи как к нашей собственности. Мы относились к самым близким людям хуже, чем к чужим людям; мы кричали на них и оскорбляли их. Нам хотелось командовать. Мы лгали и оправдывались, мы поднимали руку на тех, кто слабее нас. Мы не молились за наших родителей, мужей, жен и детей. Мы не заботились о наших крестных детях и родителях и не молились за них.
Господи, прости нас, грешных.
Мы были безжалостными и обидчивыми. Мы были любопытными и бестактными. Мы были мстительными и злопамятными.
Мы были ленивыми и нерешительными. Мы согрешили унынием и тоской. Мы не верили, что Ты можешь изменить и обновить нас и нашу жизнь. Мы не доверяли Тебе будущее наших близких и нас самих. Мы не ожидали с радостью Твоего славного и страшного Пришествия. Мы заботились о многом, а остались ни с чем.
Господи, прости нас, грешных.
Мы с подобострастием называли наших работодателей "господами", забывая о том, что Ты – един Господь. Мы были малодушными, безответственными и боязливыми. Мы согрешили обжорством и пьянством. Мы отдавали свой разум и чувства компьютеру и телевизору. Мы воровали. На исповеди мы жалели себя, прячась за общие слова. Мы боялись думать о своей смерти и готовиться к ней, потому сейчас мы не готовы встретить Тебя лицом к Лицу.
Господи, прости нас, грешных.
Называясь христианами, мы жили так же, как и все остальные, чаще гораздо хуже. Своими делами и словами мы соблазняли тех, кто слаб и немощен в вере, тех, кто надеялся увидеть в нас настоящих христиан. Мы думали о том, как видят нас люди, но не думали о том, как видишь нас Ты. Мы не хотели и не умели слушать других. Мы были эгоистами; всегда и везде мы думали только о себе. Нам было стыдно исповедовать свою веру перед другими людьми. Мы не были, по Твоему слову, "солью земли" и "светом миру" (Мф. 5: 13-14). Вопреки Евангелию, мы не свидетельствовали о нашей вере тем, кто страдает от неверия и внутренней пустоты, ибо сами страдали от безверия и душа наша была пуста.
Господи, прости нас, грешных.
Мы согрешили фарисейством, обращая внимание на внешнее, но не стяжав простого, сильного и смиренного духа. Мы превратились, по Твоему слову, в раскрашенные гробы, которые снаружи красивы, а внутри полны мерзости и гнилья (Мф. 23: 27). Мы осквернили в себе Твой образ, который Ты вложил в нас, когда Ты сотворил нас, и который Ты обновил в Крещении и обновляешь в Причащении.
Господи, прости нас, грешных.
Господи! Ты призвал нас быть радостными и свободными детьми Тебе (Ин. 15: 11; Ин. 8: 32), а мы превратились в безрадостных и унылых рабов. Скучает душа наша по Тебе и слезно ищет Тебя. И не знает покоя сердце наше, пока не успокоится в Тебе.
Господи, прости нас, грешных.