Роза посмотрела с презрением и шагнула к двери. Толкнула ее и вошла с таким видом, будто весь век только тем и занималась, что ходила по магазинам. Секунда - и Клара бросилась за ней.
- Я в таких сто раз бывала, - сказала Роза.
По магазину бродили редкие покупательницы, мужчин здесь не было. Клара и Роза пошли за молодой женщиной с ребенком на руках, стараясь все делать как она. Она приостановилась, повертела в руке ножницы. Когда она отошла, Клара придвинулась к прилавку и тоже поглядела на ножницы. Вот бы купить! Нэнси будет довольна, если принести ей такой подарок.
Она снова нащупала в кармане десятицентовую монетку. У нее уже пальцы пропахли этой монеткой. Роза вытащила материн черный кошелек, пересчитала в нем мелочь.
- Куплю чего-нибудь, - сказала она.
Клара несмело огляделась. Продавщица, опершись о прилавок, разговаривает с другой. Обе в ситцевых платьях, обе с виду совсем молодые, Клара смотрела на них во все глаза и старалась разобрать, о чем они говорят. Вот бы очутиться на их месте!
- Когда-нибудь я буду служить в таком магазине, - сказала она Розе.
- Ага, желаю удачи.
Роза разглядывала трубочки с губной помадой. Перебирала их осторожно и почтительно. Продавщица, женщина лет двадцати пяти, равнодушно следила за девочками. Она была великолепна: ярко-алые губы, изогнутые дуги бровей. Клара не сводила с нее глаз, пока у той на лице не появилось выражение, говорившее яснее слов: мол, хватит пялиться!
- Они все миленькие, - сказала Роза громко, чтобы слышала продавщица.
Клара стояла позади нее, в трех шагах от прилавка. Она была точно околдованная: вокруг все так сверкало! Трубочки с губной помадой - золотые. И еще продаются маленькие пластмассовые расчески всех цветов, всего по десять центов. Ей вдруг очень захотелось такую расческу, но она ведь хотела из своих десяти центов купить еще и подарок Рузвельту.
- Вот бы мне такую, - шепнула она на ухо Розе.
- Возьми и купи.
- Не могу…
- Мне вот эту, - сказала Роза и подала продавщице помаду и монету в пятьдесят центов.
Клара внимательно следила за этой церемонией: когда она станет продавщицей, она уж будет знать, что и как делать. Справится ничуть не хуже, эта вовсе не такая уж быстрая.
- Спасибо, заходите еще, - равнодушно сказала продавщица.
Роза перешла к другому прилавку, Клара за ней. Роза вынула помаду из сумочки, провела по губам, пошевелила ими, размазывая помаду.
- Хочешь? - предложила она.
Кларе понравилось, как пахнет помада. Совсем незнакомый запах, необычайный, великолепный.
- Лучше не буду, папка разозлится, - грустно сказала она.
- Э, а чего ж ты не купила расческу?
- У меня только десять центов.
- А что ж ты купишь?
- Мне надо игрушку для Рузвельта…
- Фу, черт, да возьми чего-нибудь себе.
Они подошли к прилавку с игрушками. Тут торговала толстуха со светлыми волосами, веселая и краснощекая.
- Чем могу вам служить, барышни? - сказала она.
Клара и Роза не подняли глаз. Их бросило в жар.
- Вон то почем? - выпалила Клара.
Она первый раз в жизни обращалась к продавщице в магазине и сама не знала, как эти слова слетели с языка.
- Вот этот аэроплан? Двенадцать центов, милочка.
Клара уставилась на аэроплан. Потом сообразила, что он ей не по карману. Роза толкнула ее локтем в бок:
- Я тебе дам два цента.
- Нет, не надо.
- О господи!..
Ощущая на себе взгляды продавщицы и Розы, Клара ткнула пальцем в мешочек с мраморными шариками.
- А это почем?
- Двадцать пять, милочка. Это вещь дорогая.
- Да возьми аэроплан, какого черта, - сказала Роза.
Она небрежно облокотилась о прилавок. Клара только диву давалась, на нее глядя: можно подумать, будто Роза весь век ходит по таким магазинам.
- А это почем? - Клара наобум, не глядя, ткнула пальцем.
- Милочка, тут настоящие резиновые шины, видишь?
Это стоит дорого.
Клара глотнула - в горле пересохло, лицо горело. И подумала: всю жизнь будет помнить эти минуты - ярко раскрашенные игрушки, десятицентовик, стиснутый в потных пальцах, жалостливую продавщицу, презрение Розы.
- А это? - сказала она. - За это сколько?
- Ровно десять центов, милочка.
Это была маленькая уродливая кукла-голыш. Кларе она совсем не нравилась, но пришлось купить.
- Вот, - сказала она и сунула толстухе монетку. - Я ее возьму.
И в ожидании уставилась на пухлые руки продавщицы. Та проворно сунула куклу в пакетик.
- На, деточка, - сказала она и нагнулась так, чтобы Кларе видно было ее улыбающееся лицо. - Ты к нам скоро опять придешь, правда?
Клара взяла у нее пакетик и выбежала за дверь. На улице она почувствовала, что вся дрожит. Роза выбежала следом.
- Очумела, что ли? - спросила она. - Чего это на тебя нашло?
- Ничего.
- Кой черт ты купила такую дрянь?
- Заткнись.
- Сама заткнись…
- Нет, ты заткнись!
И Клара, точно деревянная, зашагала впереди. Губы ее шевелились, она бы много чего сказала Розе, но им уже случалось драться, ясно, что Роза ее поколотит.
- Надо же, дурочку из себя строит, отребье, вот ты кто, - прошипела Роза.
- Иди ты знаешь куда.
- А у меня пятнадцать центов осталось, мои собственные.
- Ну и подавись.
- Ну и черт с тобой.
Клара остановилась на обочине тротуара. На улице не видно было ни одной машины. Она прижала руку с бумажным пакетом к груди, выставила его напоказ, пускай все видят - она кое-что купила! Роза секунду-другую постояла у нее за спиной, потом Клара обернулась. Девочки нерешительно поглядели друг на друга.
- Пойдем в ту сторону, - сказала Роза.
И показала на боковую улицу. Они пошли рядом, будто никакой размолвки и не бывало. По обе стороны улицы тянулись немощеные пешеходные дорожки, дома казались пустыми. Среди этих домов стояла старая церковь - окна заколочены досками, все вокруг заросло сорной травой.
- Хочу когда-нибудь пойти в церковь, - сказала Клара.
- Я один раз была, тощища. Отец просто храпел.
- Он там заснул?
- Он где хочешь заснет… хоть на работе, коли ему вздумается.
- А мой… - Клара подумала, что бы такое сказать, кое-что вертелось у нее на языке, но про это лучше молчать: ее отец иногда по ночам вовсе не спит, а, спотыкаясь, выходит за дверь и там бродит совсем один и курит. Идет к выходу, спотыкаясь, перешагивает через нее, через братьев, будит ее… он тогда совсем как чужой. И ни слова не скажет.
Девочки шли мимо старых каркасных домов. С одного крыльца на них смотрели две щуплые высохшие старушонки. Клара и Роза опустили глаза, им как-то совестно стало, что сами они такие молодые. Они зашагали быстрей. Солнце припекало, но что за важность. Клара заметила на Розиной нижней губе след помады, и ее кольнула зависть.
- Ладно, дитятко, - сказала Роза. - Хочешь, кой-что покажу?
И вытащила из кармана расческу - пластмассовую красную расческу, такие Клара только что видела в магазине.
- Чего это? - удивилась Клара.
- Это тебе, дурочка.
И Роза протянула ей расческу.
- Откуда она у тебя?
- С бобового поля, дурочка.
Клара удивленно взяла расческу. Но у Розы нашлось и еще кое-что: вторая трубочка губной помады, изукрашенная блестящими ярко-розовыми камушками, и катушка золотых ниток, и целлулоидный аэроплан, и какие-то мягкие разноцветные штучки - Клара таких никогда не видала.
- Чего это? - с жадным любопытством спросила она.
Роза расправила непонятные штуки, они были из резины - голубые, красные, зеленые. Роза прижала одну концом ко рту и стала дуть. Оказалось, это воздушный шар. Клара так расхохоталась, что пришлось зажать poт обеими руками.
- Где ты их взяла?
- Я ж говорю, на бобовом поле. - Роза протянула ей аэроплан. - Разве ты не видала? Такие штуки растут на грядке вместе с бобами.
- Это ты мне?
- Для того пащенка, твоего братца. На, бери.
- Вот спасибо-то…
Роза пожала плечами. Клара, закусив губу, разглядывала аэроплан и расческу. Никак не ждала - такие подарки, просто чудо… Она хотела было расчесать спутанные волосы, но расческа сразу же зацепилась - и ни взад, ни вперед.
Они пошли дальше, взявшись под руки.
- Вот спасибо-то. Роза, ты ужас какая милочка, - сказала Клара.
Роза расхохоталась, как мальчишка.
- Зря я сперва разозлилась, - продолжала Клара. Слушай, а вдруг бы тебя поймали?
- Ну и что?
- Вдруг бы посадили в тюрьму?
- Я так и так влипла, мне уж все равно, - сказала Роза, и углы губ у нее опустились.
- Чего? Как это влипла?
- Скоро узнаешь.
Будто нечаянно они разняли руки. Роза сказала насмешливо:
- Спорим, ты побоишься что-нибудь стащить. - Она немножко покраснела, будто проговорилась, о чем-то и теперь жалеет. - Ты иногда хуже маленькой.
- Охота была, еще в полицию попадешь.
- Черта с два. Наорут на тебя, только и делов.
- А тебя хоть раз поймали?
- Ясно, целых три раза. Ну и что? Ни в какую тюрьму не посадили.
- Страшно было?
- Только первый раз.
- И отцу твоему сказали?
- Ну и что? - огрызнулась Роза.
Клара увидела, что навстречу идут какие-то ребята, и хотела перейти на другую сторону, но Роза не послушала ее. Ребята - трое мальчишек и тощая нескладная девчонка - дали им пройти, а потом заулюлюкали и стали кидаться камнями. Клара и Роза бросились бежать.
- Сволочи, сучье отродье! - обернувшись на бегу, заорала Роза.
Вдогонку тоже заорали, захохотали. Камень угодил Кларе в спину, не очень больно, она только разозлилась. Они удирали со всех ног - вдоль по узкой улочке, потом через какой-то немощеный проулок, через кучу мусора на чьих-то задворках. С кучи покатился задетый ими на бeгу дырявый чайник, ударил Клару по ноге, и она вскрикнула от боли.
Потом они очутились еще на каких-то задворках, за оградой. Запыхавшись, расширенными глазами поглядели друг на друга.
- Где они? Догоняют?
- Вроде не слыхать…
Подождали. Клара зашептала:
- Вот бы мне нож, как у папки, поубивала бы их.
Всех бы поубивала.
- И я.
Немного погодя Роза выглянула поверх ограды.
- Давай побежим через палисадник… сзади никого не видать…
Они перевели дух и побежали, Роза - впереди. По опрятной, мощенной кирпичом дорожке, за калитку - и на улицу. Клара ждала: вот-вот кто-нибудь закричит на них из окна.
- Гляди, какая у них тут трава, - сказала Роза.
Земля была будто выстлана шелковистым зеленым ковром.
- Фу-ты ну-ты, - сказала Роза. Они шли теперь по улице, глядя по сторонам, и то и дело сталкивались плечами. Никогда еще они не видали таких прекрасных белых домов. - Кто тут живет, у них денег прорва, - продолжала Роза. - Богачи.
- Пойдем скорей отсюда, - сказала Клара.
- Ага…
- Пойдем домой…
Тут Клара увидела дом поодаль от дороги. Он был чистенький, ослепительно белый, совсем как тот, на картинке в книжке, и перед ним в саду росли деревья. И по обе стороны двери - два окна с разноцветными стеклами. Неизвестно почему Клара заплакала.
- Кой черт? - сказала Роза. - Заболела, что ли?
Клара никак не могла совладать со своим лицом.
Цветные окна были голубые и темно-зеленые, а кое-где сверкали ярко-желтые стеклышки.
- Вот захочу - и разобью, - с ожесточением сказала Клара.
- Чего это, те окна?
- Захочу, так разобью.
- Еще чего вздумала!
И Роза потащила ее дальше. Она, видно, встревожилась.
- Пошли-ка домой, - сказала она. - Я уже голодная. А ты, что ли, не голодная?
- Или вот это возьму, - сказала Клара и показала на флаг, висевший на передней веранде. Веранда была почти не видна за темными серо-зелеными полотняными шторами.
- Ага, ясно.
- Вот и возьму, мне это раз плюнуть, - сказала Клара и потерла глаза ладонями, словно от этого красно-белый полосатый флаг станет меньше, словно так она лучше его разглядит и окажется, что это просто лоскут. Я не боюсь…
- Нет, боишься.
- Фигушки.
- Коли ты такая ловкая, поди да возьми!
Клара ступила на траву. Сердце неистово колотится - вперед, вперед! - и вот она уже взбегает по ступенькам и дергает древко, силясь вытащить его из гнезда. Это была недлинная тонкая палочка, она почти ничего не весила. Ошарашенная Роза застыла позади, на дорожке, раскрыв рот.
- Эй, Клара! Клара!
Но Клара не слушала. Она дергала, дергала и наконец вытащила древко. Бросилась со своей добычей к Розе, и они со всех ног помчались по улице. На бегу обе начали истерически хохотать. Смех зарождался где-то глубоко внутри и рвался наружу, точно пузырьки в апельсиновой шипучке, которой их угостил тот уже забытый человек, что их подвез.
7
Месяцем позже, около шести вечера, Нэнси, вытянув ноги, сидела на пороге своего жилища и курила. Руки она покойно сложила на животе, уже заметно вспухшем. Клара счищала с тарелок в ведро объедки после ужина и напевала обрывок песни, которую слышала днем в поле:
А в сердце - надежда, что он придет,
А в сердце - надежда…
Пела она очень старательно, слабым глуховатым голоском. Сезонники все поют, даже мужчины. Вот только отец Клары никогда не пел. Поют про кого-то, кто к ним придет, кто их спасет, про то, как переходишь в иной мир, или же про Техас, про Калифорнию, они ведь тоже как другой мир. Клара спрашивала Розу про Техас - может, он какой-то необыкновенный, и Роза сказала, она ничего такого не помнит. Но Роза всегда над всем насмехается, ничего не принимает всерьез. Она пошла в отца, и вся их семья такая. Клара тоже любит посмеяться, но, как ее отец, умеет и остановиться вовремя. В мужской компании Карлтон первым начинает улыбаться и первым вновь становится серьезным, потому что он сообразительнее всех. Тогда он, откачнувшись, садится на пятки или слегка отворачивается и ждет, пока остальные не нахохочутся досыта.
- Клара, дай-ка пива, - сказала Нэнси.
Клара достала из шкафа бутылку. Нэнси обернулась, чтобы взять пиво, и Клара заметила - все лицо у нее в сетке мелких морщинок. Последнее время она все хмурится. Клара подождала, пока Нэнси откроет бутылку, нагнулась и подняла колпачок. Об эти колпачки можно порезать ногу; Нэнси и Карлтон разбрасывают их по комнате и за порогом, и Клара все время их подбирает.
- Как Роза, получше? - спросила она.
- Нет, не получше, и ты узнавать не ходи, - сказала Нэнси.
Кларе уже четыре дня не удавалось повидать Розу. По утрам Роза не выходила на работу, а когда Клара со своими возвращалась в автобусе с поля, ее не пускали проведать подругу. Клара заметила, Берт, отец Розы, на работе очень веселый и какой-то беспокойный, уходит то в одну, то в другую артель из чужих поселков, и вокруг него всегда собирается самая шумная компания, там хохочут, громко разговаривают и, должно быть, вкруговую прикладываются к бутылке. Все это не по правилам. Не полагается водить компанию с жителями одного из соседних поселков, про него идет дурная слава, дракам нет числа, но Берт ничего этого не признает. Он всех без разбору считает приятелями.
- Говорят, доктор приезжал, - сказала Клара.
- А тебе-то что? - бросила Нэнси.
Она даже не обернулась, сидела обмякшая, сутулая. На ней была нестираная рубашка Карлтона. Волосы свалялись - сальные, пропыленные после работы в поле и говорила и двигалась она теперь куда медленней прежнего. Клара помнила, какая Нэнси еще недавно была: веселая, как по ночам смеялась и шепталась с Карлтоном на их матрасе, - и жалела ее. Никогда она не завидовала счастью Нэнси, ей казалось - если кто-то счастлив, когда-нибудь это счастье достанется и ей, Кларе. И теперь невнятная речь и недовольное лицо Нэнси пугали Клару, она не понимала, откуда все это. Что случилось?
Мимо их лачуги с воплями промчались Родуэл и еще какие-то мальчишки.
- Зря он с ними водится, тот большой парень его поколотит, - сказала Клара.
Мальчишек уже и след простыл. Они пронеслись между двумя лачугами и на бегу так лупили кулаками в стены, будто хотели их обрушить. Рузвельт тоже куда-то ушел, а куда, Клара не знала. И отец, как всегда после ужина, где-нибудь разговоры разговаривает. Перемыв посуду, Клара обычно находила его в кругу мужчин - они сидели на корточках на земле, и до нее доносились важные, серьезные слова, переполнявшие ее гордостью: "цены", "президент Рузвельт", "Россия". Она не знала, что означают эти слова, но слышать их было приятно - ведь они явно радуют Карлтона, и нередко попозже, возвратясь домой, он вполголоса начинает строить планы на будущий год. Он говорит Нэнси, и Кларе, и всем, кому не лень слушать, что скоро в стране все пойдет по-другому, начнется новая жизнь, вот в следующий раз, когда они будут проезжать через город, он купит газету и все про это прочитает. Нэнси слушана равнодушно, а Клара начинала расспрашивать отца. Ей очень нравилось слово "Россия" - ласковое, шелестящее; может быть, так называется какая-то особенная, дорогая материя на платье или дорогая, вкусная, жирная еда.
На улице опять стало моросить - все затянуло, как туманом, теплым мелким дождичком.
- Тьфу ты пропасть, - с досадой сказала Нэнси, опять завтра будет грязища.
Кларе мало что было видно из окна - оно упиралось в заднюю стенку другой лачуги, и она подошла к Нэнси поглядеть; надо было быть поосторожнее, Нэнси терпеть не могла, если кто становился у нее за спиной. Обитатели лачуги, что напротив, тоже стояли на пороге своего жилища. Они были какие-то чудные, не умели правильно говорить, и никто их не любил. Кларе и Розе не нравилась девчонка из той семьи, их сверстница: говорит чудно, да еще в густых черных волосах у нее всякая дрянь. Нэнси предупредила Клару - если, мол, у тебя заведутся вши, будешь спать на земле под домом. Или хоть в уборной ночуй. Вот почему Клара, Роза и другие ребята прикидывались, будто боятся ребят из той семьи, обходили их стороной и дразнили. И потом, те люди кидали мусор и отбросы прямо на дорожку перед домом, это тоже не по правилам.
- Ишь свиньи, - сказала Нэнси. - Гнать бы их отсюда, у нас тут поселок для белых.
- А они разве черномазые?
- Господи, да черномазых на свете хоть пруд пруди, не одни те негры, у кого черная кожа, - сказала Нэнси и поерзала, словно ей неудобно было сидеть. - Куда отец девался? Скоро ехать пора, а его носит нелегкая по дождю…
Она говорила вяло, с какой-то привычной упрямой злостью. Будто стала забывать, что надо злиться, и теперь поневоле должна сызнова себя растравить. Потом поскребла плечо. Клара смотрела, как под ногтями Нэнси собирается складками и опять растягивается зеленая ткань изношенной отцовой рубахи. Трудно поверить, что у Нэнси скоро будет ребенок: она почти такая же девчонка, как Клара.
- Пойду к Розе, - сказала Клара.
- Черта с два.
- А почему это нельзя?
- Спроси у отца, - сказала Нэнси. - Посуду-то вымыла?