Клара плеснула на тарелки холодной воды из таза. Каждый день, когда они возвращались автобусом с поля, она шла к колонке за водой и набирала, чтоб хватило до завтра. Посуду она мыла так: сложит все в таз, зальет водой и полощет. Потом вытащит тарелки и положит сушиться на стол кверху дном, чтобы мухи не садились. Столик покрыт старой, выцветшей клеенкой, она прикреплена кнопками, клеенка приятно пахнет. Приятно мыть клеенку и посуду, ведь только их Клара и может держать в чистоте, а все остальное всегда грязное: никакого толку скрести пол и стены, грязь въелась в них слишком глубоко, и, как ни старайся прибрать и подмести вокруг дома, сразу опять вырастают груды мусора.
- Теперь пойду, - сказала Клара.
- Дождь.
- Все равно дома никто не сидит.
- Ну и черт с ними, - протянула Нэнси. - Коли Родуэл с Рузвельтом хотят еще хуже простыть, так им и надо.
Рузвельт несносный, удирает из дому когда вздумается, и вечно он хворый. Всегда хворый, а лежать нипочем не станет. Непременно ему надо со всеми в поле, а когда приедет в поле - не хочет работать, ему бы только играть с мелкотой, будто и сам маленький; а если Карлтон дал ему затрещину, запоминает надолго, как звереныш, - и сам не рад, но уж очень ему страшно.
- Язва, а не мальчишка, и Родуэл не лучше, - сказала вдруг Нэнси. - Говорила я ему, не желаю, чтоб мой ребенок с такими рос. Говорила я ему.
Клару бросило в жар.
- Вот возьму хоть нынче, все брошу и уеду, - продолжала Нэнси. Отпила из бутылки и взболтала остатки, подняв бутылку повыше, чтоб видно было, сколько там еще. - Ему на все плевать, вот в чем беда. Знай толкует про какую-то дурацкую работу, дороги, что ли, прокладывать… да разве он когда строил дороги, а? Мне про это ничего не известно. Всякому выродку охота и дороги строить, и лес валить, черт бы его драл, и еще мало ли чем заниматься. А вот в грязи на коленках ползать никому не охота, такая дерьмовая работа никому не нужна - одним черномазым. Так ему и скажи, слышишь? Скажи, это я так сказала.
- Папка говорил, мы очень даже скоро уедем, - сказала Клара.
Сказала, как старшая младшей. Порой на нее вдруг находит, кажется - она стала большой, разом выросла, даже голова кружится, будто у нее глаза не как у людей и видит она не как все. Другие уставятся себе под ноги и смотрят в землю или же перескакивают взглядом с одного на другое, а у Клары не так. Она хочет видеть все на свете.
- Да уж, слыхали мы эту песню.
- Папка говорит…
- Заладила - папка, папка. Мало ли чего он наговорит, очертенела мне эта трепотня, больше он меня не проведет.
Нэнси допила пиво и швырнула бутылку наземь. Бутылка стукнулась обо что-то твердое и зазвенела, но не разбилась.
Из соседнего домишка выбежала женщина. Она прикрывала голову газетой от дождя.
- Эй, Нэнси, едут! - сказала она. Она была босая и, стоя в жидкой грязи, поджимала пальцы ног. - Уже приехали… вот только что!
- А Карлтон там? - испуганно спросила Нэнси.
- Все мужчины там, будут его защищать.
Женщина тяжело дышала, она была чем-то взволнована.
- Кто приехал? - спросила Клара. - Что случилось?
Нэнси с той женщиной быстро переглянулись, точно заговорщицы. Обеим отчего-то было страшно, но вдруг обе засмеялись. Беспокойным робким смешком - он тотчас оборвался.
- Кто там? Что случилось? - повторила Клара.
Она хотела пройти мимо Нэнси, но та пихнула ее обратно.
- Не твое дело, сиди дома!
- Где папка?
- Известно где, понесла его нелегкая, дурня окаянного! - взвизгнула Нэнси.
- Мой тоже там, кого это ты дурнем обзываешь.
- Никакие они не дурни! - резко сказала женщина.
- Пойдешь поглядеть?
Женщина прямо приплясывала от нетерпения, ей не стоялось на месте. Нэнси, кряхтя, слезла с высокого порога. И сказала Кларе:
- Ты не ходи, дуреха. Сиди тут. Сиди и никуда не суйся.
- Что случилось?
- Отец велел тебе сидеть дома…
- Где он?
- Заткнись и не лезь не в свое дело, не доросла еще, - сказала Нэнси.
И обе женщины под дождем торопливо пошли прочь Та, что пришла за Нэнси, уронила кусок газеты. Клара спрыгнула наземь и побежала за ними, держась позади чтобы не заметили. Всюду сновали мальчишки и девчонки. В дальнем конце поселка собралась толпа. От страха у Клары пересохло во рту. Она даже не утирала мокрое от дождя лицо. По всей улице в дверях стояли люди и молча смотрели в одну сторону. Женщины выглядывали полуодетые и чего-то ждали. Клара замедлила шаг, ей туда не хотелось. Она уже видела: толпа собралась перед домом Розы.
Хоть бы это была какая-нибудь болезнь, так было один раз в другом поселке. На всех напала хворь. Тогда приехали люди в машине и всех кололи иглой; было не так уж больно. Одежду и разные вещи жгли на большом костре, и все стояли и смотрели. Но сейчас, видно, дело не в этом, все ведут себя по-другому.
Карлтон был тут, в первых рядах, и с ним еще мужчины. Где толкаясь, где извиваясь ужом и пригибаясь, Клара пробралась сквозь толпу поближе к отцу, но ей все равно не удавалось расслышать, что он говорит. Потом она увидела чужих - людей из города. Что-то было такое в их лицах и в одежде, от чего сразу стало понятно - они не просто из другого поселка, а городские. И стоял крик. Когда мужчины кричат друг на друга, это страшно, совсем не так, как если орут женщины или ребята.
В дверях Розиного дома появился человек. Он медленно пятился. И тащил кого-то за собой. Карлтон и те, кто стоял с ним, подались было вперед, но их остановили. Городские заорали на них. Клару начало трясти.
Когда на отца вот так орут, он чуть-чуть сгибается, держится уже не так прямо. Ей и раньше случалось это видеть. Струи дождя заливали лицо, перед глазами все расплывалось, но все-таки она и сейчас это увидела. Она закричала:
- Папка! Иди сюда!
Вокруг толокся народ из поселка, но никто не обернулся на ее крик. От дождя все сделались беспокойные и вроде как чужие. Они стояли не вплотную к городским, а немного отступя, и теперь Клара увидела: кое у кого из городских в руках пистолеты и ружья, а один - в форменной одежде и в сапогах, наверно шериф или, может, помощник шерифа. А отец все проталкивается вперед, лицо у него какое-то странное, и городские смотрят на него и ждут. Кларе не хотелось смотреть, и, однако, она все видела, и сердце у нее колотилось так, что шумело в ушах.
Берта тащили из его лачуги. Один из городских навалился на него, другой толкал сзади, и вот его разом выпихнули наружу. Он потерял равновесие и повалился в грязь. Тогда несколько городских подскочили и стали пинать его ногами. Клара видела: брызнула красная струя. Кто-то носком сапога приподнял лицо Берта, голова его откинулась назад, и всё заслонили пинающие, топчущие ноги. Кричала и шумела только эта кучка городских. Остальные молча ждали. Люди вокруг Клары медленно пятились.
- Отстаньте от него! Я вас всех убью! - пронзительно крикнула Клара.
Какая-то женщина, торопливо отступая, сильно толкнула ее. Кто-то больно ударил по ноге. Она закричала:
- Папка! Папка! Роза!
Еще и еще люди, отступая, толкали ее, а она все рвалась вперед. Мельком она заметила Нэнси, та стояла поодаль, меж двумя домишками, приподнявшись на цыпочки, придерживая юбку на вздувшемся животе, и казалось, ей не двадцать лет, а все сорок, такое у нее лицо. Совсем белое, жесткое, исступленное.
А потом на пороге появилась мать Розы. Она кричала на тех, кто избивал ее мужа. Дождь теперь лил как из ведра, платье на ней мигом промокло, потемнело, а она все кричала. Клара ничего не могла разобрать, услыхала только: "Его собственная!" Поток неразличимых слов - и опять: "Его собственная! Он ей хозяин!" Потом мать Розы принялась отчаянно ругаться, а какая-то женщина из поселка все старалась влезть на высокий порог и уговаривала ее замолчать.
Клара стояла и смотрела, и наконец кто-то схватил ее за плечо. Это была Нэнси.
- Пошли отсюда к чертям, - сказала она.
Клара захныкала, как малый ребенок. Нэнси обняла ее за плечи. Они побежали к своей лачуге. Посреди улицы почти никого не было, а вдоль домов стояли жители поселка и молча ждали и смотрели, как там, поодаль, городские продолжают избивать Берта. Впереди по размокшей грязи брел Рузвельт, он плакал.
- Рузвельт, деточка, - сказала Нэнси, - пойдем домой, я тебе дам попить шипучки. Отец сейчас тоже придет.
Они забрались в свою лачугу. Рузвельт лег на тюфяк. на котором они спали втроем с Кларой и Родуэлом, уткнулся в него лицом. И заплакал навзрыд.
- Сейчас мы, пожалуй, закроем дверь, - нетвердым голосом сказала Нэнси. - Только где Родуэл?
- Лучше закроем дверь, - сказала Клара.
Они затворили дверь и остановились, глядя друг на друга. У Клары стучали зубы. Нэнси сказала:
- Рузвельт, деточка, что ж ты уткнулся ртом в грязную тряпку?
Он прижимался лицом к тюфяку. И как-то странно закинул руки на затылок, будто старался еще глубже вдавить лицо в тюфяк, зарыться в него, спрятаться. Все его тело вздрагивало от рыданий.
- Сюда они не придут, - срывающимся голосом сказала Нэнси. - Вы ж сами знаете, как бывает: набедокуришь чего, так придут и заберут тебя. Сам не пойдешь - исколотят, так по закону положено, а только за нами не придут, мы ничего худого не делали. Отец…
- Они его убьют! - сказала Клара.
- Рехнулась, что ли? Никто его не убьет…
- А вдруг его застрелят?..
- Да не застрелят его…
Клара села подле Рузвельта, оперлась спиной о стену. Съежилась, обхватила руками коленки. Все трое ждали. Нэнси стояла у двери и порой приоткрывала ее - сперва с опаской, потом все чаще. Под конец она так и оставила дверь приотворенной.
- Там уж дело к концу, - сказала она. - Сейчас они вернутся.
Клара думала об отце, о Розе и об отце Розы. Ей и сейчас виделось, как его пинают ногами в лицо, а глаза у него открыты и брызжет кровь… все это представлялось ей снова и снова. Она заплакала.
- Пока что пальбы не слыхать, - сказала Нэнси.
Они прислушались. Рузвельт все всхлипывал. Немного погодя все-таки раздался выстрел, но он донесся откуда-то издалека, может быть с шоссе. Потом еще один.
- Что ж там такое? - сказала Нэнси.
Она выглянула в приоткрытую дверь, выставила живот наружу, и Клара поняла, что ей уже не страшно.
Через несколько минут вернулся Карлтон. Нэнси вскрикнула и соскочила к нему, Клара тоже хотела подняться ему навстречу, но не могла: руки и ноги одеревенели. Даже лицо словно одеревенело. Рузвельт повернулся на тюфяке. Вошел Карлтон, рубашка и лицо у него были в крови. Кларе хотелось думать, что это не его, а чужая кровь, но нет - она все еще текла. Нэнси, болтая без умолку, точно дурочка, обмакнула какой-то лоскут в ведро с водой и хотела обмыть ему голову, но он отшвырнул тряпку. Дверь медленно отворялась, кто-то нажал на нее снаружи… всего лишь Родуэл. Он промок насквозь.
- Мы ничего не могли поделать, - сказал Карлтон.
- Вы старались как могли, это все видели, - громко сказала Нэнси. - Весь поселок видел, верно я говорю, Клара? Ведь верно?
- Один гад лупил меня пистолетом… прямо как молотком, раз за разом… я… я ничего не мог поделать…
Лицо у Карлтона было ожесточенное и затравленное. Он тяжело дышал. И смотрел как-то странно, словно не верил глазам.
- Ничего мы не могли сделать, - повторил он, будто проверяя каждое слово. Будто силился объяснить им то, чего и сам не понимал. Никогда еще лицо его не казалось таким узким, таким худым, словно высохшим от тоски и ужаса - ужас не в том, что видишь, как избивают человека, ужас в том, что ты вынужден стоять и смотреть. Светлые волосы Карлтона намокли. Лоб изрезала сеть грязных морщин, и они вздрагивали, шевелились, будто он пытался что-то приладить в голове, поставить на место.
- Мы старались, да не вышло. Ему сломали нос… все лицо разбили… топтали и топтали ногами… Он даже не закричал, пьян был, они его захватили пьяного и выволокли к дороге… а тот малый был в сапогах… И они…
- Они его убили, - сказал Родуэл.
- Врешь! - оборвана Нэнси. - Никто никого не убил, и заткни глотку! Убирайся!
Родуэл пожал плечами. И скользнул за дверь.
- Никто никого не убил, все-таки в Америке живем, - проворчала Нэнси. - На, вот тебе примочка. - Она опять приложила ко лбу Карлтона мокрую тряпку, и на этот раз он ее не сбросил. - Сволочи, налакаются, а сами пить не умеют… только свинство от них… так я и знала, что в этом поселке добра не будет…
Карлтон накрыл ладонью руку Нэнси, которая придерживала тряпку. Клара внимательно смотрела на них обоих.
Нэнси вдруг выпалила:
- Нынче, когда ездили в поле, Берт купил пакости этой, самогонки, и куда только его жена смотрит? Думает, она больно умная…
- Все равно толку бы не было, - сказал Карлтон. И закрыл глаза. - Даже лучше, что он умер. Его уж так отделали, живого места не осталось. Прямо ногами и по глазам, и куда хочешь… и в грудь…
- Да замолчишь ты! - крикнула Нэнси, круто обернулась и метнула яростный взгляд на Клару, чтобы и та молчала. - Не желаю больше про это слышать! Никто больше из дому не выйдет, ложитесь спать, и всё тут. Завтра нам на работу, и пропади все пропадом! Ты, дрянь! - закричала она на Клару. - Не смей таращить глаза! Плакса несчастная! Пригляди за братом да помалкивай!
Клара слышала, как они шептались ночью, и все следующие дни жители поселка толковали друг с другом вполголоса. Кто-то сказал, что семья Берта поехала в Техас, кто-то возразил - у них денег ни гроша, как же они туда доедут? - еще кто-то сказал, будто старшой выгнал их из артели, потому что без Берта им много не наработать, и еще кто-то - что, мол, никто не имел права так разделаться с Бертом, раз девчонка его дочь, стало быть, он над ней хозяин, он не виноват, кто ж тут виноват? Оказалось, у Розы был ребенок, он родился раньше времени, родился мертвый, и городские про это узнали и потому приехали. Потому все и получилось.
Домишко, где прежде жил Берт со своими, некоторое время стоял пустой, а потом там поселилась другая семья. Эти новые были родом из Западной Виргинии. Клара никогда больше не видела Розу и ни словом про нее не упоминала, но все время о ней думала; ей вспоминалось - вот Роза, улыбающаяся, уверенная, оперлась на прилавок в магазине, точно взрослая; вот они в солнечный день двигаются бок о бок по полю, обирая с кустов помидоры; и младенец, что родился мертвым, - Клара никогда его не видела, но хорошо знала, как будто это был не Розин ребенок, а ее… и молнией мелькало перед нею лицо Берта, как оно приподнялось на миг, мертвенно-бледное, и хлынула кровь, и потом его заслонили свирепо топчущие ноги…
8
Немного времени спустя. Флорида, воскресный день. Клара сидела одна с младенцем Нэнси, и вдруг послышались голоса и нерешительный стук в дверь. Поселок, где жили теперь Уолполы, состоял из длинных низких бараков разгороженных на пятнадцать отделений каждый, с цементными полами, которые совсем не трудно мыть; в каждом отделении по две комнаты и по два окна - одно в передней комнате и одно в задней. Стены бараков в этом лагере обшиты снаружи какой-то коричневой штуковиной, шершавой на ощупь, и не все крыши протекают. В уборных, которые помещаются в одном конце поселка, тоже полы цементные, Клара никогда еще такого не видала.
Одно плохо, везде так и несет хлоркой, этот едкий запах проникает повсюду. Клара терпеть не могла зловоние других поселков, но этот запах оказался еще хуже, он въедается в легкие и, похоже, готов тебя убить, лишь бы продезинфицировать дочиста. Когда они сюда въехали, их поразило, что всякий мусор и отбросы вывозят на огромную свалку в стороне от поселка и там сжигают и что женщинам отведено для стирки отдельное место под крышей; но потом вонь хлорки стала раздражать Карлтона. Он всегда первым раздражался из-за таких вещей, когда другие еще и не успевали ничего заметить. Да, конечно тут новый, незнакомый мир: даже медсестра и доктор приходят и осматривают всех, и еще есть бакалейная лавка, где можно брать что нужно по особым талонам, а не за наличные, и тут почти нет насекомых. Но въедливый запах дезинфекции не отстает от тебя ни на минуту даже среди апельсиновых рощ, где, казалось бы, все должен перекрывать сладкий и острый запах апельсинов.
В тот день Нэнси пошла в соседний барак навестить знакомую, а Карлтон уехал на субботу и воскресенье, ему подвернулась какая-то работа на шоссе. Дело было близ городка под названием Флоренция. Они жили здесь уже целый месяц, и Клара как могла украсила комнату: она вырезывала картинки из газет и журналов и прикрепляла их кнопками к стенам. Стук в дверь не удивил ее, некоторые ребята постарше - лет семнадцати-восемнадцати - часто околачивались вокруг и приставали к ней.
Она положила ребенка на постель и глянула на себя в зеркальце Нэнси, стоявшее на подоконнике. Потом отворила дверь.
На досках, проложенных по грязным немощеным дорожкам между бараками, стояли две городские дамы.
- Чего вам? - бойко спросила Клара.
Что они городские, это сразу видно: обе в шляпках, лица нежные, напудренные, холеные, оттого что хватает времени о себе позаботиться, и на обеих бесформенные, мешковатые костюмы, наверно очень дорогие, иначе для чего такое носить. Одна - в очках; Клара поглядела на нее: наверно, с этой и надо разговаривать, она похожа на учительницу.
- Меня зовут миссис Фостер, - сказала та, что в очках, - а это миссис Уайли, мы из Первой методистской церкви города Флоренции. Мы пришли вас навестить…
Клара весело закивала. Но не знала, что сказать. А миссис Фостер продолжала, так старательно подбирая слова и так внятно их выговаривая, чтобы понял даже малый ребенок:
- Мы уже навестили сегодня нескольких ваших соседей. Мы думали… может быть… Так мило, что вы его вывесили, что вы так интересуетесь… - И она показала на выцветший звездно-полосатый флаг, который Клара выставила в окно. Клара всегда его вывешивала: и в погожие дни, и в ненастье. Этот флаг был не такой, как те, что развеваются на высоченных домах, или маленькие флажки, которые яростно треплет встречный ветер на мчащихся автомобилях. Те означают что-то отвлеченное и мало понятное. А Кларин флаг означал нечто очень простое.
- Да, это чудесно, - сказала вторая гостья. - Видно, что тут так… э-э… так интересуются…
- Поэтому мы и пришли прямо к вам, - сказала миссис Фостер. - Чудесно, когда люди исполнены патриотических чувств.
Клара шагнула за порог. Она сияла от удовольствия что ее хвалят, и все же ей было неспокойно, да еще того гляди за спиной разревется младенец.
- Я очень рада, что вам нравится, - неопределенно сказала она и робко, неуверенно улыбнулась им обеим в надежде, что они уж сами станут поддерживать разговор.
Сквозь ресницы она видела, как сверкают на солнце очки, скрывая глаза женщины, а у другой напудренный нос все-таки немножко блестит… но от обеих, наверно, пахнет духами, и под белыми перчатками у них, уж конечно, надеты дорогие кольца. В руках у обеих темные сумочки. Клара чуть не захлебнулась от радости: подумать только, с кем она разговаривает! С женщинами, которые живут в настоящих домах, ходят в церковь, наверно, им даже незачем носить с собой деньги.
- Мы…
- Мы думали…
Слова будто столкнулись в воздухе. Клара даже подалась вперед, так ей хотелось помочь. Неподалеку собрались кучкой мальчишки и глазели.
- Скажи, как тебя зовут, милочка? - спросила миссис Фостер.
- Клара.