Какой-то человек в желтой спортивной рубашке перешагнул через ноги соседа и вышел в проход. Он тяжело дышал и сам был весь желтый, как его рубашка. Клара даже задрожала - видно, тут все полоумные! Желтый человек тоже подошел к священнику, стал на колени и резко опустил голову. Клара ждала - кто следующий? Ее трясло. Уж очень все это было чудно. Вокруг творилось непонятное. Казалось, в воздухе что-то движется, что-то невидимое тычется в нее; может, оттого все и плачут - с перепугу? В самом деле, чего реветь, если не больно? Только со страху, что скоро станет больно. Улыбка на лице Клары вдруг обратилась в мучительную гримасу, точно она хотела заплакать вместе со всеми - и не могла. Глаза были сухие. В горле застрял ком. От плача самый воздух стал другим, когда пели, так не было; рыдания в чем-то виноватых людей заполнили все, стало тесно и душно - не вздохнуть, и звук этих рыданий был Кларе куда понятней пропетых здесь раньше слов.
Вот теперь она кое-что поняла: все эти люди сделали что-то плохое, скверное, и никогда им этого не забыть.
Она бочком скользнула в проход. Опухшие глаза священника обратились на нее, словно он старался не смотреть в ее сторону - и вдруг не удержался, но Клара уже отвернулась и бегом бросилась к выходу. Баретки громко шлепали по полу. Было мгновенье, когда ее потянуло к священнику - но нет, она повернула к дверям и выбежала вон из церкви. Она все еще дрожала. Заметила, что держит в руке книжку псалмов, и положила на верхнюю ступеньку - тут ее наверняка найдут.
9
Сперва пошли в ресторанчик возле железной дороги. Подле ресторанчика стояло несколько грузовиков, а в зале сидели мужчины, громко разговаривали, хохотали друг другу в лицо. Порой кто-нибудь с маху упирался локтем в столик или так ударял кулаком, что столик шатался. Клара, которая никогда еще не бывала в ресторане, сразу заявила молоденькой официантке:
- Я голодная. Хочу котлету. И кока-колу.
Ее спутник был старше, чем ей сперва показалось. Лицо мясистое, нечистая кожа в пятнах, глубоко посаженные глаза. Он все сыпал шуточками, сам себя перебивал, неестественно смеялся, бесцельно теребил ключи от машины. Из нагрудного кармана его рубашки торчал пяток сигар в целлофановой обертке. Клара улыбалась ему, выставляя напоказ зубы, и все откидывала назад волосы, которые падали ей на глаза. Между ними столик, вокруг народ, чего ей бояться?
- Ты выбралась оттуда еще побыстрей меня, - сказал он. Оказалось, его имя - Лерой. Он единственный сын миссис Фостер и собирается поступить на флот и навсегда уехать из Флоренции, только сперва ему надо сделать какую-то операцию, без этого на флот не возьмут.
- Мой папаша, чтоб ему пусто было на том свете, заставлял меня таскать по всему сараю наковальню и - всякое старое железо. Потому и надо делать операцию, пожаловался он, кисло улыбаясь и вертя в пальцах пробку от кетчупа. Запачкал пальцы соусом и вытер их об испод стола.
Музыкальный автомат заиграл песню. Это была нехитрая деревенская песенка, голос у певца - несильный, сонный, немножко гнусавый. Клара попыталась представить, какой этот певец с виду - уж во всяком случае, не похож на Лероя. Но Лерой подпевал и все улыбался и щурился, глядя на Клару, и вертел в пальцах пробку. Он был какой-то взбудораженный и никак не мог спокойно усидеть на месте.
- А вы разве не хотите есть? - спросила Клара.
- Ты ешь, а я погляжу.
Он опять тряхнул ключами от машины и сунул их в карман на груди. Ухмыльнулся, даже фыркнул - видно, его насмешила какая-то мысль, - облокотился на столик, подпер подбородок ладонью и уставился на Клару. Она быстро съела котлету, облизала губы, потом пальцы. Выпила кока-колу так быстро, что горло заболело. Лерой засмеялся.
- Ты прелесть девочка, - сказал он. - Пари держу, ты и сама это знаешь.
Он хотел прокатиться за город, но Клара сказала, что знает местечко, куда ей хочется, - она слыхала про одну гостиницу с баром, туда ходили жители их поселка. В какую-то минуту Клара подумала - может, она зря с ним поехала: он не сразу свернул к этой гостинице, а остановил машину на дороге и стал говорить что-то невнятное - он, мол, знает место получше, надо только проехать еще немного. Говорил, а сам на Клару не смотрел. Но она сказала "черта с два" - и он подъехал к гостинице. Клара тотчас распахнула дверцу, он еще зажигание не успел выключить, а она уже выскочила из машины. Он торопливо вылез, обежал вокруг машины, гравий громко скрипел под его тяжелыми шагами. И, запыхавшись, стал говорить какие-то бестолковые отрывистые слова: "Если моя мамаша… Вечерок на славу… такие дела…" Открыл перед нею дверь, затянутую москитной сеткой, и Клара вошла в ресторан с таким видом, будто вовсе и не знает этого Лероя. "Боже милостивый", - пробормотал он и утер взмокший лоб. У Клары от волнения немножко кружилась голова. Человек за стойкой, похожий на Лероя, спросил:
- Тебе сколько лет, красотка?
- А сколько надо?
Этот ответ так развеселил бармена и Лероя, что они оба покатились со смеху. Кто-то подал Кларе бутылку пива, она глотнула прямо из горлышка и осмотрелась. Взгляд ее перебегал по лицам - не то чтобы она искала кого-нибудь знакомого, нет, чувство, пожалуй, было такое, словно кто-то здесь может ее узнать. Голове стало жарко и тяжело от распущенных волос. В какую-то минуту Лерой сгреб рукой густую прядь - и Клара шарахнулась от него, как кошка.
- Ну-ну, не кусайся и не царапайся! - засмеялся Лерой и заслонился от нее, выставив ладони. Он уже подвыпил, и смех его звучал хрипло.
Народу все прибывало. За одним из столиков в глубине появился человек с очень светлыми волосами; у Клары екнуло сердце - отец! Но человек обернулся - нет, слава богу, ошиблась. Этому лет двадцать или, может, двадцать пять. Она забыла про него, а потом он опять попался ей на глаза - и опять сердце словно покатилось куда-то. Он сидел, откинувшись на спинку стула, заложив ногу на ногу, и слушал, о чем говорят его приятели, но был как-то отдельно от них, сам по себе. Другие все время вертелись, шаркали ногами, размахивали руками, а этот сидел неподвижно.
Сосед по столику толкнул этого человека локтем в бок и кивком показал на Клару - мол, на тебя девчонка смотрит. Светловолосый обернулся, нахмурился. Клара опять, зажмурясь, пила прямо из горлышка. Лерой потихоньку протянул мясистую лапу и обнял ее за плечи, казалось, он вернулся к ней откуда-то издалека. А Клара все смотрела на того, светловолосого, и не сразу стряхнула руку Лероя.
- Ты настоящая кошка, хорошенькая киска, - сказал Лерой. - У меня дома есть кошка. Ее зовут Люси.
Он погладил Клару по волосам, она вывернулась и небрежно стукнула его по груди тыльной стороной ладони; вокруг засмеялись.
- Убери лапы, толстопузый, - сказала Клара.
Когда она опять поглядела в сторону светловолосого, он как раз отворачивался. Что-то тяжкое, жаркое сдавило ей горло, ударило в голову. Она чувствовала, как вздуваются вены. Лерой что-то бессмысленно болтал и смеялся, а Клара встала и пошла прочь. Она прижала холодную, отпотевшую бутылку к щеке, потом к другой. Столкнулась с кем-то и, не глядя, шагнула в сторону. Какое-то шалое, пронзительное чувство нарастало в ней - вот сейчас она потеряет равновесие, споткнется и упадет, сейчас что-то случится… совсем как в церкви, когда она чуть было не побежала вперед, за другими, чуть не бросилась на колени. Вместо этого вот такой же шалый порыв заставил ее очертя голову выбежать вон - и на улице, в обществе Лероя, угас… а теперь это непонятное возвращалось, она ощутила какой-то зуд в ладонях, в ногтях, даже в зубах - да-да, она, кажется, готова кого-нибудь укусить. Она все еще неотрывно смотрела на светловолосого. С того места, где она теперь стояла, лицо его видно было сбоку… Может, и правда есть бог, про которого толковал священник? Наверно, та жаркая сила, что нависает сейчас над ней, и давит ее, и втискивается в нее, - это и есть бог. Этот бог все еще голоден, котлетами он не насытился, и это он заставляет вспоминать о ночах, когда она лежала и прислушивалась к Нэнси и Карлтону - без вражды к ним, без недоброго чувства к Нэнси, просто слушала, слушала и старалась понять, как будет когда-нибудь с нею, ведь, когда это с ней случится, она будет знать столько же, сколько знает Нэнси.
За столиком светловолосого сидели трое мужчин и женщина. Клара только раз поглядела на женщину и сразу про нее забыла. Голова светловолосого словно вдруг вспыхнула в тускло освещенной комнате, прямо на глазах. Казалось, вокруг нее дрожит знойный воздух, волосы светлые-светлые, совсем как у отца, но плечи у этого человека не похожи на отцовские - крепче, моложе, прямей, он другой, он особенный, ни на кого не похожий. Губы Клары пересохли. Она немного опьянела, накурено было так, что щипало глаза, а она, потная, усталая, все стояла в каком-то оцепенении и в упор смотрела на этого человека. И кажется, простояла бы так всю ночь, не обернись он к ней. Он не улыбнулся. Чуть помедлил и поднялся.
- Ты кого-нибудь ищешь, малышка?
Он подошел совсем близко, наклонился и заглянул ей в лицо. Клара широко раскрыла глаза. Нет, он не совсем такой, как ей казалось… странные у него брови - строгие, прямые, они словно отсекли лоб сплошной резкой чертой. А подбородок - квадратный. Клара чуть не расплакалась от страха, лучше бы это был кто-то… кто-то другой! Но она молчала. Глаза будто заволокло пеленой.
- С кем ты пришла? - спросил он и огляделся по сторонам. - Что ты тут делаешь одна?
Клара откинула волосы, упавшие на глаза. Она не знала, что отвечать.
- Я тебя отвезу, куда тебе надо, - сказал он.
- Я никуда не хочу.
- Я тебя отвезу.
Он взял ее за руку повыше локтя и повел. Клара еле поспевала за ним. Вышли за дверь, прямо в тучу ночных мотыльков и москитов. И этот человек спросил:
- Ты здешняя?
- Из Техаса, - сказала Клара.
- Что же ты здесь делаешь?
В резком свете неоновой вывески он поглядел на нее. Подвел к своей машине, открыл дверцу и втолкнул Клару внутрь - так толкают туда и сюда малых детей, будто легче просто толкнуть, чем объяснить, куда им надо идти и что делать. Потом он и сам сел рядом с ней. И сказал:
- Ты не из Техаса, совсем не из тех краев. Говоришь не так. - Он развернул машину. - Ну, куда тебе ехать?
- Вон туда. - Клара показала: прочь от города.
- В той стороне никто не живет. - Он помолчал, не глядя на нее. Потом выехал на дорогу и повернул к городу. С тех пор как они вышли из бара, он ни разу на нее не посмотрел. - Ты сюда не на попутных добиралась, а? С этим тебе, знаешь ли, надо поосторожней.
- Как хочу, так и добираюсь, - сказала Клара.
Не доезжая до города, он свернул к какому-то дому. Большой дом, трехэтажный, с просторной верандой; некоторые окна были темные, в других еще горел свет.
- Я тут живу наездами, - сказал он. - Завтра уезжаю. - И выключил зажигание. Клара ждала. В голове вспухало что-то жаркое, и она плохо соображала. - Ты, может быть, собираешься в Майами, а я нет, - докончил он.
- Еще чего, Майами какие-то, - сказала Клара.
Он погасил фары и повернулся к ней. Запахло спиртным, совсем как от Карлтона. Крепко, до боли, он обхватил ее за плечи, но Клара мигом вывернулась. Она тяжело дышала, и голова болела. Но внутри все как-то плыло и кружилось, и хотелось прижаться к этому человеку, спрятаться подле него и уснуть. Странное это головокружение понуждало ее - не видеть, не думать. А он протянул руку, открыл дверцу возле Клары, вытолкнул ее из машины и вылез следом. Остановился на тихой и темной подъездной дорожке, обнял Клару, поцеловал и отпустил; дышал он быстро, прерывисто.
- Ко мне надо с заднего крыльца, - сказал он и потянул ее за собой. За углом Клара наткнулась на какие-то доски, прислоненные стоймя к стене. Ее спутник в темноте отворил дверь, и они вошли. Через два шага была еще дверь.
Должно быть, это была не настоящая комната, а пристройка. Дощатые стены просто из шершавых, неструганых досок, и пол такой же. Вечер теплый, а из щелей в полу так и тянет холодом. В комнате - кровать и табурет, на табурете ржавый таз, и в нем - на донышке вода. На полу низенькая электрическая плита об одной горелке.
Он закрыл дверь и подтолкнул Клару к кровати. Он был высокий, не ниже Карлтона. Он скинул рубашку, грудь его заросла темно-русыми волосами. Клара смотрела на эту волосатую грудь и не могла отвести глаза. По ногам из щелей тянуло холодом.
- Сколько тебе лет? - спросил он. - Семнадцать, что ли? Восемнадцать?
Клара покачала головой.
- Может, тринадцать?
Он поджал губы, посмотрел на нее оценивающим взглядом. Так всегда смотрели на нее и на ее родных люди из города и те, у кого своя ферма. Так они смотрят на всех, кто живет, как она, в убогих поселках и, как она, нанимается убирать урожай. У Клары и в мыслях не было, что такие люди могут посмотреть на нее по-другому. Ей хотелось спать, она опустила голову и шагнула к этому человеку. Подошла, закрыла глаза и прислонилась к нему, ощутила лицом его влажную, горячую кожу. Он припал губами к ее шее, и она задохнулась и подумала - ничего не надо делать, надо только покрепче прижаться к нему. Но, должно быть, все-таки невольно отшатнулась - таз опрокинулся. Человек засмеялся, отшвырнул таз ногой к стене. Притянул Клару, и оба они упали на кровать. А кровать была прибрана - без одеяла, только простыни и подушка, и все же кто-то ее постелил. Простыни были холодные. Над Кларой закачались потолок и стена - она видела их сквозь разметавшиеся волосы и сквозь его волосы, а потом все заслонило его лицо. Он лег на нее - совсем так, как рисовалось ей в воображении, за годы до встречи с этим человеком. И она обхватила руками его шею, совсем как делала в воображении.
В полутьме она увидела его лицо - такое же сонное, как у нее, и какое-то медлительное и голодное. И оттого, что у него было такое лицо, что-то защемило внутри. Она схватилась за него, как утопающая.
- Да ну же, скорей, - сказала она. - Скорей.
Но он вдруг замер, отстранился, лег рядом. Она слышала его дыхание и ждала, все тело ждало, ошеломленное, застывшее в испарине, в растерянности и недоверии.
- Что за черт, - сказал он. - Сколько тебе лет?
- Не знаю… восемнадцать.
- Неправда, ты еще ребенок.
Вот уж слово, которое не имеет к ней никакого отношения! Она перевела дух, попросту презрительно фыркнула.
- Никакой я не ребенок, - сердито сказала она. - Сроду ребенком не была.
Он повернулся и сел на кровати, спустил ноги на пол.
- О господи, - пробормотал он.
Клара смотрела на него остановившимися глазами. Откуда-то донесся гудок автомобиля и затих вдалеке. До чего же они здесь одни, до чего темно за стеной, как легко им потеряться и потерять друг друга… Кларе казалось - под ногами разверзается яма, до краев полная тьмой и ночным холодом, и вот сейчас этот человек канет в ледяную тьму и не оставит следа.
- Я тебя люблю, - с ожесточением сказала Клара. И сроду я ребенком не была.
Он поглядел на нее через плечо. Вокруг глаз у него - тонкие черточки морщин, наверно, он часто щурится. На подбородке - тонкая светлая щетинка, ее хочется потрогать, погладить… но Клара не посмела. Кожа у него влажная, и волосы влажные. Она смотрела на него - и, кажется, видела слишком много; он скорчил гримасу и отвернулся.
- Ну пожалуйста. Я тебя люблю. Мне тебя надо, - сказала она. Сказала быстро, горячо. На шее у него дернулась какая-то жилка, и Кларе захотелось впиться в нее зубами. Телу до боли не хватает его, а он отстраняется, это неправильно, все всегда говорили - всякий мужчина во всякую минуту готов лечь с женщиной. - Мне тебя надо, мне чего-то надо! - сказала Клара. - Мне чего-то надо!
- Слушай, откуда ты взялась?
- Сама не знаю, чего это, только мне чего-то надо!
Сама не знаю, что такое… - Она всхлипнула.
- Я тоже не знаю, черт подери.
Через минуту он поднялся. И вышел. Слышно было, как он прошел по коридору, как отворилась дверь. Клара не шевелилась, лежала, тяжело дыша, стиснув зубы от злости. Теперь, когда он вышел, она не помнила, какой он с виду. Прежде, когда она думала о мужчинах, о любви, ей всегда представлялась безликая тяжелая сила - не какой-то определенный человек, а сила, которая подступит вплотную, надвинется, и можно будет уснуть под ее защитой и ни о чем не заботиться: будут руки, что ее обнимут, все равно чьи, просто руки, и тело, тяжелей и сильней ее тела, но не враждебное, и, что бы она ни делала в тот час, она все оставит, как в дремоте, как зачарованная, и ей станет так сонно, бездумно, пока не надо будет вырваться из всего этого и очнуться… и вот сейчас ей стало лениво и сонно, веки отяжелели, а он, который только что был рядом, оказался таким же призраком, как мужчины, что мерещились ей и вновь ускользали, когда она сгибалась над грядками, собирая бобы, или тянулась к высоким ветвям, снимая апельсины, - так ли, эдак ли, она всегда словно приманивала жаркое головокружение, которое вдруг превращало ее, Клару, в кого-то другого, в незнакомку без имени.
Она могла погрузиться во тьму и стать незнакомой девушкой без имени, которой чего-то надо, так надо, и вот она во тьме тянется к кому-то, кто тоже готов ее обнять.
Он вернулся. Притащил ведро с водой. Ногой притворил за собою дверь, подошел к плите, поставил на нее ведро. Сунул вилку в розетку. Клара молча следила за каждым его движением, ей хотелось смеяться - так было странно, так неспокойно. Он присел на корточки возле плиты и смотрел, как греется вода, и поводил голыми плечами, словно им было неловко под ее взглядом. Но самому ему вовсе не было неловко.
- Снимай платье, - сказал он.
- Чего?
- Ты грязная, снимай платье.
Клара вспыхнула.
- Я не грязная.
- Снимай платье!
- Я не грязная… я…
Глаза у него были голубые, зеленовато-голубые, холодные, не такие, как у нее. Прямые густые брови словно бросали тень на лицо. Он сидел на корточках в нескольких шагах от кровати, одну руку лениво уронил на колено.
- Я тоже грязный, - сказал он. - Все грязные. Ну как, сама снимешь или мне тебя раздеть?
Клара села на постели. Скинула туфли. Сказала сердито:
- Раздевай.
Секунду он не шевелился. Потом улыбнулся ей - усмехнулся коротко, мимолетно - и встал. Клара наклонила голову, он под ее волосами нашарил пуговицы на платье. Расстегнул - и Клара стала так, чтобы он мог стянуть с нее платье. И сразу выхватила у него платье и швырнула на пол.
- А что потом наденешь? - спросил он и поднял платье.
Клара стояла в короткой ситцевой рубашонке, на которую она недавно нашила розовые ленточки. Не успел он ей помешать, как она оторвала одну ленту.
- Ты сказал, я грязная! - крикнула она. - Ненавижу тебя!
- Ты грязная. Смотри.
Он потер ее запястье, на коже появились темные катышки. Клара широко раскрыла глаза. От его пальцев на руке у нее остались красные пятна.
- И волосы тоже, - сказал он. - Волосы надо мыть.
- У меня красивые волосы!
- Красивые, но грязные. Ты из поселка сезонников, которые убирают фрукты, верно?
- У меня волосы красивые, все говорят. - Клара всхлипнула и посмотрела на него, будто ждала, что он скажет какие-то другие слова, и станет ясно, что раньше он просто пошутил. - Все говорят, я хорошенькая…
Он разнял пальцами ее волосы, нагнулся. Думает, у меня вши, мелькнуло у Клары. Ей стало тошно.
- Сукин сын, ты сукин сын, - прошептала она. - Я скажу отцу, он тебя убьет… возьмет и убьет…
Он засмеялся: