Кроме этих основных черт, мы находим у "трех Богословов" и другие, более частные черты сходства. Если в 10-й главе Евангелия от Иоанна нарисован прекрасный образ доброго пастыря, знающего своих овец и полагающего за них душу свою (Ин. 10:1-14), то и Григорий Богослов, и в особенности преп. Симеон также прекрасно изображают нам идеал пастыря, высоту и ответственность пастырского служения. О тесной связи богословской системы Симеона с богословием сына громова (Мк. 3:17) говорит еще их одинаково настойчивое учение о любви как о важнейшей для христианина заповеди, являющейся необходимым условием жизни в Боге, неоднократно восхваляемой Симеоном в качестве главы добродетелей, госпожи и царицы их. О той же связи Нового Богослова с новозаветным Тайнозрителем свидетельствует частое цитирование первым последнего и постоянное заимствование им своих излюбленных идей у Иоанна Богослова. Что касается до отношения Григория Богослова к возлюбленному Апостолу, то здесь еще раз следует указать на то, что как у евангелиста Иоанна ключом богословия является учение о воплощении Бога Слова, так и у Григория Назианзина его мысль в особенности обращена была к Предвечному Слову. А близость между Григорием Богословом и преп. Симеоном, кроме всего вышесказанного, видна из того еще, что Новый Богослов с особенной любовью и чаще всех других отцов цитирует великого каппадокийца. О ней говорит и то обстоятельство, что оба святых отца, как поэтически одаренные натуры, писали стихи и, таким образом, были не только богословами-проповедниками, но в то же время и христианскими поэтами.
Такое близкое сходство у "трех Богословов" в решении ими важнейших вопросов богословия побуждает нас поискать причины этого сходства в личных свойствах и качествах трех этих мужей. Однако с первого взгляда мы больше, пожалуй, заметим различия в их индивидуальных чертах, чем сходства. И в самом деле, Иоанн Богослов, как самовидец Господа, как возлюбленный ученик Христов и избраннейший из избранных апостолов, является настолько великой и единственной в своем роде личностью, настолько яркой звездой, что в этом отношении сравнивать его нельзя не только с каким-либо отцом Церкви, но даже и с апостолом. Великий каппадокиец - Григорий Назианзин, величайший из великих учителей христианства, пастырь и святитель, всю жизнь ревностно боровшийся за истину Православия, блестяще образованный по своему времени богослов-философ и красноречивый оратор, - также является своеобразной и почти неподражаемой величиной среди всех отцов Церкви. Что касается до Симеона Нового Богослова, то и он представляет из себя весьма оригинальную и выдающуюся личность, но совсем в другом роде - как самоуглубленный аскет, весьма строгий монах, величайший мистик, глубокий созерцатель и оригинальный богослов-проповедник. Но при всем этом указанные различия и своеобразность "трех Богословов" являются внешними, обусловленными главным образом разнообразием их служений и положений, но отнюдь не внутренним различием душевных качеств. В этих именно качествах мы, напротив, видим у них глубокое сродство и полное сходство.
Общими для всех "трех Богословов" являются следующие черты. Во-первых, полная отрешенность от мира, от всего временного, земного, неудовлетворенность настоящим и обращенность к небу, к будущему, духовному, вечному, как бы всегдашний полет в мир горний, в мир таинственной Истины и бесконечной Любви. Недаром символом Иоанна Богослова как евангелиста является парящий орел. Черта эта настолько характерна для всех "трех Богословов", что они еще при жизни были более небожителями, чем обитателями земли.
Второй отличительной чертой наших Богословов являются чистота и девственность души, цельность натуры и высокое благородство нрава. Это такие качества, которые присущи не только возлюбленному ученику и великому Богослову, но в такой же почти мере и двум другим Богословам. Наконец, третьей общей чертой для "трех Богословов" являются несокрушимая вера, всецелая преданность Богу и горячая, пламенная любовь ко Христу. Эта любовь привлекла к апостолу Иоанну преимущественную любовь Господа, сделала его возлюбленным учеником и наперсником Спасителя и удостоила усыновления Богоматери (Ин. 19:26–27). Изображая эту любовь сына Зеведеева ко Христу Иисусу, М. Д. Муретов говорит: "Христос составлял центр, основу и светоч всего духовного и физического существа Богослова. Христос был для Иоанна все: начало, конец, средина универсума - альфа и омега всего бытия". А Григорий и Симеон сами с замечательной силой и выразительностью свидетельствуют о своей любви ко Христу. "Я люблю Христа, - говорит Григорий Богослов, - не знаю меры в сей любви и хвалюсь ею". "Христе Царю! - восклицает он однажды. - Ты - мое отечество, моя крепость, мое блаженство, мое все!""Я уязвлен любовью к Нему, - заявляет преп. Симеон, - и доколе не получил Его, сокрушаюсь духом и истаеваю…" "Я стараюсь ненасытно любить, - говорит о той же любви преподобный, - я принуждаю свою природу любить и выше природы". "Оставьте меня одного, - умоляет святой отец, - я не хочу более видеть свет мира сего, ибо я вижу Господа моего… позвольте мне не только запереть келлию и сидеть внутри ее, но если даже я, вырывши яму, сокроюсь там и буду проводить жизнь вне всего мира, созерцая бессмертного Создателя и Господа, желая умереть из-за любви к Нему…"
II
Анализируя сходные черты в учении "трех Богословов", мы опустили у них еще одну наиболее интересную для нас сторону. Это именно идеальное изображение богослова и богословствования. Опущение это сделано нами умышленно, дабы обследовать эту сторону более обстоятельно.
Итак, обратимся прежде всего к Григорию Богослову, которым сделано отчетливое изображение идеального богослова, ввиду того что в его время крайне злоупотребляли высоким именем и делом богослова. "Любомудрствовать о Боге можно не всякому… - заявляет великий святитель. - Это приобретается не дешево и не пресмыкающимися на земле!" Пока не преодолено в человеке вещественное и не очищены слух и мысли, небезопасно вдаваться в богословствование. Говоря с иронией о производящих "в один день" в богословы и делающихся богословами, св. Григорий с силой восстает против тех, которые "составили из нечестия науку" и христианское учение - это "великое наше таинство" - пытаются обратить "в низкое ремесло". В противовес таким ложным богословам Григорий, по его собственному фигуральному выражению, как бы изваяние, иссекает идеального богослова во всей его красоте. "Хочешь ли со временем стать богословом?.. - спрашивает святой отец и сам же отвечает: - Соблюдай заповеди и не выступай из повелений. Ибо дела, как ступени, ведут к созерцанию". "Восходи посредством дел", потому что к Богу мы приближаемся жизнью и делами. "Любомудрствовать о Боге, - говорит еще святитель, - способны… люди, испытавшие себя, которые провели жизнь в созерцании, а прежде всего очистили, по крайней мере очищают, и душу и тело". Богослову "должно быть, сколько можно, чистым, чтоб свет приемлем был светом". Наконец, для богослова безусловно необходимо еще "иметь руководителем Духа" Святого, потому что "при одном содействии" Его "и можно только о Боге и мыслить, и говорить, и слушать". Итак, очищение себя, соблюдение заповедей, созерцание и руководство Духа Святого, возможное, конечно, только в Церкви, - вот необходимые условия для того, чтобы стать богословом.