Чтобы признать правильным только что изложенное значение творения, надо серьезно обдумать то обстоятельство, что в творении главную роль играет не создание трав и скота, воды и земли, не знающих Бога, а создание личных существ, или как обыкновенно говорят, духов. Бог есть понятие или идее личности; как лицо он есть в себе сущая, от мира отделенная субъективность, себе довлеющее, абсолютное бытие, я без ты. Но так как абсолютное, себе довлеющее бытие противоречит понятию истинной жизни, понятию любви; так как самосознание тесно связано с сознанием некоего ты, так как продолжительное одиночество неизбежно влечет за собой чувство скуки и однообразия, то мы переходим от божественного существа к другим сознательным существам, и понятие личности, заключавшееся сначала в едином существе, распространяется на множество лиц. Если личность понимается физически, как действительный человек, т. е. как существо, имеющее потребности, то она выступает, как конечная цель творения, лишь в конце мира, когда имеются уже в наличности условия ее существования. Если же человек мыслится отвлеченно, как лицо (как это присуще религиозному умозрению), тогда этот окольный путь покидают, и речь идет уже прямо о самообосновании, о конечном самоутверждении человеческой личности. Правда, между божественной и человеческой личностью делается всяческое различие с целью скрыть их тождество, но эти различия являются либо чисто фантастическими, либо софистическими. Все существенные основания творения сводятся только к таким определениям, к таким основаниям, которые навязывают первому лицу сознание необходимости второго личного существа. Размышляйте, сколько хотите, но вам никогда не удастся вывести свою личность из Бога, если вы уже прежде не вложили ее в него, если сам Бог не есть уже ваша личная или субъективная сущность.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Значение творения в иудействе
Учение о творении исходит из Иудеи; оно есть характерное учение, основное учение иудейской религии. Лежащий в его основе принцип есть не столько принцип субъективности, сколько эгоизма - Учение о творении, в его характерном значении; возникает только тогда, когда человек смотрит на природу, как на практическое средство удовлетворения своей воли и потребностей, и низводит ее в своем представлении на степень простого орудия, простого продукта воли. Бытие природы становится для него понятным, коль скоро он объясняет его самим собой, в своем смысле. Вопрос: откуда взялась природа или вселенная? предполагает соб ственно удивление, вызванное существованием мира, или другой вопрос: почему она есть? Но это удивление и этот вопрос возникают только там, где человек уже отделил себя от природы и сделал ее простым объектом воли. Автор "Книги премудрости" (гл. 13) справедливо замечает, что язычники не возвысились до понятия творца вследствие восхищения своего красотою мира. Тот, для кого природа является прекрасным объектом, видит цель и основание ее существования в ней самой и не может задаться вопросом: почему она есть? В его сознании и миросозерцании понятие природы отождествляется с понятием божества. Он убежден, что природа, действующая на его чувства, возникла, произошла, но не была сотворена в собственном смысле, в смысле религии, т. е. она не есть произвольный продукт, изделие. Самый факт возникновения не заключает в себе, по его мнению, ничего дурного, нечистого, небожественного: он и богов своих считает существами самовозникшими. Производительная сила является в его глазах высшей силой, и поэтому он считает основанием природы действительную, в его чувственном созерцании проявляющуюся силу природы. Так рассуждает человек, отождествляющий понятие мира с понятием космоса, красоты, божественности, человек, относящийся к миру эстетически или теоретически, ибо теоретическое созерцание первоначально есть эстетическое, ибо эстетика есть prima philosopliia. Только там, где это созерцание одушевляло человека, зарождались и высказывались мысли вроде следующего изречения Анаксогора: человек рожден для созерцания мира. Исходной точкой этой теории является гармония с миром. Субъективная деятельность, благодаря которой человек удовлетворяет себя и расширяет круг своих действий, ограничивается здесь чувственной силой воображения. Удовлетворяя себя, человек оставляет здесь в покое природу, основывая свои воздушные замки, свои поэтические космогонии исключительно на естественном материале. Если же человек, напротив, смотрит на мир с практической точки зрения и превращает эту практическую точку зрения даже в теоретическую, то он отделяет себя от природы и делает ее покорной слугой своих эгоистических интересов, своего практического эгоизма. Теоретическим выражением этого эгоистического, практического миросозерцания, утверждающего, будто природа - ничто сама по себе, служит взгляд на природу или вселенную, как на нечто сделанное, сотворенное, как на продукт веления. Бог сказал: да будет свет, и был свет, т. е. Бог приказал: да будет свет, и он тотчас предстал по этому велению.
Высшим принципом для иудейства является утилизм, польза. Вера в особый божественный Промысел есть характерная вера иудейства. Вера в Промысел есть вера в чудо; а вера в чудо предполагает взгляд на природу, как на объект произвола, эгоизма, низводящего природу только на степень средства к достижению произвольных целей. Вода расступается и смыкается подобно твердой массе, пыль превращается во вшей, жезл в змия, река в кровь, скала в родник воды; свет и тьма появляются одновременно на том же месте; солнце замедляет и изменяет свое обращение. И все эти противоестественные явления совершаются на пользу Израиля, по одному велению Иеговы, пекущегося только об Израиле; и они олицетворяют собой эгоизм израильского народа, исключающий все другие народы, абсолютную нетерпимость - тайну монотеизма.
Греки смотрели на природу теоретически; они слышали в гармоническом течении звезд небесную музыку; они видели, как из пены всепорождающего океана вышла природа в образе Венеры Анадиомены. Израильтяне, напротив, относились к природе с точки зрения гастрономии; всю прелесть природы, они находили только в желудке; они познавали своего Бога только в поедании манны. Грек занимался свободными искусствами, философией: израильтянин не ушел дальше небезвыгодного изучения теологии. "Вечером вкушайте рыбу, а по утрам насыщайтесь хлебом и проникайтесь сознанием, что я Господь Бог ваш". "И положил Яков обет, сказав: если Бог будет со мною и сохранит меня в пути, в который я иду, и даст мне хлеб есть, и одежду одеться, и я в мире возвращусь к отцу моему, тогда будет Господь моим Богом". "Еда есть самый торжественный акт и как бы начало иудейской религии. В еде израильтянин празднует и повторяет акт творения; в момент еды человек признает природу за вещь ничтожную саму по себе. Когда семьдесят старейшин с Моисеем во главе взошли на гору и "увидели там Бога, они стали пить и есть". Таким образом вид высшего существа возбудил в них только аппетит.
Свои особенности евреи сохранили и до сего времени. Их принцип, их Бог есть самый практический принцип в мире - эгоизм и притом эгоизм в форме религии. Эгоизм есть Бог, не дающий своих слуг на посрамление. Эгоизм есть по существу монотеизм, ибо он имеет целью только одно - себя самого. Эгоизм объединяет, сосредоточивает человека на самом себе, дает ему твердый, цельный принцип жизни, но ограничивает его теоретически, ибо делает равнодушным ко всему, что не касается непосредственно его личного блага. Наука, как и искусство, возникают только из политеизма, ибо политеизм есть откровенное, прямодушное понимание всего прекрасного и доброго, понимание мира, вселенной. Греки устремляли взор свой в необъятный мир, чтобы расширить свой кругозор; а евреи во время молитвы еще теперь обращают взор к Иерусалиму. Одним словом, монотеистический эгоизм отнял у иудеев свободное теоретическое стремление и понимание. Соломон несомненно превосходил своим разумом и мудростью всех "детей востока" и рассуждал "о деревьях, о ливанском кедре, о вырастающем из стене иссопе, о животных, птицах червях и рыбах"; но за то он служил Иегове не от всего сердца. Соломон благоволил к чужим богам и женщинам; он разделял политеистический образ мыслей и вкусы. Повторяю: политеистическое понимание есть основа науки и искусства.
Взгляд еврея на природу объясняет и взгляд его на ее происхождение. В том, как я объясняю себе происхождение какой-нибудь вещи, выражается только мое откровенное о ней мнение. Если я отношусь к ней презрительно, то и приписываю ей недостойное происхождение. Некогда люди думали, что черви и насекомые происходят от падали и всяких нечистот, Презрительное отношение к насекомым было не следствием, а причиной того, что им приписывали презренное происхождение. В глазах евреев природа была простым средством к достижению эгоистических целей, простым объектом воли. Но идеалом, кумиром эгоистической воли является такая воля, которая неограниченно повелевает, не нуждается в средствах для достижения своей цели, для реализации своего предмета и призывает к существованию все, что ей угодно, непосредственно, само собой, т. е. просто волей. Эгоист страдает, если не может удовлетворить своих желаний и потребностей - непосредственно, т. е. если между предметом и желанием, между целью в действительности и целью в представлении находится преграда. И вот, чтобы избавиться от этого страдания и освободиться от границ действительности, он признает истинным, высшим существом существо, создающее вещи одним словом "я хочу". Поэтому еврей считал природу, мир продуктом диктаторского слова, категорического императива, волшебного заклинания.
Все, что не имеет для меня теоретического значения, все, что я не признаю существенным в теории или разуме, кажется мне лишенным теоретического, существенного основания. Посредством воли я лишь усиливаю, реализую его теоретическое ничтожество. Мы не обращаем внимания на то, что мы презираем. Человек обращает внимание лишь на то, что он уважает. Созерцание есть признание. Все, созерцаемое нами, очаровывает кичливую волю своей скрытой притягательной силой, своим внешним видом. Все, что производит впечатление на теоретическую мысль, на разум, выходит из-под власти эгоистической воли, реагирует, оказывает сопротивление. Что разрушительный эгоизм обрекает смерти, то исполненная любви теория возвращает жизни.
Столь упорно отвергаемое учение греческих философов о вечности материи или мира имеет только тот смысл, что природа была для них теоретической истиной. Язычники были идолопоклонники, т. е. они созерцали природу. Они поступали так же, как поступают теперь глубоко христианские народы, делающие природу предметом своего восхищения, своего неустанного исследования. "Но ведь язычники поклонялись предметам природы". Это правда, но поклонение есть только детская религиозная форма созерцания. Созерцание и поклонение по существу одно и то же. Я смиренно приношу в жертву тому, что созерцаю, лучшее, что я имею: мое сердце, мою мысль. Естествоиспытатель тоже преклоняется перед природой, когда он, с опасностью для жизни, извлекает из недр земли какой-нибудь лишай, какое-нибудь насекомое или камень для того, чтобы осветить их светом созерцания и увековечить в памяти научного человечества. Изучение природы есть служение природе, идолопоклонство в смысле иудейского и христианского Бога, а идолопоклонство есть примитивное миросозерцание человека; ибо религия есть примитивное, детское, народное, но еще ограниченное и не свободное созерцание человеком себя и природы. Евреи, напротив, возвышались над идолопоклонством до служения Богу, над тварью до созерцания Творца, т. е. возвышались над теоретическим созерцанием восхищавшей язычников природы до чисто практического созерцания, подчиняющего природу только целям эгоизма. "Не поднимай очей твоих к небу, не смотри на солнце, месяц и звезды, не будь отступником, не поклоняйся и не служи этим небесным полчищам, созданным Господом Богом твоим для всех народов под всем небом". Итак творение из ничего, т. е. творение только как акт деспотический, объясняется неизмеримой глубиной и силой еврейского эгоизма.
На том же основании творение из ничего не есть предмет философии, потому что оно в корне уничтожает всякое истинное умозрение и не представляет никакой точки опоры для мышления, для теории. Это для теории беспочвенное и необоснованное учение лишь утверждает утилизм, эгоизм и выражает только веление делать природу предметом пользования и наслаждения, а не мышления и созерцания. Но разумеется, чем бессодержательнее оно для естественной философии, тем глубже становится его "спекулятивное" значение; ибо, не имея никакого теоретического основания, оно дает для умозрения безграничный простор произвольных, необоснованных толкований и мудрствований.
История догматов и умозрений уподобляется истории государств. Древние обычаи, права и учреждения существуют долгое время после того, как они утратили всякий смысл. То, что некогда существовало, не желает отказаться от своих прав на вечное существование; то, что когда-то было хорошо, желает остаться хорошим навеки. Затем на сцену выступают толкователи и философы и начинают рассуждать о глубоком смысле, потому что истинный смысл им неведом. Точно также непоследовательно религиозное умозрение рассматривает и догматы вне той связи, при которой они только и имеют смысл; оно не сводит их критически к их истинному внутреннему происхождению; оно приписывает второстепенному значение главного, и наоборот. Оно считает Бога первым, а человека вторым, и таким образом извращает естественный порядок вещей! Первым является именно человек, вторым объективированная сущность человека; Бог. Только позднее, когда религия облеклась в плоть и кровь, можно сказать: человек таков, каков его Бог; но и это положение выражает лишь тавтологию. Однако и первоначально было иначе, а ведь только изучая происхождение, можно познать его истинную сущность. Сперва человек бессознательно и непроизвольно создает по своему подобию Бога; а затем уже этот Бог сознательно и произвольно создает по своему подобию человека. Это прежде всего подтверждается ходом развития иудейской религии. Отсюда возникло недоговоренное теологическое положение, что откровение божие идет рука об руку с развитием человеческого рода. Это совершенно естественно, ибо откровение божие есть не что иное, как откровение, самораскрытие человеческого существа. Супранатуралистический эгоизм евреев не вытекал из Создателя, а наоборот: в творении только как бы оправдывал израильтянин свой эгоизм перед судом своего разума.