А я-то думал, что О’Коннор слова лишнего не вымолвит. Но, видимо, Бетти способна была разговорить кого угодно. Да, это была правда. На войне я их ненавидел. И не просто ненавидел – я их убивал. Из АКМ, ножом, а на улицах Сайгона и голыми руками. Сейчас все это прошло. Постепенно я начинал понимать, что злодеев среди них было немного, точнее сказать, их почти не было. По большей части это были несчастные молодые люди, которых просто призвали в армию, задурили им голову и бросили в джунгли на съедение москитам, пиявкам и таким, как я. Теперешняя моя мудрость говорила, что все люди одинаковы, равны и равноправны. Все это излагать Бетти я не стал, просто сказал, что с некоторых пор я интернационалист и по ее просьбе могу встретиться даже с американцем.
Бетти была девушка настойчивая и я не успел заметить, как выяснилось, что завтра утром я пью кофе с американцем.
День был солнечный, так что встал я рано и пришел на место встречи намного раньше назначенного срока. Так что я уже пил чай (плевал я на их кофе, мне чай привычнее и пить эту горькую гадость я не собирался), когда пришли Бетти с американцем. Это был человек лет сорока, среднего роста и очень массивный (на глаз он весил под полтора центнера). Впрочем, он был настолько широкоплеч и широкогруд, что толстым не казался: так, упитанный мужчина. Капитан О’Коннор рядом с ним выглядел бы худощавым, как юноша. Был он бородат и пострижен налысо. На шее у него висели очень длинные (наверняка на 108 бусин) бусы из нефрита. На толстенном запястье – такой же браслет. В общем, чрезвычайно колоритный персонаж. Наблюдая с террасы кафе за тем, как они с Бетти идут по улице, я обратил внимание на то, что не было человека, который не обернулся бы им вслед.
Когда Бетти представляла нас друг другу, она сообщила следующее. Ее знакомого зовут Дэвид, он американец и странствующий буддийский учитель, которого местная община, в которую входит и она, Бетти, пригласила для того, чтобы он провел для них ретрит.
Что такое "ретрит", я не знал, но просить пояснений не стал. С недавних пор у меня появилось правило, которое я сам придумал и которое считал очень для себя полезным. Заключалось оно в том, что я никогда не спрашивал, если мне что-то было непонятно. Точнее, никогда сразу не спрашивал. Сначала я несколько мгновений думал и спрашивал только в том случае, если действительно не понимал, о чем идет речь. Самое смешное, что обычно спрашивать не приходилось. Так вышло и на этот раз. Когда до меня дошло, что на английском слово "retreat" означает "уединение", "удаление от общества", своего рода "затворничество", то стало ясно, что Дэвид будет проводить у них семинар, как говорили в Союзе, "с отрывом от производства". Так и оказалось: он прибыл сюда, чтобы обучать их практике медитации.
Затем Бетти (вот новость, Бетти – буддистка) сообщила, что Дэвид много занимался боевыми искусствами и, когда она рассказала ему обо мне, захотел, пока он здесь, позаниматься у меня. Только (тут Бетти смущенно улыбнулась) денег у него нет, потому что он принял обет не обогащаться и передает учение бесплатно, община только платит за билеты, обеспечивает ему жилье (в очень скромном отеле или у кого-то из своих на дому) и, разумеется, кормежку. Так что платить ему нечем, но если я соглашусь…
Бесплатно обучать достойных людей я считал весьма достойным делом. Меня самого Ван учил совершенно бесплатно. Мало того, я жил у него в хижине и он кормил меня за собственный счет. Своих советских учеников (которых я действительно учил) я учил бесплатно. Правда, они делали мне подарки, но это было не важно, я бы и так с ними занимался "за уважение". Тем более Дэвид мне нравился. Он был болен (поздоровавшись с ним за руку, я уже многое знал о состоянии его здоровья), но держался как совершенно здоровый человек; он ездил по миру, обучал людей (бесплатно!) и даже хотел совершенствовать свое боевое искусство. Не знать о своем недуге он не мог: человек с такой болезнью не может ее не чувствовать. Говорить о ней я не стал. Такое не лечится, хотя при определенном (очень строгом) режиме жить так можно еще лет десять – пятнадцать. Режим этот Дэвид наверняка знает (иначе бы давно умер), так зачем же болтать попусту, если не можешь помочь.
Еще в нем была одна странная деталь, не обратить внимание на которую я не мог. От него исходили очень чистые и одновременно сильные вибрации. И то и другое в одном человеке встречалось достаточно редко. Лично я знал только двух таких людей: деда и Вана. От моего отца тоже "перло энергией", но более грубого качества. Дед говорил, что он пока только воин, а до мудреца ему еще заниматься и заниматься.
Разумеется, я дал добро на то, чтобы Дэвид приходил на занятия, и Бетти обещала привести его на следующую тренировку.
Когда они зашли в зал, не было человека, который бы не посмотрел в их сторону. Только то, что Дэвида привела общая любимица Бетти, удерживало простых полицейских парней от столь же простых комментариев по поводу его колоритной внешности. Но все смолчали, даже капитан, которому я с самого начала поставил условие: все, что происходит на занятии, касается только меня. Или он вообще не вмешивается, или я не берусь за эту работу. Так что, увидев, что я веду себя как "так и надо", все занялись своим делом.
Я всегда был против присутствия девушек на занятиях. Слишком много внимания им уделяют все остальные и слишком мало внимания остается сосредоточенным на занятиях и указаниях учителя.
Еще я всегда очень внимательно наблюдал за отношениями между учениками. Благодаря этому я всегда знал, как распределить их по парам, чтобы избежать травм во время поединков. Или не избежать, в зависимости от того, что требовал тренировочный процесс. Так вот, во время этих наблюдений я обратил внимание на то, что один из офицеров уделяет Бетти особое внимание. Бетти нравилась всем – девушка с таким веселым и легким характером не может не нравиться. Но этот парень был влюблен в нее по уши. Я его так и называл – "Влюбленный". У меня вообще была привычка называть людей по качествам, наиболее бросающимся в глаза в данный момент, поэтому кличка могла меняться. Например, Влюбленный мог превратиться в Женатого или Брошенного, в зависимости от того, как ему повезет.
Сама же Бетти на Влюбленного обращала внимания не больше, чем на всех остальных, такая классика: "Он ее любит, она его – нет".
И вдруг Бетти является на занятие с таким импозантным и заметным мужчиной… Не знаю, как Влюбленный сумел задеть Дэвида (капитан меня отвлек и я пропустил начало ссоры), но когда я повернулся к ним, Влюбленный уже орал, что этому толстяку сейчас покажет. Дэвид, как мне показалось, тоже был не прочь подраться, но явной агрессивности не проявлял, он просто выставил левую ногу вперед, чуть опустил подбородок и взгляд его стал очень внимательным.
Традиционно поединки в школе "Счастливый Путь" проходят без всякого судейства. И так понятно: кто остался жив, тот и победил. Но если учитель не хочет, чтобы его ученики получали травмы и увечья, то он сам судит поединок. Судейство это очень специфическое. В свое время мне Ван показал, как это делается. Судья находится все время очень близко (буквально вплотную) к участникам. Заметив (точнее, почувствовав чуть заранее), что кто-то из противников сейчас пропустит опасный, "вредный для здоровья" (или "несовместимый с жизнью") удар, он должен предотвратить его. Понятное дело, что так может "судить" человек, квалификация которого на порядок выше, чем у обоих участников, вместе взятых. Человек, у которого нет "чувства", в принципе на это не способен.
Удар, который собирался нанести Влюбленный, я почувствовал едва ли не раньше его самого и успел остановить прежде, чем его кулак коснулся подбородка Дэвида. Еще чего не хватало: поединки у меня на занятии и без моего разрешения! Невозможно.
Тут ко мне подошел капитан.
– Я помню договор, – сказал он. – Тут ты хозяин, ты устанавливаешь правила, а я ни во что не лезу. Но дай ребятам подраться. Им же явно хочется, причем обоим.
– Ничего хорошего из этого не выйдет, – возразил я. – Могут повредить друг друга.
– А ты собираешься их научить, не разрешая им драться? – невинным голосом спросил капитан. – Или ты хочешь их остановить сейчас, чтобы потом они сводили счеты не здесь под твоим присмотром, а на заднем дворе?
"Он несомненно прав, а я размяк за время мирной жизни", – подумал я и обратился к двум "бойцам", которые явно не собирались расходиться:
– Я очень не советую вам этого делать, но раз уж вам так хочется, то можете драться. В глаза, горло, пах, позвоночник не бить. Попробуете – пожалеете. Устраивает?
Конечно, их устраивало. Им явно было все равно, куда бить, лишь бы бить.
– Присмотри за ними, – попросил я капитана, – я отойду, а то не выдержу и врежу кое-кому, – покосился я на Влюбленного.
Поединок выглядел очень зрелищно. У Дэвида было мощное карате, которым он буквально сметал Влюбленного со своего пути. Тому пока удавалось уходить, но было видно, что долго он так не продержится. Видимо, он и сам понимал это, поэтому неожиданно для Дэвида, который, похоже, проходов в нижний уровень никогда не видел, ушел вниз и очень сильно ударил его по ноге. "Полицейской" группе эту технику я начал показывать совсем недавно, поэтому Влюбленный еще не освоил ее в совершенстве. Это была нижняя подсечка под названием "куэт", при правильном ее исполнении противник оказывался на земле с поломанной ногой. Но тут повезло: с одной стороны, мастерство Влюбленного еще никуда не годилось, а с другой – у Дэвида были совершенно слоноподобные ноги. Он даже ухитрился не упасть. Но ему явно было очень больно.
И тут он показал, на что способен. Защиту Влюбленного он просто проломил, сделав это очень грубо – за счет силы и веса. И тот рухнул, корчась от боли.
"Перелом ключицы, – сразу понял я. – А я предупреждал". Вообще карате вполне рабочая система, для быстрого обучения армии и полиции – в самый раз. Если человек силен, то ему для того, чтобы изувечить или убить ближнего своего, больше ничего и не нужно. Для человека же небольшого роста и веса вроде меня эта система, конечно, грубовата. Тут нужно что-нибудь посложнее, утонченнее. Гун-Фу, в общем.
Через несколько минут Влюбленного увезла скорая. Если честно, то все было правильно – он сам нарвался. Остальным тоже полезно, будет им наука: не делать того, чего им мастер "не советует".
После занятия ко мне подошла Бетти и сказала, что Дэвид просит о встрече вне зала, в неформальной обстановке. Он сейчас живет у нее, так что если я не возражаю… Я не возражал, мне и самому было интересно с ним поговорить.
Дома у Бетти было очень мило. Небольшая, чистая, светлая квартира. На кухне уже кипел чайник. Заваривать его взялся Дэвид "с энергией", как он выразился. И он не обманул, Ци в чае просто бурлила. Было совершенно очевидно, что работать с Ци он умел. И, кажется, любил.
Долго пить чай и рассуждать о высоком я не стал (между прочим, соотечественники Дэвида научили) и сразу перешел к делу. А дело было в том, что хотя буддистом я не был (я вообще ни во что не верил), но не слышать об основных положениях буддизма я не мог. Еще бы я не слышал, ведь одной из причин поражения Южного Вьетнама в войне с Северным было то, что во главе Юга стоял католик Нго Динь Зьем, против которого выступали буддисты, а на севере Единый буддийский союз последовательно поддерживал политику правительства ДРВ.
Так вот, насколько я знал, в буддизме было пять основных положений:
1. Отказ от причинения вреда живым существам, особенно отказ от убийства.
2. Отказ от воровства, присвоения чужого имущества.
3. Отказ от сексуальной распущенности.
4. Отказ от лжи.
5. Отказ от употребления наркотиков, опьяняющих напитков, от всего, что затрудняет самоконтроль.
Для себя я сформулировал эти пять правил так: не убивай, не воруй, не спи с кем попало, не лги, не употребляй (водку, наркотики и тому подобную гадость). Правила эти я запомнил так хорошо, потому что однажды, уже здесь в Ирландии, понял, что я нарушал их все, кроме "не воруй", и то лишь потому, что предпочитал отнимать. Лгать я не любил, но умел и при необходимости никогда не стеснялся этим пользоваться. А уж сколько я выпил "затрудняющей самоконтроль" водки, так и подумать страшно. Наркотики, правда, никогда не употреблял. А может, и употреблял, если считать наркотиком курево.
Так что обеты эти меня интересовали. Ну хотя бы с точки зрения их нарушителя. Мой вопрос, принял ли он на себя эти обеты, явно удивил Дэвида.
– Конечно! – ответил он.
– И ты не лжешь, не пьешь виски?
– Никогда, – твердо ответил он.
– И ты не станешь приставать к Бетти, когда я уйду и вы останетесь здесь вдвоем?
– Не буду, – так же твердо ответил он.
– Ладно, это все попутные вопросы, для развлечения, так сказать. А интересует меня совсем другое. Если тебе запрещено причинять вред живым существам, а тем более убивать их, то для чего тебе воинское искусство?!
– Для здоровья. Еще это можно рассматривать как развлечение, средство поддержания физической формы и воспитания духа, как игру, наконец.
– А если тебя будут убивать, что ты сделаешь? Не будешь сопротивляться или все-таки будешь?
– Буду и при необходимости, если не будет никакого другого выхода, сам убью.
Такая прямота меня поразила. Видимо, Дэвид и правда никогда не врет.
– Но как же тогда непричинение вреда живым существам? Человек же вроде тоже живое существо?
– Убийство тяжкий грех, – весомо произнес Дэвид. – И чтобы не дать другому совершить его, я из сострадания возьму его на себя.
Такой подход меня изумил. Выходит, когда я на войне убивал людей, я делал это из сострадания, чтобы не дать им самим совершить грех убийства! Да, с таким человеком, как Дэвид, стоило поговорить.
А Дэвида не надо было просить говорить об Учении. Он сам однажды сказал, что материальные блага его не интересуют и что единственная его цель – это распространение мудрости Учения.
Рассказывал он, кстати, как профессиональный преподаватель, хотя мне было известно от Бетти, что высшее образование он так и не получил, потому что, не доучившись, ушел из колледжа в поисках мудрости.
– И в чем же мудрость? – спросил я.
– А все очень просто, – улыбаясь, сказал Дэвид. – Вначале тебе потребуется мудрость дискриминации (он так и сказал, "discrimination").
Тут я резко перестал понимать: насколько мне было известно, слово "дискриминация" означало ущемление прав человека по каким-то признакам. Это мне очень не понравилось, потому что меня можно было бы при таком подходе называть, например, желтокожей косоглазой мартышкой. А за такие вещи я, мастер Минь… Но я не торопился, Дэвид был явно человеком чистым и, по моим подсчетам (ох, сколько раз я ошибался в людях), не должен был быть расистом. Однако своего недоумения я скрывать не стал и состроил удивленную гримасу.
Похоже, Дэвид умел думать очень быстро и схватывал все на лету. Или у него уже случались подобные казусы. Увидев мое выражение лица, он широко улыбнулся и сказал:
– "Discrimination" – это не только "дискриминация", как ты, похоже, подумал. Я сам этого не переношу. У этого слова есть еще много значений, например "проницательность", "распознавание", "умение разбираться".
– Уже хорошо, будем считать, что свой английский я улучшил, – сказал я. – Но суть мне все равно непонятна.
– "Распознавание" – это основа верного поведения в этом мире. Имея мудрость распознавания, ты можешь судить, что хорошо, что плохо, что правильно, что нет, что вечно, а что непостоянно и через мгновение исчезнет.
– И как мне это научиться распознавать?
– Для начала у тебя есть мудрые книги, в которых говорится, как себя вести. Все равно какие. Это могут быть десять заповедей из Библии, 613 заповедей из Торы или пять буддийских правил, о которых мы с тобой уже говорили. Например, "отказ от причинения любого вреда живым существам". Получается, что не причинять живым существам вреда – это хорошо, а причинять им вред – плохо. Выучил четыре остальных правила и ты уже умеешь различать.
– Так просто? – удивился я.
– И да и нет. В любом деле есть уровень новичка и уровень мастера. Новичок действует строго "по прописям", случись неожиданная ситуация и он не будет знать, что делать. Мастеру уже прописи не нужны, он действует "от ситуации" и о "прописях" вспоминает, только когда ему нужно дать наставления ученику. А что, разве в боевых искусствах не так?!
Вопрос был риторическим: в боевых искусствах все именно так и было. Мо говорил вполне определенно: "Суть Тай-Цзи-Цюань в том, чтобы сначала изучить форму, а потом отказаться от формы". В общем, все как всегда: начиная, следуй правилам, а затем, изучив, поняв и освоив принципы, на которых эти правила основаны, забудь об этих правилах. Они будут выполняться автоматически.
– Итак, – продолжил Дэвид, – ты научаешься различать, перестаешь совершать дурные поступки и тем самым перестаешь ухудшать свою карму. А если "доразличаешься" до того, что начнешь творить добро, то сможешь ее даже улучшить. Таков наш первый урок.
Что и говорить, урок был хорош. Был у него только один недостаток: его было настолько же сложно выполнить, насколько он был прост. Легко сказать: творить добро, не делать зла!
– Поживи с этим пару дней, думай, смотри, пытайся понять, что хорошо, а что плохо, что имеет смысл, а что бессмысленно из-за того, что оно завтра пройдет, исчезнет, испарится, как вода из кипящего чайника. – Тут он показал на чайник, который закипал на плите, и снова взялся заваривать чай.
Последовавшие за этим несколько дней я только и делал, что различал. Различать хорошее и плохое оказалось на диво просто. Достаточно было просто постоянно удерживать на этом внимание, не забывая об этом ни на минуту. Вдруг оказалось, что я прекрасно знаю, что правильно, а что нет. Наверняка я об этом всегда знал, только предпочитал вспоминать пореже, в противном случае я не смог бы делать то, что делал на войне.
И тут до меня дошло: если бы люди умели различать, никаких войн вообще бы не было. И это вполне возможные вещи. Никто не требует, чтобы ты был святым. Никто не требует даже, чтобы ты был добрым. Ты можешь быть весьма злым человеком, такое бывает иногда, что поделаешь, бывает и такой характер. Это не важно. Просто научись различать, знай, что хорошо, что плохо, не кради, не отнимай чужого, не убивай… И живи себе спокойно, зная, что твой сосед ведет себя так же, как ты.
"Вот и вся мудрость, – подумал я. – Рецепт всемирного счастья от мастера Миня. И сколько их было, таких рецептов! Но этот в общем-то простой, ведь человеку не так много надо, ибо две пары штанов на одну задницу не наденешь и в одно брюхо два обеда не "вопхнешь". Бог же в своей мудрости дает всем достаточно и отнимать у ближнего нет никакой необходимости. Вот и все различение".
Сложнее было с различением того, что Дэвид называл постоянным и непостоянным. Когда я начал думать об этом, то совершенно неожиданно выяснил, что вокруг меня, кроме иллюзий, ничего нет. Разумеется, всем понятно, что все проходит, да и Ван много говорил мне об этом, но по-настоящему отчетливо я увидел это только после объяснений Дэвида.